Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
30.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[17-05-05]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомНовая книга о России. 75 лет книге Фрейда. Воспоминания Джейн Фонды. Русский рэп в Нью-ЙоркеВедущий Александр Генис
Александр Генис: Россия очень долго была желанной целью для американских журналистов. Здесь всегда происходило нечто значительное, судьбоносное, зловещее или обнадеживающее. Полвека лучшие перья одной сверхдержавы затачивались в другой. Как во времена войн - второй мировой и холодной, так и в эпоху перестройки и гласности, репортерская командировка в Москву служила трамплином для блестящей карьеры и считалась залогом Пулитцеровской премии. Не удивительно, что самые глубокие американские книги о России написаны журналистами: сперва - Гаррисон Солсбери, потом - Роберт Кайзер и Генрих Смит, наконец - Дэвид Ремник. Я помню, с какими удивлениям я сам читал эти теперь уже классические труды, когда только приехал на Запад. Оказалось, что американцы понимали нас куда лучше, чем мы надеялись - и боялись. Однако после 11 сентября, в разгар войны с террором, Россия, постепенно удалившаяся на периферию газетной полосы, перестала быть журналистской меккой Америки. Тем важнее услышать тех, кто по-прежнему пытается раскрыть своим американским читателям тайны русской судьбы. На днях в Вашингтоне выходит выстраданная долгим российским опытом книга двух журналистов - Питера Бейкера и Сьюзан Глассер, которые рассказывают о самой новой - путинской - России. Обстоятельную беседу с авторами этого сочинения привезла из столицы корреспондент "Американского часа" Анна Немцова. Питер Бейкер: Существует расхожее клише о том, что американцам никогда не понять России. Я думаю, это верно. Не под силу чужакам понять страну, особенно такую сложную, интересную и многослойную, как Россия. Анна Немцова: "Умом Россию не понять, аршином общим не измерить". Строка Тютчева и правда вертелась у меня на языке, когда я слушала рассказы двух американских журналистов, четыре последних года руководивших московским бюро "Вашингтон Пост". Но чем дольше Питер Бейкер и Сьюзен Глассер рассказывали мне о моей родине, тем больше я убеждалась: они понимают Росиию лучше, чем я, лучше многих из тех, кто считает себя патриотом и знатоком новой России. Какой же самый большой секрет России? Что в ней труднее всего понять американцам? Питер Бейкер: Посмотрите, например, на годовщину Великой Отечественной войны. Американцы не имеют представления о том, насколько важную роль сыграла война в истории России. Они думают, что это они выиграли вторую мировую, русские - что они. Оба народа пострадали, но Америке не понять, насколько личной и мучительной была война для России. Большинство американцев, если и слышало о том, что случилось в Ленинграде, никогда по-настоящему не оценит блокады. То же самое касается и Сталинградской битвы, а про Курск вообще никто не слышал, разве что про затонувшую подлодку. Амеркианцы никогда до конца не понимали масштабов страданья, героизма русского народа, не знали, насколько война повлияла на страну, и до сих пор не знают. Анна Немцова: Какой вопрос был у вас к России, когда вы впервые ехали туда? Сьюзан Глассер: Скорее, у нас был не вопрос, а страх, что Россия не будет больше так интересна, как раньше. Что в конце концов в стране установилась та бесобытийная стабильность, которую президент Путин рекламировал, как свою цель. Мы как журналисты беспокоились, что не сможем рассказать читателям никакой значительной истории. Я помню, когда мы только приехали, и новостей-то особенно больших не было, я пожаловалась одной из наших помощниц в бюро, Ире. А она сказала: "Сьюзан, каждый день без больших новостей - это хороший день для моей страны. Даже если он и плохой для журналистики". Россия, однако, оставалась Россией, и каждый день нам становилось все интереснее. К моменту, когда мы собрали материал для нашей книги, нам стало ясно, что все события складывались в одну большую захватывающую историю о проекте Кремля, его попытке сосредоточить свои силы и взять под контроль страну. И когда мы сели писать книгу, мы поняли, что последние 5 лет для России действительно явились большой историей. Анна Немцова: Питер Бейкер и Сьюзан Глассер - журналисты с богатым опытом и большим стажем. В Москве они отвечали за новости во всем постсоветском пространстве. Им приходилось работать и в горячих точках, освещая американские войны в Афганистане и Ираке. В настоящее время Питер Бейкер, репортер "Вашингтон Пост" с 17-и летним стажем, уже второй раз ведет хронику Белого Дома - несколько лет назад он освещал президентство Билла Клинтона и написал об этом книгу, ставшую бестселлером. Сьюзан Глассер 7 лет назад пришла в "Вашингтон Пост". Освещала дело Моники Левински, писала о деньгах и политике в США. Сегодня Сьюзан руководит в газете отделом новостей о терроризме. Уже скоро год, как Сьюзан и Питер (вместе с их маленьким сыном) живут в Вашингтоне. Но Россия остается для американских журналистов не просто эпизодом. В России родилась их книга, одна из самых интересных попыток понять страну. Питер Бейкер: Книга называется "Восход Кремля". Подзаголовок - "Россия Владимира Путина и конец революции". Очевидно, в книге немного такого, что русские бы не знали сами. Но я думаю, что иногда интересно прочесть, как твою страну видят иностранцы, живущие в ней. Тем более, что у многих россиян нет доступа к объективной информации. Наш подход был абсолютно свежим. Мы приехали в страну с одной лишь любовью к ней, с интересом к тому, что в ней происходило. Мы написали честную книгу, которую русские могут прочесть и решить для себя, согласны ли они с ней. А главное, читатели могут быть уверены, что на нас не влияла ни одна партия. Анна Немцова: Какая тема стала центральной в вашей книге? Питер Бейкер: Когда мы ехали в Россию, нам казалось, мы едем в страну, все еще пытающуюся бороться за демократию. Но то, что мы обнаружили, было "не два шага вперед, один назад", а скорее просто три шага назад. Нас поражало, как методично в последние три года вытеснялись политические свободы и плюрализм. Американцы не вполне понимают, что на самом деле происходит в России. Им кажется, что в стране есть парламент, суд, средства массовой информации и деловой мир, но зачастую это показуха. Парламент живет в полном подчинении Кремлю, бизнес запуган, оппозиции не существует, и большинство СМИ под пятой у Кремля. Мы стараемся рассказать об этом в книге. Сьюзан Глассер: При этом мы стараемся сохранять дистанцию и не склоняться в ту или другую сторону. Мы приехали в Россию как наблюдатели, не имея предвзятого отношения ни к президенту Путину, ни к предпринимаемым им проектам. Мы старались смотреть на происходящее открыто, старались не попадать под влияние той или иной стороны российского общества. Самым большим вопросом для нас был, остается ли демократия потенциальной дорогой для России? Если честно, мы были удивлены тем, что само слово начинает вызывать у людей негативные ассоциации, связанные с кризисом 98-го года. Мы не переставали поражаться, как слово "демократия" потеряло свой истинный смысл, а затем и вообще вышло из употребления. Анна Немцова: Ельцин говорил: "Наше величие в нашей свободе". Какой лозунг нынешнего президента? Сьюзан Глассер: Стабильность любой ценой. Питер Бейкер: Идеей путинского проекта было усиление государства, а не общества, и это возвращает нас к различным трактовкам слова "демократия". Ведь президент по-прежнему говорит о демократической России. Мы спросили его однажды о демократии. Он ответил: "Если под демократией вы понимаете разрушение государства, тогда мы ее не хотим". В его представлении демократия означает развал государственных сил, что, конечно, не так. Понятно, что кризисы 90-х оставили горькую память. Людям хотелось найти альтернативу. Путин и оказался такой альтернативой. Сьюзан Глассер: Мы не хотели, чтобы наша книга была просто книгой об "управляемой демократии", мы решили написать книгу о том, что заставило Россию принять эту "управляемую демократию" Поэтому мы проводили дни и с молодой семьей в Иваново, и с московскими старшеклассниками, и с бизнесменами в Нижнем Новгороде. Эти люди помогли нам понять, как появилась благодатная почва для путинского проекта. Анна Немцова: Какую роль в этом процессе сыграло отношение России к своему прошлому? Питер Бейкер: Это, действительно, очень важно. Россия ведь так и не решила, как относиться к своей истории - в отличие от других стран, переживших тоталитарные режимы. Если, к примеру, в Германии кто-то станет продавать плакаты с изображением Гитлера, его просто арестуют. В России же другая картина: 25% россиян признались, что голосовали бы за Сталина, если бы баллотировался в президенты сегодня. Одну из глав мы посвятили школьным урокам истории. Сьюзан на протяжении года посещала уроки в одном и том же 11-ом классе, пытаясь понять, что ребята думают о прошлом своей страны. Эти дети никогда и не жили в Советском Союзе, но они испытывают ностальгию по никогда не виданной ими стране. На первом уроке учитель спросила, кого бы они поддержали в 1917 году. Большинство сказали "большевиков". При этом, все они модно одевались, болтали по мобильным телефонам, собирались поступать в вузы, чтобы овладеть модной специальностью - "Бизнес и менеджмент" Анна Немцова: Вам кажется, что молодежь романтизировала советскую историю? Питер Бейкер: Совершенно верно. Их родители очень редко рассказывали им правду о себе и своем прошлом. Сьюзан Глассер: И во многом именно этим объясняется успех Путина. Он использовал и разочарование общества в 90-х годах, и ностальгию по прошлому. Играя на этих чувствах, Кремль заново создает миф о величии Советского Союза. Вот здесь и встречаются два мощных течения. С одной стороны - проект по возвращении России к централизованной форме управления, с другой - желание самих россиян вернуться к идеализированной версии Советского Союза. Питер Бейкер: Нас поражало, что ученые, профессора, политики, официальные лица, консультировавшие нас в начале нашей 4-х летней работы, со временем перестали с нами говорить. Они боялись быть процитированными в газете, чувствуя, как атмосфера меняется к худшему. Бизнесмены особенно. Я помню, как около года назад Аркадий Львовский сказал НТВ, комментируя происходящее с "Юкосом": "Я точно знаю, кто за этим стоит, но я вам не скажу. Почему? Потому что боюсь. У меня семь внуков, и я хочу, чтобы они выжили". Один из самых богатых бизнесменов страны говорит, что он боится за жизнь своих внуков! Анна Немцова: Кто герои вашей книги? Питер Бейкер: О, у нас потрясающе интересные герои. Это и кремлевские чиновники, и политики, и ресторанный король Москвы, и старшеклассники, страдающие от СПИДа, и сибиряки, солдаты-призывники, бегущие от жестокой жизни в армии, и обычные люди, каждый день воюющие с несправедливостью. В книге много-много россиян, встреченных нами за 4 года. Анна Немцова: Вы видели в России человека, способного возглавить оппозицию? Питер Бейкер: В настоящий момент нет такого человека, о ком можно было бы сказать: ага, вот у него настоящий потенциал. Саакашвили обладает мощнейшими лидерскими качествами. Он очень молодой человек с невероятно динамичным характером, побуждающим людей следовать за ним. На Украине - Ющенко, совсем не такой харизматичный, как Саакашвили, но тоже очень популярный лидер в своем обществе. Я не вижу в России сейчас человека, вызывавшего бы столько уважения у россиян. Посмотрите на оппозиционеров, и вы увидите, с одной стороны, коммунистов, растративших свои силы, с другой - ослабевших демократов, с третьей - российский народ, говорящий: "Устали мы от всех от вас". Нет новой силы, за исключением, быть может, националистов, кто бы поразил воображение общества. Анна Немцова: Какое будущее обещает России ваша книга? Сьюзан Глассер: Есть такая старая шутка: про российское будущее все, мол, известно, зато с прошлым все по-прежнему не понятно. Думая о президентстве Путина, не перестаешь вспоминать определенные страницы российской истории и беспокоиться о том, что Россия может вернуться к автократии, которую она и оставляла-то лишь на короткий срок в начале 90-ых. С другой стороны, за это время мир так колоссально изменился: появился интернет, нас поглотило глобальное соревнование, невозможно представить, как страна может вернуться в действительность СССР. Мне вспоминаются слова героя нашей книги Саши Маркуса: "Государство Российское на протяжении 1500 лет обвиняет нас в нашем существовании". Но тот же Саша голосовал за Путина, потому что у него не было выбора. Людям в России трудно представить, как они могут повлиять на систему, но в результате все окажутся немножко ответственными за то, чем все кончится. Питер Бейкер: Россия не знает, в каком направлении идти. Хочется ли ей опять стать Советским Союзом? (Хотя ясно, что этого уже не получится) Либо она хочет быть такой, как Европа? Как Америка, как Китай? Анна Немцова: И все-таки, каков ваш прогноз? Питер Бейкер: Я думаю, Россия найдет свою дорогу, она ведь всегда верила в свою исключительность. Беспокоит то, что на выбранном пути у россиян будет оставаться все меньше и меньше свободы. Александр Генис: Сегодня каждый фильм с Николь Кидман обречен на внимание публики. О новой работе нынешней королевы Голливуда рассказывает ведущий нашего "Кинообозрения" Андрей Загданский. Андрей Загданский: "Переводчица" Сиднея Поллака с Николь Кидман и Шоном Пеном - фильм, задуманый как острый триллер с некоторой международной сверхзадачей - поднять роль и престиж Организации Объединенных Наций. Александр Генис: Именно поэтому, ООН пустило туда съемочную труппу, в чем в свое время отказали самому Хичкоку. Андрей Загданский: Да, фильм снят на территории здания ООН в Нью-Йорке и как человек неоднократно бывавший в этом здании я свидетельствую абсолютную достоверность не только зала Генеральной Ассамблеи, где Никита Хрущев стучал ботинком по столу, но и проходной с металлоискателями и серьезно настроенными сотрудниками безопасности. Александр Генис: Между прочим, именно там, на этой проходной, когда-то, когда Довлатов приехал в Америку и мы повели его туда, его не пропустили. У него с собой была дубинка, начиненная свинцом. Так Сергей готовился к встрече с нью-йоркскими бандитами. Так что в ООН он так и не попал. Андрей Загданский: Но так как работает служба безопасности сегодня, его бы пустили. С точки зрения достоверности интерьера все в порядке. Проблемы картины начинаются в области достоверности - правдоподобности - самой истории. Александр Генис: От триллера мы требуем всего лишь захватывающей интриги. Все тот же Хичкок снимал просто абсурдные с точки зрения правдоподобия картины. Он и сам это охотно признавал, считая главным - достичь любой ценой "саспенса", драматургической остроты. Так стоит ли придираться? Андрей Загданский: Нет, я не придираюсь. Судите сами. Завязка фильма построена на том, что переводчица Николь Кидман поздно вечером возвращается за своими вещами в маленькую комнату, где сидят синхронные переводчики. Это как балкон в театре над партером - самим залом Генеральной ассамблеи. И здесь Николь, собирая свои вещи, слышит в наушниках некий разговор неких людей, находящихся в зале Генеральной Ассамблеи, о том, что с таким-то и таким-то будет покончено, и из здания ООН он не выйдет. Разговор идет на африканском языке Ку, который знают всего лишь несколько людей, героиня Николь Кидман - одна из них. Александр Генис: Кидман призналась, что выучить этот несуществующий язык было труднее всего. Его нельзя было заменить просто абракадаброй - ведь зритель должен был принять этот трюк за чистую монету. Но продолжайте свой "список злодеяний". Андрей Загданский: Не знаю, насколько вероятно, что ночью в зале работают микрофоны и вся звуковая связь, но я ума не приложу, зачем люди планирующие убийство главы некой суверенной африканской страны обсуждают свой проект в зале Генеральной Ассамблеи, сидя перед микрофоном. Может, это задумано как знак особого пренебрежения к ООН. Не исключаю. Но как-то не очень квалифицировано, с моей - непросвещенной - точки зрения. Дело в том, что главное условие триллера - вера в предлагаемые обстоятельства. И мы вынуждены в них верить. А вот герой Шона Пена, грустный агент, обеспечивающий безопасность глав иностранных государств, не верит Николь Кидман. Мы - верим, а он - нет. И это запускает весь механизм картины. Шон Пен изучает прошлое Николь Кидман и - нехотя, на всякий случай, готовится к худшему: к тому, что президента этой самой вымышленной страны хотят убить во время его визита в ООН. Крепкая профессиональная рука Сиднея Поллака и два очень хороших актера держат картину где-то до середины, а потом фильм полностью сходит с рельс. Масса неправдоподобных допущений, необходимых для развития истории, переходит из количества в качество. Слишком много в фильме строится на невероятных совпадениях и на не менее невероятных ошибках служб безопасности. Нет, я ни в коей мере не идеализирую службы безопасности - они делают ошибки, но никто не может ошибаться все время. Как-то мне не верится, чтобы после двух покушений на Николь Кидман и круглосуточной охраны ее дома, плохой дядька с пистолетом запросто заходит к ней в квартиру. Такого просто не бывает. И это лишь один из особенно доставших меня эпизодов. Кульминация фильма - в которой Николь Кидман оказывается один на один с главой этой самой вымышленной африканский державы - для меня, признаюсь, была совсем смешной. К этому времени кредит моего зрительского доверия уже был полностью исчерпан. Когда же мы под конец картины пытаемся сложить всю историю вместе, то остаемся с кусочками головоломки, которые никак не хотят складываться в одно целое. История разваливается, что, впрочем, не мешает "Переводчице" (думаю, что благодаря очаровательной Николь Кидман) достичь коммерческого успеха в коммерческом прокате. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: В боксе "Забытая Рука" (Forgoten Arm) означает приём, когда боксёр редко пользуется одной рукой, чтобы ударить ею неожиданно. В музыке - это название только что вышедшего альбома Айми Мен. Аналогия удачная, потому что независимая (во всех смыслах) Айми, начавшая свою музыкальную карьеру в начале 80-х, стала символом удачной борьбы музыканта с концернами звукозаписи. Её борьба была настолько трудной, что почти десятилетие она не могла легально записывать и распространять свои альбомы. Вернуться в музыкальный мир ей помог кинорежиссёр Пол Томас Андерсон, который задумал свой фильм "Магнолия", слушая музыку Мен. Пол попросил Айми написать музыку для его сценария, которая, как утверждают многие критики, собственно, и создала фильм, получивший несколько "Оскаров". Один из них - доставшийся Айми за лучшую песню к кинофильму - помог ей открыть собственную студию звукозаписи. И с тех пор творить так, как она считает нужным. В новом альбоме её песни-рассказы приняли вид музыкальной повести, замечательно стилизованной под классический рок 70-х, Айми Мен в 12-ти главах рассказывает о несчастной любви боксёра Джона и его девушки Каролины. Вот одна из глав этой рок-повести. Эталон действительно независимой музыки - Айми Мен: "Как я узнала, что эта история разобьёт моё сердце". (That's How I Knew This Story Would Break My Heart) Александр Генис: По-моему, неправильно, что юбилеи книг отмечают реже, чем юбилеи их авторов. Ведь в том, что писатель родился на свет, не было его заслуги. Тем не менее, годовщины известных книг все же отмечают, и каждый раз они служат поводом для плодотворных дискуссий. Одна из них произошла этим маем в Америке, где крупное и престижное издательство "Нортон" выпустило роскошным изданием труд Фрейда "Недовольство культурой", отмечая таким образом 75-летие со дня выхода этого опуса в свет. Юбилей книги, как это водится, вызвал к жизни полемику о месте Фрейда уже в нашем столетии. Особенно интересной тут мне показалась статья Ли Сигала из "Бук ревью", в которой видный американский критик рассматривает мировоззрение Фрейда в контексте 21-го века. Обсудить этот материал я пригласил штатного "фрейдиста" "Американского часа" Бориса Парамонова. Борис Михайлович, прежде всего, поясните нам, какое место занимает эта работа Фрейда в его каноне? Борис Парамонов: "Недовольство культурой" - одно из важнейших сочинений в цикле так называемых метапсихологических работ Фрейда. "Жизнь человеческого общества, - пишет Фрейд, - подвержена таким же невротическим срывам, как жизнь личности. Людям не нравится, тягостно жить в культуре, в цивилизационных рамках. Общественные нервные срывы -это войны и революции". Тут и возникает важный методологический вопрос: а возможен ли такой перенос приемов психоанализа с индивидуальной психики на общественное целое? Не вдаваясь в его решение, нужно только сказать, что и в метапсихологических своих исследованиях Фрейд сумел высказать поражающе верные суждения. Как раз в "Недовольстве культурой" есть пророческие страницы о большевицкой России. Фрейд видит в практике большевизма действие садистических механизмов, приводимых в действие отнюдь не идеологией, а внутренними психическими силами, демонами бессознательного. Идеология, говорящая, например, о классовой борьбе и о классовых врагах, - только рационализирующая мотивировка для разнуздания этих бессознательных импульсов. И Фрейд задает сногсшибательный вопрос: что будут делать большевики, когда они до конца искоренят классовых врагов? За кого они примутся потом? То, что примутся, - сомнения не вызывает. И действительно, следующим этапом большевицкого террора стало самоуничтожение - так называемый большой террор конца тридцатых. Так что методология методологией, а читать Фрейда всегда в высшей степени поучительно. Александр Генис: Ну, а сейчас я хотел бы обсудить тезис "Фрейд против психологии". Дело в том, что самая интересная для меня мысль в статье та, что утверждает гибель психологии в искусстве. Вот этот тезис: после Фрейда с его установкой на универсальные категории сознания и подсознания, писатель не способен создать художественно убедительную индивидуальность, богатый духовной жизнью персонаж. В последние полвека, - говорит Ли Сигал, - мы стали свидетелем "смерти героя". Уже не появится ни новый Леопольд Блум Джойса, ни Сеттембрини Томаса Манна, ни Гэтсби Скотта Фицджеральда. Согласны Вы с этим ходом мысли? Борис Парамонов: Это действительно интереснейшая проблема. И действительно, психологическая проза сейчас невозможна. То есть, читали бы с удовольствием люди, не знающие, что такое, скажем, Эдипов комплекс. Но, во-первых, люди вообще читающие знают об этом. А во-вторых, и это важнее, писатели сейчас не могут с невинным видом вступать на поле, которое вдоль и поперек исхожено психоанализом, объяснившим все ситуации, возможные в отношениях между людьми, в собственных терминах. В самом деле, можно ли сейчас писать о любви, не думая при этом о сексе? Скажем, о девушке, не желающей выходить замуж, потому что она слишком привязана к отцу. Современный писатель не может объяснить этот сюжет тем, что отец - достойнейший человек, а жених не лишен серьезных недостатков. Требовать подобного разрешения подобных ситуаций могут только люди, как сказал бы Бабель, до глубины души неграмотные. Кстати, мне не показались убедительными конкретные примеры, так сказать, дофрейдовских характеров, приводимые Ли Сигалом: и Блум, да, пожалуй, и Сеттембрини - не столько характеры, сколько так называемые архетипы. Александр Генис: Ну и что? Искусство создания архетипов вовсе не исключает психологии. "Всеобщее в едином" - вот секрет гениального. Вспомнить хотя бы Карамазовых. Но Достоевский и Фрейд - отдельный разговор. Вернемся лучше к нашей статье. У Ли Сигала есть еще один интересный тезис: о роли кино в постфрейдистском мире. Если фрейдизм, - говорит критик, - пагубно повлиял на психологическую литературу, то на кинематограф Фрейд и его учение оказали позитивное влияние. Дело в том, что романист описывает своего героя изнутри, а режиссер - снаружи. Что Вы скажете об этом? Борис Парамонов: Опять же автору можно возразить, привести контрпримеры. Самый значительный - Антониони. Про него говорят, что он превратил кино из поэзии в прозу. Приемы кино - поэтические приемы в смысле зримых эффектов; в самом деле, что такое рифма? Она, прежде всего, видима, бросается в глаза. Ну, а уж кино и должно бросаться в глаза. Антониони же, про него говорят, сумел киноязыку придать плотность и весомость прозы, наделить его некоей длительностью. Антониони - это Пруст кино. Возьмите излюбленный его прием - стремление слить экранное время с реальным. А Бергман? А Бертолуччи? Александр Генис: Ну, а теперь перейдем к главному тезису. Самое провокационное место в статье Сигала - то, где утверждается, что мир переживает не обещанную доктриной Хантингтона войну цивилизаций, и не войну культур, а войну веры с фрейдистским скептицизмом, считающим всякую религию иллюзией. Ваши комментарии, Борис Михайлович? Борис Парамонов: Известное выражение "война цивилизаций" неточно, следовало бы говорить война культур. Культура может строиться, к примеру, на человеческих жертвоприношениях, а цивилизация знает, научилась, выстрадала понимание того, что никакие идеи не стоят слезинки замученного ребенка. Если угодно, называйте это скепсисом. Просвещенность и есть скепсис, либеральный скепсис. Хотя Фрейд любил называть себя адвокатом дьявола. Но это выражение значит, строго говоря: давайте выслушаем вторую сторону. Не нужно путать пожарного с поджигателем. Фрейд - пожарный. Назовем цивилизацию скептической культурой - и сойдемся на этом. Александр Генис: Сегодня в нашем "Книжном обозрении" мы представим слушателям автобиографию одной из самых красивых и самых противоречивых женщин Америки - Джейн Фонды. Достаточно сказать, что только что, во время раздачи автографов в Канзасе, полиция задержала возмущенного читателя, ветерана Вьетнамской войны, который плюнул на автора... О книге, возбуждающие такие сильные страсти, рассказывает Марина Ефимова. (ДЖЕЙН ФОНДА. "МОЯ ЖИЗНЬ ДО НЕДАВНЕГО ВРЕМЕНИ") Марина Ефимова: Замечательной американской актрисе Джейн Фонде исполнилось 67 лет. Она - чемпион особого вида спорта - сохранения молодости и красоты, - и поэтому планирует дожить до 90 лет. Тем не менее, книгу воспоминаний она написала уже сейчас, и вот почему (по ее собственным словам): Диктор: "Всю жизнь я думала, что для того, чтобы меня любили, я должна стать совершенством... (Много ли вы знаете мужчин, одержимых идеей совершенства? Для большинства из них хорошо то, что удовлетворительно). В школе, чтобы иметь идеальную фигуру, я, подражая римлянам, наедалась мороженым, а потом вызывала у себя рвоту. Я не знала, что эта привычка приведет меня к булимии - болезни, сравнимой с наркоманией, от которой я страдала до 40 лет. Моя мать умерла, когда мне было 12 лет, и с этого возраста я стремилась стать такой, какой меня хотели видеть мужчины: отец, мальчики в школе, потом мужья. В своей одержимости нравиться я трагически потеряла контакт с самой собой - и с душой, и с телом. Моя история - далеко не только моя, и теперь, когда я знаю, что такой судьбы можно избежать, я считаю долгом передать девочкам (и мальчикам) мой опыт". Марина Ефимова: Джейн Фонда - дочь голливудской суперзвезды Генри Фонды, сестра известного актера Питера Фонды, жена знаменитого французского кинорежиссера Роже Вадима, жена американского телемагната Теда Тёрнера. И, разумеется, в ее книге многие читатели будут искать (и найдут) интимные подробности из недоступной им жизни богатых и знаменитых. Самые интимные - о Роже Вадиме: Диктор: "В кругу Роже Вадима самым страшным грехом считалась "буржуазность". И ревность была квинтэссенцией буржуазности. "Почему женщины придают такое значение простому физическому акту совокупления?" - говорил Вадим. И я стала королевой терпимости, щедрости и сексуального одичания. Он приводил домой call-girls из салона знаменитой мадам Клод, и мы проводили ночи втроем: он, вероятно, наслаждаясь, а я - играя наслаждение со всем отпущенным мне актерским талантом. На самом деле я наслаждалась только утром - за чашкой кофе с проститутками от мадам Клод. Я узнала столько жизненных драм и нагляделось таких личностей, что потом мне не стоило труда вдохнуть жизнь в образ проститутки Бри Дениэл в фильме "Клют". Марина Ефимова: Джейн Фонда была бы чеховской "душечкой", если бы не трансформировала свои слабости, неудачи и страдания в маленькие шедевры актерского искусства. Она играла сексапильных "кошечек" в фильмах Вадима и в целлулоидовых голливудских комедиях конца 50-х. А в 70-х получила (и заслуженно) Оскара за незабываемый образ проститутки в фильме Пакулы "Клют". Она реализовала свои политические воззрения в фильме "Китайский синдром" и свои политические раскаяния в талантливом фильме Хола Ашби "Возвращение домой". Даже отношения с отцом она трогательно сыграла в фильме режиссера Райдела "На Золотом пруду" (в паре со своим настоящим отцом). В 70-х годах Джейн Фонда вернулась из Франции в Америку - в разгар страстей вокруг Вьетнамской войны. Второй ее брак - с политическим активистом Томом Хайденом - привел к новому преображению "душечки" - она тоже стала политической активисткой (перейдя и тут все границы - в основном, от политического невежества). Описывая в книге своё скандальное посещение Северного Вьетнама, она даже сейчас обходит тот факт, что эта, по ее словам, "несчастная страна, на которую падали американские бомбы", была агрессором, напавшим на соседа. И что ханойский режим жестоко уничтожал собственных граждан. Единственное, о чем актриса сожалеет, это о том, что она оскорбила чувства американских солдат, к которым испытывала не меньше сочувствия, чем к вьетнамцам. Результат ее раскаяния - прекрасно сыгранная роль офицерской жены в фильме 78-го года "Возвращение домой". Однако ни перемены в общественном мнении, ни давность событий не смягчили злопамятности американцев. Политическая карьера для актрисы до сих пор закрыта, и прозвище "Ханойская Джейн" прилипло к ней, очевидно, навсегда. Портрет третьего мужа - телемагната Тэда Тёрнера - Джейн Фонда рисует с явной симпатией, и при этом довольно разоблачительно. Хотя они были едва знакомы, он позвонил Джейн на следующий день после ее болезненного развода со вторым мужем, который ушел к другой женщине после 16-ти лет брака. Фонда вспоминает: Диктор: "Тэд представился и сразу спросил: "Это правда?" - "Что?" - "Ваш развод..." - "Да". - "Тогда, может быть, вы согласитесь встречаться со мной?" - "Честно сказать, мне не до свиданий" - "Эй, я знаю, как вы себя чувствуете, - сказал он. - Я сам только что ушел от любовницы". Усомнившись в уместности этого сравнения, он поспешно добавил: "Два года назад я разрушил свой брак и вообще всю семью ради нее. Так что и мне скверно". - "Знаете что? - сказала я, - сделайте вторую попытку месяца через три". Его звонок, при всей своей бестактности и нелепости, оставил в моем сердце теплое волнение, которое испытывает всякая брошенная женщина, снова почувствовав себя желанной". Марина Ефимова: Тёрнер позвонил через три месяца. В день, когда он должен был заехать за ней, чтобы повести в ресторан, Джейн для моральной поддержки собрала всю семью: брата Питера, взрослых детей и секретаря. Все-таки ей было 56 лет, и она 17 лет не была на свидании, будучи верной женой. Дверь открыл Питер, и все услышали громоподобный голос Тёрнера: "Эй, привет, Монтана! Давайте лапу!" Это потому, что Тёрнер купил дом в Монтане - там же, где жил Питер. Увидев Джейн в миниюбке, Тёрнер громоподобно прошептал: "Вау!" и только что не облизнулся. Внизу ждал кэб, поэтому, познакомившись со всеми, Тёрнер тут же громоподобно сказал: "Гуд бай!", подхватил Джейн под руку, и они исчезли. По выражению Джейн, "его появление произвело на семью такое же впечатление, как если бы мимо них промчался торнадо". Но и этот брак через 6 лет кончился разрывом. Правда, на этот раз Фонда не удовлетворяет любопытства читателя. Она просто пишет: Диктор: "Мне было 62 года, и я решилась на невообразимое: я сказала человеку, которого любила, что в нашей жизни необходимы перемены. Неважно какие. Важно то, как много времени мне понадобилось, чтобы прервать молчание. Всегда есть опасность, что открывшись мужчине, вы его потеряете. Я открылась и потеряла". Марина Ефимова: Джейн Фонда не рвется продолжать актерскую карьеру. "Я вообще ни к чему не рвусь", - говорит она. Однако признается, что посещает гадалку-провидицу, обещавшую, что в ее жизни вот-вот появится настоящий суженый и пойдет с ней до конца. "Да, ведь, и идти-то уже недалеко", - оптимистически добавляет Джейн. Александр Генис: Только недавно я догадался, что рэп изоберли в России. Во всяком случае, он уже существовал во времена Рублева, если верить знаменитому фильму. Помните в начале картины скомороха, который, приплясывая и притоптывая, то ли поет, то ли выкрикивает скороговоркой ритмические куплеты, этакий комический речитатив? Разве это не рэп? Кстати говоря, игравший скомороха Ролан Быков рассказывал, что Тарковский попросил его найти для эпизода настоящий раек (говоря по-ученому, раек или раешный стих - это, цитирую "Поэтический словарь" Квятковского, "верлибр со смежными рифмами и паузным членением"). Быков действительно отыскал такое у фольклористов, но текст оказался совершенно неприличным, поэтому в фильме слова неразличимы. Я, конечно, не большой знаток жанра, но, насколько понимаю, сегодняшний рэп, в сущности, сохранил все те же элементы и тогда, когда он перебрался в Америку. О жизни русских рэпперов Нью-Йорка рассказывает специальный корреспондент "Американского часа" Виктория Купчинецкая. Виктория Купчинецкая: Как выглядит домашняя студия звукозаписи молодого русско-американского рэппера? Двухкомнатная квартира в Квинсе, недорогом районе Нью-Йорка. Старые диваны в гостиной, матрас вместо кровати в спальне. На столе пепельница, полная окурков. Одна из стен гостиной отгорожена деревянной ширмой и завешена чем-то похожим на одеяло - для поглощения звука. У противоположной стены - стол со звукозаписывающей аппаратурой. В квартире пахнет сигаретным дымом, царит ощущение богемной неустроенности и молодой, творческой энергии. В пространстве перемещаются трое - Арчи, он же Артур Мензокас, москвич; МСИ, он же Артем Иванов, родился в Ленинграде, и Дятел, отказавшийся назвать свое настоящее имя, иммигрировавший в США из Украины. Возраст каждого - моложе 25-ти. Они собираются здесь часто, чтобы пообщаться, выпить пива, но главное - чтобы записывать новые песни. МСИ, что называется на жаргоне рэперов, "читает текста", то есть декламирует тексты под ритмическое сопровождение. Арчи "крутит ручки", то есть занимается записью и микшированием песен. И иногда тоже "читает текста". Сейчас они работают над проектом под названием "Стороны Ра". А Дятел создал сайт в Интернете, посвященный всем русскоязычным рэперам Америки, поэтому он следит за новинками. Ребята великодушно позволили корреспонденту радио "Свобода" присутствовать при творческом процессе. И даже посвятили "Свободе" экспромт, по-рэперски -- "фри-стайл". МСИ (декламирует): Фри-стайл для радио Виктория Купчинецкая: Русско-американские рэперы, живущие и работающие в Северной Америке, постепенно становятся явлением. За последние два года их стало намного больше Они пишут (чаще по-русски, реже по-английски) выступают на небольших площадках (в основном для русскоязычных слушателей). Они не теряют связи с российским рэпом, но все же, живя на другом континенте, поют на другие темы. Рассказывает Арчи. Арчи: В Америке достаточно много русскоязычных рэперов. Алекс тут живет - сейчас он в Техасе. Потом есть пацан Сид в Хьюстоне - тоже очень талантливый молодой человек. Добро, Бездна в Канаде, у него такое более к року приобщенное движение. Сейчас появились в Калифорнии в Сакраменто рэпера русские. Там Юзер, Кроник, девочка читает данс-холл, в Детройте какие-то движения. Наблюдается не всплеск, а волна плавная. Тут есть в Вашингтон Хайтс пацан Калиф - он альбом выпустил, где-то продавался. С Уай-Джей девушка очень хорошо читает. Она заучилась, но мы ждем возвращения с нетерпением. Достаточно много русских рэперов. Виктория Купчинецкая: В Америке рэп как музыкальный жанр начал набирать силу в начале 90-х годов. Многие исполнители были жителями так называемых "гетто" - "иннер сити", "внутренних городов". У рэперов был имидж социальных изгоев, уличных менестрелей, а герои их песен - гангстеры и уголовники - существовали вне закона. В этом была и блатаная романтика, и мечта о материальном благополучии. Постепенно, однако, рэп стал многомиллионым бизнесом и культурой этаких "новых богатых" - нуворишей, хвастающих друг перед другом дорогими машинами, дорогими "цацками", дорогими полнотелыми женщинами. А вот для русско-американских рэперов, которые предпочитают не подражать американцам, эти культурные реалии являются, по их собственным словам, чужими. Майк Мутантов: Я приехал в 92-м году. Но тогда я еще плохо понимал, что говорят на улицах, особенно черные. Потом я жил в даунтауне Бруклина, и быстро натаскался. И начал слушать рэп. И начал им подражать по стилю - но не в лирике. Виктория Купчинецкая: Рассказывает Майк Мутантов, который тоже является частым гостем домашней студии звукозаписи в Квинсе. Майк живет в Филадельфии. Он выпустил рэп-альбом, который называется "Не для Америки". Майк Мутантов: В Союзе я слушал рок советский, сам в рок группе играл на барабанах. Стихи я еще в России писал, но как рэп - здесь начал. Вообще американский рэп в то время был просто..... все песни "какой я крутой", все об этом. Я просто, ложась спать, как-то придумал фразу: "Мой джип "Чероки", как танк широкий". И с этого понеслось. Это приколы, я начал всякую такую фигню сочинять. Стебня. Я пытаюсь с комической стороны к этому подойти. Естественно, что я не драг дилер и никакой не гангстер. Это ясно всем. Виктория Купчинецкая: Майк Мутантов - настоящее имя, которого, кстати, Михаил Юрченко - несмотря на свои поэтические "приколы", все же относится к рэпу как к серьезному средству поэтического самовыражения. Майк Мутантов: Сейчас я сочиняю вещи, которые волнуют меня - одиночество, ну, вечные вопросы. Идеи не изменились. И в литературе и в фильмах - все одно и то же. Идей может быть всего четыре штуки или пять. Это все, в какие формы ты завуалируешь. Вообще для русского человека музыка вторична. Самое главное - лирика. Что интересное есть в твоих стихах? Я лично слушаю Высоцкого, Янку Дягилеву, это мои эталоны - того, как лирика должна быть написана. Сейчас рэп является альтернативной музыкой - его легко делать, любой тин-эйджер дома на компьютере может сделать биты. И только от лирики все зависит. Поэтому рэп - это поэзия в чистом виде. Виктория Купчинецкая: Известно, что индустрия американского рэпа стала коммерческой фабрикой - музыка должна быть "спродюсирована" так, чтобы конечный продукт привлек внимание массовой аудитории. Для русско-американских рэперов ситуация оказалась иной. Именно потому, что ребята пишут по-русски и не могут надеяться на многомиллионную американскую аудиторию, они оказались освобождены от коммерческих соблазнов. Арчи: Я всегда считал, что должно идти от души. Мне весело - я сделаю веселую музыку, грустно - грустную. И она понравится - послушают люди, которые в таком же состоянии. МСИ: У нас так нет - вот мы в день записали альбом. Мы переписываем, добавляем другую музыку. Творческий процесс идет и идет. Нам никто не говорит, как это делать, мы делаем это сами. Получается или не получается - людям судить. Виктория Купчинецкая: Найти свою нишу в пространстве российского рэпа иммигранты-рэперы тоже не торопятся. Они считают, что слишком часто российские исполнители стараются подражать амерканскими. Арчи: По поводу России хотел сказать - раз уж такая возможность нам представилась. Существует такая тенденция - молодое поколение ни во что не ставит свою культуру. Если совсем уж прямо говорить - повернули рыла на Запад, давайте нам шмотки, этих теток с большими задами, вот дайте нам это все. А то, что Пушкин там какой-то, какой-то Пастернак - да кому это на фиг все надо, надо зарабатывать деньги. Мы наш, мы новый мир построим. То есть мне это очень не нравится. Не может половина населения терять это культурное наследие и становится непонятно чем. Не то, что я националист или что-то там такое. Но это надо хранить и перенести в новое время. Виктория Купчинецкая: Может быть, русско-американские рэперы представляют собой тип, вымирающий в контексте рэпа. А именно - тип уличного поэта, для которого самое важное - петь о движениях собственной души и, конфликтуя с окружающим миром, оставаться самим собой. Из-за культурной и географической раздвоенности ребята не могут рассчитывать на коммерческий успех. Поэтому главное для них - это почаще приходить в домашнюю студию звукозаписи, "читать текста" и "крутить ручки". У них это получается искренне. МСИ читает фри-стайл: Твое усталое тело - отсталое дело. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
