Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
19.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[05-07-05]

"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом

День независимости. Патриотическая песня недели."Свет на пьяцце" - премия "Тони"."Война миров" на экране. Дэвид Мёрфи: "Что знал Сталин". Кубинцы в Майями

Ведущий Александр Генис

Александр Генис: День Независимости, сущности, - такой же необычный праздник, как и страна, чей день рождения стал красной датой в календаре: "Четвертое июля". Созданная росчерком пера, Америка всегда обходилась одной "метрикой" - в то время, как державное величие других стран опирается на куда более внушительные символы. Истоки их государственности украшены соболями и горностаями, златом и каменьями - шапка Мономаха, трон Шарлеманя, корона Британской империи. В Америке вместо всей этой музейной роскоши - брошюрка, которая и в карманном формате тянет на три десятка страниц. Но, прожив, как я, в этой стране, четверть века невольно научишься уважать скупые слова американской конституции. Она ведь всегда под боком, всегда рядом, на нее постоянно ссылаются, ее толкуют, о ней спорят, по ней живут. Светский вариант священного писания, конституция срослась с Америкой в один организм. Написанная при свечах гусиными перьями, она продолжает развиваться вместе со страной. Как живое растение в руках опытных садовников из Верховного суда, конституция, ладно приспосабливаясь к прогрессу, меняется, не меняясь. Словно великие стихи, ее можно бесконечно трактовать, открывая в тексте все новые смыслы, находить ответы на вопросы, которые два с лишним века назад просто не могли придти в голову авторам.

В чем же секрет этого семантического чуда? В недосказанности.

Величие американской конституции не только в том, что в ней написано, но и в том, что опущено. Вычеркивать ведь и правда труднее, чем писать. Во всяком случае, когда речь идет о конституциях. Так или иначе, по равнению с другими, американская конституция - апофеоз скромности и трезвости. Ее дух прекрасно передают слова Джона Лэя, возглавившего первый Верховный суд США. В 1786 году Лэй писал:

Диктор: Я не думаю, что человечество станет таким, каким оно должно было бы быть. Поэтому каждая политическая теория, которая обращается к идеальному, а не реальному человеку, - преждевременна.

Александр Генис: Пожалуй, только однажды американская конституция уступила искушению, попытавшись улучшить человеческую природу за счет как раз той добродетели, что отличает ее самое - за счет трезвости. Но этот опыт, злосчастная 18 поправка о сухом законе дорого стоила Америке.

Надо сказать, сама природа конституции противится морализаторскому диктату. Ей больше подходит многозначительная недоговоренность, оставляющая обществу и государству свободу маневра, да и вообще - свободу.

Такое стало возможным потому, что конституция опирается на Декларацию независимости, чей день рождения Америка, собственно, вчера и отмечала. Именно в этом документе содержится самая знаменитая и самая загадочная фраза в американской истории - слова "о неотъемлемом праве каждого на стремление к счастью".

Право на поиски счастья" и есть фундамент той реальной свободы человека жить по-своему. Неопределенность этой формулы кажется возвышенной, философской и поэтической. Тогда в 18-м веке, в апогее рациональной просветительской эпохи, когда все - политики, философы, революционеры - знали, "как надо", отцы-основатели американской республики, проявили мудрую сдержанность. Они словно остановились в восхищение перед безбрежностью и бездонностью личности, чтобы сказать "неисповедимы пути человеческие".

Впрочем, как раз 4 Июля их, эти самые "пути", нетрудно вычислить. Большинство американцев проводит этот летний праздник, не отходя далеко от гриля с гамбургерами, хот-догами и чудной молодой кукурузой, которую пекут на решетке, обернув в ее же листья.

Александр Генис: В честь Дня независимости, который "Американский час" отпраздновал в миновавший длинный уикэнд, сегодня прозвучит патриотическая "Песня недели". О том, как непросто было ее найти, рассказывает Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Вы слышите американский гимн в исполнении неповторимого Джими Хендрикса. Это во всех отношениях редкая запись. Кроме того, что она нечасто исполнялась гитаристом-виртуозом, американские музыканты последних десятилетий (за исключением некоторых авторов кантри) редко пишут и исполняют настоящие "песни о родине". Поэтому так неожиданно - и кстати - к этому Дню Независимости вышел новый альбом многогранного музыканта Софиана Стивенса. Этот диск входит в грандиозно задуманную им серии из 50-ти альбомов. Начав со своего родного штата, в 2003 году молодой музыкант выпустил альбом "Мичиган" и сказал, что напишет альбом для каждого штата Амеркии. И действительно, сегодня вышел "Иллинойс".

Должен признаться, что от такой концептуальной затеи трудно было ждать столь замечательного результата. Эта музыка напоминает своего автора, обладателя странного имени и обычной фамилии. В композиции Софиана Стивенса совмещаются сложные, эмоционально заряженные стихи с поп-музыкой. Новый альбом скорее напоминает литературное произведение. Он рассказывает истории родного Аврааму Линкольну штата с помощью то общеизвестных фактов и имён, то глубоко личных ассоциациях. И всё это под звуки банджо, рок гитары и ещё двух дюжин инструментов.

Короче, музыкант ко Дню Рождения Америки подготовил ей хороший набор подарок. Вот один из них. Рассказ о семейном путешествии в городок Декатур, Илинойс: Софиан Стивенс - "Декатур" (Decatur).

Александр Генис: Наша следующая рубрика - "Музыкальный альманах", в котором мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки.

Музыкальный театр Америки, знаменитый своими мюзиклами Бродвей, переживает кризис. С этим согласны, кажется, все критики. Вопрос в том, каковы пути выхода из кризиса. Переменам на бродвейской сцене мы посвятим первый сюжет июльского выпуска нашего Музыкального альманаха. Премия Тони, как это всегда бывает с наградами такого рода, изменила расклад в музыкальном пасьянсе Америки. Что это значит для судьбы мюзикла Соломон?

Соломон Волков: Все глаза, конечно, в Нью-Йорке обращены на "Тони". Мы, может быть, даже склонны преувеличивать значение этой премии. Тем не менее, тот факт, что премию за лучшую музыку получил новый мюзикл "Свет на пьяцце" Адама Геттела, молодого американского композитора, был очень и очень показательный. Скажу несколько слов о Геттеле. Очень приятный молодой человек и, что немаловажно, внук Ричарда Роджерса, одного из самых знаменитых американских композиторов в жанре мюзикла. Достаточно сказать, что мюзикл Роджерса "Оклахома" ставится где-нибудь в мире каждый божий день. Так что можете себе вообразить, что Геттел не самый бедный в мире человек, но на нем это отрицательно не сказывается, он очень скромный и милый человек. И невероятно одаренный композитор. И тут мы приходим к тому, что главную премию получил мюзикл под названием "Спомолот", в котором представлена совершенно другая тенденция, нежели та, которая защищает Геттел. Геттел это представитель интимного, камерного мюзикла. Он ученик, если не впрямую, то в переносном смысле Стивена Сондхайма. То есть, его мюзиклы подчеркнуто камерные, он сам сочиняет стихи, стихи очень изысканные и интересные. И это всегда судьбы маленьких людей, интимные любовные драмы. Это не рассчитано на то, чтобы поразить зрителя или слушателя какими-то невероятными суперэффектами.

Александр Генис: Хотя либретто этого мюзикла весьма драматично.

Соломон Волков: Оно драматично, но это, на самом деле, история любви молодой американки и итальянца во Флоренции в 53-м году. И особой трагедии нет. Интерес этого мюзикла еще и в том, что там очень хорошо выписан характер матери этой молодой американки, которая переезжает с ней во Флоренцию, следит за ней, отрицательно относится к ее любовному увлечению молодым итальянцем. И, по ходу дела, вспоминает сама о том, где и как кончилась любовь с ее мужем. Они все еще женаты, муж остался в Америке, а она уехала с дочкой. Но она вспоминает, когда же умерла их любовь. И вот этот момент превосходно передан в одном из лучших номеров мюзикла Адама Геттела "Дивайдинг дэй", то есть день, который разделил любовь от ее угасания. Это печальная, изысканная и запоминающаяся музыка. Ее исполняет Виктория Кларк, которая получила "Тони", как лучшая актриса в мюзикле.

Александр Генис: Филипп Глас, наверное, самый известный из ныне живущих композиторов Америки. Во многом слава его своеобразной и легкоузнаваемой музыки началась с кино. Об этом напоминает кинематографическая ретроспектива, которая привлекла внимание даже ленивого от жары летнего Нью-Йорка. Соломон, расскажите об этом событии.

Соломон Волков: Это было очень существенное событие в музыкальной жизни Нью-Йорка, потому что вот эта кино трилогия, к которой написал музыку Филипп Глас, очень популярна среди нью-йоркской либеральной кино- и музыкальной публики. Первый фильм этой трилогии под названием "Койонискаци", который в переводе с языка индейского племени хопи можно перевести как "Несбалансированная жизнь", вышел в 1983 году. Режиссером был Годфрей Реджио. Это был первый фильм трилогии. Вторая часть вышла в 1988 году, третья - в 2002-м. И вот всю трилогию сейчас показали в Нью-Йорке в сопровождении музыки, которая исполнялась в живую ансамблем Филиппа Гласа. Все это мероприятие напомнило мне о том, что сами-то фильмы никогда на меня особого впечатления не производили.

Александр Генис: Вы знаете, я не могу с вами так уж легко согласиться и отдать на растерзание истории эти, по-моему, незаурядные кинематографические эксперименты. Дело в том, что первый и лучший фильм из этой трилогии с непроизносимым названием производит сильное впечатление, если вспомнить, как давно он был сделан. Дело в том, что там масса экспериментов со временем. Там снята природа, которая показывается то быстрее, то медленнее, чем она есть на самом деле. И вот это на самом деле как раз и подвергается сомнению. Когда мы видим, как облака то несутся по небу, как сумасшедшие, то останавливаются вообще, у нас появляется ощущение выбитости из баланса жизни. И музыка Филиппа Гласа действительно, очень остро подчеркивает эту необычность ситуации. Говорят, что режиссер и композитор работали буквально друг с другом, за каждым тактом музыки стоял кадр, и он менялся в зависимости от того, как складывалась лента.

Соломон Волков: Я вам скажу, что для меня этот фильм, когда он вышел в 83 году уже тогда производил ощущение произведения, запоздавшего, как минимум, на 20 лет. Потому что его основное послание о том, что цивилизация искорежила жизнь планеты, принадлежит полностью к 60-м годам. Уже в 80-е это звучало для меня как нечто надоевшее.

Александр Генис: Но для цивилизации от этого легче не стало.

Соломон Волков: Можно этому верить, можно не верить. Я очень сомневаюсь, что цивилизация так уж искорежила жизнь планеты, как мне хочет доказать Готфрей Реджио. Другое дело, что музыка Филиппа Гласа очень сильная. Действительно, это не случайное для него явление и оно относится к числу наиболее удачных его произведений. Особенно это касается "Койонискаци". Потому что вспомним теперь уже знаменитое хрестоматийное начало музыки к этому фильму, это такие мрачные ритуальные звучания. Вступают басы, это заклинания басов, они звучат как некое рассерженное божество. А затем вступает фигурация органа и флейты. И все это одна из самых запоминающихся ритуальных музык нового времени. Она звучит в исполнении ансамбля Филиппа Гласа под управлением Майкла Ризмана.

Александр Генис: В традиционные блиц-концерты, завершающие все выпуски нашего Альманаха в этом году, входит цикл Путеводитель по Оркестру. Какой инструмент, Соломон, вы нам представите сегодня?

Соломон Волков: На сей раз у нас будет представлен фагот. Этот инструмент в оркестре очень легко узнать. Это такая длинная полированная деревянная палка.

Александр Генис: Вот в связи с этим я хочу задать вам такой вопрос. Помните, Коровьева в "Мастере и Маргарите" называют фаготом? Почему?

Соломон Волков: Для меня это всегда было загадкой, но я могу сказать другое. С этим связан один маленький секрет. Шостакович, когда написал свою Девятую симфонию и в ней есть партия фагота, я уверен, что это связано с тем, что он слушал "Мастера и Маргариту" в авторском чтении и как-то на это откликнулся. Но для меня фагот - это не Коровьев. Вообще для меня духовые инструменты связан конкретно с теми людьми, которых я впервые в своей жизни увидел играющими на этих инструментах. Это мои соученики по ленинградской музыкальной школе и по музыкальному интернату. Тогда я понял, насколько фагот любопытный инструмент. У него тембр меняется разительно, как ни у какого другого духового инструмента, в зависимости от высоты. И очень интересно наблюдение Римского-Корсакова, который был, как мы знаем, непревзойденным мастером и знатоком оркестровки, сказал, что тембр фагота в зависимости от высоты может быть болезненно-печальным или старчески-насмешливым. Он был также феноменальным литератором, он оставил замечательную книгу. И как раз два его как бы ученика, Стравинский и Шостакович каждый по-своему и воплотил одну из этих характеристик фагота. Сначала мы послушаем, как это сделал Игорь Стравинский. С соло фагота начинается "Весна Священная". Это высокий регистр и он действительно болезненно-печальный. Исполняет оркестр из Осло, дирижер Марис Янсонс. А вот как использовал фагот в его другом качестве, старчески-насмешливом, Дмитрий Шостакович в своей Десятой симфонии. Евгений Мравинский дирижирует заслуженным коллективом республики, оркестром Ленинградской филармонии в потрясающей записи 1976 года.

Александр Генис: Вы слышите начало знаменитой радиоинсценировки "Войны миров". Когда в восемь часов 30 октября 1938 года постановка молодого американского гения Орсона Уэллса вышла в эфир, в стране, принявшей высадку марсиан за чистую монету, началась грандиозная паника. Подобная история, причем на этот раз с кровавыми жертвами повторилась уже в 50-е года в Эквадоре, когда радио Кито подготовило свою версию "Войны миров".

Об этих событиях много написано - психологи и социологи совершенно справедливо говорят о массовом неврозе, вызванном страхом перед коричневой и красной угрозами.

Однако, никому, кажется, не приходило в голову винить в чем-то автора. И напрасно: гиперреалистическая проза Герберта Уэллса в этом, его бесспорно лучшем романе создает столь убедительную картину марсианского нашествия, что она оказывает свое действие и на сегодняшнего читателя, привыкшего ко всем ужасам голливудских спец-эффектов

Сужу по себе: перед тем, как отправится на премьеру фильма Спилберга, о котором у нас с Андреем Загданским сейчас пойдет речь, я внимательно перечитал роман Уэллса. После 11 сентября, особенно для жителя Нью-Йорка, книга приобретает жутковатую многозначительность и особую ценность. Аналогии неизбежны: внезапность нападения, асимметричная война, безжалостность противника, отсутствии общего языка, бессмысленность переговоров.

Но главное, у Уэллса, все-таки, не марсиане, а земляне. Роман с кинематографической наглядностью, умело используя крупный план с мелкими кричащими деталями, изображает падение цивилизации под ударом пришельцев. В одном месте в книге упоминается гибель Помпеи, дающая масштаб для сравнения. Шестимиллионный Лондон времен Уэллса, как древний Рим или сегодняшний Нью-Йорк, видит себя столицей мира, вершиной всей человеческой истории. Именно поэтому так ужасны картины разрушения английской столицы города. В сущности, Уэллсу задолго до ужасов и Первой, и Второй мировой войны, которые ему суждено было пережить (он умер в 1946), создал реквием по нашей цивилизации. "Война миров" в определенном смысле напоминает "Робинзона Крузо". На необитаемом острове каждая вещь стала поэмой, гимном труду и изобретательности человека. В "Войне миров" всякая примета налаженного довоенного, домарсианского быта - от салфетки, хрустального бокала, серебряной вилки - становится благородной приметой культурной жизни, хрупкой и прекрасной.

Вот за какой сюжет, за какой роман, за какую кровоточащую тему взялся Спилберг.

Андрей - Ваши впечатления от его фильма.

Андрей Загданский: Вы так хорошо говорили об оригинале, что я подумал, что интереснее было бы перечитать роман Герберта Уэллса, чем смотреть фильм Спилберга.

Александр Генис: Это совершенно не справедливо, потому что Спилберг сделал главное: он перенес роман в наше время. Честно говоря, это мое ужасное разочарование. Я надеялся насладиться картинами ретро-фантастики, которые ему так удались в фильме "Индиана Джонс". Действие происходит в сегодняшнее время.

Андрей Загданский: В сегодняшнее время и даже не в самом Нью-Йорке, а рядом с Нью-Йорком. В каком-то малосимпатичном ньюджерсийском городе Бейон. Очень мало приглядный городок.

Александр Генис: Который не жалко отдать марсианам?

Андрей Загданский: Пусть это политически некорректная шутка, и жители города нас, к счастью, не слышат, но отдать его марсианам было бы действительно, не жалко.

Александр Генис: Итак, как вам новый фильм Спилберга? Получился блокбастер?

Андрей Загданский: Судить, наверное, не нам с вами, Саша, а тем, кто будет подводить финансовые итоги этой картины. Фильм стратегически позиционирован в самую середину лета. Таким образом, он должен привлечь максимальное количество зрителей. В фильме снимается звезда первой величины, главный американский суперактер Том Круз, и все эти обстоятельства должны работать на картину. С моей точки зрения, фильм во многих отношениях мне показался очень обычным и очень повторяющим наиболее удачные спилберговские блокбастеры. В частности, в фильме есть эпизод, который просто копирует эпизод из фильма "Парк юрского периода", где дети бегают по заброшенному помещению, а за ними бегают страшные чудовища. Здесь приблизительно такой же эпизод, когда страшная то ли рука, то ли голова марсианского механизма заглядывает в подвал и ищет героя и его детей. Практически калька.

Александр Генис: Критики успели заметить, что Спилберг постоянно сам себя цитирует и напоминает зрителям о самых удачных моментах своих предыдущих фантастических работ. Здесь и инопланетянин. Правда, злой. Хотя он немножко похож на того доброго, которого мы помним по детской сказке.

Андрей Загданский: Есть еще одна интересная само цитата. Если вы помните, в одной из сцен в подвале, марсианин, который действительно похож на инопланетянина, только выглядит не таким добродушным, а настоящим злодеем, в отвращении отбрасывает велосипед. Это тот самый велосипед, на котором ездит инопланетянин в его картине.

Александр Генис: Спилберг ведь перфекционист. И, честно говоря, я смотрел его фильм с наслаждением. Он, конечно, не дотягивает до лучших образцов Спилберга. Но сколько там тонких и замечательных деталей. Например, этот велосипед. Конечно, это отсылка к инопланетянину. Конечно, и велосипед это тот самый транспорт, на котором ездят подростки безопасных пригородов. Это символ всего безопасного и счастливого, что есть в американском детстве. Уверен, что этот велосипед попал не только из самого Спилберга в фильм, но и из романа Уэллса. Потому что герои этого романа бегут от марсиан на велосипедах, которые только-только тогда появились и стали популярны в Англии. И контраст между гигантскими марсианскими машинами и жалким велосипедом. Это чудная деталь, мимо которой Спилберг пройти не мог.

Андрей Загданский: Есть еще одна любопытная деталь в фильме. Герой фильма - отнюдь не герой. Том Круз играет человека, скажем так, сомнительных моральных качеств, каким мы его видим в начале, но его здравый смысл, его жажда выжить превращает его в героя на протяжении фильма. В этом картина принципиально отличается от оригинала.

Александр Генис: Да, конечно. Потому что в оригинале мы имеем дело с ученым, философом, который, собственно говоря, анализирует эту ситуацию. Здесь главный герой - это средний американец, который проявляет главное достоинство - он способен выжить, несмотря ни на что. И в этом заключается, опять-таки, послание фильма, который, конечно же, пересекается с 11 сентября. Вы помните, какая сцена в фильме должна действовать на всех ньюйоркцев? Это стена, где напечатаны самодельные плакаты в поисках родственников. Мы с вами эту стену в Нью-Йорке видели сами.

Андрей Загданский: Есть еще одна интересная деталь. Фильм начинается планом Нью-Йорка, снятого с очень известного ракурса, когда обычно мы всегда видели Близнецов. Теперь фильм начинается кадром, снятым с того же ракурса Нью-Йорка, но в этот раз уже близнецов нет. Есть еще одна интересная политическая деталь в картине. Во-первых, есть реплика, которую говорит самый не симпатичный герой в фильме: "Никакая оккупация никогда не заканчивалась успехом". По всей видимости, предназначенная для сегодняшнего прочтения нашей политической ситуации. Еще одна деталь. Герой фильма вместе со своей семьей упорно рвется в Бостон, где находится мать его детей. Но мне кажется, есть в этом движении на Север, в Бостон, к источникам американской независимости, дополнительный смысл. Вам не кажется, Саша?

Александр Генис: Все это вполне возможно, но главное, это прямая реакция на события 11 сентября. Спилберг сказал, что к роману "Война миров" всегда возвращаются, когда люди боятся войны. Это было перед второй мировой войной, это было и в 50-е годы, когда шла холодная война и сейчас, во время войны с террором фильм принимает особую актуальность. И мне кажется, что в этом фильме есть один интересный момент. Он есть и в романе, но в фильме он подчеркнут. Обратите внимание - с марсианами никто не пытается вести переговоры. Потому что непонятно чего они от нас хотят. И эта ситуация, по-моему, наиболее пугающая.

Андрей Загданский: Я согласен с вами. Потому что она вынимает человеческое измерение из этого контакта. Это в полном смысле война миров - мир, с которым мы воюем, мы не знаем и понять не можем.

Александр Генис: Как мы уже не раз говорили, в этом, юбилейном для победы году, не прекращается поток важных исторических публикаций, связанных со всеми аспектами второй мировой войны. Об одной из таких книг - монографии Дэвида Мёрфи "Что было известно Сталину" - рассказывает слушателями "Американского часа" ведущая нашего "Книжного обозрения" Марина Ефимова.

Диктор: "На рассвете 22 июня 1941 года Гитлер спустил с цепи свои армии и вторгся в Россию. К 9-му июля немцы взяли в плен 287 000 человек. К концу августа сравняли с землей Минск. Число погибших к тому времени точно неизвестно, а число пленных достигло к сентябрю 872-х тысяч. Когда осенней распутице и советской армии удалось замедлить наступление немцев, у страны была потеряна почти половина промышленных мощностей и наполовину сократилась производительность сельского хозяйства. Такой военной катастрофы Россия еще не знала".

Марина Ефимова: Так кратко описывает рецензент книги, гарвардский профессор, историк Найджил Фергюсон начало Великой отечественной войны, подробно представленное в книге Дэвида Мёрфи "Что знал Сталин". Бывший глава советского отдела ЦРУ, Мёрфи пытается (как многие до него) разгадать загадку поведения Сталина в канун войны. Его неосведомленность исключается - документы, которые приводит Мёрфи (в том числе из ранее неиспользованных балканских архивов), подтверждают высокую эффективность советской разведки:

Диктор: "В мае 1939 г. разведчики из Варшавы прислали документ "Планы агрессии фашистской Германии". В декабре 1940 г. советский агент Рудольф фон Шелиха доложил, что Германия нападет в марте, а чуть позже исправил дату на конец мая. Эту дату подтвердили донесениями из Бухареста, Будапешта, Софии и Рима (не говоря уж о докладах Рихарда Зорге из Токио). 17 апреля 1940 г. пражский агент первым дал точную дату - вторая половина июня. Все эти донесения Сталин игнорировал. А на пражском начертал: "Английская провокация! Расследовать".

Марина Ефимова: В результате - советские самолеты стояли на аэродромах без камуфляжа. Войска не были размещены на оборонительных позициях (чтобы немцы не приняли это за провокацию). И в июне 41-го около 300 высокопоставленных советских чиновников было арестовано, среди них не меньше 22-х орденоносных военных.

Дэвид Мёрфи останавливает свое внимание на двух пунктах. Первое - на первоклассной советской разведке. Второе - на том факте, что Гитлер строил подготовку к вторжению не на секретности, а на дезинформации, уверяя Сталина, что на советской границе прячет свои войска от английской авиации. Мог ли Сталин поверить этому обману? Почему он сажал людей за "антигерманские настроения"?

В 1990 г. Виктор Суворов обнародовал свою гипотезу о том, что Сталин не готовил оборону, а наоборот, разрушал оборонительные сооружения вдоль границы, потому, что сам планировал напасть на Германию. По этой гипотезе Гитлер просто опередил его. Суворова поддержал в своих исследованиях и журналист Константин Плешаков. Высказывая сомнения в гипотезе Суворова и Плешакова (ставшей чрезвычайно популярной в России), гарвардский историк пишет:

Диктор: "С этой гипотезой есть, по меньшей мере, одна проблема. Ясно, что Сталин рассматривал возможность нападения на Германию. Но так же ясно, что он с этой затеей не торопился. У него не было даже детального плана операции - такого, как у немцев, например, которые разрабатывали подобный план с 1940 года. Израильский автор Габриель Городецкий полагает, что Сталин был пленником исторической параллели: пример Крымской войны навел его на устойчивые опасения, что ему, скорее, грозит нападение английского флота, чем немецких танков. А Дэвид Мёрфи считает, что Сталина ослепила коммунистическая догма и обманула нацистская ложь. Существует два письма Гитлера 40-го и 41-го годов (чья подлинность, правда, не подтверждена), в которых он пишет Сталину, что его войска на границе готовятся к захвату Англии, а не Украины. Психопатическая лживость Гитлера пересилила патологическую подозрительность и недоверчивость Сталина".

Марина Ефимова: По Мёрфи, Сталин, убежденный марксист, считал, что капиталистические страны во главе с Англией больше заинтересованы в уничтожении Советского Союза, чем нацистской Германии. А если добавить к этому его параноическую подозрительность, то кажется вполне вероятным, что он считал всех своих разведчиков завербованными или дезинформированными Британской Секретной службой, которая, по его мнению, рассчитывала стравить двух диктаторов. Резюмируя выводы, сделанные в книге Мёрфи, рецензент Фергюссон пишет:

Диктор: "Был ли Сталин обманут Гитлером, или он сам себя обманывал, факт остаётся фактом - он, и он один виновен в чудовищном разгроме армии в начале войны и в непомерных жертвах, принесенных русским народом. Чем же можно объяснить, что все это сошло ему с рук? Ответ только один: Сталин так последовательно и безжалостно уничтожал всякие ростки оппозиции, что в стране не осталось никого, кто бы посмел избавиться от него".

Марина Ефимова: И Константин Плешаков, и автор последней биографии Сталина Роберт Сервис, оба описывают сцену 30 июня 1941 года, в которой делегация Политбюро во главе с Молотовым прибыла на сталинскую дачу, где вождь безвылазно и бездеятельно сидел несколько дней. Он был похож на человека, который решил, что наступил час возмездия. "Зачем пришли?", - пробормотал он. Но вместо того, чтобы арестовать Сталина, депутаты пригласили его возглавить "Комитет защиты родины".

Александр Генис: "Наш человек в Малой Гаване" - так можно назвать "двухсерийный" репортаж нашего специального корреспондента Анны Немцовой из Майями, первую часть которого я представляю слушателям "Американского часа".

Анна Немцова: Благоухание тропической ночи пьянит и тянет на улицы, навстречу теплому, влажному, соленому воздуху с Атлантического океана, навстречу танцам до головокружения под свободную и счастливую музыку Майами.

От Майами до Кубы рукой подать, каких-нибудь триста километров. Те же лианы свисают с могучих лавров, те же мягкие брызги взлетают над песчаными пляжами, те же сильные гитарные переборы уличных музыкантов заставляют вздрагивать сердце, и ноги не стоят на месте, и кажется, вот-вот из-за угла появится Ибрагим Феррер и зазвучат знакомые до слез, любимые песни "Буено Висты".

Собственно, мы и в Майами-то приехали из-за этих песен. Нам хотелось понять, почему самый кубинский город Америки разлюбил "Буено Висту", почему знаменитым на весь мир музыкантам так и не удалось посетить крупнейший в мире центр кубинской эмиграции?

Эндрю: На моей памяти "Буена Виста Сошиал Клаб" пытались приехать в Майами дважды, и оба раза местные кубинские эмигранты протестовали: не хотим, мол, платить Фиделю наши доллары.

Анна Немцова: Мы едем по Майами в микроавтобусе местной музыкальной группы "Спэм Олстарс". Лидер команды, Эндрю или Джей Ле Спам, показывает свой город, пытаясь, как и мы, найти причину размолвки майямцев с любимым миром ансамблем.

Эндрю: Я тогда продавал СиДи-диски в музыкальном магазине, и каждый день десятки старых кубинцев покупали "Буено Висту". Мы продавали тысячи экземпляров в то время. Я ручаюсь, что у каждого майамского противника "Буено Виста" дома найдется экземпляр их сиди, который он потихонечку слушает.

Анна Немцова: Все очень просто: обида и ревность. Вот и целуйтесь со своим Фиделем, а к нам лучше совсем не приезжайте, видеть вас не хотим! Но и жить без вас не можем, без вашей музыки, без ваших песен. Обида, ревность и любовь - три ноты вечной эмигрантской мелодии.

Эндрю Yoemanson ведет машину и поминутно ставит для нас новые СД со своей собственной музыкой. Оказывается, 7-го июля его группа "Спам Олстарс" будет выступать в Москве, на открытии нового клуба "Кутузов Холл", так что нам вдвойне было интересно послушать рассказ лидера группы майямских музыкантов.

Эндрю, ваша мама из Венесуэлы, папа - англичанин, сами вы канадец по паспорту, а играете кубинскую музыку в Майами:

Эндрю: Нашу музыку нельзя назвать строго кубинской. Я считаю ее скорее майамской. Как и в самом городе, в нашей музыке все смешалось: и американский фанк, и электронный хип-хоп, и кубинские песни. Состав - тоже разношерстный: двое кубинцев, один афроамериканец, один музыкант из Нью-Йорка и недавно присоединившийся к нам тромбонист из Чикаго.

Анна Немцова: Национальная пестрота группы отражается в музыке?

Эндрю: Конечно! Мы всей группой сочиняем музыку и песни. В наших текстах можно услышать афро-кубинские чанты - это наш кубинский перкуссионист придумал, Томас Диас. Он приехал в Майами из кубинской местности Матантас, известной своим музыкальным стилем - так называемым "гуагуанхо." Я больше склоняюсь к импровизации, а Томас то и дело запевает свои старинные песни-чанты, которые просто живут у него в голове и сердце.

Мы сейчас проезжаем через центр Малого Гаити, очень бедного района Майами. Это старинное здание необычной формы - настоящая реплика Большого Рынка, импортированная сюда из Гаити. А вокруг цыплята бегают - типичная картина для тамошних мест. Когда я только начинал играть в Майами, меня заинтересовали гаитянские песни, выросшие от корней религии Вуду. Позже, изучая тенденции в этнических ритмах, я узнал, что барабаны Вуду взывают к одним и тем же богам и на Кубе, и в Бразилии, и на Гаити. Ни на кого не похожая Куба, находясь столько лет в изоляции, сумела преобразить свои чанты, и ритм отбивается на барабане Бата.

Анна Немцова: Скажите, Эндрю, что для вас Новая Гавана?

Эндрю: Новая Гавана - наша старая школа. Это - район Майями, традиционный центр жизни кубинских эмигрантов за пределами Кубы. Вы здесь найдете кубинские магазины, кубинские ночные клубы, рестораны, в которых всегда полно кубинцев. Мы с вами проедем сейчас по старым улицам Новой Гаваны, где вы увидите подобие испанской архитектуры, немного напоминающей местным жителям оставленную и любимую ими настоящую Гавану. Может быть, местные дома и выглядят более ухоженными, но все же эти кварталы чем-то очень похожи на старые улочки кубинской столицы. По правую руку от нас парк, где старые кубинцы каждый вечер собираются поиграть в домино.

А мы сейчас находимся на Южной 8-ой улице Кайочо, центральной улице Новой Гаваны. А вот и клуб, в котором мы играем каждый четверг, клуб Хой Комо Айер.

Анна Немцова: Машина останавливается перед клубом, Эндрю сигналит некому человеку, укрепляющему рекламу Спама перед входом. Слышна испанская речь: как дела? Это мои друзья, журналистка радио, вещающего в России.

Буенос ночес, синьор! Вы член группы Спам?

Фабио: Нет я хозяин клуба и спонсор музыкантов.

Анна Немцова: Скажите, чем музыка этой группы отличается от других?

Фабио: Только "Спаму" удалось создать симбиоз кубинской, афроамериканской, бразильской музыки и джаза - невероятно красочная комбинация стилей.

Анна Немцова: Эндрю, в Нью-Йорке у каждого этнического квартала есть своя характерная черта. В Чайнатауне, в Китай-городе Нью-Йорка, в парках мужчины играют в ма-джонг, нью-йоркскую Маленькую Италию легко найти по запаху кофе-эспрессо, а чем славится Новая Гавана в Майами?

Эндрю: Конечно, танцами. В "Хой Комо Айер", клубе, где мы только что останавливались поговорить с Фабио и где мы выступаем, нет ни столов, ни стульев: ведь если вы не танцуете, туда и приходить то незачем. Вы знаете, почему Майями известен, как город танцевальной, ди-джейской музыки? Потому, что местные, майамцы, если выходят вечером, то только ради того, чтобы потанцевать. Они не будут стоять на месте и слушать, как ты играешь для них.

Анна Немцова: Эндрю останавливает машину перед кафе "Версаль" и заказывает для нас настоящий кубинский кофе и пирожные pastel de guayaba. Слышна кубинская речь: две чашечки кофе и одно пирожное с папаей, пожалуйста.

Какие яркие дома, как в Мексике!

Эндрю: Да, в большинстве городов здания серые и однообразные, майамцы же не стесняются красить свои дома яркими красками.

Анна Немцова: В Майами любят пестроту?

Эндрю: Конечно же, многое зависит от экономического состояния того или иного района. В Майами масса бедных кварталов. И чем беднее район, тем меньше люди думают о норме и общепринятом цвете. Главное, чтобы дом был покрашен, а в какой цвет - уже не важно. Сюда стекаются краски со всех карибских стран: с Кубы, Санта-Доминго, Гаити, Пуэрто-Рико - все, что мы видим на этих улицах, это - эстетический выбор людей. В каждом доме вы найдете маленький алтарь со своим святым. Приехавшие в этот город люди часто остаются здесь жить нелегально. Проходит 20-30 лет, и за это время каждый из них рано или поздно займется каким-то своим делом. Один начнет продавать бутылки с водой, другой организует уборку улиц, каждый импровизирует по-своему и вскоре, глядишь, у него хороший дом и большая семья.

Анна Немцова: Этой "неофициальной" свободы хватает и в вашей музыке, не так ли? Насколько я понимаю, ваши музыканты не заканчивали консерваторий?

Эндрю: Нет, всё у нас держится на уровне базовых знаний - умения читать по нотам. Я ни в коем случае не пытаюсь преуменьшить значение школы в развитии того, что тебе уже дано от природы, но очень часто школа закрывает целые улицы в сознании. Майями - это импровизация, как в музыке, так и в жизни. Я помню, у меня были соседи - семья кубинцев, приехавших сюда в конце 80-ых. И день, и ночь их можно было застать за разборкой или монтажом грузовиков. Я ненавидел, когда они будили меня по утрам лязганьем железа, всё-то они что-то сваривали, куда-то ездили, собирали выброшенные холодильники и газовые плиты, чтобы сдать на металлолом. В сущности, это была их импровизация.

Анна Немцова: В чем же секрет вашей импровизации?

Эндрю: Я езжу по многоликим кварталам Майями и собираю музыку - в Малом Гаити меня ждут барабаны Вуду, чуть дальше, в Новой Гаване, меня встречают ни с чем не сравнимые кубинские песни, а где-нибудь за поворотом - американский хип-хоп.

Анна Немцова: То есть, Майми - ваша большая дойная корова?

Эндрю: Можно и так сказать. А я - маленькая блошка, путешествующая по ее спине.

Анна Немцова: Майами - это особая, ни на что не похожая Америка. Здесь понимаешь, как много потеряла Куба, выжившая сюда своих соотечественников. Буйство музыки, жизни, природы переполняет город, и все-таки здесь чего-то не хватает. Может быть, "Буено Висты"?


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены