Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
19.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[05-07-05]

"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом

Америка и Римская империя: опыт сравнения. Книга об актере Илае Уолаке. Ретроспектива фильма Луи Маля: Судьба брака в 21-м веке. "Кукурузник" свободы: репортаж из Майями

Ведущий Александр Генис

Александр Генис: Новый виток в эскалации террора, открывшийся взрывами в Лондоне, только усилил тягу Запада к переосмыслению своих корней и истоков. В этом контексте глубоко символично, что атака состоялась сразу после того, как британскую столицу объявили хозяйкой Олимпийских игр 2012 года, что подчеркнуло живую преемственность сегодняшнего мира с его античной родиной.

Как это всегда с ней бывает в трагические и героические времена, античность сейчас стала остро актуальной. Новая любовь к классической древности свидетельствует о том, что мир готов заново примерить ее политическую формулу: сосуществование разных культур в рамках одной универсальной цивилизации. Такая - назовем ее своим именем: древнеримская - версия планетарной общности позволяет вынести террор по другую сторону ойкумены. Недавно в "Нью-Йорк Таймс" был опубликован интересный юридический "концепт": объявить террористов, (как это было и есть с пиратами) "экстерриториальной угрозой", общим для всех злом. Знаменательно, что автор этого проекта, ссылаясь на успешный древнеримский прецедент, вспоминает Цицерона.

Этот характерный пример органично встраивается в тенденцию, которую четко обозначил глава американской ассоциации филологов Адам Блистайн:

"После 11 сентября интерес к Риму многократно возрос. В эпоху, когда вопросов больше, чем ответов, все мы ищем утешения в античности".

Этот тезис можно, конечно, отнести и к массовой культуре. Вот и сейчас крупнейшая американская компания "ЭйБиСи" начала трансляцию дорогостоящего, рассчитанного на полтора месяца исторического сериала из жизни Древнего Рима "Империя". Снятый в настоящем Риме, а не в голливудских студиях, этот фильм дает зрителю возможность насладиться итальянскими пейзажами и археологически достоверными интерьерами. В остальном сериал - безнадежная копия всех остальных фильмов "тоги и сандалий". Важно, впрочем, другое: эта "Империя" четко встраивается в целую череду подобных зрелищных проектов с огромным бюджетом. Уже в сентябре американским телезрителям предложат другой сериал на точно ту же тему, подготовленный кабельным каналом "ЭчБиО".

Такие, казалось бы, поверхностные веяния поп-культуры выдают подспудное движение более глубоких пластов жизни, залегающих в таинственной толще коллективного подсознания. Если Америка вновь рядится в тогу, значит, у нее на то есть серьезные причины. Дело в том, в Новом Свете, как ни странно, проще найти античные корни, чем в Старом. Рим всегда служил (и служит) Америке постоянным примером. Не зря в Вест-Пойнте тщательно изучают военную историю римлян, которую обязан знать каждый офицер-выпусник. Тесная, даже интимная связь с римскими древностями объясняется тем, что с самого начала американской республики устройство Римской державы было взято за образец государственного строительства. В сущности, это был беспрецедентный опыт восстановления античной идеи в Новое время. Если Европа играла в римскую историю, как это делали, например, наши декабристы, то американцы сознательно реконструировали центральную концепцию римского государства - идею разделения власти, которую еще Полибий считал основой всех римских побед.

В этом был глубокий провиденциальный смысл. Новый Свет, начиная свою историю с чистого листа, мог свободно выбирать себе образец. О том, что выбор этот был разумен, свидетельствует и долговечность американской конституции, и всемирно-исторический успех самой Америки. Можно сказать, что Рим продемонстрировал миру преимущества своей политической идеи - во второй раз.

Параллель с античностью - постоянная тема в историософских рассуждениях на всех уровнях - от университетов до телевизионного сериала. Вечный Рим стал привычным эталоном, с которым Америка сверяет повседневный ход событий. Вопрос в том, с каким этапом долгой римской истории Америка себя сравнивает. В трудные времена вспоминают падение Рима, в мирные эпохи - его расцвет, в военные, как сейчас, - историю Римской империи.

Чтобы обсудить эту аналогию, я пригласил в студию Бориса Михайловича Парамонова.

Борис Парамонов: Вопрос, как я понимаю, стоит так: можно ли связать нынешнее обращение к истории императорского Рима с нынешними же разговорами об Америке как новом варианте Римской империи?

Александр Генис: Именно так. Давайте я для начала расцвечу нашу беседу Вергилием, который объяснял предназначение рождавшейся на его глазах Римской империи в таких стихах:

Смогут другие создать изваянье живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба иксусней
Вычислят иль назовут восходящие звезды, - не спорю:
Римлянин! Ты научись народами править державно -
В этом искусство твое! - налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!

Борис Парамонов: За Вергилия - спасибо, но прежде, чем с ним соглашаться, нам надо сперва уяснить - империя ли США? Выражение "американский империализм" было очень нам знакомо в советское время, но теперь об этом говорят и вне контекста идеологических противостояний периода холодной войны. Я помню, как сразу после 11 сентября "Нью-Йорк Таймс Мэгэзин" опубликовал статью кембриджского профессора о том, что Америка должна стать империй, проводить империалистическую политику, и автор просто взвешивал шансы на успех такой политики, оценивая их невысоко, - потому что американцы не любят и не хотят жить за границей. Помню цифру: даже в самые поздние времена, уже после второй мировой войны, на имперской службе, в имперских областях находились шесть миллионов англичан; а число граждан США, проживающих за границами страны, - около полумиллиона, их них триста с лишним тысяч - в Израиле.

Александр Генис: Конечно, я помню эти выкладки видного британскго историка Фергюссона. При этом, он, однако, забыл написать, что Британская империя при всей своей высокой организованности всё же исчезла.

Борис Парамонов: В том-то и дело, что он не сказал об этом ни слова, поэтому все его выкладки не производили нужного впечатления.

По существу же вопроса можно сказать следующее. Нужно выделить два организующих имперских момента: политическое господство и культурное влияние. Начнем со второго. Конечно, таковое существует: Америка оказывает колоссальное культурное воздействие на мир, которое ослабевает, пожалуй, только в мусульманских странах. Да и то: есть многие свидетельства, что в Иране, например, молодежь перенимает те же модели поведения и вкуса, только что на полуподпольном уровне.

Александр Генис: Что сильно напоминает уже наш опыт. Вы-то, Борис Михайлович, еще помните советскую компанию против так называемых "пижнов": "сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст. Бродский об этом здорово на писал - о влияние "Тарзана" на формирование демократических взглядов советской молодежи...

Борис Парамонов: Конечно, помню. Но сейчас вопрос в другом: воздействие, оказываемое на мир американской культурой, трудно считать явлением того же порядка, как, например, влияние латинской культуры Рима на всякого рода варваров, как тогда говорили. Идет колоссальный экспорт индустрии развлечений, движутся потоки масскульта, того же Голливуда. Это явление далеко не всеми расценивается как положительное. Недаром однажды французский министр культуры Жак Ланг придумал хлесткий термин - "американский культурный империализм" и расценил это явление резко негативно.

Александр Генис: Боюсь, что об этом мы уже говорили...

Борис Парамонов: Вот поэтому обратимся к другой стороне проблемы империализма: это вопрос политического господства. Ищет ли такового Соединенные Штаты? Да конечно нет. Вооруженное вмешательство Америки в мусульманские дела диктуется исключительно вопросами внутренней безопасности. Как бы ни относиться, скажем, к событиям в Ираке, но нельзя не признать, что не будь 11 сентября, не было бы и этого вмешательства. Возвращаясь к вопросу об американском империализме, мы должны отметить некий парадокс: он явственней всего сказался в Европе, в Западной Европе. И вот тут-то проясняется, о какого сорта "империализме" в кавычках мы вправе говорить. Вспомним НАТО. Это чисто военный союз, отнюдь не империя под эгидой США, но всё же этот союз предусматривал значительное ограничение суверенитета входивших в него стран: по важнейшему вопросу войны и мира. Англия или Франция, вступив в НАТО, уже не могли самостоятельно начать войну.

Александр Генис: Недаром Франция при де Голле вышла из НАТО...

Борис Парамонов: Это ограничение показалось нетерпимым генералу, который, по словам Эренбурга, был человеком 17-го века, времен короля-солнца. Но при этом как раз де Голль закончил французскую колонизацию Алжира - тема, вызывавшая внутри страны никак не меньшие (да и большие) волнения, чем сейчас американская вовлеченность в Ирак.

Вот в чем "пойнт": нынешние варианты сверхнациональных объединений - что чисто формально и есть первый признак империи - происходят в демократическом мире, где частичная утрата суверенитета не ведет к господству главенствующей в союзе нации. Заметим, что попытки создания федерации на недемократической основе не удавались: скажем, Объединенная Арабская Республика - Египет и Сирия - где она сейчас?

Александр Генис: Да есть и другой, куда более известный пример: судьба Советского Союза.

Борис Парамонов: В том-то и дело. Трудно отказаться от мысли, что построй Россия настоящую демократию, ей удалось бы рано или поздно создать федерацию дружественных стран в постсоветском пространстве. В жизнеспособной федерации невозможны катастрофические внутренние раздоры. Возьмите Европейский Союз и то же НАТО. Почему идет их расширение? Многие русские считают, что цель этой экспансии - изоляция России. Да ничего подобного: этот союз связывает сами страны, в него вступившие. Внутри Европы есть масса поводов для территориальных конфликтов - хоть между Германией и Польшей, хоть между Венгрией и Румынией. Но в рамках НАТО и Европейского Союза такие конфликты невозможны.

Отсюда можно сделать важный вывод: такие явления, как Европейский Союз или, с другой, экономической стороны, глобализация в принципе снимают вопрос об империализме. Наступил период поли-централизации мира.

Александр Генис: И это значит, что по-Вашему, римский маскарад - ложная параллель?

Борис Парамонов: В конечном счете - да, ложная.

Александр Генис: Ну что же, раз так, то позволю себе последнюю античную аллюзию. Греческий (а не римский!) историк Дион Кассий, говоря о Римской империи, писал, что конечная цель человечества - "это весь мир, управляемый богами посредством Римского государства".

Вслушиваясь в эти слова, надо признать, что как бы интересны ни были римские аналогии, вряд ли такой идеал, на который опирались и все последующие империи, способен соблазнить наш мир, сложный и разный мир 21 века.

Мало о чем я так мечтал в детстве, как посмотреть "Великолепную семерку". Тем более, что старшие товарищи, которых уже пускали на "фильмы до 16-ти", злорадно пересказывали мне каждую сцену. Но увидать этот классический вестерн мне довелось только в Америке. Не то, чтобы он меня разочаровал, но оригинальная, куда более брутальная версия - "Семь самураев" Куросавы - мне все-таки нравится больше. Тем не менее, я по-прежнему с нежностью отношусь ко всем персонажам "Семерки", которые живут в сознании нашего поколения, как, скажем, три мушкетер. Вот почему, я обрадовался, когда в Америке вышла автобиография одного из актеров, создавших этот культовый фильм.

Книгу Илая Уоллака "Плохие, хорошие и я" представит слушателям "Американского часа" Марина Ефимова.

Марина Ефимова: Эта книга - воспоминания американского характерного киноактера Илаи Уоллака. Сейчас ему почти 90. А впервые я увидела его 40 лет назад в фильме 1960 г. "Великолепная семерка". Меня поразила одна актерская особенность Уоллака, отмеченная и рецензентом его книги критиком Ричардом Шикелем:

Диктор: "Это - смешная и убедительная смесь гневного неистовства с жуликоватым и веселым лукавством. В его злодеях есть подкупающее, почти ребяческое неведение о нормах морали. Они - ДОморальны. Поэтому его лукавые и неистовые герои, даже злобные и вредные, всегда смешны и их преступления (в восприятии зрителей) сходят им с рук".

Марина Ефимова: Илай Уоллак играл злодеев, похожих на персонажей О. Генри. Даже точнее сказать: он был живым воплощение тех жуликов, с которых писал свои персонажи О.Генри. В "Великолепной семерке" Уоллак играл главаря бандитов, терроризировавших мексиканскую деревню. В конце фильма его, естественно, убивают освободители деревни, и перед смертью он незабываемо произносит последнюю реплику фильма. Он не проклинает своего благородного убийцу Криса (которого играет Юл Бринер), он не раскаивается в своих злодействах. Он говорит с глубочайшим изумлением: "Зачем вы вернулись в эту грязную деревню, Крис?!.. Такой че-ловек!.." Эта реплика вошла в наш студенческий обиход: я говорила её другу-отличнику, который вечерами приходил в унылую чертежную аудиторию помогать мне с курсовым проектом.

Илай Уоллак относится к тем замечательным актерам, которым не было нужды играть главные роли - он и в ролях второго плана заслужил популярность у зрителей. Уоллак сыграл в 97-ми фильмах, в половине из них - иностранцев. Он играл мексиканских бандитов в "Великолепной семерке" и в спагетти-вестерне "Хороший, плохой, злой" с Клинтом Иствудом. Он играл итальянских мафиози (в трилогии "Крестный отец", в экранизации пьесы Теннеси Уильямса "Мак - тоже цветок" и в очень хорошем фильме "Песнь палача" - по роману Нормана Мейлера. Он играл арабского генерала в фильме "Лорд Джим" с Питером О.Тулом (кстати, в паре с тем же О. Тулом он играл еще коллекционера-богача в комедии "Как украсть миллион"). Он играл персидского шаха в фильме "Чингисхан" с Омаром Шерифом. Весь этот интернациональный набор ролей он исполнял, будучи евреем из Бруклина. В связи с этим, в воспоминаниях Уоллака описан его разговор с актером-египтянином Омаром Шарифом на съемках "Чингисхана":

Диктор: На съемочной площадке я едва узнал Шарифа в гриме Чингис хана. Готовый к сцене пленения, он сидел, со связанными руками. На голове - какой-то деревянный бублик.

- Вы тут надолго? - спросил он меня.

- На неделю.

- Чёрт, - ворчливо сказал Шариф, - Я торчу тут уже два месяца. Сколько они вам платят за роль шаха?

Я сказал, что за неделю 25 тысяч долларов.

- Чёрт, - опять воскликнул Шариф, и бублик чуть не слетел с его головы. - А мне 25 за весь этот чертов фильм!"

Я не смог удержаться:

- Если египтяне действительно пленили евреев, - сказал я ему с интонацией шаха, то теперь настало время мести.

Шариф грустно взглянул на меня и сказал:

- Я не египтянин, я - ливанец...

Марина Ефимова: В жизни актер Уоллак - веселый, открытый, озорной шутник. Он пишет, что раз навсегда уверовал и принял для себя "метод Станиславского", которому его учил Ли Страсберг. Но ни в его игре, ни в его книге нет никакого теоретизирования, никакого философствования и никаких психологических построений. Илай Уоллак - абсолютно органичный, интуитивный актер. Сам он описывает себя добросовестным работником, которому повезло с памятью - он легко заучивал роли. Однако Клинт Иствуд в отзыве на его книгу пишет:

Диктор: "Работать с Илаей Уоллаком было одним из самых больших удовольствий моей жизни - потому что он неправдоподобно разносторонний актер. Он может сыграть всё".

Марина Ефимова: И те, кто (как я) долго следили за игрой Уоллака, знают, что он и играл всё, причем, чем дальше, тем многообразней. В очень неплохом фильме 1987 г. "Nuts" ("Психи") 70-летний актер создал просто маленький шедевр, сыграв страшную (и при этом все же смешную) роль судебного психиатра Моррисона, от которого зависит судьба сумасбродной проститутки, обвиненной в убийстве (ее играет Барбара Страйзенд).

В книге Уоллак принижает свою страсть к искусству. Он пишет:

Диктор: "Я поступил в театр, как другие - во флот. Знаете их рекламу: "Поступишь во флот - увидишь мир"? Так и я. Благодаря театру, а потом кино я побывал в Англии, Италии, Франции, Испании, в Канаде, на Крите, в Мексике, в Камбодже, в Югославии. Я-таки увидел мир!".

Марина Ефимова: Однако он честно включает в книгу, например, недавнюю сцену в больнице, где он только что перенес тяжёлую операцию:

Диктор: "Идите ко мне, - строго сказала врач-физиотерапевт Кристина". Я сказал: "Что значит - "идите"?!.. У меня на ноге 50 швов, у меня боль в позвоночнике. Не могу я идти". - "Можете и пойдёте", - сказала Кристина с равнодушием тюремной надзирательницы. - "Не пойду"... Дальше описываю рассказ Кристины: после того, как я категорически отказался двигаться, моя жена Анни прошептала ей: "Скажите ему, что вы - кинокамера". Кристина была озадачена, но послушалась. И я, вдруг, слышу, она говорит: "Мистер Уоллак! Приготовиться. Я - камера. Свет. Внимание. Съёмка!". И вы не поверите, но я пошел. Как полковая лошадь на звук трубы. Если бы мне велели станцевать, я бы и сплясал".

Марина Ефимова: В 2003 году Валлах сыграл роль владельца магазина в фильме Клинта Ист-вуда "Река Мистик", в 2004-м - роль старого Сола Спивака в фильме Питера Ригерта "Король перекрестка". Надеюсь, что это не последняя роль, потому что актер не отказывается от предложений (а они не перестают поступать). Критик Шикель пишет:

Диктор: "В 90 лет Уоллак обладает все теми же редкими свойствами своего художественного организма: веселым спокойствием, могучей сопротивляемостью мелким тревогам, сомнению и самомнению. Смотреть на него на экране - такое наслаждение в наш век поголовной "зацикленности" на себе, на каждой своей мысли и ощущении".

Марина Ефимова: Книга Уоллака "Хороший, плохой и я" посвящена любимой и любящей жене Анни, с которой автор прожил 57 лет, трем любимым и любящим детям и трем любимым и любящим внукам. Драматург Артур Миллер однажды сказал об Илае Уоллаке: "Уоллак - самый счастливый хороший актер, которого я когда-либо знал".

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Внезапная смерть 54 летнего ритм-н-блюз кумира Лютера Вандроса (его композицию вы только что слышали), затмила смерть другого мэтра, ушедшего в тот же день. В родном ему Детройте в возрасте 69 лет умер Роберто "Оби" Бенсон, один из основателей знаменитого квартета "Фор Топс". На его похороны, в автомобильной столице Америки пришли проститься больше 1000 друзей и музыкантов из студии грамзаписи "Мотаун".

Когда в 1954 году Бенсон с тремя друзьями спели на чем-то дне рождение, реакция гостей была настолько восторженной, что ребята на следующий же день решили сформировать группу. Но настоящий успех пришёл к ним в 1963 году, когда они подписали контракт с тогда только что сформированной студией "Мотаун". Совместив ритм-н-блюз с церковным стилем госпел, "Фор Топс" помогли создать то самое специфическое звучание, которое прославило десятки других афро-американских групп и певцов студии. Хотя Бенсон никогда не выступал как солист группы, он часто писал слова к песням, а также придумал и поставил всю хореографию, ставшую непременной частью их стиля и скопированную многими другими.

В отличие от многих других групп, "Фор Топс" повезло не распасться. За 50 лет их записи разошлись 50 миллионным тиражом. Послушаем один из их самых знаменитых хитов. Леви Стабс и Абдул Факир с ушедшими от нас Лорансем Пайтоном и Оби Бенсоном: "Фор Топс". "Крошка мне нужна твоя любовь" (Baby I Need Your Loving).

Александр Генис: Злые языки утверждают, что исход прошлогодних президентских выборов в Америке решался не в Ираке, как все думают думать, а на газетных страницах, обсуждавших маргинальную, почти никого не задевающую тему гомосексуальных браков. Вряд ли это так, но бесспорно, что третьестепенная проблема (вспомним, что в США гомосексуалистов - около трех процентов, меньше тут только атеистов) выросла в мировоззренческий вопрос, разделивший страну примерно поровну. Острота полемики объясняется тем, - пишут двое чикагских ученых, Дона Браунинг и Элизабет Марго, - что тут мир вступил на неведомую территорию:

Диктор: Легализация подобных союзов опасна, так как она ведет к пересмотру самого института брака. С Аристотеля, с римского и германского права целью супружества считалась не любовь, а семья, со всеми ее аспектами - социальным, имущественным, демографическим, юридическим. Однополые браки упраздняют все эти стороны брака, заменяя их лишь чувствами, сексуальной жизнью. Мы не знаем, к чему это приведет, просто потому, что у человечества нет соответствующего опыта.

Александр Генис: Однако нам сегодня так важно вглядеться в настоящее, именно потому что трудно понять будущее, которое кстати сказать уже началось в таких легализовавших однополые браки странах, как Испания и соседняя Канада.

Впрочем, крупнейший специалист по истории брака, профессор колледжа "Эвергрин" в штате Вашингтон Стефани Кунц (она написал на эту тему пять книг) уверяет, что революция в семейных отношениях началась уже достаточно давно, причем, не однополыми, а гетеросексуальными парами. В своей последней монографии, названной "Как любовь победила брак", она приходит к решительному выводу: за последние 30 лет брак изменился больше, чем за предыдущие три тысячи.

Специалисту по прочности семейных уз Стефани Кунц задает вопросы корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Стефани, браки заключаются на небесах?

Стефани Кунц (смеется): Тысячи лет о брачных союзах договаривались родители или влиятельные члены общин. Их целью отнюдь не было счастье супругов. Скорее, целью брака было стремление породниться с богатыми или влиятельными в мире политики людьми, или заключить деловую сделку, или даже заполучить союзников в стане врага. Так что боюсь, что причины для заключения браков были гораздо более заземленными.

Ирина Савинова: Сколько лет браку, заключенному по любви?

Стефани Кунц: Он на удивление молод. К браку по любви относились не только с подозрением, но и враждебно. Считалась нелепой сама идея, что молодые люди могут выбирать спутника жизни, руководствуясь таким иррациональным и эфемерным мотивом, как любовь. Двести лет назад в Западной Европе под влиянием Эпохи Просвещения, а также Французской и Американской революций возникли идеи, что пожилые не могут диктовать молодым, как жить, не должны навязывать им свое понимание мира, что у людей есть право добиваться счастья, и что любовь - важная составляющая брака. Это была очень радикальная мысль для того времени.

Ирина Васинова: И отсюда все наши проблемы, да?

Стефани Кунц: Именно так. Какие-то проблемы разрешились, но возникли другие. Раз появилась возможность строить отношения на основе любви и желания близости, те, кто были несчастны в браке, тут же потребовали возможности его расторгнуть.

Ирина Савинова: Чем отличается американский брак от браков в других странах?

Стефани Кунц: По сравнению и с восточной, и с западной Европой американский брак отличается тем, что наши женщины приобрели гораздо больше прав. А американские мужчины делают гораздо больше работы по дому. Тут они на первом месте в мире. Но, с другой стороны, только половина из американских семей, в которых работают и муж и жена, получают отпуск для ухода за новорожденным, что принято в других странах. Мы получаем 6 недель неоплаченного отпуска. Этим мы отличаемся от остальных стран индустриального мира. Поэтому мы чаще передаем уход за детьми в частные руки. Если вы состоятельны, заботиться не о чем: ваши дети получат замечательный уход. Другое дело, если вы стеснены в средствах. Забота о доступном уходе создает в семье стресс, что может привести к разводу.

Ирина Савинова: Чье положение в семье изменилось больше, мужа или жены?

Стефани Кунц: Исторически роль жены изменилась больше. В 80-х годах на Западе жена получила право не пускать мужа в постель. Жестокое отношение к жене стало считаться уголовным преступлением актом, хотя с ним мирились в течение тысяч лет. Не удивительно, что инициатива перемен в институте брака обычно исходит от женщин. Мужчины же отвечают на них по-разному в разных странах. Например, в Испании, Италии и Японии, где мужчины отказываются участвовать в работе по дому, женщины отказываются вступать в брак. Это своего рода забастовка. В этих странах больше незамужних женщин, чем в Соединенных Штатах.

Ирина Савинова: Что же такое - идеальный брак вчера, сегодня и завтра?

Стефани Кунц: На каждой стадии развития общество определяет это по-разному. Брак 19-го века - мужчина глава во всём, хотя женщина зачастую трудилась с ним наравне. Считалась, что она работает на него. Потом появилась новая идея: муж - кормилец семьи. А роль женщины свелась к воспроизведению потомства: родить, выкармливать и воспитывать. Сегодня это выглядит смешным, но в то время жена могла выказывать интерес к тому, чем занимается муж, но не должна была показывать, что знает больше него. Сегодня брак - это, прежде всего, два партнера. То есть, ожидается, что жена может быть таким же успешным кормильцем, как муж, а муж может быть полномочным заместителем жены по домашним делам, включая уход за детьми и их воспитание. Сегодня, когда жена приобрела экономическую независимость, она ищет в муже верного соратника, а не просто кормильца, а в жене муж видит верного друга, а не просто симпатичную женщину.

Ирина Савинова: А что будет с браком завтра?

Стефани Кунц: Я жду революции, которая радикально изменит роль брака в обществе. Брак перестанет быть константой. Брак перестает диктовать нам, как жить: можно не вступать в него вообще, можно не иметь детей, можно развестись и вступить в новый союз. Я не думаю, что институт брака исчезнет. Наоборот, отношения между мужчиной и женщиной в браке окрепнут. Из всех изученных мной вариантов браков на протяжении пяти тысяч лет сегодняшний имеет все предпосылки, чтобы стать самым прочным. Вот что нам предстоит в будущем: мы должны признать как неизбежную истину, что не все должны связывать себя узами Гименея и что далеко не все браки сохранятся.

Ирина Савинова: Чем общество может помочь браку?

Стефани Кунц: Мы можем сделать много. Но не следует обманывать себя - в сегодняшнем мире с его экономическим и культурным климатом далеко не все вступят в брак. Поэтому я не хотела бы ни поощрять, ни принуждать тех, кто хочет вступить в брак. Общество может помочь, приспосабливаясь к реальности: жизни двух занятых полный рабочий день родителей.

Говоря о союзе двух людей, мы не можем не затронуть явление однополых браков. Не представляют ли они угрозы для института традиционного брака?

Стефани Кунц: Так неверно ставить вопрос. Настоящую угрозу традиционному институту брака представлял и представляет в первую очередь гетеросексуальный союз, брак между мужчиной и женщиной. Это его сторонники расшатали устои. Они произвели настоящий переворот, когда пришли к выводу, что в брак вступают не только для продления рода, но и для любовных утех.

А ведь так было не всегда. На протяжении тысячелетий мужья разводились с женами или брали еще одну жену в дом, если первая не могла иметь детей. Считалось, что семья - не семья без потомства. Сегодня, однако, считается, что можно не иметь детей вообще, или можно в случае бесплодия одного из супругов даже нанять донора. Все это открыло возможность объявить однополые союзы правомочными аналогами традиционного брака.

Другим фактором стало перераспределение ролей. Испокон веков считалось, что мужчина должен делать мужскую работу, а женщина - женскую. Еще в древнем Риме однополые браки не допускались, потому что считалось, что женщина должна всегда оставаться в подчинении мужчины. Это гетеросексуальные пары заявили, что роли в семье можно определить путем голосования, не следуя навязанным извне правилам. Вот тут-то однополые пары и вступили в спор, заявив, что понятие такого брака применимо и к их союзам.

Ирина Савинова: Я знаю, вы замужем, у вас есть взрослый сын. Муж разделяет Ваши взгляды?

Стефани Кунц: Я вышла замуж немолодой. Встречалась с моим мужем лет десять, потом мы надолго расстались. А потом сошлись. За это время мы оба изменились, но в том же направлении, поэтому у нас ни в чем нет разногласий. Правда, он мне говорит, что я забываю закрывать двери и неаккуратно складываю белье после стирки. В результате белье он складывает сам.

Александр Генис: Сегодня мы вместе с ведущим нашего "Кинообозрения" Андреем Загданским побываем на ретроспективе фильмов выдающегося французского - и американского - кинематографиста Луи Маля в нью-йоркском Линкольн-центр. Андрей, я специально, подчеркнул союз "и", потому что это ведь большая редкость, когда состоявшийся в Европе, причем - во Франции, кинорежиссер перебирается в Америку и удачно тут работает. Как это случилось с Луи Малем?

Андрей Загданский: Карьера Луи Маля вообще состоит из целого ряда совершенно примечательных эпизодов. И кажется, что фильмы, которые делал этот человек, должны были быть сделаны несколькими разными режиссерами. Это многие ставят ему в упрек, говорят, что он слишком разбрасывался в своей карьере. Другие утверждают, что именно такой талант и такая интеллектуальная жадность позволили Луи Малю делать картины столь разные как в жанровом смысле, так и в территориальном. Он снимал документальные фильмы, игровые, триллеры, совершенно экспериментальные, артистические картины. Его карьера началась очень интересно. Он работал вместе с Кусто на подводном фильме, который когда-то получил Золотую Пальмовую ветвь в Каннах. С этого началась профессиональная карьера Луи Маля. Его следующая работа была совместная работа с Брессоном. Он работал ассистентом режиссера на картине Брессона "Человек сбежал". Таким образом, он начинал свою карьеру с двумя великими французскими кинематографистами.

Александр Генис: Луи Маль, как известно, имел отношение и к новой волне французского кинематографа.

Андрей Загданский: Да, его ретроспектива в Нью-Йорке открывается фильмом "Лифт на эшафот", который многие наши слушатели в России, наверное, хорошо помнят. Многие считают, что "Лифт на эшафот" - картина-привет новой волны. Фильм снят в 57-м году, и те многие тенденции новой волны, которые потом проявились в фильмах Годара, Фо, и самого Луи Маля, обозначены, но не реализованы в этом фильме. Главную роль играет Жанна Моро. Фильм знаковый, принципиальный. Это восхитительный, напряженный триллер, сделанный в лучших традициях Хичкока и Клюзо. Интересно, что музыку к фильму писал Майлз Дэвис. Это считается одной из лучших его кинематографических работ.

Александр Генис: Как представлена Американская часть творчества в ретроспективе?

Андрей Загданский: Ну, в первую очередь, фильм Atlantic City. Конечно же, две последние картины Луи Маля это "Мой обед с Андрэ" и "Дядя Ваня на 42-й улице".

Александр Генис: Оба этих фильма относятся к самым необычным картинам, которые я в своей жизни видал. Не потому что они мне обе нравятся. "Мой обед с Андрэ", это разговорная лента, которая существует в вакууме. Такие фильмы надо делать редко, и, честно говоря, на них жалко денег, потому что это не настоящее кино, это - разговорный жанр. Собственно говоря, два монолога. Я с интересом отношусь к этому эксперименту, но не приветствую его. Не дай Бог, чтобы все такие снимали. Зато "Дядя Ваня на 42-й", это лучший чеховский фильм, который я видел за всю свою жизнь.

Андрей Загданский: Прежде, чем мы перейдем к "Дяде Ване", который мне, признаюсь, тоже очень нравится, я должен сказать несколько слов в защиту "Андрэ". Дело в том, что это - принципиально экспериментальная картина. Фильм и не предназначен для широкого зрителя. В нем снимаются два актера, два автора, которые одновременно играют самих себя. Актер Уоллес Шон и режиссер-актер Андрей Грегори. Оба они, кстати, снимаются в фильме "Дядя Ваня на 42-й улице". Принципиальное напряжение, экзистенциальная драма, которая разыгрывается между двумя персонажами, - реальны. Этот фильм является одним из наиболее интересных экспериментов в области перехода документального кинематографа в так называемый игровой, и из игрового в документальный. Это принципиально экспериментальная работа, и значение этот фильма для кино-языка очень велико. Более того, я замечу, что этот эксперимент позволил сделать картину "Дядя Ваня на 42-й улице".

Александр Генис: Ну, вот мы и перешли к моему любимому фильму, который Луи Маль снял перед смертью. Он умер молодым, в 63 года, от рака. И последний фильм был чеховский фильм. Я думаю, что, зная о своей смерти, болея, Луи Маль вложил в фильм все отчаяние, которое было у Чехова. Но чем же он мне понравился? Я хотел бы сказать то, что давно думал об этой картине. Потрясающе в нем отсутствие границ между театром и жизнью. Люди играют Чехова, и вдруг они перестают играть и живут по Чехову.

И в этот момент, когда я понял, что меня уже провели, что я уже давно нахожусь в пьесе, у меня были просто слезы на глазах, от восторга перед искусством. Причем, этот фильм снят невероятно просто. Это никоем образом не попытка делать из пьесы кино. Это - попытка оставить пьесу пьесой. Хичкок, которого сегодня вспоминали, кстати, говорил, что когда театр снимают на пленку, часто добавляют какие-то чисто кинематографические вещи: такси подъехало, например. Это лишнее, потому что в театре уже все есть, и достаточно прочитать Чехова. Когда я посмотрел Луи Маля, я, наконец, понял Чехова, как никогда не понимал, потому что, на самом деле, он не русский автор - он для всех. Бродский когда-то сказал, что русскую литературу XIX века в Америке понять просто, потому что если у каждого ипотека, у каждого есть свой врач, свой адвокат, проблемы у всех одинаковые. Даже профессор Серебряков - это такая посредственность, знакомая мне по американскому академическому миру, и я впервые понял Чехова, как никогда. Когда я читал Чехова, для меня это была экзотика. Была своя земля, свое имение, это была какая-то другая жизнь, а здесь это вполне понятно. Я очень благодарен Луи Малю.

Андрей Загданский: Вы знаете, я совершенно с вами согласен. Я смотрел его несколько раз, и он каждый раз на меня очень сильно действует. Я добавляю, возвращаясь к этой тонкой грани между документальным и игровым. Маль каким-то образом сделал фильм так, что у меня есть полное ощущение, что это не актеры, играющие пьесы, а актеры начали играть пьесу, но в какой-то момент, они забыли об этом, и отношения, которые разыгрываются между персонажами, - не отношения персонажей, а актеров, которые разыгрывали это пьесу. И этот фантастический, магический переход из одного в другое делает картину, с моей точки зрения, великой. Вы знаете, в этом году, кинопрокат не особенно радует зрителей. Нам с вами хорошо: в Нью-Йорке всегда много хороших киноретроспектив.

Александр Генис: В прошлом выпуске "Американского часа" "Наш человек в Малой Гаване" Аня Немцова рассказывала о музыке Майями. Сегодня в заключительной части этого двухсерийного репортажа из главного города Флориды речь пойдет о другом виде искусства...

Анна Немцова: Я и раньше знала, что современное искусство может превратить в артефакт любой предмет, явление, понятие, но если бы меня спросили, что может символизировать наш добрый старый "кукурузник" АН-24, самолет-работяга, я бы не смогла ответить. Теперь знаю. Знаю даже, какого цвета кубинская правда и в каком чемодане ее искать. Согласитесь, ради этого стоило побывать в Майами.

"В Майами сбудутся ваши мечты" - гласит рекламный щит на шоссе, ведущим из аэропорта в центр города. Здесь вы сможете поплавать с дельфинами. Здесь вы сможете проехаться на самом необычном - бесплатном! - метро в мире (по рельсам на столбах, высоко над землей, бегает прозрачный вагончик без водителя). Здесь вы сможете увидеть Дом с Дыркой, сквозь которую пролетал вертолет в фильме "Терминатор". Здесь вы сможете посидеть с настоящим индейцем в вигваме (в Майами три тысячи коренных американцев). В качестве компенсации за некогда отобранные земли они получили от правительства 16 миллионов долларов. Кроме того, индейцы, и только они, обладают правом не платить налогов и заниматься игорным бизнесом. Если повезет, в Майями вы сможете встретиться с Павлом Буре, Анной Курниковой или самой Аллой Пугачевой, у которых, по слухам, тут своя недвижимость.

Но меня в Майями больше всего поразило количество художественных галерей. Искусство здесь плещется океанскими волнами. Строится гигантский арт-центр (дворец культуры) с театрами, концертными и выставочными залами. Почему именно здесь? Ведь обычно курортные города обходятся пляжем? На этот вопрос отвечает молодой художник Ксавиер Кортада:

Ксавиер Кортада: Майами - молодой, динамично развивающийся город. На одной из фресок, заказанных мне Городским собранием, я изобразил историческую хронику этих мест - явление первопроходцев-квакеров. Человек по имени Менендас сошел на берег реки Майами в 1566- м году, задолго до первых пилигримов, высадившихся на Севере.

Своими большими настенными фресками я пытаюсь показать, как молода - и в тоже время - богата майямская история. Недавно были начаты археологические раскопки у истоков реки Майами. Были обнаружены признаки индейской цивилизации, берущий начало 10 тысяч лет назад. Так что Майами - это город с очень древними корнями. А сегодня это один из самых быстрорастущих городов, единственный в нашем полушарии город, где одновременно возводится больше 100 небоскребов!

А вот другое мнение о Майями. "Клоунесса" из Швейцарии Наташа Цакус:

- Майами и не город вовсе! Разве можно здесь куда-то добраться пешком? Центр города и пляжный Майами отделены друг от друга водой! Из одного в другой конец 40 минут ехать, и все через какие-то деревни. Чем бы он ни был, Майами каждую минуту быстро превращается во что-то другое. Это очень здорово - жить здесь в этот момент.

Анна Немцова: У Наташи скоро открывается сольное шоу, где она, клоун Ноль, выступает на сцене вместе с цифровыми мультипликационными героями.

Наташа Цакус: В конце этого года, когда откроется мой театр, нам станет ясно, достаточно ли Майями большой для нас город.

Анна Немцова: Вы рассчитываете на Майами?

Наташа Цакус: Нет, я рассчитываю только на себя. Майами, в переводе с индейского, значит "сладкая вода". Вот и для меня тут все сладко - песок, море, влажный воздух, бедность, латинский темперамент, свобода.

Ксавиер Кортада: А какое количество эмигрантов Майями принимает ежедневно - по полторы тысячи в день! Причины печальные - политические беды латиноамериканских стран. По эмигрантам Венесуэла сейчас на первом месте, Эквадор недалеко отстал, Боливия, конечно же. С одной стороны разочарованные люди бегут сюда из Южной Америки, создавая в городе трудную демографическую ситуацию, но отсюда и бум в искусстве, чему помогают серьезные инвестиции. В результате, у нас в Майами - Ренессанс! Возьмите нашу Арт-Ярмарку, "Арт-Базил". Уже третий год художники съезжаются со всего мира, чтобы поучаствовать.

Майами и Куба, как разведенные супруги на одной лестничной площадке, не могут жить, не замечая друг друга. Мой проводник по Майями Ксевиер Кортада, художник, юрист и общественный деятель, продолжая метафору, - сын разведенных родителей, пытающийся соединить их руки. По крайней мере, в своем творчестве.

Мои настоящие родители в 62-м году бежали в Америку от ужасов кубинской революции. Вскоре у них появился я, уже здесь, в США. Родители решили осесть в Майями, в столице кубинской диаспоры. Как художник, я с детства видел мир глазами моего отца, чья живопись пропитана кубинским модернизмом, тропическими растениям и южными красками. Мои отец и дядя - оба художники, и ребенком я много бывал в их студии. Я художник, но я и бывший адвокат, даже не верится.

Я видел, насколько бедная жизнь у большинства художников. Меня тянуло к правосудию. Я хотел изменить окружающее, улучшить этот мир. Как адвокат, я в основном имел дело с преступлениями малолетних, навещал подростков, попавших во взрослые тюрьмы. Я ездил в Африку, и работал с африканскими детьми. Там-то, в Африке, все и началось. Я понял, что могу больше сказать, рисуя. Африканские дети не говорили ни по-английски, ни по-испански, а я не понимал их языка. Тогда мы стали рисовать друг другу картинки. Вдруг я осознал: "Боже, как здорово, что отец научил меня рисовать! "Это было в 1994 году. С тех пор я занимаюсь искусством. Оно у меня всегда отражает историю.

Анна Немцова: Какую же историю рассказывает этот старенький самолет?

Ксевиар: В прошлом году я взял самолет советской эры - "Антонов" и превратил его в эстетический объект. Еще совсем недавно этот самолет летал над Кубой, удобряя табачные плантации. Однажды пилот этого самолета посадил в самолет свою семью, взял курс на Америку и сбежал от Кастро. Вот я и решил сделать из этого самолета памятник свобод - кубинскому освобождению. Иногда убежать - единственный способ себе выразить. Что они и сделали.

Когда самолет попал ко мне в руки, весь ржавый, разваливающийся, я поразился, что ему вообще удалось подняться в воздух. Я оставил одну строну фюзеляжа таким, каким он был - облезшим и серым, а другой раскрасил широко раскрытыми зубастыми, свободно говорящими ртами. Ну и добавил буйных тропических красок. Вокруг самолета я поставил 46 чемоданов (по количеству лет с начала революции на Кубе). Чемоданы раскрасил во все цвета спектра, ведь при складывании из них получается белый, а это - цвет правды. В чемоданы я положил жизненные истории, написанные кубинскими эмигрантами. У меня есть и белый чемодан, в нем собираются истории людей, бежавшие от других тоталитарных режимов. Каждый может положить письмо в наш белый чемодан, зайдя на сайт www.cubanmonumenttofreedom.com.

Анна Немцова: Самолет Ксевиара Кортады, как когда-то Берлинская стена, наполовину пышет жизнью и свободой, а наполовину символизирует серую безысходность ржавой жизни. В Майями, городе кубинских эмигрантов, пестрый "кукурузник" Кортады очень уместен.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены