Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-07-03]
Поверх барьеровГолова профессора ДоуэляАвтор программы Александр Генис Александр Генис: Боюсь, что мое самое сильное в жизни читательское впечатление связано с весьма непритязательной книгой. Впрочем, выбор ее был простителен, если учесть возраст. В школу я еще не ходил, но читать уже умел и любил, особенно - умственное, вроде научной фантастики. Кумиром моим тогда был Беляев. Уже сейчас я понимаю, что это - отнюдь не такая простая фигура, как может показаться. Александр Романович Беляев в молодости учился сразу на юридическом и в консерватории, начал писать еще в 1910-м году. После революции, как многие другие авторы, нашел себе безопасную нишу в детской литературе. Умер в войну, в 42-м. Беляев написал множество сочинений - "Продавец воздуха", "Человек-амфибия", "Звезда КЭЦ", "Остров погибших кораблей". Утрированная лояльность к власти выразилась в том, что все они напичканы вульгарном марксизмом, от чего, как говорил по другому поводу Бунин, "глупы до святости". Советская фантастика, особенно ранняя, больше всего любила фантазировать по поводу Запада, поэтому книги Беляева переполняют то кровожадные, то меркантильные буржуи, кокетливые певички, продажные ученые и бездушные миллионеры. При всем том Беляева читают и сегодня. Причем как! На сайте "Озон", книжном магазине Интернета, я нашел 26 переизданий его книг, вышедших только за последние два года. А вот "Молодую гвардию", другой кошмар моего детства, никому в голову переиздавать не приходит. В чем же тут дело? Мне кажется, у Беляева был весьма своеобразный дар к созданию архетипических образов. Книги его ужасны, сюжеты примитивны, стиль отсутствует вовсе, но герои запоминаются и остаются в подкорке. Беляев не был советским Уэллсом, он был автором красных комиксов, о существовании которых мы, впрочем, тогда не догадывались. Беляевские герои вламывались в детское подсознание, чтобы остаться там до старости. Сила таких образов в том, что они не поддаются фальсификации, имитации, даже эксплуатации. Сколько бы власть ни старалась, у нее никогда не получится то, что без труда удается супермену. Помнится, что одновременно с "Человеком-амфибией" на экраны страны вышел первый в СССР широкоформатный фильм - безумно дорогая лента "Залп Авроры". Картину про Ихтиандра посмотрели 40 миллионов, про революцию - два, и ни один не запомнил. (Сейчас, кстати, снимается новый телесериал по тому же "Человеку-амфибии"). "Голова профессора Доуэля" - первая повесть, принесшая Беляеву успех (она вышла в 1925-м году). В ней рассказывается о том, как в бесчеловечных капиталистических условиях ученые оживляют (конечно, в гнусных целях) отрезанную от трупа голову гениального, но наивного профессора. Что с ним произошло дальше, я не знаю, потому что книгу так и не дочитал. Мне хватило одной головы. Она меня так напугала, что снилась потом многие годы. Я до сих пор вспоминаю эти детские кошмары, но теперь отделенная от тела голова стала для меня привычной аллегорией нашей рациональной, интеллектоцентричной цивилизации, проблемам которой и будет посвящена сегодняшняя передача с этим причудливо-ностальгическим названием. Не знаю, думал ли об этом Беляев (почему бы и нет? он же учился не на рабфаке), но голова профессора Доуэля прекрасно описывает того картезианского человека, с явлением которого и начался расцвет науки. Ее отцом по праву считается Декарт. Он разделил единое существо - человека - на две части: тело и разум. В основе картезианского анализа лежит знаменитое "cogito ergo sum" - мыслю (а если переводить точнее, то "рационально, логически, аналитически рассуждаю и планирую") - следовательно, существую. Другими словами, если я мыслю, то существую, а если не мыслю, то и не существую. Поэтому, как говорит легенда, Декарт прибил живую, но не мыслящую собаку к полу и разрезал ее на куски. Для него она была роботом, бездушным устройством, лишенным истинного, то есть по-человечески разумного бытия. История про собаку, наверняка, - выдумка (Декарта сегодня не любят), но она вписывается в картезианскую систему. Истинной реальностью является лишь наше мыслящее Я. Все остальное - под вопросом. Вот поэтому я и вспомнил главного инвалида моего детства. Человек, по Декарту - это голова профессора Доуэля, мозг, запертый в телесную клетку, про которую ничего не известно наверняка. Картезианский человек ощущает собственное тело нагрузкой. Он говорит: "У меня есть тело" вместо того, чтобы сказать: "Я есть тело". Декарт отрезал человека от его тела, а, значит, и от всего окружающего мира. Природа осталась снаружи, по ту сторону сознания. Исследуя внешний мир, мы забыли о той природе, которая заключена в нас. Природа стала объектом изучения, а человек - изучающим ее субъектом. За нерушимостью границы между ними - между неодушевленной материей и сознанием - и была приставлена следить наука. Она отучила западного человека "мыслить" всем телом, в результате чего он утратил примитивные, а можно сказать - естественные навыки телесного контакта с миром. Японцы часто говорят о "фуку" - "вопросе, адресованном животу". Если голова отделена от тела, то включающий всю систему внутренних органов "живот" символизирует целого человека. Американцы это интуитивное, неголовное мышление называют "gut feeling", мы говорим: "Чуять нутром". Во всех этих выражениях содержится намек на иной, внерациональный, телесный способ познания. Картезианство отказывалось считаться с ним, но в последние годы наука, прежде всего нейрофизиология, подвергнув разрушительному сомнению уже самого Декарта, пытается заново срастить тело с духом - заново пришить несчастной профессорской голове туловище. Речь идет о настоящей научной революции, которая, как всегда бывает с такими переворотами, обещает мировоззренческие перемены, далеко выходящие за границы клиник, университетов и лабораторий. Знамя антикартезианской революции поднял доктор Антонио Дамасио (это еще почти неизвестное в России имя стоит запомнить). Выходец из Португалии, он давно перебрался в Америку, где работает в университете Айовы. Славу ему принесли сенсационные исследования в изучении мозга, которые, как он считает, опровергают Декарта. Книга, где изложены эти соображения, так и называется "Ошибка Декарта". Переведенная на 24 языка, она стала международным бестселлером. Центральную идею Дамасио можно свести к одному исправлению в известном изречении: "Я чувствую, следовательно, существую". За этой формулой стоят многие годы клинической практики. Диктор: В 70-е годы, когда доктор Дамасио перебрался из Лиссабона в Америку, ему пришлось много заниматься пациентами с поврежденными передними долями мозга, где находятся центры, управляющие эмоциями. Травмы такого рода не затрагивали собственно интеллектуальных способностей пострадавших. Они были по-прежнему умны и памятливы, но по неясным причинам, эти несчастные люди утратили навыки социальных контактов, не могли принимать разумных решений, делать осмысленный выбор. Типичный случай, подробно описанный доктором Дамасио, - история болезни некоего Элиота. Крепкий, здоровый и крайне успешный мужчина средних лет, он страдал мозговой опухолью, повредившей передние доли мозга. Как доказали многочисленные тесты, болезнь не помешала ему показывать высокие результаты при решении интеллектуальных задач. Дамасио пришел к выводу, что хотя коэффициент интеллекта у Элиота не изменился, он утратил важнейшие навыки мышления - способность распределять свое время, делать правильный выбор, устанавливать первоочередность задач. Из-за болезни он не мог больше управлять своим доходным бизнесом, что и привело Элиота к банкротству. В процессе лечения больного Дамасио обнаружил, что тот лишен способности что-нибудь чувствовать. Элиот бесстрастно говорил о трагических событиях в своей жизни. Он не выказывал никакой реакции, когда ему показывали снимки пострадавших, сцены катастроф. Травма мозга привела к полной атрофии эмоций, а без них, как утверждают исследования Дамасио, человек не способен мыслить в том самом картезианском смысле, который предусматривает взвешенное суждение, холодный расчет и бесстрастный анализ. Новые методы изучения - сканирования - мозга помогли Дамасио проверить свою теорию. В результате, как сказала Патриция Чэрчлэнд, философ из университета Сан-Диего, "впервые точные данные, полученные в лаборатории, показали, что мы не можем отделить разум от чувства". Александр Генис: Чтобы оценить по достоинству это открытие, вспомним, что вся наша культура основана на антитезе разума и чувства. Еще римляне требовали принимать решения "sine ira et studio" - "без гнева и пристрастия". Дамасио доказывает, что это просто невозможно. Без чувства нет разума. Разум не может функционировать вне эмоций. Они ему не мешают, как мы привыкли считать, а помогают принимать правильные, вот именно что разумные решения. И это значит, что союз "и" в этой непременной паре не разделительный, а соединительный: разум и чувства составляют неделимое в здоровом человеке сознание: я мыслю - и чувствую! - следовательно, существую. Как бы сами по себе ни были увлекательны исследования доктора Дамасио, широкую, а значит - неученую общественность они интересует только потому, что ее непосредственно касаются. Хотя Дамасио занимается точной наукой нейрофизиологией, его теории увлекли гуманитарный мир. Прежде всего, писателей, которые часто приглашают ученого выступить на литературных семинарах. Такие известные авторы, как Иан Мак-Эван и Дэвид Лодж уже использовали новую теорию в своих романах. Идеи Дамасио вдохновили даже несколько композиторов, которые посвятили ему свои опусы (фортепьянный концерт и квинтет, премьера которых на днях состоялась в Линокольн-центре). О Дамасио пишет большая, неспециальная, пресса, о нем говорят ученые и профаны, с ним спорят философы и соглашаются литературоведы. Вот, например, что сказал один из них, шекспировед Джонатан Бэйт: Диктор: "Для гуманитариев нейрофизиологические исследования доктора Дамасио - настоящее откровение. Впервые наука - с доказательствами в руках - опровергает существовавшую со времен Аристотеля оппозицию между разумом и чувством". Александр Генис: Однако по-настоящему важные результаты новая теория обещает экономистам. Именно в этой сфере антикартезианская революция нашла себе самых решительных сторонников. (Ключевую роль тут играет звезда новой экономики Даниэл Канеман, которому специалисты уверенно прочат Нобелевскую премию). Срастив традиционную экономику с психологией и нейрофизиологией, ученые сейчас создают особую научную дисциплину - нейроэкономику, которая обещает революционизировать бизнес. Суть перемен объясняет профессор университета Карнеги-Мелон Джордж Лоэнстайн: Диктор: "Мы хотим спасти экономику от удушающих объятий математики. Классические, идущие еще из Х1Х века, методы учат нас строить математические модели, которые не могли включать в себя самое важное - человеческие чувства, "страсти". Эмоции не подаются алгоритмизации, а значит, им нет места в абстрактных выкладках. Между тем, любые экономические решения - купить пальто или продать акции - принимают не роботы, а люди, подверженные страхам, сомнениям, надеждам, азарту, любовному томлению. Только включив в нашу науку эмоциональную сферу, мы сможем давать оправданные рекомендации, основанные не на умозрительных выводах, а на реальном опыте". Александр Генис: Честно говоря, на интуитивном уровне все мы понимаем, что экономика никогда не была чистой, как таблица умножения, наукой. Вера в могущество цифр, собственно, и была одной из главных причин падения социализма с его так называемым "научно обоснованным планированием". У жизни своя логика, которая превращает экономику скорее в искусство, чем в науку. Проще говоря, в экономике, как и в нашей душе, есть место мистике. Показать это можно на известном мысленном эксперименте, обнажающем чуть ли не магическую природу бизнеса. Диктор: Запрем в комнату группу людей и предложим им обмениваться содержимым их карманов. Лысеющий курильщик выменяет расческу на зажигалку, голодный отдаст авторучку за шоколадку, любопытный получит книгу простудившегося за носовой платок. В результате все окажутся богаче, чем были, хотя в закрытом помещении и неоткуда взяться новому товару. Казалось бы, вопреки закону сохранения, ничто рождает нечто: у одного прибавилось то, что у другого не отнялось. Александр Генис: Изучая работу нейронов и химические реакции мозга, новая экономика пытается понять, как мы принимаем решения на самом деле. Оказывается, что далеко не всегда мы поступаем так, как нам выгодно. Гораздо чаще, нами руководит не холодный расчет, а эмоциональная взволнованность, без которой впрочем, как доказывает теория Дамасио, нам все равно не обойтись. О том, как работает нейроэкономика, можно судить по простому эксперименту, который провели принстонские ученые. Диктор: Двум добровольцам, за чьим мозгом наблюдали мониторы, предложили незатейливую игру. Одному вручали 10 долларов и предлагали разделить их с другим любым образом. Если первый давал меньше половины, то второй мог отказаться от сделки, но тогда оба лишались десятки. Казалось бы очевидным, что лучше получить доллар или два, чем ничего. На таком элементарном соображении и строятся обычные модели экономического поведения. Однако на практике жажда справедливости всегда побеждала корысть. В процесс решения, как показывает активность тех самых передних долей мозга, что отвечают за эмоции, включались чувства, и результат опровергал ожидание. Александр Генис: "Разумный эгоизм", который так упрощал жизнь героям Чернышевского, - такая же утопия, как и весь его роман. Человек устроен сложнее, чем хотелось бы просветителям, и с этим ничего нельзя сделать. Успехи нейроэкономики позволили председателю Федерального резервного совета США Алану Гринспэну (его не без основания считают самым влиятельным человеком в мире) говорить об "иррациональном богатстве" человеческой натуры, с которым еще только учатся обращаться экономисты. Ну а теперь мне хотелось бы взглянуть на все вышесказанное в общекультурной перспективе. Собственно, только она и может интересовать неспециалиста, которому любые научные открытия важны лишь в той мере, в которой они позволяют по-новому интерпретировать окружающее. С этой точки зрения теория Дамасио говорит нам, что наша цивилизация решительно и драматически не права в том, что недооценивает эмоциональную сферу жизни как таковую. В сущности, за этим скрывается старая болезнь науки: она склонна игнорировать то, что не может подсчитать. (Тут следует заметить в скобках, что теория Дамасио потому и наделала столько шума, что она основана на экспериментальных данных, получить которые позволили радикально усовершенствованные методы изучения деятельности мозга). Со времен Пифагора, а тем более Галилея, наука считала, что природа объясняется с человеком фигурами и числами. Поэтому ученые должны пользоваться исключительно математическим языком, а значит, изучать только те свойства природы, которые можно измерить. Так за пределами классической науки осталось все, что не поддается исчислению: запах, вкус, прикосновение, эстетическая и этическая чувствительность, сознание в целом. В эту категорию неисчислимого попадают, конечно, и эмоции. Следствием такого подхода стало то, что теперь принято мудрено называть "интеллектуализацией дискурса": мы думаем, что говорим друг с другом на языке разума, старательно очищенным от чувств, смешивающих все карты. Теория Дамасио показывает, что это вовсе не так, что само наше представление о возможности исключительно рациональной - разумной - картины мира является мифом. Но именно на таком мифе и стоит наша цивилизация. Причем, чем больше в ней роль науки, тем более важное место в ней занимает рациональное начало. Об этом свидетельствует самая чувствительная к переменам сфера культуры - искусство. Любой великий роман прошлого на теперешний вкус кажется нам излишне сентиментальным. Не только чувствительные Ричардсон и Карамзин, но и такие титаны, как Диккенс и Достоевский переполняли свои страницами эмоциями. Здесь постоянно плачут, смеются и сходят с ума от любви. В ХХ веке так уже не пишут. Элиот как-то сказал фразу, которую можно применить ко всем классикам модернизма: стихи пишут не для того, чтобы выразить эмоции, а для того, чтобы от них, эмоций, сбежать. Вторя ему, Оден ядовито советовал тем, кто ищет в литературе сильных чувств, катарсиса, отправиться вместо книжного магазина на корриду. О таком часто говорил и Бродский. Наставляя поэтов в сдержанности, он писал, что эмоциональный пейзаж стихотворения должен быть "цвета воды". То же и в прозе. "Улисс", эта библия модернизма, заражает читателя своеобразной бесчувственностью, которая стала неизбежным следствием гипераналитического подхода. Джойс первым по-настоящему полно раскрыл внутренний мир человека, но он регистрировал чувства, а не вызывал их. Такая же эмоциональная отстраненность разлита по страницам единственного писателя, которого можно поставить рядом с Джойсом - Платонова. Вот начало (я его до сих пор помню наизусть) гениального "Сокровенного человека": Диктор: "Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки". Александр Генис: Монополия разума в современной (в широком смысле) культуре вызвала всеобщее сенсорное голодание. Заглушить этот голод взялся масскульт. Любопытно было бы проследить закономерность, по которой вымещенные из высокого искусства эмоции переливались в более низкие жанры - от комиксов до Голливуда. Не зря же многие сегодняшние боевики-"мегахиты", вроде "Титаника", напоминают лесопилку эмоций. Они уже не вызывают сопереживание, а выколачивают его из нас. Но и этого оказалось недостаточным. Когда я приехал в Америку, меня поразил совет известного путеводителя "Фодор", который рекомендовал приехавшим в Россию американцам отправиться на вокзал, чтобы полюбоваться открытым проявлениям чувств, на которые еще способны славяне. Теперь для этого есть реальное телевидение. Внутренний протест против общей рационализации жизни ведет к погоне за заемными эмоциями. Сидя по другую, безопасную, сторону экрана, мы жадно поглощаем чужие переживания, спровоцированные условиями программы. Такой эмоциональный вампиризм - тревожный симптом, говорящий о нашей собственной чувственной недостаточности. Вся история западного сознания шла по дороге разума. Только на этом пути мы и смогли построить сегодняшний мир. Но чтобы жить в нем, одного ума мало. Нам нужна школа эмоций, культура чувств, которая учит их уважать и рафинировать. Тот мировоззренческий переворот, который в своей науке произвел доктор Антонио Дамасио и его соратники, может помочь излечить несчастную голову профессора Доуэля. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
