Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-02-03]
Атлантический дневникАвтор и ведущий Алексей Цветков Право на памятьЦентр американской столицы пересекает широкая парковая полоса, которая идет от Капитолия и упирается в набережную реки Потомак. Ближе к ее окончанию, в районе Фогги-Боттом, воздвигнут целый комплекс памятников - каменная игла в честь Джорджа Вашингтона, портики Линкольна и Джефферсона. Все они в какой-то степени имеют прототипы, восходят к некоторым образцам, потому что жанр памятника существует давно и хорошо обкатан. Но один из них не похож ни на какой другой в мире - это Мемориал ветеранов Вьетнама. В начале 80-х годов, когда страна преодолела травму, нанесенную многолетней и в конечном счете проигранной войной, встал вопрос о возведении достойного памятника ее жертвам. Как обычно в подобных случаях, был объявлен открытый конкурс, на который был представлен 1421 проект. Победительницей стала никому дотоле неизвестная Майя Йин Линь, студентка архитектурного отделения Йейльского университета. Мемориал, воздвигнутый в 1982 году, стал настоящей сенсацией. Памятник представляет собой тупой угол, образуемый двумя стенами из черного полированного камня, которые стоят в углублении таким образом, что их верхняя кромка постепенно срастается заподлицо с окружающей лужайкой. На плоскости стен сплошной сеткой высечены имена всех американцев, павших на войне, около 50 тысяч. Сейчас трудно себе представить Соединенные Штаты без этого популярного и трогающего сердца памятника, но в период создания он вызывал ожесточенные споры. Ветераны Вьетнама - не обязательно ценители оригинального дизайна, и многие протестовали против проекта на том основании, что он слишком мрачен и абстрактен. Было найдено Соломоново решение - перед мемориалом воздвигли скульптурную группу в самом традиционном стиле: три солдата трех рас. Сегодня очевидно, что компромисс был излишним: каноническая ординарность этой скульптуры режет глаз, ничей взгляд на ней не задерживается, она фактически мертва, в то время как стена пульсирует реальной жизнью для каждого, и совсем не обязательно иметь погибшего во Вьетнаме родственника, чтобы ощутить эту напряженную одухотворенность. Происхождению и истории памятника как атрибута цивилизации посвящена статья искусствоведа Эндрю Баттерфилда "Памятники и память", опубликованная в журнале New Republic. Повод для такой статьи очевиден и актуален - это застройка так называемой "нулевой зоны", участка земли, где стояли рухнувшие башни Всемирного торгового центра. Все авторы проектов предусматривают в них те или иные мемориальные комплексы и детали, поскольку на этом месте погибло немногим менее трех тысяч человек. Но никому не пришло в голову воздвигнуть традиционный скульптурный монумент, и Эндрю Баттерфилд этим озадачен - на мой взгляд, не вполне объяснимо и мотивированно. Одним из крупнейших теоретиков урбанизма, то есть городской эстетики, в XX веке был американский историк и критик архитектуры Люис Мамфорд, еще при жизни возведенный в статус классика. Вот что он писал о памятниках в своей книге "Культура городов": "Идея материального увековечения посредством памятника более не являет собой глубинного импульса нашей цивилизации. Достаточно взглянуть на монументы, воздвигнутые в минувшем столетии, чтобы понять, насколько бессодержательна эта идея. Все эти Валгаллы и Мемориалы Линкольна, эти монументы Виктора-Эммануэля и Вими-Ридж, все эти "вечные огни": - лишь порожнее эхо иссякающего дыхания, иронически тарахтящее на запруженных улицах наших городов - груды камня, которые либо вносят замешательство в труды живущих, либо совершенно живущим безразличны". Подробно анализировать эту мысль у меня нет времени, но она довольно прозрачна. Во-первых, жители современного города совсем по-иному относятся к традиционному скульптурному памятнику - а именно о нем в узком смысле пишет Мамфорд, - чем их недавние предки. Во-вторых, натуралистическая скульптура резко диссонирует с большинством современных архитектурных стилей, сегодняшняя городская скульптура - это, как правило, абстрактные глыбы, блоки или металлические конструкции. Стиль, который лучше всего гармонирует с натуралистической скульптурой - это давно отшумевший ампир, не худшая страница в истории архитектуры, но навсегда перевернутая. Судя по всему, Эндрю Баттерфилд не согласен с этим тезисом. Он критикует авторов проектов застройки "нулевой зоны" за их единодушное нежелание воздвигать буквальные, "предметные" памятники. "Очевидно, что ни один из участников конкурса не отрицает мемориального значения "нулевой зоны", но многие из них хотят заменить традиционную форму памятника, которая тяготеет прежде всего к каменности и скульптурности, новой, которая была бы архитектурной и урбанистической. Эта цель лаконично сформулирована Питером Айзенманом: "Нужна новая идея памятника. Иными словами - и мы предусмотрели семь мемориальных мест, потому что мы не строим обелиск или что-то в этом роде, - мы строим публичный объект". Как будто публичный объект в каком-то смысле является мемориалом. Стивен Питерсон из фирмы "Питерсон-Литтенберг" выражает аналогичный идеал: "В городском плане можно выделить сквер, который может быть красиво размещен и в то же время обладать мемориальным качеством, но в нем не обязательно возводить мемориал" Что же такое они видят в мемориалах, что заставляет их нервничать? Почему они полагают мемориализацию врагом искусства? Почему они не в состоянии подумать одновременно и о жизни, и о смерти?" Сказать по правде, я вижу в этой критике некоторое передергивание. Тот факт, что авторы конкурсных проектов не включили в них конные статуи пожарных, вовсе не означает, что они игнорируют мемориальный контекст, как видно из приведенных цитат. Они, видимо, согласны с Мамфордом в том, что все эти "медные всадники" и "родины-матери" не только не настраивают современного человека на мемориальный лад, но даже внушают ему отвращение. Возражение Баттерфилда можно толковать так, что коли не на коне и не с шашкой наголо, то уже и не памятник. Но хотя с аргументами у автора статьи не ладится, он, надо отдать ему должное, очень хорошо изложил историю самой идеи памятника, которая, в свою очередь, показывает читателю, почему он, в конечном счете, не может согласиться с этими туманными аргументами. Идея памятника в узком смысле, то есть детали городского ансамбля, а не кладбища, возникла в античности и стала атрибутом почти исключительно западной цивилизации. Но еще раньше возникла идея камня как символа и алтаря, знака несокрушимой вечности, контрастирующего с быстротечной человеческой жизнью. Некоторые подобные конструкции, так называемые менгиры или дольмены, сохранились до настоящего времени, их функция была несомненно сакральной, хотя сегодня мы не всегда понимаем конкретный смысл этой сакральности. Наиболее знаменитое подобное сооружение - Стоунхендж в Англии. Другой подобный сакральный объект - камень Кааба в Мекке, крупный метеоритный осколок, который по сей день является предметом поклонения для мусульман всего мира. Он считался священным и до возникновения ислама - религии приходят и уходят, но священные камни остаются. Современная форма памятника сложилась в Древнем Риме, к которому восходит западная идея городской планировки. Римские памятники вполне узнаваемы для нас, их традиционная форма оставалась живой до самого недавнего времени. Это были либо чисто архитектурные объекты, такие как обелиски и триумфальные арки, либо скульптурные изображения, которые, тем не менее, отличались от обычных статуй своим расположением, постаментом и функцией. Иногда это были целые мемориальные комплексы, самый известный из которых - Алтарь мира, построенный в Риме императором Августом. Все эти памятники еще в значительной степени сохраняли свою культовую окраску - триумфальные арки посвящались богам и освящались, а императоры тоже причислялись к божественному рангу и их статуи, в том числе воздвигнутые при жизни, имели статус святыни, хотя жертвоприношения совершались лишь перед теми, которые стояли в храмах. Кроме того, статуи, как в Риме, так и в последующих европейских государствах, воздвигались почти исключительно так называемым "альфа-самцам", то есть полководцам и законодателям, впоследствии политическим деятелям. Отсюда - популярность таких деталей как конь, доспехи и меч. Эндрю Баттерфилд отмечает три исторически сложившиеся функции памятника. Во-первых, памятник был свидетельством - события, триумфа или трагедии или просто кончины значительного лица в эпоху, когда разница между кладбищенским и публичным памятником была еще не такой четкой. Вторая функция - это память, некое запечатленное событие в истории или жизни знаменитого усопшего, как в случае лондонской Трафальгарской колонны в честь знаменитой военно-морской победы лорда Нельсона. Другой пример - обелиски во множестве небольших городов в Европе и Америке в память о местных жителях, павших на войне, обычно с перечислением их имен. Третий важный атрибут памятника - это его особое расположение, как правило на людном перекрестке либо у фасада публичного здания, или, сегодня все чаще, в парке. Выбор места очень важен, и я не могу не привести в пример один из самых странных памятников, какие мне когда-либо доводилось видеть. В том же Вашингтоне, в Северо-Восточном районе, населенном почти исключительно чернокожими американцами, я как-то увидел статую на каменном постаменте, нечто вроде карлика-бутуза в сюртуке покроя XIX столетия. Согласно надписи на постаменте, это был памятник Тарасу Шевченко. Его было решено установить в год, посвященный ЮНЕСКО памяти литературного классика, а поскольку сбор средств провели американцы украинского происхождения, то и памятник было решено установить в Америке - в столице. Памятник не отличается никакими художественными достоинствами, и никакой район не дал бы согласия на его установку, кроме такого, где жителям безразлично, и где даже такая убогая поправка к городскому пейзажу может быть воспринята как украшение. Наверняка никто из тамошних прохожих не имеет понятия, кого возвели заезжие люди на этот постамент. Помимо всех этих важных признаков памятника существует еще одно качество, присущее сегодня очень немногим: чтобы памятник был действием, а не просто куском камня или бронзы, он должен оставаться средоточием некоего общего чувства, фокусом внимания, он должен быть живым. Совершенно очевидно, что вашингтонский Шевченко не обладает этим качеством с самого дня своего возникновения, его можно назвать мертворожденным. По мнению Эндрю Баттерфилда, сегодня живых памятников становится все меньше. "Я не намерен просто предаваться ностальгии. Совершенно очевидно, что наша жизнь - это не жизнь древности, средневековья, Возрождения или XIX века. Мы живем жизнью, которая менее формализована и сакрализована, и наши акты поминовения как правило не принимают форму религиозных ритуалов. Но факт остается фактом: даже в наши светские, разочарованные и убыстренные времена самые успешные памятники - это до сих пор те, что превращаются в места регулярного поминовения. Для многих американцев Мемориал ветеранов Вьетнама - это самый значительный памятник в стране. Здесь нет ни литургического календаря или обрядов, ни предписанной рутины или обычаев, которым должны следовать акты поминовения, но поминовение стало регулярным, и каждый день люди собираются здесь вспомнить тех, кто сражался и пал на войне. Он сводит нас вместе на общей территории и предоставляет нам место, где мы можем обрести буквальный контакт с прошлым". Честно говоря, я не вижу, куда меня зовут подобным рассуждением, и чем оно противоречит тезису Мамфорда о том, что в современном городе традиционный памятник становится все менее уместным. Чтобы не обобщать слишком широко, я соглашусь признать, что некоторые из традиционных памятников даже сегодня способны сохранить свою одушевленность, если условия складываются благоприятным для них образом. В Праге, откуда я обо всем этом рассказываю, в самом начале Вацлавской площади, перед фасадом Национального музея, стоит памятник святому Вацлаву, полулегендарному основателю Чехии. Вацлав был, конечно, реальным лицом, первым христианским князем, крещенным и воспитанным своей бабкой святой Людмилой. Никаких особых подвигов он не совершил, просто не успел, потому что еще в цветущем возрасте был убит собственным братом. Эта безвременная смерть придала ему ореол мученичества, закрепленный канонизацией, хотя брат убил его не в целях борьбы с христианством, которое сам вскоре принял, а ради престола. Конный памятник Вацлаву был воздвигнут в разгар чешского национализма, вскоре после провозглашения независимости Чехословакии, и с тех пор стал настоящим духовным магнитом для нации в годины бедствий и триумфов. Здесь проходила массовая манифестация, когда в страну вторглись войска Варшавского договора; здесь двадцать лет спустя завороженная толпа слушала своего будущего президента, провозгласившего с балкона Национального музея "бархатную революцию". Но что еще показательнее - люди приносят сюда цветы, часто даже в будние дни, а по праздникам ставят у пьедестала горящие свечи. Подобно тому, как у кладбищенских памятников люди прикасаются к прошлому своей семьи, у публичных они прикасаются к своей национальной истории. В своей подробной исторической экскурсии Баттерфилд почему-то не затронул целую категорию памятников, которая в Америке не так распространена - их тоже можно назвать живыми, но лишь в том смысле, что они представляют собой фокус негасимой ненависти. Самый известный пример - это памятник Дзержинскому, низвергнутый в месяц путча. Тот факт, что угодливые попытки мэра Москвы восстановить большевистского палача на родном пьедестале провалились, свидетельствует о том, что ненависть жива и по сей день, хотя ей и не подняться до прежнего накала. В ту волну смело и многочисленных Лениных, публичных и дворовых, гипсовых серебряной масти, а те, которые уцелели, остались стоять в атмосфере равнодушия и безразличия, ожидая приговора стихий. Эти умерли окончательно. На пражском холме, где прежде высился гигантский Сталин, сегодня установлен такой же гигантский метроном, отбивающий такт возобновленной истории, которую коммунисты пытались прекратить навсегда. Тоталитарный период в истории памятников сегодня завершен, по крайней мере в России. Эти памятники воздвигали, не спрашивая нас, они были исполинскими и устрашающими, с мечами и автоматами, с разинутыми ртами и взглядами, исполненными классовой и национальной ненависти. Нацию к ним сгоняли, как на коммунистические субботники, фальсифицируя порывы всеобщего энтузиазма. Неудивительно, что Мамфорда на русский язык просто не переводили - его идеи в том контексте были прямо антисоветскими. Но и сегодня жанр памятника развивается в России совершенно по-иному, чем на Западе. Происходит это в первую очередь оттого, что сегодня страна распалась на вотчины, контролировать которые у центральной власти нет сил, но с населением не считаются по-прежнему. Лучшим примером может послужить Москва, которую, под эгидой удельного хана Юрия Лужкова, придворные мастера Зураб Церетели и Вячеслав Клыков постепенно превращают в эстетические руины. Клыковский Жуков перед фасадом Исторического музея побивает большинство советских и нацистских образцов уродства, бездарности и безвкусия, даже Гагарина на одноименной площади, но одно его качество не подлежит сомнению: он пронизан угрозой и подозрительностью и он не случайно сидит лицом к Западу. Никто в здравом уме не придет к такому мертвому бронзовому истукану изливать человеческие чувства. Но и с живыми, любимыми памятниками сегодня не все в порядке. К живым можно безусловно отнести Владимира Высоцкого, доныне народного кумира. Но памятник, установленный ему в той же Москве, может, мне кажется, прийтись по вкусу только слепому или ослепленному любовью поклоннику. Задуманный как надгробная статуя, он вдруг волей судьбы оказался посреди города во всей своей наивной нелепости и неуклюжести. Ни энтузиастам, ни тем более городским властям не пришло в голову, что город - всеобщее достояние, и его не пристало без спросу и без конкурса украшать произведениями художественной самодеятельности. Мне кажется, что если бы Эндрю Баттерфилд взглянул на эти сомнительные шедевры, он бы сразу понял, что имел в виду Люис Мамфорд, критикуя идею памятника, испустившую дух в XIX веке. Мне же, с моей стороны, совершенно непонятно, против чего он возражает, критикуя проекты ньюйоркской застройки. Неужели ему больше нравится мелькнувшая в первые месяцы после теракта идея традиционного памятника? Тогда было предложено поставить на этом месте стандартную, чтобы не сказать заезженную скульптурную группу - троих пожарных, поднимающих среди руин американский флаг. И хотя в реальной жизни все трое были белыми, ирландского или итальянского происхождения, в бронзе их решено было воплотить представителями трех разных рас, потому что высшая правда важнее будничной. К счастью, этот проект умер естественной смертью, сметенный хохотом и презрением. Я не могу не возвратиться к вашингтонскому Мемориалу ветеранов, потому что больше ничего подобного в жизни не видел - и потому, что современная идея памятника воплощена в нем идеально. Воздвигнутая в придачу некрасивая скульптурная группа реально как бы не существует, потому что люди всегда стоят к ней спиной, а лицом к стене. В соответствии с давно сложившимся ритуалом они трогают буквы родных имен руками, прикладывают листы бумаги и чертят с изнанки карандашом, чтобы сохранить свою часть надписи у себя дома, поместить в рамку и повесить в давно опустевшей комнате покойного. Сюда приносят цветы, подарки к дням рождения - одному из увековеченных даже подарили посмертно мотоцикл Харли-Дэвидсон. Благодаря своему рельефу, этой ложбине в лужайке, памятник странным образом объединяет в себе качества кладбищенского и публичного, частного и национального, он сплачивает каждую семью с историей страны общей скорбью. Странно, что Эндрю Баттерфилд не только не возражает против такого абстрактного замысла - напротив, он приводит его как пример одного из самых удачных мемориальных комплексов нового времени, хотя он был решен в совершенно новом и абстрактном стиле. В годы, когда он проектировался, никто не подозревал, как быстро он покорит сердца американцев и гостей столицы. Тот факт, что в поданных на ньюйоркский конкурс проектах мемориальные задачи решаются средствами архитектуры, а не поголовьем традиционной бронзовой конюшни, не должен никого смущать. Место, на котором будет возведено новое здание, навсегда останется для ньюйоркцев и американцев святыней, средоточием трагической памяти, и нужно будет сильно постараться, чтобы эту память погасить или оскорбить. Время, когда нам воздвигали свирепых истуканов, бдительным взглядом выискивающих врага, проходит. Мы обретаем право на собственную память, мы ее приватизируем. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
