Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
19.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[08-02-05]

"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом

Американский "профиль" Владимира Путина. Книжное обозрение Марины Ефимовой. Музыкальный альманах с Соломоном Волковым. Смена балетных критиков в "Нью-Йорк Таймс"

Ведущий Александр Генис

Александр Генис: "Атлантик монсли" - мой любимый ежемесячный журнал в Америке. Возможно потому, что я вижу в нем прообраз тех перемен, которые, на мой взгляд, должны вернуть отечественным "толстым журналам" утраченную ими аудиторию. Суть в том, что вместо того, чтобы печатать, как это до сих пор делают российские органы, большую прозу, "Атлантик монсли" публикует большие, а иногда и огромные эссе, где с предельной детальностью тот или иной эксперт рассматривает вопрос, который он знает лучше всех.

В мартовском, то есть, еще не вышедшем выпуске журнала таким "гвоздем номера" будет культурно-исторический и социально-психологический портрет, или, как говорят в Америке, "профиль" Путина. Добравшись заранее до этого подробного, составляющего, в сущности, целую брошюру, очерка, я попросил Владимира Гандельсмана приготовить для слушателей "Американского часа" изложение этого материала.

С чего начнем, Владимир?

Владимир Гандельсман:

С названия. "Самодержец поневоле" или - если буквально - "Случайный автократ". Название говорит само за себя. Путин вынужден быть тем, кто он есть.

Автор Пол Старобин, работавший в Москве шефом газеты "Бизнес-уик" с 1999 по 2003 г, утверждает: Путин - не демократ. Ни царь Александр Третий, ни параноидальный Сталин, ни религиозный националист Достоевский. Но - по чуть-чуть от каждого, - и это как раз то, чего вроде бы хотят русские.

Статья поделена на три части, представляя Путина в трех ракурсах: "Боец", "Чекист" и "Верующий человек". А предваряется весь опус кратким вступлением, где сообщается, что он "сова", встает иногда часов в 11, ложится не ранее 2-х, любит работать в своем доме в Ново-Огарево, среди березок и сосен, где принимает и визитеров, живет с женой и двумя дочерьми, на участке есть конюшни, православная церковь, огород, взлетно-посадочная площадка для вертолета. Кругом, - на почтительном расстоянии, конечно, - роскошные и часто безвкусные дачи всяких доброкачественных богачей. В Кремле - строгий кабинет, рядом - православный уголок, где можно замаливать грехи. Предшественник, Борис Ельцин, не жаловал это место, Путин - наоборот. Дело не в количестве грехов, но в атеизме первого и религиозности второго. Соответственно, первый - любитель выпить, второй - трезвенник.

Тут же, во вступлении приводится известное выражение "Тяжела ты, шапка Мономаха" и рассказ о Беслане, о том, что выступая перед нацией, Путин выглядел человеком с содранной кожей. "Мы продемонстрировали слабость, а слабых бьют", - его слова. Но через несколько дней - вновь жесткость и бескомпромиссность. Ряд мер, вроде "назначения губернаторов сверху", призванных установить кремлевский контроль над страной.

Александр Генис:

Все американские "кремленологи" сходятся в том, что Путин - сложный характер. Бывший полковник КГБ, он порой обдуманно скрытен, сор из избы не выносит, многие аналитики считают, что путинский характер определен его советским прошлым, службой в Германии, в Дрездене, его знакомством не понаслышке с немецкой культурой (американский биограф Путина назвал его "немцем в Кремле"). Характер сложный и двойственный. Внешне по своим убеждениям Путин обращен к Западу, внутренне, сердцем - славянофил.

Владимир Гандельсман:

Да, короля играет его окружение, и журналисты в том числе. Может быть, разнообразие мнений и высказываний и делает этот характер сложным? А вовсе не сложность натуры? В сказке про короля мы помним забавный финал: а король-то голый! Ну что такое "немец в Кремле"? Немцем был Гете, Гитлер тоже. Что такой русский? Это - Путин, но это и, скажем, Иван Андреевич Крылов, который в КГБ не служил, писал себе басни и, наверное, знал и воплощал русский характер не хуже. Правда? Тем не менее, автор нашего очерка уверенно утверждает, что Путин - это русский характер, в котором "русскости" больше, чем было, допустим, в Ельцине, и предлагает рассмотреть все слагаемые этого характера: "Боец", "Чекист", "Верующий".

Начнем с "Бойца". Взгляд журналиста обращен к детству нашего "самодержца поневоле". Слабый, побиваемый другими детьми, послевоенное небогатое детство, первые слезы обиды и желание противостоять обидчикам. Как следствие - бокс, самбо, дзюдо. Слова тренера: "Он дрался как снежный барс, добиваясь победы любой ценой". Но наиболее интересным в этой части мне показались наблюдения американского ученого, женщины, специалистки в двух областях - в политике и в физиогномике, - науке, определяющей характер человека по его внешности, движению и пр. Я-то думал, что эта наука забыта. Но вот она смотрит на политического лидера и что-то видит более вооруженным глазом, чем мы с вами.

Она показала журналисту замедленную съемку с Путиным. Тот был поражен. Оказывается левая сторона самодержца функционирует нормально, а правая - нет: скованная рука, подергивание плечом, подволакивающаяся нога, не принимающая на себя целиком вес тела. Все движения начинаются слева. Эксперты в области медицины говорят о возможных болезнях в прошлом: легкий инсульт, родовая травма, полиомиелит в детстве.

Вот ее любопытный вывод в сторону характера: из-за поврежденной стороны у Путина ограниченные возможности движения в сторону, для него предпочтительней двигаться, так сказать, в "головно-хвостовом стиле", как рыба или рептилия. Отсюда же - необыкновенные волевые качества, соответствующие стремлению удержать тело сбалансированным. Когда эта женщина, мисс Коннорс, узнала об успехах Путина в спорте, она была просто ошеломлена: "Это все равно, что фигурист со сломанной ногой стал бы Олимпийским чемпионом".

Александр Генис:

Если хотя бы с оговорками принять эту гипотезу, то не слишком лестное сравнение госпожи Коннорс с рептилиями может напомнить нам, что эти существа реактивно реагируют на чужака мгновенным и прямолинейным выпадом. Действия Путина на Кавказе убедительно иллюстрируют это. А вообще указания на физические недостатки, которые определяют характер вождя, не редкость. Мы вспоминаем немедленно и парализованного Рузвельта, и Сталина с сухой рукой, и малый рост многих диктаторов. Рузвельт, правда, другой, Теодор, кстати, говорил: "Не повышай голоса, но держи наготове большую дубинку и ты далеко пойдешь".

Владимир Гандельсман:

Чеченская война, - продолжает автор очерка в "Атлантик-монсли" Пол Старобин, - характеризует Путина как беспощадного и жестокого политика. И дубинка там не наготове, но вовсю колотит. Вы цитируете Рузвельта "не повышай голоса". Действительно, Путин в основном контролирует эмоции, но может и взорваться, быть грубым и язвительным. Все эти "мочить в сортире" и прочее. Вскоре после Беслана он принимал иностранных журналистов в Ново-Огарево. Его биограф Александр Рар сказал американскому журналисту: "Он выглядел воинственно... Он, как спортсмен. Никаких следов шока. Сила, мускулы, сфокусированность на противнике". Вот так. И здесь уместно перейти к "чекистской составляющей" портрета Путина, или лучше - мифа, в создании которого мы, наряду с другими, неизбежно участвуем. Вот, например, коллеги президента говорят о взгляде Путина, пронизывающем насквозь и не позволяющим собеседнику лгать. "Эти глаза напротив!" - как пелось в песенке.

Александр Генис:

О Сталине тоже ходили подобные легенды. И именно американский фотограф, Джеймс Эбб, фотографировавший Сталина, говорил в 1932 году, что глаза - это 75% портрета. Что по мере того, как он всматривался в товарища Сталина, фотограф все больше впечатлялся своей моделью. Способность взглядом хирургически проникать в вашу голову, извлекать оттуда ваши мысли и выкладывать их перед вами же. Пугающая способность.

Владимир Гандельсман:

Но ценная для чекиста. Меня заинтересовало в очерке вот что: ранняя зрелость Путина-чекиста. Зрелость особого толка. Учась всего лишь в 9-м классе школы, он пришел проситься на работу в ГБ. По его же утверждению, сказались увлечение шпионскими романами и соображение, что один шпион может решить судьбу тысячи человек. Это ли не более верный, чем дзюдо, способ дать сдачи всем своим обидчикам?

Все сбылось, но позже, после окончания юридического факультета Ленинградского университета. Каковы качества Путина как чекиста? Холодный расчет, неприметность, выверенная тактика. Журналист полагает, что его действия по установлению контроля над средствами массовой информации или по назначению губернаторов связано с его чекистской ментальностью, которая не столько против идеи демократии, сколько против присущего далее хаоса.

Далее. Подозрительность и скрытность. Близкое окружение - человек 5-6. Два ближайших помощника: Игорь Сечин и Виктор Иванов, оба в прошлом гэбисты. Из тех, кого Путин не знал до своего президенства, - Сурков.

Расправа с олигархами, арест Ходорковского, развал ЮКОСА - опять же отлично иллюстрирует чекистские способности президента. Здесь, пишет Пол Старобин, важно, что меры Путина находят одобрение, причем не только в простом народе, недолюбливающем богатых, но и среди деловых иностранцев. "Выбор таков, - говорит один из них, уолл-стритовский делец, - или власть мафии или авторитарный президент".

Александр Генис:

Да, не зря вы Крылова вспоминали: "У сильного всегда бессильный виноват".

Владимир Гандельсман:

А вот анекдот на тему Крылова и одновременно на тему "сильный отбирает у слабого".

Вороне где-то бог послал... Тут подбегает лисица, дает вороне по шее, забирает сыр и скрывается. Ворона: "Однако! Как басню-то сократили!"

Удастся ли - спрашивает автор очерка, - Путину избежать соблазна "грабить награбленное"?, И отвечает: "Нужны геркулесовы усилия, чтобы не урвать".

Внешне все пристойно - его зарплата 5000 долларов в месяц. Средний американский программист, да и только.

Будем надеяться на религиозный пыл президента. Об этом - последняя часть статьи господина Старобина, который навестил в Сретенском монастыре отца Тихона, личного исповедника Путина.

Репутация отца Тихона как политика от церкви и националиста внушала журналисту опасения. Ряса, борода, все как положено. В общении прост и легок.

- Не является ли Путин духовным наставником нации, верховным представителем национальной идеи?

- О, да, - отвечает отец Тихон. - Роль первого лица в России огромна, гораздо больше, чем в Америке. Это может быть как положительным явлением, так и отрицательным. При Александре Третьем, сильном царе, который говорил, что у России нет союзников, за исключением ее армии и флота, страна выглядела грозно, наравне с Европой. При Ленине Россия превратилась в монстра.

- Какой урок преподает России Путин?

- Работа. Умение работать. Первый истинно христианский лидер со времен Николая Второго. Идея сильной нации. Как Александр Третий, он знает, что России может рассчитывать только на себя. И с болезненной улыбкой Тихон добавляет: "У нас нет союзников, кроме слабой армии и слабого флота".

Старобин пишет, что он слышал из некоторых источников о том, что православие является очень желательным для тех, кто идет сегодня во власть. Якобы при рассмотрении кандидатов на пост федеральных министров Сергей Иванов спрашивает об их отношении к православию. Не хочет ли он покреститься, если его отношение благосклонно? Да, и немедленно. Иванов звонит отцу Тихону, они с кандидатом в православные садятся в машину и едут в церковь.

Когда американский журналист спросил об этом отца Тихона - правда ли? - тот загадочно улыбнулся и ответил, что не только государственные люди, но и совсем простые приходят за тем же.

Мистер Старобин уверен, что вера господина Путина истинная. Он опять же ссылается на экспертов, наблюдавших поведение президента в церкви. Типично американская страсть к тестированию.

Александр Генис:

Возможно, еще и потому, что образ Путина, нарисованный Старобиным, идеально вписывается в самую знаменитую американскую монографию о России. Это классический труд Джеймса Биллингтона "Икона и топор":

Владимир Гандельсман:

Похоже. Но Старобин перечисляет и соответствующие факты. Патриотическое православие, в направлении которого движется Путин, его деятельность по объединению православных церквей за границей, установление Дня национального единства вместо годовщины Великой Октябрьской революции - все это пылко одобряется отцом Тихоном.

Мы не готовы к демократии, нам нужен царь, сильный президент, национальная объединяющая идея - все эти расхожести, - замечает журналист, - то и дело слышны из уст людей, находящихся у власти. Но и не только. Ирина Хакамада говорит, что либеральные идеи западного толка поддерживает не более 15 процентов населения.

Едва ли Запад, - резюмирует Пол Старобин, - способен переубедить Путина. На Запад в России смотрят с завистью - высокий уровень жизни. Но зависть означает и ненависть, и подъем националистических и горделивых чувств - вспомним еще одного великого русского: Достоевского и его "Униженных и оскорбленных".

"Мы, - говорят русские, - победили Наполеона и Гитлера, нечего нам указывать, мы спасли мир, мы боремся против исламского экстремизма, мы, мы, мы". И мы - говорят бюрократы и прохиндеи, ссылаясь на возможный хаос, - и мы к демократии не готовы.

Так или иначе, в очерке, который мы сегодня обсуждали, портрет Путина получился противоречивым, но далеко не безнадежным.

Вот только я сомневаюсь, что существуют усредненные черты русского человека, что ими наделен господин Путин и что в этом залог его популярности. Мне всегда казалось, что для понимания русского человека, его черт и его характера, не лучше ли обратить свой взор на русскую классическую литературу? Например, на басни Крылова, чтобы извлечь из них соответствующий урок. Главное, в нашем конкретном случае, - помнить, что срок правления, сколь бы долго не продлевался, кончится, а басню сократили.

Александр Генис:

К уже немалой американской библиотеке "бродскологии" недавно прибавилась важная книга - английская версия воспоминаний Людмилы Штерн. Готовя свою книгу к встрече с американскими читателями, автор так расширила ее, что мемуары о Бродском стали еще и своеобразной энциклопедией, рассказывающей о жизни ленинградской богемы 60-х, о ее ценностях, ее идеалах, ее достижениях и странностях.

Книгу Людмилы Штерн представляет слушателям "Американского часа" наш книжный обозреватель Марина Ефимова.

(BRODSKY. A Personal Memoir by Ludmila Shtern, Baskerville Publishers, 2004)

Марина Ефимова: Русский вариант воспоминаний Людмилы Штерн об Иосифе Бродском вышел в России в 2001-м году. Но обращаясь к американскому читателю, мемуаристка должна была значительно переработать текст, разъясняя детали и особенности российской действительности 1960-х годов. Людмила Штерн пишет в предисловии:

Диктор: "Эта книжка ни в коем случае не является документальной биографией Бродского. Она не претендует ни на хронологическую точность, ни на полноту материала. В ней есть правдивые, мозаично разбросанные, серьёзные и не очень рассказы, истории, байки, виньетки и миниатюры, связанные друг с другом именем Иосифа Бродского и окружавшими его людьми".

Марина Ефимова: Множество опасностей подстерегает мемуариста, пишущего о знаменитом человеке. Станешь отбирать только те эпизоды, свидетелем которых был сам, - на тебя посыпятся упрёки в самовыпячивании. Будешь включать рассказы других людей - объявят сплетником. Попробуешь ограничить себя только бытовыми историями - скажут, что принижаешь гения. Захочешь поделиться волнением, вызванным в тебе его стихами, - услышишь насмешки профессиональных критиков и литературоведов.

С большим искусством и тактом Людмила Штерн ведёт кораблик своего рассказа среди этих Сцилл и Харибд. Три периода жизни Бродского, три его ипостаси, разворачиваются перед читателем чередой ярких эпизодов, драматичных сцен, точных деталей, ироничных реплик. В первых главах перед нами Ося, Осенька, Оська - недоучившийся шалопай, рабочий на заводе, участник геологических экспедиций, что-то там уже рифмующий и пописывающий в свободное время; затем появляется Иосиф Бродский - стремительно вырастающий поэт, чьи стихи разлетаются по стране в тысячах машинописных экземпляров, объект официальной травли, "окололитературный трутень", осуждённый и сосланный в северную деревню; и наконец, это Joseph Brodsky - профессор американских университетов, крупная фигура в литературном мире Нью-Йорка, лауреат Нобелевской премии, мировая знаменитость.

Во многих зарисовках блестит талант юмориста, отмеченный в Людмиле Штерн и самим Бродским. Вспомнить хотя бы историю о том, как она пыталась помочь вернувшемуся из ссылки поэту устроиться в геологическую экспедицию.

Диктор: "Вопреки моим наставлениям, он явился на разговор с начальником обросшим трёхдневной щетиной, в неведомых утюгу парусиновых брюках. На вопрос "Какая область геологической деятельности вас больше всего интересует?" честно сознался, что в данный момент его больше всего интересует "метафизическая сущность поэзии", её связь с "начальным Словом" и прочие материи, далёкие от геологии. Ошеломлённый начальник попросил меня проводить моего товарища до лифта". (Глава "Первое появление героя").

Марина Ефимова: Часто Бродский показан таким, каким он представал в глазах других людей, и это помогает нам увидеть поэта в новом ракурсе. Например, однажды Бродский читал стихи в квартире Штернов, когда там гостил приехавший из деревни родственник домработницы, дядя Гриша.

Диктор: Распевное чтение Бродского, в котором как-то отразились традиции церковных песнопений, произвело на дядю Гришу такое впечатление, что он начал креститься. А потом вынес такое суждение: "Нет, не простой он человек... Бог Иосифа вашего отметил и мыслями одарил".

Марина Ефимова: История мировой литературы честно предупреждает нас о том, как часто великие поэты бывают порывисты, импульсивны, безжалостно остроязычны, убийственно несправедливы. Вспомнить только эпиграммы Лермонтова, грубости Маяковского, скандалы Есенина, резкости Цветаевой. Бродский - не исключение. И Людмила Штерн не боится рассказать об обидах, которые он наносил ей и многим другим. Но из её книги мы узнаём и о том, как часто он сожалел о вылетевших словах, раскаивался, пытался загладить. А уж если человек оказывался в беде, отзывчивость Бродского, его готовность помочь стремительно превращались в поступок. Его строчка "Только с горем я чувствую солидарность..." не оставалась просто красивыми словами.

Книгу украшает множество фотографий из семейного архива Людмилы Штерн (вдвое больше, чем в русском издании), включая самые ранние, конца 1950-х - начала 1960-х. Важное добавление в английском издании: имеется указатель имён. В книгах мемуарного характера указатель просто необходим. Он нужен не только историку литературы, но и простому читателю, который любит возвращаться к заинтересовавшим его персонажам, уточнять, сравнивать.

Возможно, кто-то из строгих критиков заявит, что в книге нет Бродского - великого поэта. Действительно, Людмила Штерн описывает Бродского только "в заботах суетного света" ("пока не требует поэта к священной жертве Аполлон..."). И, тем не менее, великий поэт присутствует в книге самым простым и естественным образом - своими стихами. Они рассыпаны в тексте густо, большими отрывками, а порой - и целиком. И видно, что автору не было нужды рыться в собрании сочинений Бродского в поисках подходящих цитат. Ибо она была одним из тех, кто первым расслышал в строчках начинающего стихотворца "гул сфер" (выражение друга Бродского, американского поэта Дерека Уолкотта). И десятки и сотни его стихов живут в её памяти с юности.

Диктор:

Страницу и огонь, зерно и жернова,
Секиры острие и усеченный волос -
Бог сохраняет всё; особенно - слова
Прощенья и любви, как собственный свой голос.

Марина Ефимова: Подчиняясь безжалостным статьям кодекса скромности, Людмила Штерн не рассказывает о своём участии в кропотливом и небезопасном деле сбережения неподцензурных стихов в советское время. На самом же деле угроза обыска, ареста, увольнения висела над каждым, кто по ночам перепечатывал, перефотографировал, сохранял и рассылал любые тексты, не получившие официального одобрения. А Людмила Штерн продолжала участвовать в подготовке самиздатского собрания сочинений Бродского даже в 1974 году, когда двое участников этого начинания - Владимир Марамзин и Михаил Хейфец - уже сидели за это в тюрьме. Бродский-поэт был частью её жизни и души в течение многих, многих лет. И это придаёт её воспоминаниям о Бродском-человеке особую ценность.

Александр Генис: Наша следующая рубрика - "Музыкальный альманах", в котором мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки.

Февральский выпуск нашего альманаха мы откроем разговором о балете, вернее - о балетной критике. В центральном для культурной жизни Америки печатном органе, газете "Нью-Йорк Таймс", произошла смена караула. После 27 лет работы ушла со своего поста Анна Киссельгоф, критик, которая сделала необычайно много для русского балета. Благодаря своей высокой репутации, именно она чаще всего определяла рецепцию сперва советского, а потом российского балета на американской сцене. Ну а поскольку балет был и во многом остается самым, пожалуй, успешным русским экспортом в США, критика Киссельгоф, ее вкусы и пристрастия, играла важную роль по обе стороны океана.

Соломон, с этого я предлагаю и начать беседу. Какова роль Анны Киссельгоф в формировании вкусов американских балетоманов?

Соломон Волков: Роль Анны Киссельгоф, в первую очередь, определяется тем, как любил говорить мой шеф по журналу "Советская музыка", у какого печатного станка ты стоишь. А поскольку она стоит у самого важного в стране печатного станка, то и роль эта чрезвычайно велика. Вы спросили насчет балетоманов. Как раз американские балетоманы, по крайней мере, те, которых я знаю, может быть и скептически иногда относятся к писаниям Киссельгоф и предпочитают каких-то других специалистов, но менеджеры, те люди, от которых будет зависеть приедет или не приедет в следующий раз та или иная балетная труппа в Нью-Йорк, они-то как раз выше всего ценят оценку "Нью-Йорк Таймс". И, в этом плане, мнение Киссельгоф всегда было решающим.

Александр Генис: Анна Киссельгоф ведь русская по происхождению?

Соломон Волков: Да, она русская по происхождению, знает хорошо русский язык, очень интересуется русским балетом, глубоко его изучила, лучше многих отечественных критиков. И если мне нужно знать, какова та или иная постановка, я, пожалуй, больше поверю Анне Киссельгоф, чем любому известному мне российскому балетному критику.

Александр Генис: В последние годы особенно интересны были ее отзывы о балете Эйфмана, не так ли?

Соломон Волков: Именно из-за ее оценок Эйфмана разыгрался такой сыр бор вокруг нее в России. В России на сегодня любой балетоман знает про Анну Киссельгоф и, прежде всего, он знает про нее то, что она, как любят говорить американцы, единоручно сделала из Эйфмана сенсацию и обеспечила Эйфману, эстетика которого противоречит вкусам подавляющего большинства других американских балетных критиков, то, что с 1998 года каждый год он со своей труппой возвращается в Нью-Йорк.

Александр Генис: Анна Киссельгоф сказала, что с Эйфмана возвращается сюжетный балет на американскую сцену.

Соломон Волков: Да. И она добилась того, что этот сюжетный балет был принят публикой американской.

Александр Генис: Что Вы можете сказать о критике, пришедшем ей на смену?

Соломон Волков: Я Киссельгоф знаю 27 лет. Я с ней познакомился в тот момент, когда ее назначили главным балетным критиком. У нас с ней очень хорошие отношения. Но критика, который пришел ей на смену я тоже знаю уже двадцать с лишним лет, потому что он все это время работал в газете "Нью-Йорк Таймс". Его имя Джон Рокуэлл, и он был музыкальным критиком все эти годы. Поэтому его назначение - это сюрприз и для меня, и для моих нью-йоркских друзей. Никто не понимает, почему человек, проработавший столько лет в качестве музыкального критика, вдруг так резко меняет свою профессию и становится балетным критиком, в то время как вокруг довольно большое количество безработных критиков, которые с удовольствием бы приземлились в "Нью-Йорк Таймс".

Александр Генис: Чем отличаются его вкусы, его пристрастия?

Соломон Волков: Вот теперь в балетной области мы об этом узнаем. И, конечно же, все любители русского балета и профессионалы немножко дрожат и хотят узнать, какова будет позиция Джона Рокуэлла. Одной из первых его рецензий, в качестве балетного критика, была статья о вашингтонской премьере "Золушки", которая шла уже несколько лет на сцене Мариинского театра в постановке Алексея Ротманского, ныне художественного руководителя балета Большого театра. Так вот, эта рецензия показала, что у Рокуэлла есть зубки, что он может укусить. Рецензия довольно-таки строгая. Он говорит о том, что постановка Ротманского дико неровная и чересчур для него эксцентричная. Но, конечно, в качестве бывшего музыкального критика, восторженно отзывается о музыке Прокофьева. Это ведь классическая партитура. Отрывок из музыки Прокофьева к "Золушке" прозвучит в исполнении фортепьянного дуэта - Марта Аргерих и Михаил Плетнев.

Александр Генис: Следующую тему нашего Альманаха нам подсказал слушатель из России Александр Шуляковский. Обычно я отвечаю нашим корреспондентам в частном порядке, но вопрос, поднятый в этом письме, показался мне настолько интересным, что его есть смысл обсудить в эфире. Вот цитата из письма:

"Соломон Волков назвал Марту Аргерих "одной из двух-трех, ну, максимум, четырех самых интересных фигур современного пианизма", что не противоречит моим представлениям. Но интересно, кто же эти ещё 2-3 пианиста? Ну, один - явно Плетнёв. Если понимать фразу так, что эти фигуры должны и сегодня играть "интереснее" других, то, скорее всего сюда не попадут Брендель, Клиберн, Угорский, Поллини. Думаю, "молодёжь" (Володос, Ланг-Ланг и даже Кисин) Соломон тоже не имел в виду. Так кто же эти ещё один или двое? Соколов? Погорелич? Пирес? Афанасьев? Луганский? Вирсаладзе? Лупу?"

Итак, Соломон, что же вы ответите нашему слушателю-меломану?

Соломон Волков: Я скажу, что он весьма проницательный человек, мне его музыкальные вкусы очень нравятся. И отвечу ему так: действительно, вы угадали, я не хочу расставлять моих любимцев в определенном порядке, но, если называть фамилии то это будет Аргерих, Плетнев, Ашкенази, пианист, который сейчас редко появляется в качестве пианиста, он гораздо чаще выступает как дирижер, и Андра Шиф - венгерский очень тонкий и интересный музыкант. Кроме того, я бы посоветовал нашему слушателю, коли уж он углубляется в такие тонкости, найти диски таких чрезвычайно интересных пианистов, как Александр Рабинович, Олег Башнекович, Ричард Гут, Валерий Вишневский и Нодар Габуния. Каждый из них в своем репертуаре по-своему очень тонкий и интересный музыкант. Я хочу еще раз подчеркнуть, что мой список не претендует ни на какую объективность, это лично мой выбор. И я хотел бы заострить внимание на одной из недавних и очень редких записей Владимира Ашкенази. Он замечательно, очень тонко, интересно и глубоко интерпретирует последнее время фортепьянную музыку Шостаковича, и вот как он играет одну из прелюдий Шостаковича из цикла "24 прелюдии и фуги".

Александр Генис: Традиционные блиц-концерты, завершающие все выпуски нашего альманаха в этом году входят в цикл "Путеводитель по оркестру". Какой инструмент, Соломон, Вы нам представите сегодня?

Соломон Волков: Сегодня мы будем говорить о флейте. Очень интересном и странном инструменте. О рождении флейты рассказал, в свое время, Овидий. Афина сделала флейту себе из ветки самшита, начала на ней играть, но когда увидела свое отражение в ручье, то оно ей не понравилось - щеки у нее раздувались. Они бросила эту флейту и подобрал ее Сатир Марсий, начал на ней играть. Ему очень понравилось, как он играет, он стал хвастаться и вызвал на соревнования бога Аполлона, который такой дерзости не потерпел, с Марсия содрал кожу, повесил эту кожу на дерево. И с тех пор, - говорит Овидий, - когда кто-нибудь где-нибудь играет на флейте, то кожа на дереве начинает дрожать.

Действительно, во флейте есть что-то очень загадочное. У нее такой специфический, холодный тембр, о котором Римский-Корсаков в своем классическом учебнике по оркестровке сказал, что этот тембр может быть легкомысленным в веселые моменты, а в моменты печальные он звучит с оттенком "поверхностной грусти". Это замечательно найденные слова. Обобщая, я бы сказал, что голос флейты это, пожалуй, голос ветреной женщины. Требует этот инструмент большой виртуозности, и в наше время есть несколько знаменитых исполнителей на флейте. Один из них француз Жан Пьер Ампаль, в исполнении которого с его наперником Вольфангом Шульцем я хочу показать пьесу Гайдна "Эхо" для двух флейт.

Александр Генис: Мне никогда не надоедает следить за тем загадочным процессом, который каждый год выжимает необъятную американскую кинопродукцию, чтобы, процедив несколько сотен фильмов, оставить тот десяток картин, что вступают в борьбе за "Оскара". Азарт, конечно, связан с тем, что этой процедуре свойствен спортивный, состязательный характер. Именно он привносит в эстетическую игру элемент случайности. Непредсказуемость, этот вечный агент хаоса в расчисленном коммерцией голливудском мире, оставляет тот зазор свободы, в котором и происходит самое интересное в искусстве.

В этом году таким неожиданным возмутителем покоя обещает стать незаметно выбившийся в пятерку лидеров фильм Клинта Иствуда "Девушка на миллион долларов". Картина вышла в ограниченный прокат в Америке в самом конце декабря - и сразу же был номинирована на несколько Оскаров, а именно: лучший фильм, лучшая режиссура, лучшая мужская роль (конечно же, сам Клинт Иствуд), лучшая женская роль - Хилари Суонг и лучшая мужская роль второго плана - Морган Фриман.

Подробно об этой картине рассказывает кино-обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский.

(Million Dollar Baby by Clint Eastwood)

Андрей Загданский: Теперь, когда фильм вышел в большой прокат, я думаю и широкому зрителю легко убедиться в том, что для меня бесспорно: это - лучшая американская картина года.

Клинт Иствуд уже получил премию за лучшую режиссуру Американской Гильдии режиссеров, и это точный индикатор того, что и Оскар за лучшую режиссуру скорее всего достанется ему же.

Иствуд как режиссер хорош именно в самых традиционных американских жанрах. Вестерн. Гангстерский фильм. И вот еще один традиционный американский жанр - фильм о боксе.

Александр Генис: Да, боксерские фильмы - специфически голливудский жанр. Любопытно, что в довоенном немецком кинематографе самым популярным спортом в кино был альпинизм. Этим, кстати, прославилась Лени Рифеншталь. Но в Америке король спортивных фильмов - бокс. Вспомнить хотя бы "Рокки" или соперника Иствуда в нынешнем Оскаре - Скорсезе с его знаменитым "Бешенным быком". Как Вы думаете, откуда такая любовь к боксерскому кино?

Андрей Загданский: Бокс ведь не только исключительно популярный вид спорта в Америке, да и во всем придумавшим бокс англо-саксонском мире. Бокс - это еще точная и жестокая метафора жизни. Физическое единоборство двух спортсменов, которое хотя и облачено в формальные рамки и нормы цивилизованного общества, больше всего напоминает схватки двух противников, - еще до того как человек изобрел какое-либо оружие. Мы привлечены к боксу своим инстинктом, и те, кто столь же горячо не любят этот вид спорта, не любят его, вероятно, тоже на уровне инстинкта, инстинкта самосохранения.

Клинт Иствуд играет Френки - состарившегося боксера, а теперь тренера и владельца спортивного зала. Каждый день Френки приходит в свой зал и каждый день ходит на службу в католический храм. Более того, он задает странные для столь казалось бы религиозного человека вопросы священнику. Например, ему никак не удается постичь концепцию непорочного зачатия. Однажды возмущенный священник говорит ему:

- Френки, ты ходишь в церковь каждый день вот уже двадцать лет. Обычно так часто ходят в церковь те, кто не может себе что-то простить.

Однако нам не дано узнать, чего не может простить себе в прошлом Френки, (хотя у зрителя и появляются определенные догадки), но нам предстоит узнать, что не сможет простить себе герой Иствуда.

В спортивном зале Френки живет его старый приятель - ослепший на один глаз боксер Эдди Скрап Айрон (его играет Морган Фриман). Он убирает в зале и заодно дает советы молодым боксером. У Эдди, как мы быстро понимаем, совершенно особые - старые - отношения с Франки.

Однажды в зал приходит девушка - Мэгги Фитцджеральд. Она хочет стать боксером. Она хочет стать чемпионом. И она знает, что Френки - тот самый единственный тренер, который может сделать ее чемпионом.

Френки отказывает Мэгги: я не тренирую девушек.

Но Мэгги приходит опять и опять.

Поздно вечером.

Ночью.

Даже в свой день рождения.

И Фрэнк - не без участи Эдди - сдается.

История, которая произойдет в фильме - имеет рассказчика. Это Эдди Скрап Айрон хриплым шепчущим голосом Моргана Фримена рассказывает нам фильм, а заодно и то, чего мы не знаем или не понимаем в боксе, словно это большое и подробное письмо кому-то. Собственно, это и есть письмо, и кому оно адресовано, мы узнаем только в конце картины.

"В боксе нет ничего естественного", - так начинается одно из этих писем. "В боксе ты делаешь противоестественные вещи". И затем следует насыщенное техническими деталями описание - почему. Как должна двигаться левая нога, если ты собираешься ударить правой. Как должна двигаться правая нога, если ты собираешься нанести удар левой.

Я люблю профессиональные подробности в кино, люблю это - КАК? неведомого мне мира, неизвестных мне профессий. Как ни странно мы редко видим это в кино. Картина Иствуда полна предельно точных подробностей. Вы выйдите из зала, зная о боксе несравненно больше, чем раньше.

Не гарантирую, впрочем, что вы полюбите бокс, если он вам и прежде не нравился.

Александр Генис: Да, Андрей, я разделяю Вашу любовь к техническим деталям. Думаю, этот прием ввел в искусство Хемингуэй. Помните его описание корриды. Кстати, у большого поклонника Хемингуэя и боксера-любителя Сергея Довалтова есть ненапечатанный текст "Один на ринге". Довольно смутная вещь, но одну деталь я запомнил: в морге выясняется, что у боксеров мозг розового цвета.

Андрей Загданский: Иствуд еще замечательно создает атмосферу. Улица на окраине города, где в неприглядном, похожем на склад здании находится боксерский зал. Сам этот зал с изношенными снарядами, кирпичными белыми стенами. Кажется, даже ощущаешь вечный запах пота. Это - сцена для театра мужской игры, мужской бравады. И в этом мужском мире - абсолютно одинокая девушка, которая хочет стать бойцом-призером, prizefighter.

Иствуд рассказывает историю своих персонажей, создавая высокое драматическое напряжение. Мы сопереживаем и Мэгги Фитцджеральд, готовой, как велит Фрэнки, беспрекословно выполнять каждое его требование, и Фрэнки, который безуспешно пытается эмоционально дистанцировать себя от своего боксера.

Александр Генис: Андрей, по-моему, тут возникает естественный вопрос: как Клинт Иствуд справляется с двойным набором обязанностей? В каких отношениях тут находятся актер Иствуд с Иствудом-режиссером?

Андрей Загданский: Вот один пример. В одном из боев у Мэгги сломан нос. Фрэнки, как менеджер, хочет сдать бой - Мегги нужен немедленный медицинский уход.

Но Мегги умоляет Фрэнки остановить кровь и продолжить бой.

- Если ты остановишь кровь, я ее нокаутирую, - умоляет Мэгги.

И нехотя Фрэнки соглашается. Сцена, когда Фрэнки прямо на ринге, в углу вправляет сломанный хрящ и останавливает кровотечение, запомнится каждому. Это - точка равновесия, переступив которую Фрэнки меняет баланс всей истории. Он переступает грань, которая знакома каждому: где и когда остановиться, где и когда подчиниться инстинкту самосохранения, уйти побежденным или же повысить ставку и опять рискнуть?

Мэгги рискует всем, когда со сломанным носом опять выходит на ринг. Она заканчивает ту схватку почти мгновенным нокаутом.

Задействованы, как мы говорим по-английски, все эмоциональные кнопки, - перипетии боев и напряженное ожидание неминуемого главного кризиса поглощают наши внимание. И когда приходит кульминация, все драматургически подготовленные обстоятельства становятся на свои места. Иствуд заканчивает свой чисто американский, жесткий и глубокий фильм шоком, о котором, уверен, будет еще долго говорить вся страна.

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Состоявшийся в воскресенье во Флориде Супербол, финальный матч американского футбола, - самый большой (после Рождества) зимний праздник Америки. В Филадельфии, родном городе одной из команд, люди закладывали свои дома, чтобы оплатить поездку на Супербол, и при этом банки не смогли справиться с количеством запросов.

За почти 40-летнюю историю у этого мега-события установились свои традиции: непременные выступления знаменитых спортсменов, комментаторов, актёров и политиков, демонстрация самой дорогой телерекаламы, но изюминка программы - мини-концерт знаменитого музыканта в середине игры.

В этом году "квакеры" проиграли "пуританам": кубок достался бостонской команде "Патриоты". Но всех примирил концерт самого Пола Макартни. Тысячи болельщиков всех возрастов заполнили поле огромного стадиона, где только что сражались их команды, и под морем рук и зажигалок, пели вместе с любимым "битлом" с детства знакомые песни.

Как, например, вот эту, уже бессмертную, классику: супербал 39-го супербола - Пол Макартни, "Хей, Джуд".


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены