Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
19.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[14-12-04]

"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом

Искусство "бархатных революций". На экране - сексолог Альфред Кинзи. Книжное обозрение: "Еще одна правда о Шекспире". "Поколение "РУ": русская молодежь Америки

Ведущий Александр Генис

Александр Генис: "Несмотря на всю тревожную неопределенность украинского кризиса, - пишет в "Нью-Йорк Таймс" Майкл Кауфман, - картина киевских демонстраций живо напоминает нам те многочисленные мирные революции двух последних десятилетий, что разительно не похожи на обычные вооруженные восстания - со стрельбой и баррикадами". Так называемые "бархатные революции", - продолжает американский журналист, - оказались на удивление эффективным средством, позволившим радикально изменить политический пейзаж планеты. Конечно, для этого потребовались важные перемены с обеих сторон. Как пишет Арье Нейер, директор Института "Открытого общества", "вряд ли мирный антиколониальный бунт индийцев, знаменитая ненасильственная революция Ганди увенчалась бы успехом, если бы она была направлена, скажем, против нацистской Германии, а не либеральной Британской империи".

Так или иначе, в нынешнем мире тактика именно мирной борьбы за демократию приводит к наиболее успешным в долгосрочной перспективе результатам. К этому выводу пришел профессор политических наук Стивен Зюнес, который изучил все ненасильственные восстания последней четверти века. Стремясь построить универсальную модель "бархатной революции", исследователь проанализировал и обобщил опыт более 20 мирных переворотов в самых разных странах Азии, Латинской Америки, Африки и Европы.

С профессором университета Сан-Франциско Стивеном Зюнесом беседует корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова.

Ирина Савинова: Что, собственно, такое "бархатная революция"?

Стивен Зюнес: Впервые термин "бархатная революция" был использован применительно к мирному восстанию против коммунистического режима в Чехословакии, которое закончилось его падением в ноябре 1989 года. Однако теперь его применяют более широко, для определения феномена мирного восстания масс против любых диктаторских режимов - от правых до левых, от Восточной Европы до Юго-Восточной Азии, Африки, Латинской Америки.

Исторический смысл бархатных революций в том, что сила вышедших на улицы невооруженных масс, отказывающихся признать нелегитимные режимы, гораздо более эффективна, чем вооруженное восстание или иностранная военная интервенция.

С точки зрения нравственности, мирное выступление привлекает тем, что его участникам не нужно убивать: они готовы умереть за свое дело, но не готовы убивать. Участники военизированного переворота готовы убивать, но часто убивают не тех, кто их угнетает, а тех, кто не имеет другого выхода, как защищать правительство, поскольку призван на службу. Мирная революция имеет большую нравственную привлекательность, но кроме этого, исторический опыт показывает, что такой путь свержения режима - наиболее успешный.

Ирина Савинова: Какие необходимы условия для успеха "бархатной революции" и что может стать препятствием на ее пути?

Стивен Зюнес: Успех зависит от уровня мобилизации населения, чего сегодня гораздо легче добиться, благодаря развитию коммуникационных средств, вроде Интернета. Авторитарному режиму становится все труднее контролировать их.

История говорит нам, что вооруженное восстание, которое иногда приводит к свержению диктатуры, часто создает больше проблем, чем решает, - начиная от страданий мирного населения и кончая ущербом экономике и гражданскому обществу. К этому нужно добавить склонность захватывающего власть создавать новый диктаторский государственный строй на месте свергнутого. Зато бархатные революции из-за огромного числа участников, как правило, выбирают демократические формы управления, когда приходят к власти.

Поразительно, что эти две модели прослеживаются во всех государственных переворотах: при левых или правых режимах, в европейских странах или в державах Третьего мира. Похоже, что эти основные принципы приложимы ко всем политическим системам и культурам.

Ирина Савинова: Можно ли сказать, что феномен "бархатной революция" обязан своему возникновению глобализации?

Стивен Зюнес: И да, и нет. С одной стороны, бархатным революциям помогает международная солидарность, опирающаяся на негосударственные организации, Несомненно, помогают системы распространения информации: компьютеры, факсы, иногда - обучение тактике мирного сопротивления. С другой стороны, - некоторые аспекты глобализации, в особенности, окрепшая власть наднациональных корпораций капитала, являются препятствием на пути демократического процесса. В целом, однако, очевидно, что главным проявлением глобализации является тот факт, что всякое мирное движение не остается изолированным. За ним следит весь мир. И если власть применят насилие, то ее легитимность будет поставлена под вопрос не только собственным народом, но и всем мировым сообществом.

Ирина Савинова: Стивен, а как обстоят дела с мирными революциями в исламском мире?

Стивен Зюнес: Мы видели много таких случаев. К сожалению, режимы, победившие в мусульманских странах в результате мирных революций, остаются у власти недолго. Возьмите Судан, успешную поначалу мирную и прогрессивную революцию в Иране, в Бангладеш, в Индонезии. Интересно, что Сухарто был более жестоким диктатором, чем Саддам Хуссейн, но его свергли в процессе более или менее мирной революции. Почти полностью мусульманские страны Африки - Мали и Нигер - пережили мирные перевороты.

Ирина Савинова: Стивен, что говорит "бархатная революция" о сегодняшнем состоянии демократии?

Стивен Зюнес: О многом. Она показывает, что форма и структура демократического правительства могут разниться от страны к стране, в зависимости от ее истории и культуры, но ответственность правительства перед его народом стала считаться универсальным требованием - так же, как и соблюдение гражданских прав.

Александр Генис: Сейчас у нас речь пойдет о другой революции - сексуальной, и ее предтече Альфреде Кинзи. Одни считают его основателем сексологии, новатором, раскрепостившим целое поколение американцев, классиком новой науки, вошедшим, по опросам журналистов, в первую сотню наиболее выдающихся американцев ХХ века. Другие, например, социолог Юдит Рейзман, возглавившая борьбу с наследством Кинзи, сравнивают выход его главной книги с событиями 11 сентября и называет всю полувековую деятельность сексологов-кинзианцев "культурным терроризмом". Дело в том, что противоречивая фигура Кинзи оказалась в фокусе той "культурной войны", которая раздирает Америку как до, так и после президентских выборов. В эпоху ожесточенных споров о моральных ценностях Кинзи стал всем нужен - и как символ, и как жертва, и как бо-ольшая мишень.

Совсем недавно вышел обстоятельный роман о Кинзи (об этой книге нашим слушателям уже рассказывала Марина Ефимова). Скоро сразу два телефильма о Кинзи будут показаны на малом экране. А на большом сейчас - под аккомпанемент еще только разгорающихся скандалов - идет большая биографическая лента "Кинзи", которую нашим слушателям представит кино-обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский.

Андрей Загданский: Задолго до журналов "Плейбой" и "Хастлер", задолго до обнаженной Бриджитт Бардо в фильме Роже Вадима "И Бог создал женщину", задолго до всего того, что получило в шестидесятые название сексуальная революция, в Америке был профессор Альфред Кинзи, который написал книгу Sexual Behavior in Human Male - Сексуальное Поведение Самца Человеческого Рода. Книга вышла в свет в 1948 году и стала подлинной бомбой в Америке.

Александр Генис: Обо всем остальном рассказывает фильм, названный именем этого прославленного - и ославленного - ученого:

Андрей Загданский: Новый фильм режиссера Кондона - он же и автор сценария - о жизни, научном подвиге и трудном характере профессора Кинзи, которого играет Лиам Ниисон. Картина мне напомнила сразу два фильма - "Игры разума" с Расселом Кроу (параллель очевидна: как нам, смертным мира сего, трудно постичь пути исключительного разума), и другой фильм - "Мичурин" Александра Довженко.

Кинзи действительно чем-то напомнил мне Мичурина. Общая черта - позитивистская неутомимость обоих, убежденных в триумфе того научного подхода, что сделает нас счастливее: мы будем есть фрукты круглый год и с бОльшим удовольствием заниматься сексом.

Все началось с того, что молодой профессор Кинзи, собравший полмиллиона экземпляров ос, обнаружил, что все экземпляры, собранные в его обширной коллекции, - разные.

Потом, достигнув 26 лет, Кинзи женился. Ни он, ни его жена не имели никакого предыдущего сексуального опыта, и, столкнувшись с определенными проблемами сексуальной несовместимости, отправляются к врачу. Врач, кажется, разрешил все проблемы молодых супругов, но Кинзи на этом не останавливается. Он решает перенести свой накопленный на столь разных осах одного вида научный опыт на изучение сексуальных различий человека.

Его неутомимый поиск и одержимость помогают ему заручиться поддержкой Рокфеллеровского Фонда, и, собрав штат столь же одержимых изучением сексуальности молодых сотрудников, Кинзи объезжает всю Америку, проводит тысячи интервью и сводит собранный материал в одну книгу, о которой я уже сказал ранее: "Сексуальное поведение Самца Человеческого Рода".

Открытия Кинзи переворачивают представления американцев о сексуальной жизни своих соотечественников и открывают им глаза на то, что такое сексуальная жизнь, и что является - или не является - ее нормой. Но поскольку, как вы помните, все осы разные, и эти различия не делают одну осу меньшей или же худшей осой, чем другие, то вопрос нормы кажется не совсем корректным с научной точки зрения. Вы понимаете, к чему я клоню, Саша?

Александр Генис: Еще бы! Так началась сексуальная революция, которую ее враги называют "вседозволенностью".

Андрей Загданский: В ходе своего исследования Кинзи выясняет, что он тоже не так прост. Его в равной степени сексуально привлекают и женщины, и мужчины. Как и Александра Македонского, заметим в скобках, которого мы совсем недавно обсуждали в "Американском часе".

На этом фильм как бы и заканчивается, ибо вторая его половина фильма начисто лишена каких-либо драматических неожиданностей и полностью укладывается в стереотип: борьба одержимого поисками истины ученого с косным обществом. Хотя последнее тоже можно понять, ибо методы исследования Кинзи, мягко говоря, не совсем ортодоксальны, и поведение его сотрудников в офисе более всего напоминает крольчатник. Кинзи всячески поощряет перекрестное спаривание - опять вспоминается Мичурин, - работая над своей второй книгой, которая должна стать еще большей бомбой, - "Сексуальное поведение Человеческой Самки".

Если статистический портрет собственной сексуальности мужчины в Америке смогли принять, то откровения о женской сексуальной жизни вызвали бурю негодования. На слушаниях в конгрессе Кинзи был заподозрен в сочувствии коммунистам. К сожалению, этот замечательно смешной эпизод сделан в картине всерьез, и получается и не смешно, и не страшно. Умер одержимый и неукротимый Кинзи в 56 году в возрасте 62 лет.

Александр Генис: В нынешней Америке, озабоченной моральными ценностями, такая картина неизбежно вызывает к себе политическое отношение. Вопрос в том - какое послание, какой "мессадж" несет фильм?

Андрей Загданский: Фильм "Кинзи" - очевидный идеологический аргумент левой или, скажем, либеральной части Америки. В то время как религиозно-правая часть общества отстаивает пропаганду сексуального воздержания до вступления в брак, либерально настроенная часть общества продолжает утверждать, что сексуальное образование и противозачаточные средства - более эффективное оружие и в борьбе с подростковой беременностью, и со СПИДом.

Когда-то Альфред Кинзи, человек, бесспорно мучавшийся личными демонами, сделал первый и бесстрашный шаг. Его книга уже стала историей, фактом совсем далекого прошлого - 1948 год! Целое поколение американцев, да и не только американцев, обязано ему своей свободой. Точка.

Но личная жизнь и личная драма Альфреда Кинзи по-прежнему могут служить аргументом в той дискуссии о сексуальности, которая идет в американском обществе сегодня. Легко предвижу как восторги в адрес фильма слева (вплоть до номинации на Оскара актера Лиама Нисон), так и проклятия справа.

Я отнесу "Кинзи" к фильмам из категории "Дано - требуется доказать". Справедливый и интересный аргумент, но - увы! - от кино ждешь большего.

Александр Генис: Книга крупного американского ученого Стивена Гринблатта наделала шума, потому что ее подзаголовок обещал открыть читателям самую жгучую тайну мировой литературы: "Как Шекспир стал Шекспиром". Этого, конечно, не произошло, но, разворачивая свои спорные гипотезы, автор попутно обрисовал тот опыт, которым обладал бард. Ну, например, Шекспир, создавший возможно, самый яркий образ иудея - Шейлок из "Венецианского купца" - вероятно, никогда не встречал живого еврея:

О новой монографии-бестселлере шекспироведа Стивена Гринблатта рассказывает книжный обозреватель "Американского часа" Марина Ефимова

(СТИВЕН ГРИНБЛАТТ.
"Вилли в миру, или как Шекспир стал Шекспиром")

Марина Ефимова: У книги Стивена Гринблатта есть, на мой взгляд, две симпатичные особенности: во-первых, она написана не для шекспироведов, а для простых смертных (поэтому в ней нет марксистского прочтения Шекспира и псевдомарксистского, нет цитат из французского философа Мишеля Фуко и тому подобного). Во-вторых, Гринблатт, гарвардский профессор, принадлежит к тому течению литературоведов, которое описал критик "Нью-Йорк Таймс" Мичико Кукутани:

Диктор: "Это новая школа литературной критики под названием "НОВЫЙ ИСТОРИЗМ" - очень спорное направление, пытающееся помещать литературу в политический, социальный и экономический контекст".

Марина Ефимова: Слово "новое" в приложении к историческому подходу к литературе я оставила только из верности цитате: моему поколению он знаком с юности, хотя, конечно, бывшие советские читатели были знакомы с коррумпированным, соцреалистическим вариантом.

Что касается историзма Гринблатта, то в своей книге он очень увлекательно воссоздает перед читателем Елизаветинскую Англию, в которой рос юный Вильям Шекспир. Он описывает все религиозные и политические сдвиги, все художественные тенденции и эстетические критерии того времени, которые могли сформировать личность и творчество Шекспира.

Однако как только автор подходит, как говорится, "лично к Шекспиру", так убедительность пропадает. Вот как объясняет это рецензент Мичико Кукутани:

Диктор: "Попытки Гринблатта установить непосредственную связь между произведениями Шекспира и его жизненным опытом основаны на сплошных предположениях, поскольку о жизни Шекспира почти ничего не известно. Автор настаивает на том, что театральные представления на городских ярмарках пробудили в юном Вилли вкус к театру, хотя единственное точное свидетельство говорит лишь о том, что театр приезжал в Стратфорд, когда Вильяму было 5 лет".

Марина Ефимова: Гринблатт в своей книге сначала задает вопрос: "Взял бы отец Шекспира своего пятилетнего сына в театр?" А в следующем абзаце пишет, как в романе:

Диктор: "Его сын, умный, сообразительный, впечатлительный мальчик, стоял у отцовских ног. Первый раз в жизни Вилли видел театр"...

Марина Ефимова: Гринблатт не скрывает, что все его построения - лишь догадки. Тем не менее, догадки соблазнительные:

Мы знаем, что Вильям Шекспир женился в 1552 г. (?) Известно, что его жена Энн родила дочь Сюзанну и потом близнецов Гамнета и Джудит, и что Гамнет умер, когда ему было 11 лет... ГАМНЕТ... это в его память написан "Гамлет"?..

Перед смертью Вильям Шекспир написал завещание, в котором оставил жене кровать и мебель, завещав все остальное старшей дочери Сюзан... Это была КОРДЕЛИЯ?..

Один из рецензентов книги Гринблатта, критик Колм Тобин, пишет:

Диктор: "Гринблатт готов выстроить целый ряд событий из жизни Шекспира, которые теоретически могли бы стать основой его сюжетов, но только теоретически. Вот одно из его предположений: "Брак Шекспира был несчастливым, и поэтому его главные герои-любовники - Антоний и Клеопатра, чья страсть стала художественным символом беззаконной, запретной любви. О счастливых браках Шекспир вообще не писал"... Может быть, и так. Но, с другой стороны, несчастливые браки по природе своей более драматичны, чем счастливые, и, возможно, поэтому Шекспир выбирал их. Неубедительно".

Марина Ефимова: Зато Стивен Гринблатт чрезвычайно убедительно описывает атмосферу страха в Елизаветинской и постелизаветинской Англии: публичные пытки, казни, уличную жестокость... и как все это вошло в плоть и кровь шекспировских пьес. Описывая природу "темного духа", окрасившего четыре шекспировских трагедии ("Гамлет", "Отелло", "Король Лир" и "Макбет"), Гринблатт отыскивает гораздо более абстрактный ключ к загадке немеркнущей 400-летней славы этих трагедий: Шекспир "исключает четкий МОТИВ поступка", - пишет он, - использует стратегию "тумана" в создании характеров: действия героев становится менее логичными, более своевольными, и их побудительные причины прячутся не столько в событиях внешнего мира, сколько в темных недрах человеческих страстей".

Гринблатт пишет:

Диктор: "Нет сомнения, что Шекспир отдавал предпочтение вещам беспорядочным, характерам неуравновешенным, судьбам покалеченным и ситуациям неразрешимым"...

Марина Ефимова: В таком случае Шекспиру понравилась бы его собственная судьба: сейчас, через 400 лет после его смерти, даже его личность еще не точно установлена, и кое-кто из солидных исследователей приписывает его творения то графу Ратфилду, то графине Пэмбрук... А его загадочная биография (как до, так и после книги Гринблатта) полна плохо совместимых фактов и неразрешимых вопросов.

Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов.

Григорий Эйдинов: Вы слушаете самую известную версию классической песни "Мekk the Knife" в исполнении Бобби Дэрина. На этой неделе выходит посвященный ему биографический фильм. Начав свою карьеру в середине 50-х, талантливый певец и имитатор Дэрин достиг вершин во всех популярных тогда жанрах музыки - от оркестрового джаза до фолк-рока и рок-н-ролла. Умерший в 37 лет (во время операции на сердце), Бобби Дэрин успел стать звеном, связующим поклонников Франка Синатры с фанатами "Битлз".

Один из лучших американских актёров Кэвин Спейси вырос, слушая и подражая Бобби. Через 30 лет после смерти музыканта, Спейси не только сыграл его, но и сам исполняет все песни в фильме. Причём, настолько удачно, что ещё за месяц до выхода картина концерты артиста, на которых он исполнял песни Бобби Дэрина, прошли с аншлагом по всей Америке.

Вот один из самых популярных шлягеров Дэрина - "За морями" (Beyond the Sea). "Где-то за морями, - поет вслед за своим кумиром Кэвин Спейси, - ждёт меня моя любовь, к ней влекут меня паруса".

Александр Генис: За те четверть века, которые я провел в Америке, жизнь русского Нью-Йорка изменилась кардинальным образом. Что и не удивительно - уж слишком радикально с нами обошлась история. Поразительно другое: культура русского Нью-Йорка продолжает функционировать, обрастая новыми именами. Этот феномен заслуживает пристального внимания уже потому, что он необычен в истории российского зарубежья. Эмиграция ведь потому и делится на волны, что поколений она лишена. Дети эмигрантов обычно становятся иностранцами. В Нью-Йорке, однако, этого не произошло. Здесь есть целая плеяда выросших уже в Америке артистов, музыкантов, художников и поэтов, которые сознательно предпочли самовыражаться по-русски, а не по-английски, вписывать себя в российскую традицию, используя идиомы и русской и американской культуры.

Среди этой публики есть, например, питомцы вечного хулигана Константина Кузьминского, которые выпускают журнал с диковинным названием "Магазинник". Сам факт такого издания отраден, хотя я не решаюсь ничего из него процитировать - все тут либо абсолютно непонятно, либо абсолютно неприлично. Я, впрочем, стараюсь воздерживаться от критики, вспоминая, как патриарх русского зарубежья Андрей Седых черными словами бранил нас, третью волну, тогда еще только появившихся в Нью-Йорке...

Важно, впрочем, другое: здесь и сейчас рождается культура "новых русских" - молодых, двуязычных, предприимчивых, энергичных, непонятных. Сами себя они называют "Поколением "РУ" - что бы это ни значило.

Сегодня корреспондент "Американского часа" Виктория Купчинецкая расскажет о своих сверстниках, которые, сидя на двух стульях сразу, пытаются создать собственную - оригинальную - версию русско-американской культуры Нью-Йорка.

Виктория Купчинецкая: При произнесении слов "русская культура" ассоциативная память многих людей в мире срабатывает примерно одинаково. Они представляют себе сцену Большого театра, где облаченная в белую балетную пачку балерина умирает и воскресает в роли прекрасной девушки-лебедя. Движения ее идеально грациозны, фигура - абсолютно пропорциональна, музыка Чайковского - абсолютно мелодична. Этот образ эстетического совершенства для многих и представляет основу того, что называют "русской культурой". Однако на дворе - век пост-пост-модернизма, и многие творческие люди создают новые интерпретации старых шедевров. Нью-Йорк является подходящим местом для переоценки, деконструкции, развенчания.

Некоммерческая организация Русско-Американский Центр открывает серию вечеров в нью-йоркском Еврейском Общественном Центре, представляющих эксперименты, связанные с русской культурой. Авторы экспериментов - выходцы из бывшего Советского Союза и американцы, увлеченные русским - и советским - культурным наследием.

На сцене - Ксения Видяйкина в роли лебедя. Она - что называется, нью-йоркский "перформер", солистка американской группы "Барбез". В ее репертуаре - танцевальные композиции собственной хореографии и песни на английском и русском языках. Что касается ее лебедя - балетная пачка девушки-птицы вымазана кровью, а движения характерны для страдающего живого существа - угловатые, судорожные, трогательные. И никакого Чайковского.

Ксения Видяйкина: Ну вот, балет. Все стремятся к этому идеалу. А этого идеала нет, достичь его невозможно. Потому что все люди разные, и кости у них разные, и мышцы у них разные. Этого идеала нет. То есть, стремятся достичь чего-то невозможного. И когда они его достигают - в Кировском театре, например, или в Большом - они ломают живого человека. Они его уродуют, и его ручки бедные уродуют, и ножки бедные уродуют, и психологию уродуют. И в этом смысле я пытаюсь идею этого умирающего лебедя выразить здоровыми с моей точки зрения средствами. Не пытаясь достичь каких-то нереальных форм.

Виктория Купчинецкая: Ксения живет в Нью-Йорке 5 лет. С группой "Барбез" она уже два раза ездила с гастролями по Америке - от побережья до побережья. По ее словам, на русские романсы в ее исполнении жители провинциальных американских городков так же живо реагируют, как и бывшие жительницы Петербурга.

Ксения Видяйкина: У русских веры в себя очень мало. И мне самой от этого чувства хотелось бы избавиться. Вот я все думаю - кто я такая, я же никто. Я в 14 метрах выросла в коммунальной квартире. Я никогда и не думала, что за границу-то поеду. В театральном институте тебе мозги "полоскают": ты инструмент в руках режиссера - ты никто, растворись! И я сюда приехала - и меня только здесь ушибло, что я что-то могу. А с неуверенностью в себе я до сих пор борюсь.

Виктория Купчинецкая: Вообще, что касается русско-американской культуры - это понятие достаточно туманное и бесспорно весьма притягательное - для американцев, которые не имеют русских корней, и для выходцев из бывшего Советского Союза, которые живут в США с юного возраста. Рассказывает Директор Русско-Американского Культурного Центра Регина Хидекель:

Регина Хидекель: Эта культура - это некое широкое, бесформенное, рыхлое понятие, что-то такое, что нас завлекает, и мы, как в соусе, в ней варимся. Основное качество этой культуры - это некая эмоциональность. Ну, и конечно же, интеллектуальность тоже. Это то, что является точкой притяжения для людей, которые ищут себя.

Виктория Купчинецкая: Одним из представителей такого "нового русско-американского поколения" является Борис Фишман. Он - журналист, работал в журнале "Нью-Йоркер". Недавно стал редактором книги под названием "Дикий Восток - истории с последнего рубежа". В книгу вошли рассказы писателей русского происхождения, которые живут в США и пишут на английском языке. Вообще, литературные произведения таких авторов все больше привлекают внимание широкой американской публики. Почему? Рассказывает Борис Фишман:

Борис Фишман: Во-первых, потому, что огромный процент американцев имеют корни в Европе. Их бабушки, их дедушки были оттуда родом. Их к этому тянет, и поэтому они оказываются на таких вечерах, как сегодня. Другая причина - Советский Союз был много лет закрыт, и в нем была тайна. Американцам очень интересно знать - кто эти люди? Почему они кричат так громко, обнимаются, так пьют сильно? Почти во всем психологически они сильно отличаются от американцев.

Виктория Купчинецкая: Скептически настроенный человек обязательно поинтересуется - а существует ли вообще такое явление, как русско-американская культура? Ведь плясать в ресторане на Брайтон Бич или попивать водочку в нью-йоркской "Рюмочной" - это дела приятные, но ... мимолетные. На суровом челе мировой истории они следа не оставляют. На этот вопрос пытается ответить

Борис Фишман:

Борис Фишман: Русская культура тут есть. Она отличается от русской культуры в России, отличается от американской культуры. Но она тут есть. Из чего она состоит? Из тоски. Русские в России не тоскуют, американцы в Америке не тоскуют. А мы тоскуем. Так что мы где-то в прорыве, в пробеле между двумя культурами. Я тоскую не по России. Я тоскую по органическому чувству принадлежности. Такого чувства, что я тут родился, что тут все мое, а я - его, тут в Америке такого чувства у меня нет. Как бы добро это место ко мне ни было.

Виктория Купчинецкая: Еще один участник вечера тоже тосковал, несмотря на то, что родился в Америке и о русских страданиях знает лишь понаслышке. Бад Мишкин тосковал в унисон с песням Булата Окуджавы, которые на вечере исполнял. Бад в 1976 году, будучи совсем молодым человеком, отправился в Советский Союз туристом. Из поездки он привез множество впечатлений и одну, но пламенную страсть - к песням барда советского времени.

(Бад Мишкин поет песню Окуджавы "Виноградная косточка")

Бад Мишкин: I got the book with his lyrics. Когда я вернулся из поездки в СССР, я приобрел сборник с песнями Булата Окуджавы и стал изучать его стихи - чтобы лучше понять их. Потом купил кассету с его музыкой. И все время слушал ее в машине. Я был, наверное, единственным человеком на нью-йокском шоссе, который слушал Окуджаву. Мне очень нравятся его песни. Мои русские друзья всегда рассказывают мне, что его песни означают - на разных смысловых уровнях. Я выступаю и перед американцами и перед русскими. Русские иногда даже слезы утирают - так эта музыка их трогает. There were Russians, I saw tears in their eyes.

Виктория Купчинецкая: Да, в эмоциональности нам не откажешь. Может быть, пока эмоциональность является единственной бесспорной чертой молодой русско-американской культуры. Другие, очевидно, находятся в процессе формирования. А процесс, как известно, может быть даже интереснее результата.

(Ксения поет песню " Напрасно старушка ждет сына домой. Ей скажут -- она зарыдает....". Аплодисменты зала)

Александр Генис: Наша следующая рубрика - "Картинки с выставки" - расскажет о самой значительной выставке уходящего года - "Ацтеки".

Музей Гуггенхайма показал одну из тех выставок, которые ему удаются лучше всего. Гениальная спираль Райта придает экспозиции компактную завершенность. Архитектура музея позволяет зрителю - прямо снизу, уже от вешалки - окинуть взглядом целую культуру, воспринять ее в единстве стилевого ключа, характера, темперамента всего ацтекского искусства с его пугающим трагизмом и диковинной выразительностью. Мы не смотрим выставку - мы погружаемся в нее. Нерасчлененный на залы комплекс преображен кураторами в индейский храм с буро-коричневыми - цвета запекшейся крови - стенами. Здесь все напоминает о безмерно кровожадной религии, которая вызывала у своих адептов страх и трепет.

Ацтекская империя была жестокой и недолговечной, как, скажем, монголо-татарская. Свой центр, город, который мы теперь называем Мехико, она основала в 1370-м году, а через полтора века уже пришли конквистадоры.

Народ покорных рабов и безжалостных солдат, ацтеки были одержимы идеей конца света, в ожидании которого они жили каждое мгновение. Создав себе свирепых богов, ацтекская культура вымаливала у них продление своей жизни чуть ли не ежедневными кровавыми жертвами, ради которых и велись бесконечные войны. Пленников клали на те самые каменные алтари, что выставлены в музее, им вскрывали животы теми сами обсидиановыми ножами, что лежат в стеклянных стеллажах экспозиции, и вырывали еще бьющиеся сердце, детальное, анатомически грамотное изображение которого можно увидеть среди экспонатов.

За этими отвратительными, на наш взгляд, ритуалами стояла картина мира, похожая на нашу, пожалуй, больше, чем бы нам хотелось. Бытие представлялось ацтекам хаосом, слепленным из раздирающих вселенную противоречий. Жестокость их религии оправдывало представление о неустойчивости хрупкого мира. Согласно их арифметике, в которой, кстати, в этих открывших ноль краях знали толк, жизнь давалась только в обмен на смерть.

Но и такая предельно пессимистическая философия не мешала расцвету творчества. Мастерство ацтекских скульпторов поражает своей больной, сомнамбулической фантазией. Честно говоря, это - сплошной триллер. Здесь нет ни одной неискаженной формы. Лицо часто скрыто чередой масок. Они, как лепестки в цветке, лишь приоткрывают подлинный облик человека, скрывающегося от гнева богов под пугающими личинами. Это - искусство постоянной метаморфозы, которая помогает человеку срастись с природой, найдя в ней убежище. Размахивающие крыльями ацтекские воины одеты в костюмы орлов. Женщины изображены с телом змеи, сплетенным в упругий клубок. Детей нет вовсе.

Как часто бывает с древними, первобытными культурами, взгляд современного зрителя отдыхает на каменном зверинце. Если человек прозябал в страхе и отчаянии, то животным он, этот негостеприимный для нас мир, был свой. Им в нем жилось лучше, чем людям. Самая наглядная манифестация природных сил - зверь, которому не надо менять облик, чтобы обмануть потусторонние силы. Поэтому устрашающая условность антропоморфных изображений сменяется спокойной грацией анималистских сюжетов.

Ацтекский художник не признавал натуралистического портрета. Человек был для него сырьем, ждущим преобразующего магического жеста. Но, высекая из камня животное, мастер шел за натурой, не требовавшей добавки запуганной фантазии. Ацтекские ягуары, питоны, орлы, кролики и даже огромная - полуметровая - блоха выглядят как буквы неведомого алфавита. Это - язык самой природы, который нам уже не понять без вымерших переводчиков.

По времени ацтекское искусство было ровесником Ренессанса, с которым, понятно, не имело ничего общего. Однако именно поэтому первые образцы, добравшиеся до Европы в начале 16 века, произвели ошеломляющее впечатление на самые чуткие к чужому умы. Когда Дюрер увидал ацтекские сокровища, он сказал, что потрясло его больше всех чудес на свете.

Пятьсот лет спустя мы воспринимаем гений этой погибшей культуры с тем же волнением. Это искусство трудно полюбить, но оно врезается в память так, что от него нельзя избавиться. Мне, во всяком случае, после похода на выставку в музей Гуггенхайма снятся тревожные и непонятные сны.

Соломон, теперь наша тема в Ваших руках. Чем же Вы ее проиллюстрируете?

Соломон Волков: Прежде всего, нужно сказать о том, что у ацтеков была очень богатая музыкальная культура. Конечно, музыка была предназначена на 99,9% для музыкальных ритуалов - заклинаний, молитв, благодарностей. Она была громкая, очень определенная. И в этой музыкальной системе исполнители обучались по много лет. Пользовались они при этом огромным арсеналом музыкальных инструментов. Например, барабанов у них была целая батарея. Делались они из тыкв, из кожи, из глины, даже из золота. Использовали также ацтеки погремушки всех сортов и разнообразные свистульки типа флейты. И образец дошедшей до нас индейской музыки, как она сохранилась у аборигенов, это некий военный марш, в котором мы слышим и флейтового рода свистульку, и комбинацию ударных.

Наследие ацтеков и, вообще, древних племен очень серьезно проявило себя в новой музыке Мексики. Популярный квартет "Кронос" выпустил специальную пластинку под названием "Нуева", на которой он показал различные вариации современной мексиканской музыки на старые индейские и на более новые темы. Нас в данном случае интересуют индейские вариации, и, в первую очередь, по-моему, потрясающее произведение композитора Сильвестра Ревуэльтеса, он родился в 1899 году и умер в 1940-м, ему 40 лет исполнилось, жизнь у него была бурная и несчастная. Он успел побывать в республиканской Испании. Там он заправлял всеми музыкальными делами. Но, как известно, дело там кончилось худо, он вернулся в Мексику, там у него умерли две дочки, и он скончался от алкоголизма и воспаления легких в день премьеры своего балета. Это потрясающее сочинение - грозный ритуальный танец, который действительно воссоздает для нас картину ацтекской культуры. Любопытно, что "Кронос", записывая это произведение начал с наложения голоса индейцев, то есть создал свой исполнительский коллаж.

А теперь мы покажем, как интерпретируют индейскую музыку в стиле Нью Эйдж. Очень известный саксофонист Ян Гарбарик и сопровождающий его ансамбль "Хилиар" сделали своеобразные вариации на тему индейской песни. Бесконечная, заунывная мелодия саксофона выводит нас на эти просторы, на которых звучит индейская музыка, как она, может быть, когда-то звучала во времена ацтеков.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены