Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
31.10.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновМадам де Сталь и СталинНазвание этой передачи навеяно романом Александра Шарова "До и во время", появившимся в середине 90-х годов и вызвавшим скандал в самой редакции журнала, его опубликовавшего. Один из членов редколлегии, Ирина Роднянская, печатно отмежевалась от решения роман публиковать. Аргументы, ею приводившиеся, свидетельствовали о непонимании его поэтики: это была вещь фантастическая, напоминавшая приемы так называемого магического реализма. Сталин был сделан сыном мадам де Сталь - знаменитой писательницы эпохи Французской революции, непримиримой врагини Наполеона, побывавшей в России в период ее изгнания, хотя хронологически, конечно, это было невозможно: Жермена де Сталь умерла в 1817 году. Помнится, Роднянскую особенно возмутила та деталь романа, в которой описывалась внешность Сталина, в частности, его огромный высокий лоб, тогда как в действительности сталинский лоб был чрезвычайно низок. "Низколобый тиран" - так его называли в эмиграции. Мы поговорим о проблемах, связанных со Сталиным, в связи с отношением мадам де Сталь к Наполеону. Сейчас появилась возможность говорить об этом со знанием первоисточников - ибо в России недавно была издана книга де Сталь "Десять лет в изгнании". Издание очень хорошее - великолепный перевод В. Мильчиной и обширные комментарии, сделанные ею же. Читая этот перевод, мы чувствуем себя в атмосфере начала 19 века. Вспоминается проза Пушкина, как известно, многим обязанного французам. Его проза определялась галльским влиянием, и она не получила развития в России. Утрачен был пушкинский суховатый, но элегантный лаконизм. Русский литературный язык после Пушкина как-то расплылся - и в этом смысле, если угодно, стал более русским: тесто, сбежавшее из квашни. Я по этому случаю не могу не упомянуть статью известного культуролога Михаила Эпштейна "Говорит ли философия по-русски?", появившуюся в новом толстом журнале "Nota Bene", первый номер которого недавно вышел в Израиле. Зацепка статьи - размышления известной переводчицы Бахтина на английский Кэрол Эмерсон. Бахтинская идея диалогизма не только заимствована у Мартина Бубера, но и находит свое основание в самом характере русского языка, не склонного к афористичности определенно высказанной мысли. Кэрол Эмерсон говорит, что Бахтин пишет не предложениями, а высказываниями, что отвечает самому духу русского языка. Эпштейн по этому поводу пишет: "Русская речь течет, а не кончается, а афоризм требует законченности. Свободный порядок слов намекает на устность, напевность, незастылость, некоторую даже неписьменность языка... Русский язык, кажется, не вполне сложился в письменный, в нем много устности, интонационной свободы, слова легко переставляются, как если бы зависели от собеседника, от мимолетных обстоятельств речи, а не ложились навечно на бумагу". Эпштейн приводит интересный пример из Достоевского, которому, можно сказать, приписали - и ложно приписали - один ставший слишком известным афоризм из "Идиота": красота спасет мир. Но это не Достоевского слова, и даже не князя Мышкина, а Ипполита. Вот как это звучит в романе: "Правда, князь, что вы раз говорили, что мир спасет красота? Господа, - закричал он громко всем, - князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен. Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир? Мне это Коля пересказал... Вы ревностный христианин, Коля говорит, что вы сами себя называете христианином". Как видим, афоризм растворяется в некоей словесной каше, расплывается хотя бы и маслом. И вообще это не Достоевский, а "Коля сказал". Вот сущность пресловутого диалогизма: мысль нельзя идентифицировать с ее автором, то есть, другими словами, никто за нее не несет ответственности. Вспоминая модную теорию, можно сказать, что это именно в России произошла смерть автора - задолго до того, как ее обнаружили в Европе. Между тем Пушкин был именно автором, не нуждавшимся в посредничестве никакого "Коли". Мадам де Сталь, будучи в России в 1812 году, с ним не могла встретиться: он тогда еще был лицеистом. Вот несколько ее суждений о русской культуре: "Остроумие, красноречие, литература - вещи, в России неизвестные; здесь гордятся и чванятся роскошью, могуществом и отвагой. Все прочие способы отличиться нация эта, в чьих нравах азиатского куда больше, нежели европейского, по сей день почитает проявлениями изнеженности и тщеславия. При этом необходимо подчеркнуть, что книга мадам де Сталь ни в коем случае не является русофобской - ровно наоборот. Она пишет в начале русской главы, что Россия иронией судьбы стала сейчас самой свободной нацией Европы - потому что она не подчиняется и не подчинится Наполеону. Наполеон и заставил ее удалиться из Франции. Известно, что сам Пушкин высоко оценил эту книгу и вообще эту незаурядную женщину. В его журналистских фрагментах часто встречаются реминисценции из мадам де Сталь. Особенно его взволновала ее мысль, что в России нет литературы, потому что в ней отсутствует средний класс. Отсюда известный цикл мыслей Пушкина о русском писателе как аристократе - и нелюбовь его к журнализму, становившемуся уже при его жизни большим коммерческим предприятием (Сенковский, Смирдин, Булгарин). Как известно, вскоре появившиеся разночинцы - то есть тот самый средний класс - русскую литературу особенно не обогатили. Кто сейчас будет читать, скажем, "Подлиповцев" Решетникова, с его Пилой и Сысойкой (я и сам не читал, а имена этих персонажей помню из Горького - из рассказа его "Коновалов")? В подлинной литературе продолжали главенствовать дворяне, при этом парадоксально переходившие на позиции даже и не третьего класса, а крестьянства. Достаточно назвать имена Тургенева и Толстого, до которого, как известно, русского мужика в литературе не было (мысль, приписанная Максимом Горьким Ленину, но, скорее всего, ему самому принадлежавшая). Между тем, знай мадам де Сталь русский язык и ознакомься она с Пушкиным, вряд ли бы она изменила мысль о подражательности русской литературы. Другой известный путешественник по России Кюстин кое-что из Пушкина узнал - и нашел его именно подражателем. В упоминавшейся статье Михаила Эпштейна говорится, что переводы Пушкина на английский производят впечатление банальности. То же самое говорил Эренбург о французских переводах Пушкина. Мы-то знаем, что Пушкин ни подражателем, ни банальностью не был. Но его положение в русской литературе уникально в силу того, что он был европеец, - а Европе собственное в других неинтересно. Вот Достоевского она оценила и приняла сразу же. Труднее понять, почему был столь популярен в Европе Тургенев. Нам он кажется образцовым западником, а в Европе, очевидно, ощутили в нем какую-то иную ноту. Можно догадаться, какую именно: некую буддистскую резиньяцию, завороженность небытием (вспомним финал "Отцов и детей"). То же самое произошло позднее с Чеховым, который нам кажется подлинным европейцем. Буддистское настроение почувствовала в нем одна Зинаида Гиппиус. Наше отступление сильно затянулось - пора вернуться к Наполеону в описании мадам де Сталь. При ее чтении возникает парадоксальное представление о Наполеоне как мелком человеке. Причем это мотивировано вполне убедительными, можно сказать бесспорными фактами из ее личных отношений со знаменитым вождем французов. Неблагоприятное впечатление производит такое методичное преследование могущественным диктатором Европы женщины - хотя бы столь активной и многоречивой, как мадам де Сталь. Тут возникает проблема, великолепно формулированная тем же Пушкиным в замечательном стихотворении "Герой". Поэт разговаривает с Другом о Наполеоне и признается, что дороже всего в нем ему кажется посещение полководцем чумного барака в Яссе. Друг говорит: Мечты поэта - На что Поэт отвечает знаменитым: Да будет проклят правды свет, Это уже, если угодно, Ницше: миф как движущая людьми сила. Но русский поэт тем отличается в этой философеме, что хочет гуманизировать своего героя, оставить ему нечто человеческое, - тогда как Ницше отнюдь не считал это необходимым в действенности мифа. По пути разоблачения мифа пошел Лев Толстой, развенчавший Наполеона в "Войне и мире". Он у Толстого опять же мелочен, незначителен. Точнее сказать, Наполеон в "Войне и мире" представлен не как двигатель событий, но некая их равнодействующая - фигура, созданная игрой обстоятельств. В своем антинаполеоновском пафосе Толстой следует не мадам де Сталь (которую он, надо полагать, читал), а, как выяснили исследователи, книге знаменитого теоретика анархизма Прудона, которая называлась, между прочим, "Война и мир". Это ведь по поводу Наполеона Толстой написал одну из лучших своих фраз: "Нет величия там, где нет простоты, добра и правды". Вот вам, кстати, и афоризм - как мне думается, вообще лучшее, что было написано на русском языке: естественная установка русской души. Нельзя сказать, что мадам де Сталь не понимает значительности Наполеона: она просто его не любит и готова увидеть в нем то, чего не хотят замечать восторженные его поклонники. Она назвала Наполеона "Робеспьером на коне", но в то же время настаивала на том, что он - не сын французской революции, а ее убийца. Очень интересная деталь: у союзников по антинаполеоновской коалиции было намерение после Ватерлоо избавиться от него - попросту убить. Мадам де Сталь предложила другой вариант, который и был принят: отправить его правителем на остров Эльба. А знаменитые Сто дней даже ее впечатлили в некоем положительном для Наполеона смысле. Между прочим, и Наполеон, в конце концов, отдал ей должное. На острове Святой Елены он сказал о ней: "Дом мадам де Сталь сделался истинным арсеналом моих врагов. И, однако, после всего, будет правильным сказать, что она была женщиной большого таланта, высокого достоинства и громадной силы характера". Мадам де Сталь принадлежит характеристика Наполеона, потом повторявшаяся многими видными авторами, писавшими о нем: она сравнила его с итальянскими кондотьерами эпохи Ренессанса. То же говорили после Стендаль и историк французской революции Тэн. Это она первой заговорила о том, что Наполеон по своему психологическому типу не француз, а итальянец - именно в ренессансном смысле соединения гения и злодейства. Мне кажется, что ее характеристику Наполеона воспроизвел знаток французской культуры Илья Эренбург в оценке Сталина, данной в его мемуарах, где сравнил его с блестящими и преступными политиками ренессансной Италии. Кстати сказать, Сталин, как и Наполеон, был большим поклонником Макиавелли, говорившего о несовместимости политики и морали. С этим высказыванием Эренбурга связан один интересный эпизод из культурной жизни СССР шестидесятых годов. Эренбурга опровергал в самиздате Эрнст Генри (псевдоним советского коминтерновского агента, работавшего в Германии и наблюдавшего все перипетии прихода к власти Гитлера). Эрнст Генри обратился к фактам - и показал, что Сталин, не говоря даже о его преступности как человека, наделал массу ошибок в политике, имея в виду коммунистические ее цели. Это он виновен в победе Гитлера - потому что воспротивился союзу немецких коммунистов с социал-демократами, каковой блок мог бы остановить Гитлера. Потом Эрнст Генри привел некоторую интересную статистику - об уничтожении Сталиным перед самой войной почти всего руководящего состава Красной Армии. Этими цифрами снабдил его диссидентствующий историк Рой Медведев. Сталин был банкротом именно как политик - отнюдь не блестящим, хотя и преступным гением. Конечно, Сталин завоевал Восточную Европу и включил ее в советский блок; но он упустил возможность коммунизировать Западную Европу еще в тридцатые годы - таково было резюме старого коминтерновца. Он не заслуживает положительной оценки именно по критериям коммунистической идеологии и политики. Нам-то, конечно, эти критерии не кажутся единственно стоящими внимания, особенно теперь, когда коммунистический проект обрушился в самом Советском Союзе. Но мы встретились в новейшей, постсоветской уже истории с парадоксальным и настораживающим явлением - восстановлением сталинского культа в массовом сознании. Строго говоря, это началось еще при коммунистах, в семидесятых годах, причем движение шло снизу, из глубин народной жизни: пресловутые грузовики, на ветровом стекле которых шоферы наклеивали портреты Сталина. Вот это и демонстрирует правильность достаточно уже старой мудрости: людям интересна не правда, а миф. Повторим Пушкина: "Тьмы низких истин мне дороже Нас возвышающий обман". Это потом Цветаева сказала: нет низких истин и возвышающих обманов, ибо единственно возвышенна истина, а обман всегда низок. Мысль, кстати сказать, для нее, для типа ее сознания отнюдь не характерная: очень уж она трезвая, а Цветаева, как и подобает настоящему поэту, пребывала в основном в состоянии возвышенного опьянения. Вспомним к тому же, что в молодости она построила для себя настоящий культ Наполеона, да и позднее приходила в восторг от того, что ее сын казался ей похожим на него. Мне случилось недавно выступать по киевскому телевидению на круглом столе, обсуждавшем вопрос: возможен ли в нынешней России новый Сталин. Все выступавшие пришли к выводу, что нет, невозможен. Лично я объяснял такую невозможность новым опытом российской правящей элиты, именно на примере Сталина уяснившей, что такого рода вожди опасны для нее не меньше, а может быть и больше, чем для простых смертных. И другая причина существует, исключающая появление нового Сталина: сейчас нет тоталитарной утопии, порождающей такого рода вождей. Диктатор и тиран появляются в обстановке краха традиционных политических институтов, их власть не легитимна, - они выступают как так называемые харизматические лидеры. И у Наполеона, и у Сталина такая харизма была связана с революцией, уничтожавшей старый порядок, прежний легитимный режим. Владимир Путин никак не может быть Сталиным как раз потому, что он явился в системе, как некое законное ее дитя, даже как наследник в прямом смысле: вспомним рукоположение его Ельциным. Тут не может быть пресловутой харизмы - а чистая канцелярия. "Господин канцелярия", как говорится в одном рассказе Горбунова - о купцах, посетивших оперный спектакль "Травиата". Можно сказать, что сталинская харизма была не органической, а тоже организованной верхами - им самим. Но бесспорным остается факт революционного прошлого Сталина, участия его в колоссальном историческом сдвиге. А революции задним числом всегда кажутся апофеозом свободы, хотя в действительности они отличаются кровавыми жертвоприношениями и конечным торжеством цезаристской диктатуры. Но вот с этой аберрацией сознания и связана наполеоновская легенда: культ Наполеона возник как некое демократическое обетование, Наполеон воспринимался как символ торжества человека из низов, и питал, повторяем, демократическое сознание. Вождем можно стать и не принадлежа к высшим классам, к богатым и могущественным. В Соединенных Штатах это вылилось в культ успеха и индивидуальных триумфов; нынешние американские Наполеоны, если угодно, Билл Гейтс и Сергей Брин - первый из российских иммигрантов, ставший в Америке миллиардером, основатель портала "Гугл". А Сталин основал ГУЛаг. На той же самой киевской дискуссии ставился вопрос о причинах нынешнего оживления сталинского мифа. Говоривший из Москвы А.А.Пионтковский связал это с усталостью народа от бурного периода много обещавших, но мало что давших реформ и с тягой к стабильности и порядку, связанной в народной памяти с именем Сталина. Вот, кстати, еще один пример мифотворчества: как раз никакой стабильности и не было в правление Сталина, наоборот, это был период всяческих катастрофических сдвигов. Коллективизация, Большой террор конца тридцатых, война, послевоенные бедствия, сопровождавшиеся новым витком террора и еще более зловещими, как теперь выяснилось, проектами вождя, готовившегося повторить предвоенные чистки. Знание элементарной правды о Сталине и его эпохе, казалось бы, начисто исключает восстановление его культа. Но, как многажды повторялось в истории, массам нужна не правда, а миф, сказка. Массовое сознание, как известно, поэтично - оно и сотворило все существующие в культурной истории мифы. А что может быть поэтичнее, чем образ героя - даже в низменном смысле полководца, воинского вождя, завоевателя? И, скорее всего обаяние сталинского образа для широких масс связано именно с войной - единственным событием советской истории, бывшим, несмотря на все ее трагические бедствия, действительно значительной победой, давшим в принципе положительный результат - уничтожение фашизма и показавшим народу его собственную могучую силу. Конечно, это событие сопоставимо с войной 1812 года, ставшей сюжетом величайшего русского романа, а еще раньше Толстого породившей в России национальное самосознание как таковое, доказавшей значительность, так сказать, перворазрядность страны. Тут будут уместны две цитаты из "Войны и мира": "Не только гения и каких-нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств - любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (...) Избави Бог, коли он человек, полюбит кого-нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они - власть". И вторая цитата: "Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что всё человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого - нет дурного, нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик". Как видим, Толстой считает такую склонность к обожествлению вождей свойством не только масс, но и культурных людей, в данном случае историков. Но последним это, пожалуй, и не нужно ставить в вину, - они просто констатируют бесспорный факт - величие, гений в политике неотделимы от злодейства: некий, так сказать, стихийный макиавеллизм. Но можно сказать и попроще, как это сделал сам Сталин: убийство одного человека - это преступление, убийство миллионов - статистика. Историко-культурный опыт убеждает еще в одной истине: миф, возвращаясь, теряет свою действенную силу и становится безобидной сказкой или материалом для построения всякого рода игровых сооружений, вроде философии. Наполеон со временем стал бронзовой статуэткой или, как сказал тот же Сталин, пирожным. Сейчас из него самого, похоже, делают пирожное - показывают телефильм "Личная жизнь в революции". Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
