Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[25-03-04]
Поверх барьеров"M.A.S.H.": что может сериалАвтор программы Александр Генис Нынешняя предвыборная кампания - шестая на моем американском веку. Я ведь приехал в США еще тогда, когда в Белом дома жил Джимми Картер. Следя все эти годы за политикой, я не мог не заметить, что в каждой предвыборной кампании есть один неизбежный мотив. Естественно, всякий раз у нее есть своя, актуальная тема, но рано или поздно проступает один и тот же скрытый до поры до времени сюжет. Обычно это происходит, когда дым рассеивается и борьба становится дуэлью. Когда противников остается двое, в политический поединок вмешивается третий - призрак Вьетнама. Вот и сейчас, когда уже в прямую схватку вступили главные герои - президент Буш и сенатор Керри - вновь материализовались воспоминания о Вьетнамской войне, вызвав ожесточенные споры о том, как и где пережил ее каждый из кандидатов. (Как известно, Буш служил в резерве, Керри - во Вьетнаме). Впрочем, этими вопросами мы сегодня заниматься не будем. И вспомнил я об этой обычной, надо сказать, в год выборов полемике лишь для того, чтобы поговорить о том, как американская - массовая (тут это слово нужно подчеркнуть особо) - культура справляется с травмой спорной войны. Сегодня, похоже, все войны - спорные, что в Чечне, что в Ираке. Но так было не всегда. Историки подсчитали, что на каждое поколение американцев приходится, как минимум, по одной войне. Однако ни одна из них не оставила такого шрама на американской душе, как Вьетнамская. Вьетнамская эпопея впервые, если не забираться в глубь истории, вспоминая Гражданскую войну, разделила страну, поссорив многих американцев, включая и нынешнего претендента Джона Керри, с властью, с истеблишментом, с тем, что советские газеты любили называть "военно-промышленным комплексом". Ответ американского искусства на социальный, политический и психологический вызов вьетнамского синдрома был внушительным и, я бы сказал, талантливым. Антивоенное движение породило контркультуру, пережившую свой звездный час в бурную эпоху демонстраций конца 60-х годов. Однако помимо людей с гитарами, помимо Джоан Баэз, Боба Дилана и Пита Сигера, опыт вьетнамской войны был осмыслен и в другом, еще более влиятельном жанре телевизионного сериала. Самый популярный за всю историю американского телевидения, он воспитал целое поколение, передав ему многие свои черты. Эта растянувшаяся на 11 лет акция стала своеобразной терапией для уязвленной психики страны, редким по размаху и успеху экспериментом по внедрению подлинного искусства в широкие массы, неповторимый феномен, показавший, на что способно телевидение в своем одновременно самом популярном и самом сомнительном с точки зрения эстетики жанре "ситкома", ситуационной комедии. Таким сериалом был "МЭШ", названный аббревиатурой, которая расшифровывается как "Mobile Army Surgical Hospital". Говоря по-русски: "Военно-полевой госпиталь". Все началось не с телевидения, а с кино. В 1970 году самый теперь знаменитый мастер независимого кинематографа Роберт Олтман выпустил фильм "МЭШ", который принес ему главный приз Каннского фестиваля и первый, да, в сущности, и последний большой финансовый успех. Эта "черная комедия" немедленно стала классикой антивоенного кино (наравне с другим хрестоматийным фильмом "Доктор Стрэнжлав", снятым за несколько лет до этого Стенли Кубриком). "МЭШ" - странный фильм. В этой картине Олтман впервые (во всяком случае, впервые - с таким успехом) опробовал свой оригинальный метод наррации, специфический способ ведения кинематографического рассказа. В "МЭШе", как и во всех картинах Олтмана, зритель должен сам собирать историю из разорванных реплик, перекрещивающихся диалогов и ассоциативного монтажа. Это как склеивать черепки специально разбитой вазы. То есть, фильм это все-таки непростой, для арт-хауса, и по-настоящему популярным его сделало предельно острое в то время антивоенное содержание. При этом, - и это, конечно, главная странность фильма - речь в картине идет не о Вьетнамской, а о предшествующей ей - Корейской войне. В исторической перспективе, с высоты сегодняшнего дня, разница - огромная. В Америке Корейскую войну часто называют забытой. Даже недавняя ее 50-летняя годовщина прошла мало замеченной. Между тем, как справедливо говорят обиженные ветераны, уж тут-то Америке было что праздновать. Если когда-нибудь война и могла найти себе оправдание, то это - как раз тот случай. Никогда и нигде американское военное вмешательство не давало столь бесспорных и наглядных результатов. Простые и неоспоримые факты: полвека назад промышленный Север Кореи был несравненно богаче отсталого аграрного Юга. Сегодня валовой национальный продукт Южной Кореи составляет 505 миллиардов долларов, Северной - 15 миллиардов. Уровень жизни в Южной Корее - примерно такой же, как в Англии. Южнокорейские школьники - традиционные победители всех олимпиад - считаются лучшими в мире. В стране, где полвека назад не было асфальтированных дорог, выросли дерзкие небоскребы. Под защитой Америки южане явили экономическое чудо и создали демократическую страну. Северная Корея, которая провела полвека за железным занавесом, остается жестокой тоталитарной державой, уморившей голодом - уже в наше время! - несколько миллионов своих граждан. Когда Сеул вышел на первое место по числу абонентов Интернета, в Пхеньяне решили сократить ежедневный рацион с трех плошек риса до двух. В Корейскую войну был убит или ранен каждый десятый житель полуострова, но южанам достаточно просто оглядеться, чтобы увидеть, ради чего были принесены эти жертвы, и поблагодарить Америку. Всего этого в "МЭШе", понятно, нет. Да фильм и не ставил такой задачи - объяснить природу конфликта. Олтман хотел другого: снять жесткую сатиру на военных. Объектом ее является манихейская идеология армии, способной различать в радуге только отсутствующие там черные и белые цвета. Решая эту задачу, фильм почти случайно наткнулся на чрезвычайно плодотворную для комедии ситуацию, из которой и вырос ТВ сериал, сумевший - невиданное дело - во всем превзойти свой образец. О том, как это случилось, я попросил рассказать гостью нашей сегодняшней программы. Диадра (это - редкое и старинное ирландское имя) Бойл - профессор Нью-йоркского университета, где она много лет занимается альтернативным телевидением. Этот предмет она преподавала и в Московском университете - в самом начале постсоветского телевидения. О "МЭШе" мы с ней разговорились случайно, за столом у общих друзей, где тут же выяснилось, что Диадра, как почти все американские интеллигенты нашего поколения, выросла на этом сериале и любит его по-прежнему. Вот почему я и попросил нашего корреспондента Владимира Морозова расспросить профессора Бойл об этом ярком феномене американской телевизионной истории. Владимир Морозов: Миссис Бойл, как родился "МЭШ"? Что с самого начала отличало его от других сериалов? Диадра Бойл: Телесериал "МЭШ" стал продолжением одноименного знаменитого фильма великого американского режиссера Роберта Олтмана. Сериал, однако, радикально отличается от фильма. На этот сериал можно посмотреть как на обычную комедию, действие которой происходит, так сказать, на рабочем месте героев. Такие сериалы шли постоянно. "МЭШ" отличался тем, что рабочее место его героев - это госпиталь на фронте Корейской войны. Обычная комедия приобрела черты трагедии. Усложнился сюжет. В нем появлялись элементы, стилизованные под документальное кино. Ужасы войны переживали не только главные герои - американские медики, но и местное население - корейцы. Владимир Морозов: Мне приходилось встречать людей, которые говорили, что они выросли на сериале "МЭШ". Что это значит? Чему учил "МЭШ" своих зрителей? Диадра Бойл: Я думаю, в первые годы сериал никого ничему не учил. Он был полон стереотипов и традиционных представлений об отношениях в обществе, в частности, в отношениях между мужчинами и женщинами. Но во втором сезоне характеры сериала начали развиваться и меняться. Они стали многограннее. В героях-мужчинах слабел первоначальный наглый мачизм, обычай смотреть на женщин сверху вниз. Люди стали терпеливее и внимательнее друг к другу. И это нравились аудитории, которая взрослела вместе со своими любимыми героями. Мы относились к этим героям, как к живым людям, и восприняли окончание сериала как потерю. Такое чувство потери было у меня. Владимир Морозов: Профессор Бойл, а насколько обычен юмор "МЭШ" в контексте американского телевидения? Диадра Бойл: Я думаю, что юмор сериала вовсе не циничен. В комедии было то, чего не было в других телесериалах до 90-х годов. Например, тонкие нюансы борьбы за власть, которая идет в отношениях мужчины и женщины. И все это на фоне войны. Чудовищные человеческие потери, неизбежная критика военного начальства и американского правительства. Это гораздо больше, чем можно ожидать от ситуационной комедии - "ситкома". Особенно от глупеньких ситкомов 90-х годов. Например, от комедии "Сайнфилд", где в жизни героев вообще ничего не происходит. "Сайнфилд" - комедия ни о чем. "МЭШ" - комедия об очень многом. Александр Генис: Когда в 1972-м году на основе фильма Олтмана создавались первые эпизоды телесериала "МЭШ", его снимали на задворках Голливуда. Никто не видел коммерческого потенциала этого начинания, и люди работали почти даром - на энтузиазме. Теперь, во время регулярных сборов, ветераны "МЭШа" вспоминают об этом героическом периоде с умилением. Никто их них не считал свою работу обычной - даже слова "сериал", "ситком" предпочитали избегать. От всего этого в съемочной группе установилась особая атмосфера "окопного братства", которая проникла и на экран. Весь первый год "МЭШ" шел в невыигрышное время, балансируя на грани закрытия. Но ко второму сезону поползли слухи. Молва, а лучшей рекламы не бывает, разнесла весть о новом, глубоко оригинальном зрелище. Его открыли не критики, а зрители. "МЭШ" стали смотреть в повторах, за ним специально охотились, пока руководство телекомпании Си-би-эс наконец не поняло, с чем оно умеет дело. Сериал переехал в "прайм-тайм", на него посыпались награды. Каждый эпизод горячо обсуждался - и в прессе, и дома, за обеденным столом. Так продолжалось неправдоподобно долго - 11 лет, до тех пор, пока авторы не использовали все мыслимые сюжетные повороты. За эти годы сменились многие актеры, хотя душа шоу, Алан Алда, с неизменным блеском играл во всех без исключения сериях главного героя - хирурга с фенимор-куперской кличкой Хоак-Ай, Соколиный глаз. Наконец, в 1983-м наступил момент прощания. Финальный - 251-й - эпизод собрал у телевизоров самую большую аудиторию, когда-либо подключавшуюся к одной передаче - 106 миллионов американцев. Многие из них до сих пор со слезами на глазах вспоминают этот день. Всего этого я не застал. "МЭШ" родился, когда меня еще не было в Америке, а закончился, когда я еще слишком мало разбирался в ней, чтобы его оценить. Наша встреча состоялась намного позже, когда я - и не один раз - посмотрел все серии в повторах. (Это просто: нет такого дня, чтобы какой-нибудь канал не транслировал "МЭШ"). Теперь я тоже знаю, что это - лучший плод американского ТВ: умное, глубокое, интеллигентное и высоконравственное зрелище с тонким юмором. Казалось бы, такого не бывает, но "МЭШ" получился вопреки правилам и понравился всем. И это при том, что как шоу, оно мягко говоря, аскетическое. Практически все действие, растянувшиеся на 251 серию, происходит в одних и тех же декорациях: унылый пустырь с ржавым инвентарем, тесные военные палатки, шаткие шатры передвижного госпиталя. Здесь авторы сериала собрали небольшую, но психологически очень разную группу персонажей. Влюбленная в армию старшая медсестра майор Хуллигэн. Ее любовник - Фрэнк, олицетворение фальши и лицемерия. Другие герои куда симпатичнее, но положительными их никак не назовешь. Это - главный врач госпиталя Генри, безвольный любитель рыбалки и молоденьких медсестер. Предприимчивый капрал Клингер, который носит умопомрачительные женские наряды, - он надеется избавиться от армии, симулируя сумасшествие. Инфантильный капрал Радар - он спит в обнимку с плюшевым мишкой. В центре этого балагана - герой Алана Алды "Соколиный глаз": блестящий хирург и самовлюбленный ловелас, сентиментальный пьяница и болтливый остряк. Ему принадлежат лучшие шутки в сериале. Но он не одинок - шутят здесь все и всегда - за обедом, во время обстрела, за операционным столом. Объектом отнюдь не безобидных, но почти всегда интеллигентных и тонких острот служит идиотизм начальства, глупость уставной жизни, карьеризм генералов, вся громоздкая и неумная военная машина в целом. Если искать привычные литературные параллели, то я бы сказал, что "МЭШ" - это гибрид "Швейка" с "Уловкой-22" Джозефа Хеллера. Однако примерно к середине своей экранной жизни "МЭШ" изменился. В нем стало меньше злости и больше мелодрамы. Во-первых, постепенно остывало американское общество - зарастали раны вьетнамской войны. Во-вторых, зритель так полюбил героев, что ему стало их жалко. Насильно оторванные от дома герои "МЭШа" срослись в семью. Сатира сменилась юмором, который уже не мешал даже отрицательным героям, вроде бостонского сноба майора Винчестера, проявлять благородство. Так, "МЭШ" незаметно переехал из Гашека к Ремарку. В нем завелся тот странный уют, та теплота дружеского общения, которые всех нас захватывали в жуткой, но ведь чем-то и привлекательной реальности любимой книги моей юности "На Западном фронте без перемен". Такую эволюцию "МЭШ" сумел проделать лишь потому, что сериал с самого начала гениально выбрал материал. Отправная точка для смешного - кошмар войны. И это правильно: острее всего тот смех, что кажется неуместным. Черный юмор паразитирует на насилии, питаясь страхом и жестокостью. Смех не уничтожает, а нейтрализует насилие. Юмор и страх внеположны друг другу, но, соединяясь, они образуют динамичную гармонию, составные части которой примеряются, не теряя своего лица. Об этом уроке хорошо знают живописцы. Смешав ярко-красный с темно-синим, художник получает очень специальную краску. От разведенной сажи или испачканных белил этот цвет отличает чрезвычайная интенсивность. Рожденная из кричащего противоречия серость хранит память о своем необычном происхождении. Соседство смешного и страшного заменяет черно-белую картину мира серой. Для искусства соблазн страха в том, что он просвечивает сквозь жизнь, как грунт сквозь краски. Война - это дно мира, поэтому и идти отсюда можно только вверх. Тот, кто поднялся, не похож на того, кто не опускался. Именно поэтому таким эффектным бывает могильный юмор. Ввиду смерти смех становится значительным, ибо она ставит предел инерции. Питерский прозаик Валерий Попов в одном рассказе заметил, что нигде так не смеются, как в реанимационном отделении. Вот и в "МЭШе" самые смешные шутки произносятся в операционной. Соединив юмор со страхом, авторы "МЭШа" начали с высокой ноты. Им удалось на ней удержаться целое десятилетие потому, что они - путем проб и ошибок - вывели парадоксальное уравнение войны. У американских хирургов, самоотверженно работающих вблизи фронта, нет врагов. Они сражаются не с корейскими коммунистами, а с войной - и военщиной. В изобилии снабженные всеми человеческими слабостями - от нарушения субординации до пьянства и волокитства - врачи "МЭШа" верны гуманистическому идеалу, клятве Гиппократа. Остальное - вынесено за скобки. Они не произносят речей, они не объясняют зрителю, за что и против чего воюет Америка, они, как все солдаты мира, хотят одного - попасть побыстрее домой. У микрофона - вновь профессор Диадра Бойл Владимир Морозов: Профессор Бойл, в чем специфика решения темы войны в сериале? Диадра Бойл: В телевизионных комедиях вообще ничего не было о войне. Кроме разве что комедии "Hogan's Heroes" ("Герои Хогана"), но это пустая, чисто развлекательная вещь, хотя и посвященная военнопленным периода Второй мировой войны. Серьезно показывали войну кинофильмы. А для чисто развлекательного жанра телевизионной комедии это слишком сложная тема. По сравнению с другими комедиями в "МЭШ" куда больше реальной жизни, больше горечи в шутках и репликах героев. Это полностью отвечало настроениям зрителей, которые незадолго до начала "МЭШ" пережили Вьетнамскую войну. Владимир Морозов: Сейчас в США немало людей выступают против американского присутствия в Ираке. Возможно ли появление вещи, подобной "МЭШ", на сегодняшнем материале? Диадра Бойл: Я думаю, это маловероятно. Хотя такая вещь была бы очень нужна. Ближе всего к этой теме подошел телесериал "West Wing" ("Западное крыло", имеется в виду западное крыло Белого Дома, где находится Овальный кабинет президента). Но сериал "West Wing" - не комедия. Там Америка тоже участвует в боевых действиях, и герои, главный из них - президент США, говорят о войне, о политике исключительно серьезно. Мне трудно представить на сегодняшнем телеэкране нечто, столь же непочтительное к властям, как "МЭШ". Владимир Морозов: "МЭШ" и контркультура. Как и почему сериал вписался в "мэйнстрим" американского массового искусства? Диадра Бойл: Фильм Роберта Олтмана действительно был так взят на вооружение контркультурой, бунтующей молодежью. Так же, как и одноименный сериал. То есть, сам "МЭШ" вовсе не был явлением контркультуры. С самого начала это комедия, рассчитанная на массового зрителя. Но она нравилась и длинноволосым хиппи, и битникам в драных джинсах, и их почтенным родителям, которые были упакованы в костюмы и исправно ходили в свои офисы. В антивоенных демонстрациях периода Вьетнамской войны участвовали и почтенные бабуси. В этом смысле "МЭШ" в определенной степени сблизил поколения. Владимир Морозов: Миссис Бойл, вы жили и работали в России. Как вы считаете, переводим ли "МЭШ", может ли он быть понятным и интересным нынешнему российскому зрителю? Что он может ему сказать об Америке? Диадра Бойл: "МЭШ" был сделан в 70-е годы. Его действие происходит во время Корейской войны. Это наша боль, как и Вьетнамская война. Для американцев это часть нашей истории. И сами войны, и то, как человек смотрел на них в 70-годы. Когда я преподавала в Москве, то по разговорам людей поняла, что старшее поколение отлично помнит Вторую мировую войну. Младшие - помнят Афганскую и Чеченскую. Мне думается, что вот эта память о войне сможет сделать "МЭШ" ближе и понятнее российскому зрителю. Вообще, желание в тяжелый трагический момент получить какую-то эмоциональную разрядку с помощью иронии и смеха характерно для всех народов, оно универсально. Александр Генис: В заключение нашей передачи я бы хотел подхватить мысль Диадры Бойл о том, как хорошо было бы показать "МЭШ" зрителям России. Американские сериалы, конечно, и так постоянно идут по российскому телевидению. Каждый раз, когда мне доводится попасть в Москву, я слышу анафему Голливуду, оглупляющему огромную и безответную отечественную аудиторию. Вот я и думаю: может быть, вместо того, чтобы бороться с массовым искусством Америки, лучше познакомиться с его шедеврами? Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
