Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[07-12-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром Генисом"Александр Македонский": античность на экране. Биография Борхеса. 100 лет мотоциклу "Харли Дэвидсон". Памяти Алексея Хвостенко. Эритрея глазами Ильи ЛевинаВедущий Александр Генис
Александр Генис: Голливудский сезон знает два пика - начало летних каникул и праздничный декабрь, для которого приберегают самые амбициозные проекты. В этом году обе стратегически важные позиции заняли - хоть и без особого успеха - во многом схожие фильмы: "Троя" и "Александр". Скроенные по одной мерке, они эксплуатируют витающий в воздухе интерес к древней истории, к кардинальным, переломным моментам в становлении западной цивилизации. Обращаясь к ее истокам, троянской войне и подвигам Александра, Голливуд вольно или невольно тревожит нашу племенную память картинами тех былых триумфов, что открыли Западу путь к всемирной цивилизации. Такой, если угодно, миф глобализации видят в "Александре" журнальные интеллектуалы. Они торопятся вставить дорогостоящую постановку в контекст нынешней войны с террором, увидев в македонских завоеваниях первый "поход на Восток". Однако этим натужно хитроумным трактовкам мешает, пожалуй, сам жанр голливудских исторических боевиков, о котором я попросил порассуждать философа "Американского часа" Бориса Михайловича Парамонова. Борис Парамонов: В Голливуде, Александр Александрович, много хорошего, но что изначально и до конца будет плохо, - так это исторические фильмы. Исключений не знаю. Считается, что есть одно: фильм "Спартак", шедший, кстати, в СССР с выбросом из титров имени Говарда Фаста, по роману которого поставлен фильм. Но Говард Фаст - писатель серьезный, а режиссер фильма Стенли Кубрик - выдающийся мастер кино, делающий даже в Голливуде так называемые авторские фильмы. Имя Фаста выкинули потому, что в незапамятные (я-то помню) времена, при Сталине, он был так называемым другом Советского Союза, потом же, когда вскрылись сталинские преступления, стал едва ли не первым, кто из западных деятелей культуры отмежевался от коммунизма и Советского Союза в биографической книге "Голый бог". Я эту книгу прочитал в Америке; самая интересная сцена - та, где поклонница СССР, придя к Фасту, скинула на пол соболью шубу и последними словами стала его поносить за ренегатство. Я считаю, что эта деталь стоит упоминания. Голливудские исторические фильмы я смотрел и в сталинские времена, когда они показывались среди других так называемых трофейных картин, хотя трофейный продукт был американский, а не германский. Корабли на абордаж брали лихо. Подросткам это нравилось, а я был в то время подростком. Эйзенштейн сказал Эренбургу об американцах: очень способные подростки. Подростки, конечно, подрастут, уже подросли, особенно после 11 сентября. Тогда в Голливуде началась паника: как же быть с индустрией развлечений в наступившие тяжелые времена? Оказалось, что вкусы публики не изменились, и в Голливуде с облегчением вздохнули. Исторические фильмы, делаемые в Голливуде, удручающе однообразны, сфабрикованы по раз навсегда изготовленным меркам. Ильф и Петров в "Одноэтажной Америке" писали, что из какой бы эпохи ни ставился исторический фильм, звезда обязательна будет причесана по последней моде. Впрочем, сейчас постмодернизм, допускающий все стили даже в прическах, и не исключено, что нынешняя героиня будет носить действительно древнегреческую куафюру. Мне и не надо ходить на "Александра Македонского", чтобы знать, что там будет. Самое главное в таких фильмах - массовые сцены, сражения. Исторические персонажи существуют только для мотивировки таких аттракционов. И сцены эти делаются с размахом, умело, в профессиональном мастерстве такого технического, что ли, уровня Голливуду не откажешь. Будет еще непременно сцена царского пира, на которой будут плясать восточные танцовщицы в прозрачных одеждах, Александр же будет возлежать. Наверняка среди персонажей фильма есть умный раб. Александр Генис: Я слишком люблю античность, чтобы упустить, как это сделали Вы, Борис Михайлович, случай посмотреть, на что Голливуд потратил 150 миллионов долларов, пытаясь воссоздать на экране прошлое. Должен, однако, признать, что угадали Вы правильно. В фильме было все, что Вы перечислили. Только умного раба я не заметил. Об остальном расскажет кино-обозреватель "Американского часа" Андрей Загданский. Андрей Загданский: Фильм Оливера Стоуна "Александр" еще долго продолжает звучать в ушах после просмотра. И это звуковое опьянение кажется главным эмоциональным послевкусием фильма. Дело в том, что на сегодняшний день шумовые эффекты достигли почти чрезмерного уровня совершенства, и злоупотребление этим исключительно сильным оружием становится подлинной болезнью Голливуда. Умелая манипуляция звуком позволяет удерживать наше внимание на экране. По-моему, именно таким - громким - образом авторы фильма пытаются компенсировать кардинальные ошибки сценария: невнятные батальные сцены и бесконечные скучные диалоги. Фильм идет почти три часа, и это не легкие три часа. Александр Генис: И тем не менее, фильм этот - плод любви: Андрей Загданский: Да, более пятнадцати лет Оливер Стоун мечтал о реализации фильма, и совершенно очевидно знает свой предмет досконально. Не заподозришь Стоуна и в отсутствии тщательных и детальных консультаций с историками-специалистами по эпохе Александра Великого. В том-то и дело, что одной из ошибок Оливера Стоуна стала исключительная добросовестность. В бюджете фильма, который предположительно составляет 150 миллионов долларов, нашлось место и для красот Северной Индии, и для пустынь Афганистана, и для великолепных декораций Древнего Вавилона. Есть и битвы, и кровь, и слоны, и конь, включая того самого - Буцефала. Но все вместе - не работает. Нет зрелища, которое удерживало бы меня три часа на краю кресла, нет волнующей тайны главного героя, одного из основателей западной цивилизации, в которой нам выпала историческая привилегия жить. Вернее, есть много объяснений, но нет загадок, которые бы требовали авторского объяснения. Александр Генис: По-моему, во многом виноват актер, играющий Александра так, что я его с трудом отличил от Ахилла из недавней "Трои". Тут был бы нужен кто-то, вроде Питера О. Тула из "Лоуренса Аравийского". Андрей Загданский: Александра Македонского играет Коллин Фаррелл. И он, конечно, не Питер О.Тул. Играет никак. То есть, актер привлекательной внешности ходит, бегает, сражается и произносит положенные реплики, но, право же, его физическое присутствие на экране не добавляет ровным счетом ничего, к нашему представлению об Александре. Разве что, бисексуальность героя вызвала бурную реакцию. В Греции - группа адвокатов подала даже в суд на Оливера Стоуна, утверждая, что Александр любил только женщин. Нелепый иск, ибо все историки знают, что гомосексуализм был обычным явлением в Древней Греции. Александр Генис: Как ни странно, несмотря на усилия консультантов (один из них, оксфордский профессор, даже снимался статистом в македонской коннице), в фильме нет того ощущения античности, которое, скажем, так ярко передано в "Сатириконе" Феллини. Андрей Загданский: Более того, в фильме нет по настоящему захватывающих батальных сцен, что совсем уже плохо. Знаменитая битва с персами, хотя и снята с высоты птичьего полета, очень эффектные кадры, но не сильно помогающие нам почувствовать что же, собственно, происходит, и в чем был военный гений Александра. Много крупных планов сражающихся солдат, но нет драматургии самой схватки. Большое разочарование. Беда еще в том, что Оливер Стоун сразу же поставил себя перед необходимостью объять необъятное - вся жизнь Александра, все политические коллизии и перипетии, предшествующие восхождению молодого царя на трон, и все его походы. Обширность материала требует множества объяснений, поэтому диалоги в картине не столько движут действие, не столько раскрывают психологию персонажей, сколько втолковывают зрителю множество исторических обстоятельств, зачастую вторичных. Но и этого мало. В картине появляется рассказчик - Птолемей, один из соратников Александра, который диктует свои воспоминания спустя многие годы после смерти царя. Таким образом, все что необходимо рассказать, - рассказано. Но за все надо платить: перегруженный информацией фильм не в состоянии "взлететь". Александр Генис: Явление новой биографии Борхеса на американском рынке подчеркивает то, что разделяет русских и американских читателей аргентинского гения. В отличие, скажем, от Маркеса, любимца университетских кампусов, в Америке Борхес всегда был - и есть - писателем для писателей. На нем тут лежит печать избранности: литература для гурманов. Зато на Россию (уже на моей памяти) Борхес обрушился, как на предыдущее поколение - Хемингуэй. На рубеже 90-х годов в отечественной словесности произошла решительная борхесизация, следы которой до сих видны невооруженным взглядом. Возможно, это объясняется тем, что та эзотерическая форма магического реализма, которую создал Борхес, больше подходит геополитическим ареалам с пластичной, склонной к фантастическим эксцессам историей. Однако и более трезвых американцев с растущим ускорением захватывает фигура мага из Буэнос-Айреса. Об этом свидетельствует солидный том Эдвина Уильямсона с лапидарным названием: "Борхес. Жизнь". О новинке рассказывает книжный обозреватель "Американского часа" Марина Ефимова. Марина Ефимова: Почти во всякой литературной биографии есть неприятный парадокс: чем больше читателю нравится писатель, тем сильнее он хочет, чтобы личность этого писателя соответствовала, отражала и объясняла его произведения - все описанные в них драмы, трагедии, романтическую любовь, захватывающие приключения тела и духа. Сколько несуразностей было с этим связано!.. Я помню занятные воспоминания Сьюзан Зонтаг о том, как они с приятелем, подростками, посетили Томаса Манна в Сан-Франциско и были страшно разочарованы беседой со скучноватым педантом, похожим на учителя. Неужели это тот человек, который написал "Волшебную гору"?! Справедливо по этому поводу замечает рецензент новой биографии Борхеса: "А что, собственно, такого захватывающего можно ждать от биографии человека, который по 14 часов в день сидит за письменным столом и пишет?" В случае с Борхесом дело усугубляется тем, что поклонники его таланта не просто любят писателя, но часто влюблены в него. И автор рецензии в "Нью-Йорк Таймс", Дэвид Уоллес, пишет: Диктор: Для читателей Хорхе Луиса Борхеса будет ударом (или оскорблением) узнать из книги знаменитого оксфордского профессора Уильямсона, что тщеславный, закомплексованный, высокомерный маменькин сынок, тративший жизнь на погоню за навязчивыми романтическими бреднями, и был тем Борхесом, которого они считают самым лучшим, самым взрослым и самым значительным прозаиком двадцатого века. Марина Ефимова: По мнению Уоллеса, ложная идея биографов заключается в том, что мы якобы не можем правильно интерпретировать художественное литературное произведение, пока не знаем фактических и психологических обстоятельств его создания. Уоллес пишет: Диктор: Иногда эта идея срабатывает - в случае с Кафкой, например (единственным ровней Борхесу в аллегорической традиции 20-го века). Для Кафки такой подход годится потому, что его экспрессивная и интимная проза является прямым выражением его личности. Другое дело Борхес. Его рассказы сгущены, замкнуты на самих себе, их ведёт собственная логика, искажённая в сравнении с принятой. А главное, они - безличны... В его вещах, (по собственному выражению Борхеса) "личный духовный опыт инкорпорируется, как это случилось с притчей о Прометее, в общую память вида (...) когда уже ни авторство, ни даже язык, на котором они написаны, не имеют значения". Марина Ефимова: Я думаю, это могла бы быть интересная тема для обсуждения: обретут ли притчи Борхеса бессмертие греческих мифов? И если нет, то почему? Ответ в новой биографии Борхеса пера профессора Уильямсона, который, в отличие от своего рецензента, отмечает чрезвычайно личный характер мистики Борхеса... (В то время как мифы есть выражение общечеловеческих свойств, страстей и пороков). Даже критик Дэвид Уоллес, считающий Борхеса создателем "безличных" притчей, которые, как кажется, "написал никто и каждый", говорит, что литература Борхеса демонстрирует сильнейший человеческий ум, который оборачивает свой пристальный взгляд на самого себя. Какие уж тут мифы при такой рефлексии... Сам Борхес в рассказе 1972 года "Отчёт доктора Броди" писал: "Я знаю то, что грекам было неведомо, - неуверенность..." Биограф Борхеса Уильямсон в своей книге часто прибегает к свидетельским показаниям текстов Борхеса для воссоздания эмоционального состояния писателя. Подобное использование текстов для воссоздания реальных эмоций автора (и в самом деле сомнительное) особенно раздражает критика Уоллеса в случае Борхеса, чье писательское вдохновение (по мнению этого критика) рождалось, главным образом, не от жизни, а из чтения: Диктор: Не случайно лучшие рассказы Борхеса написаны в виде эссе, или в виде рецензии на роман, либо их главные герои - Гомер и Данте. Борхес смешал читателя и писателя в одного эстетического производителя, творящего истории из историй. Марина Ефимова: Что же, - заключает критик, - нам даёт знание реальных событий из жизни Борхеса? В любом случае, побудительные причины творчества так абстрагированы в его рассказах, что факты биографии просто не относятся к делу. Александр Генис: В этом году Америка отметила столетие своего, может быть, самого специфического артефакта - мотоцикла "Харли-Дэвидсон". Сразу скажу, что с детства отдав душу велосипеду, я ничего не понимаю в этих устрашающих машинах. Но для их наездников имена американских изобретателей Вильяма Харли и братьев Уолтера и Артура Дэвидсонов, объединенных в марке мотоцикла, окружены той мистической аурой, которая способствует созданию культа. Чтобы проникнуть в таинственную, скрытую от посторонних суть этой особой субкультуры, корреспондент "Американского часа" Рая Вайль отправилась в логово "байкеров", где владельцы "Харли" поклоняются своему шумному идолу. Рая Вайль: Существует легенда, что во время вьетнамской войны "Харли Дэвидсон" сыграл особую роль. От грохота, производимого его мощным двигателем, противники теряли ориентацию и на какое-то время выходили из строя. Охотно верю. Во всяком случае, когда с немыслимым ревом и на огромной скорости, группа мотоциклистов на "Харви" обгоняет мою маленькую "мазду" на хайвее, такое впечатление, что пронесся ураган, смерч... Машину качает, ничего не слышно, руль в руках вибрирует... Очень я этого не люблю. Но будет обо мне. Что говорят о "Харли Девидсоне" его владельцы и поклонники? Джон: Это американский мотоцикл, который все любят. За ним стоит история. 100 лет все-таки... Его использовали в Первой мировой войне, во Вьетнамской войне. Его знают во всем мире. Это легендарная машина. Рая Вайль: 40-летний Джон весь в коже... брюки, сапоги, жилет на голой груди... на бритой голове кожаная повязка... тело исколото татуировками, из карманов торчат какие-то цепи... Мы беседуем у входа в знаменитый нью-йоркский бар "Уродливый койот", расположенный в Ист-Вилледже. Это место давно уже оккупировали и сделали своим клубом владельцы "Харли Дэвидсона", получившие в народе прозвище "Хелл Энджелс", то есть "Адские ангелы". Мой сын, кстати, наказывал мне в бар этот не ходить и с "ангелами" не говорить, дескать, страшные они, непредсказуемые и, если что не так, прибить могут. Опасения оказались преувеличенными. Адские ангелы, на вид действительно устрашающие, на самом деле, оказались незлобивыми, как ягнята, и с удовольствием говорили о себе и своей любви к "Харли". Джон: Что такое Харли Дэвидсон? Это образ жизни. А жизнь у тебя одна. Я купил свой первый мотоцикл еще до того, как купил дом. И только потому, что в жизни выбирать надо главное. И главным для меня всегда был "Харли Дэвидсон". Я с 15-ти лет на этом мотоцикле езжу, сначала отцовским пользовался, потом сам купил. Мой первый "Харли" обошелся мне в 40 тысяч долларов. Причем, это без ничего, можно сказать, болванка. Я потом его сам по частям собирал, собственноручно. Вот почему он стоил мне только 40 тысяч. Рая Вайль: Джон рассказывает, что оригинальный "Харли", со всеми, так сказать, прибамбасами, стоит сегодня целое состояние. Поэтому владельцы собирают свои мотоциклы по частям. Кончено, получившиеся машины здорово отличаются друг от друга. И внешним видом, и техническими достоинствами, главным из которых Джон считает скорость. Джон: Лететь навстречу ветру на "Харли Дэвидсоне" без ограничения скорости - это ни с чем несравнимое удовольствие. Кто не испытал это, не знает, что такое настоящая свобода, свобода полета. И, знаете, что еще привлекает в "Харли"? Громкие трубы. Люди издали слышат, что вы едете, узнают по звуку, и люди любят этот звук. Рая Вайль: Музыка в баре "Уродливый койот" тоже, надо сказать, оглушительная, под стать "Харли Дэвидсону" и его фанатам. К таковым принадлежит 36-летний Энди Харрисон. Высокий, в очках и в обычном костюме при галстуке, он совсем не похож на "адского ангела". Энди - потомственный миллионер, никогда и нигде не работал. Мотоцикл - его главное увлечение, его страсть, его жизнь. И не просто "байк", как здесь его называют, а именно "Харли", которым он владеет с детства. Энди: У меня есть разные мотоциклы - японские, европейские... всего 15 штук. Но "Харли" я люблю больше всего, это лучшее, что есть в моей коллекции. Причем, последний я, можно сказать, сам делал. И с ним у меня было больше всего приключений. Я падал с мостов, ударялся о грузовики... Каких только аварий не было. А ничего, живой еще. Упаду, отряхнусь, и дальше еду. Я "Харли" люблю под кайфом водить, это придает остроту ощущениям. Так что, в основном, аварии, конечно, по моей вине случались. Рая Вайль: Я всегда считала, что мотоциклисты - это самоубийцы, и безумный Энди живое тому доказательство. Безумный это, кстати, его прозвище - Мэд Энди. Подтрунивая над ним, его подружка говорит, что "ангелы" его своим не считают, и вообще ни к какой серьезной группе мотоциклистов он не принадлежит, так, одиночка, никто. Среди фанатов "Харли" есть и представительницы прекрасного пола. Для них важно не только наличие "Харли" у их избранника, но и принадлежность его к группе, к семье, как они говорят. Криста (23 года): Почему мне нравится "Харли Дэвидсон"? - Потому что это замечательный мотоцикл, лучший в мире. С годами его ценность не падает, как у этих японских пластмассовых игрушек, а только увеличивается. Нет, мне совсем не страшно ездить на нем. По статистике, у "Харли" инцидентов, связанных с авариями, намного меньше, чем у японских гоночных мотоциклов. И, прежде всего, потому, что "Харли" лучше сделан. Конечно, управлять им должен не какой-нибудь мальчишка, а настоящий мужчина, мужественный, бесстрашный, знающий каждую деталь. Если бы я решила купить сегодня мотоцикл, то только "Харли". Потому что это вложение капитала. Я и замуж выйду только за того, у кого есть "Харли". Причем, не за того, кто купил "Харли" готовым, - объясняет Криста, - а за того, кто сам его собрал, кто сделал его своим. Как собака, как ребенок, он твой, только твой. "Харли Дэвидсон" - это классика. Это "американа" в чистом виде. Это в большей степени символ Америки, чем кока-кола... Александр Генис: Вторую часть нашего "Американского часа" откроет песня недели. На это раз я попросил эту рубрику взаймы у ее ведущего Гриши Эйдинова, чтобы помянуть скончавшегося на прошлой неделе Алексея Хвостенко. Я познакомился и - как все - тут же подружился с Лешей в конце 70-х, когда приехал в новоанглийский городок Нортхэмптон на фестиваль советской нонконформистской культуры. Хвостенко, собственно, и был фестивалем. В театре ставили написанную им с Анри Волохонским пьесу "Пожарный выход", в музее выставлялись его "Упражнения в дзен-буддизме", в университете слушали, подпевая, его песни. Хвостенко, который, кстати, прекрасно говорил по-английски, очень шел Америке, да и она отвечала ему взаимностью. Об этом свидетельствует эпизод, случившийся с нами на обратной дороге. На шоссе нас, разомлевших и уставших, угораздило попасть в жуткую, многочасовую пробку. Положение спас музыкальный Хвостенко. Высунув руку из окна машины, он стал барабанить по крыше, напевая знаменитую колыбельную Гершвина "Summer time and the living is easy", но по-русски: "Сям и там давят ливер из Изи". Через минуту все остальные, категорически лишенные слуха и голоса (в чем вы только что могли убедиться) последовали его примеру. Наше вытье привлекло внимание томящихся соседей, и вскоре вся дорога приняла участие в радении: Сегодня в нашей традиционной рубрике "Гость недели" мы беседуем с американским дипломатом и нашим соотечественником Ильей Левиным. В последние годы Илья, начинавший литературоведом (в Техасе он защитил диссертацию об обэриутах), ведет экзотическую жизнь. Только что Левин вернулся из Африки, из Эритреи, где три года занимал важный пост в американском посольстве. Настигнув Илью за несколько дней до того, как он отправился к месту своего нового назначения - Туркменистан, я записал нашу беседу, которой и хочу сейчас предложить вниманию слушателей "Американского часа". Эритрея - молодая страна, которую мало знают в мире. Поэтому я попрошу вас ее представить. Илья Левин: Эритрею стоит узнать получше. Эритрея страна, с одной стороны, молодая, с другой стороны - не очень. Эритрея когда-то была частью Абиссинии, и у жителей Эритреи очень много общего в культурном и религиозном плане с жителями нынешней Эфиопии. Эритрея когда-то входила в состав Эфиопии, но завоевала независимость в результате долгой и кровопролитной борьбы. Александр Генис: Это одна из самых бедных стран мира, да? Илья Левин: Да, это очень бедная страна. Но надо сказать, что эритрейцы обладают каким-то врожденным чувством собственного достоинства. Эритреец не любит жаловаться на жизнь, и в самом бедном доме гостю непременно предложат угощение - кофе, печенье. Кофе там всегда фантастический, я о кофе могу говорить отдельно. Хотя надо сказать, что кофе для нынешних людей - это предмет роскоши. Александр Генис: Говорят, что столица Эритреи Асмара - редкая архитектурная жемчужина в Африке, не так ли? Илья Левин: Безусловно. Асмара - удивительный город. И вот почему. Эритрея долгие годы была итальянской колонией. И у итальянцев были далеко идущие планы. У Муссолини был план сделать Эритрею, Асмару центром своей будущей Африка ориентале итальяна - то есть будущей итальянской империей в восточной Африке. И вот Асмара была застроена итальянскими архитекторами, и люди знающие говорят, что это просто один к одному южный итальянский городок. Калабрия какая-нибудь. Кроме того, в 20-30 годы там работали лучшие молодые итальянские архитекторы. И поэтому в Асмаре множество домов-образцов архитектуры арт деко. Как в Майами, где-нибудь, там же арт нуво, там же образцы рационализма. Удивительно! Даже не знаю, с чем сравнить. Недавно вышла книга с очень правильным названием "Асмара - тайный модернистский город Африки". Истинная правда. Просто не ожидаешь увидеть то, что там видишь. Как там хорошо! Александр Генис: Абиссиния, как раньше называли эти края, в русской литературе появилась у бывавшего здесь Гумилева. Я, помнится, сам вам давал его путевые рассказы. Ну как, похоже? Илья Генис: Гумилев, насколько я помню, описывал свои поездки в те места, куда он приезжал охотиться на львов. Джунглей там сейчас не осталось. Леса практически свели во время войны. Так что, кажется, львов там нет. И думаю, что Гумилева там особенно и не помнят. Другое дело - Пушкин. Александр Генис: Это мой следующий вопрос. Самая важная русская ниточка, связывающая эту страну с Россией, это предки Пушкина. Что вы нам можете рассказать об этом? Илья Левин: Надо сказать, что о том, где и откуда именно предки Пушкина, спорят Эфиопия и Эритрея. О передках Пушкина и о том, откуда они родом, писал, скажем, Раевский в своей книге о предках и потомках Пушкина. Он писал, что прадед Пушкина по материнской линии Абрам Ганнибал был родом именно из Эритреи, то есть из северной Абиссинии. У прапрадеда Пушкина были владения на реке Мереп, у города Лагон. Где этот город, никто не знает. Но где река Мереп, знаем. Эритрейцы считают, что отец Абрама Ганнибала был родом из местечка, которое сейчас называется Дибарва. Это не очень далеко от Асмары. Кстати, сейчас там гостиница, которая так и называется "Ганнибал". Один факт совершенно неопровержимый, что Абрама Ганнибала продали в рабство и увезли в Турцию по морю. Это могло произойти только в одном месте - в порту Масава. Порт и сейчас существует. Раевский описывает, как это происходило. Согласно легенде, сестра Абрама Ганнибала долго плыла за кораблем, на котором увозили в Турцию любимого брата, и плыла, пока не утонула. Александр Генис: Илья, а вы встречали эритрейцев, которые знают пушкинские стихи и знают вообще о нашем Пушкине. Илья Левин: Во-первых, многие эритрецы знают русский язык. И некоторые, как это ни странно, даже похожи на русских. Например, один из сотрудников нашего посольства лицом точь-в-точь Гарик Сукачев. Только постарше. И я там, помню, выступал с лекцией об африканских корнях Пушкина, и она вызвала очень большой интерес у местных жителей. Пушкина многие знают и, разумеется, даже те, кто не читал его стихов, очень гордятся. Александр Генис: Илья, какая самая экзотическая история, которая произошла с вами в Эритрее за эти три года? Илья Левин: Мне трудно вспомнить о какой-то экзотической истории, которая произошла лично со мной. По-моему, в моей жизни никакой особенной экзотики не было. Но у меня был приятель, который чудом спасся. Приятель был зоолог и он изучал поголовье слонов. И вот он нашел стадо слонов, разглядывал их, подобрался к ним довольно близко. И в процессе изучения слоновьего стада едва не распрощался с жизнью. А все это произошло потому, что он совершил довольно серьезное нарушение слоновьего этикета. Он пересек невидимую линию, которая проходила между слонихой и слоненком. А этого делать ни в коем случае нельзя. Это очень серьезное слоновье фо па. Слониха за ним погналась но, к счастью, запуталась в каком-то кустарнике. Таким образом он спасся. О чем потом написал статью и напечатал в местной газете. Ему очень повезло. Александр Генис: Действительно, это история из старых приключенческих романов. А как вообще с фауной в Африке? Илья Левин: Вы знаете, раньше там, действительно, было много всякой дикой живности, а потом, постепенно, она стала исчезать. И вот мне рассказывали, что дикие звери практически исчезли, во всяком случае, поголовье их сильно сократилось во время последней войны с Эфиопией. Это была очень кровопролитная война, продолжалась она с 1998 до 2000 года, и тогда поголовье зверей сократилось. Но я должен сказать, что сам, собственными глазами видел бабуинов. Их там довольно много. Когда едешь из Асмары на Красное море, то на дороге часто встречаются бабуины, и местные люди говорят, что бабуины возвращаются, что там опять модно жить, что войны, видимо, не будет. Говорят, что они умнее людей. Не знаю, так это или нет, все таки хотелось бы думать, что люди тоже не дураки, но все же, если это так, то это добрый знак. Александр Генис: Наша следующая рубрика - "Музыкальный альманах", в котором мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки. Декабрь, месяц, в который мы готовимся сменить календари, - подходящее время, чтобы обсудить и важнейшую перемену в музыкальном ландшафте Нью-Йорка. У главного, самого гордого и самого престижного культурного института города появился новый хозяин. Я говорю о нью-йоркском оперном театре, о прославленном "Метрополитен". Многие годы его генеральным менеджером был человек с легендарной, чисто американской биографией - Джозеф Волпе. Я бы назвал его Авраамом Линкольном оперы. Дело в том, что еще мальчишкой Волпе, влюбленный в музыку, пришел в театр, чтобы работать тут учеником плотника. Постепенно он дорос до высшего административного поста в Метрополитен, на котором Волпе проявил себя жестким и изобретательным руководителем, сумевшим провести безумно дорогой театр через все экономические бури, сохранив на высоте артистический уровень спектаклей. И вот Джозеф Волпе объявил об отставке. Он уходит на покой, который и не снился дирекции театра. Перед ней встал труднейший вопрос о достойном преемнике. После долгой и мучительной поры поиска - и, конечно, интриг, - мы наконец узнали имя нового хозяина театра - Питер Гелб. Соломон, что Вы можете о нем сказать? Соломон Волков: Гелб очень известная фигура в музыкальном ландшафте Нью-Йорка. Ему 51 год, и он уже лет 20 занимает руководящие посты в разного рода музыкальных учреждениях. Если говорить об Аврааме Линкольне, то Гелб еще в большей степени, чем Волпе, может претендовать на это звание. Потому что он начинал свою карьеру, много лет назад с должности билетера, которая в иерархии оперного театра, пожалуй, еще ниже стоит, чем та, которую занимал Волпе. Александр Генис: Это говорит о демократичности американской жизни во всех ее проявлениях, включая такое иерархическое, как театр, опера, самое дорогое искусство. Соломон Волков: Вы знаете, не совсем это свидетельствует о такой демократии. Потому что при этом Гелб, который занимался такой непрестижной работой, был сыном руководителя "Нью-Йорк Таймс" Артура Гелба, который дошел там до звания редактора-менеджера. Это третий по значению пост в таймсовской иерархии. Так что он принадлежит, на самом деле, к американской культурной аристократии. И я Гелба впервые узнал в качестве менеджера Владимира Горовица. Горовиц к нему с большой нежностью относился и понятно почему. Гелб очень много сделал для возрождения карьеры Горовица после одного из спадов. И, в частности, именно Гелб руководил поездкой Горовица в Советский Союз, выпуском видеофильмов, связанных с этой поездкой и с другими выступлениями Горовица. После этого Гелб возглавлял "Сони Классикал". На посту руководителя "Сони Классикал" он продемонстрировал два качества, которые служат и плюсом для него и минусом в данной ситуации. Он привел дела "Сони" в области классической музыки в финансовый порядок, но добился этого ценой некоторого упрощения репертуара. Он выпускал много того, что называется кроссоверами. То есть записей, где популярные артисты классического репертуара исполняли не какую-то серьезную классическую музыку, а облегченные варианты. Так сказать, поп-классика. И поэтому критики сейчас следят за тем, какая будет художественная политика Мет под руководством Гелба. Александр Генис: Одним из главных претендентов на этот пост был знаменитый Пласидо Доминго. Меня, честно говоря, удивляет именно эта амбиция великого тенора. Зачем артисту взваливать на себя безмерный груз хозяйственных обязательств? Соломон Волков: Я недавно побывал на встрече Доминго с публикой. Там ему задали именно этот вопрос. Он невинно и прелестно сказал: "Когда я соглашался заниматься менеджерской работой в таких заведениях, как Вашингтонская опера, Лос-анжелесская опера, я думал, что я к этому времени уже перестану петь. И вот тут такой сюрприз: я продолжаю петь, но и не хочу отказываться также и от менеджерских обязанностей". Вдобавок Доминго руководит фестивалем и еще и дирижирует. Но главное, конечно, в артистическом облике Доминго это его вокальное мастерство, и он до сих пор в замечательной форме, как мы можем услышать из его пения арии Линеля из оперы "Марта" барона фон Флотова. Поет Доминго. Александр Генис: В Белом доме произошли важные кадровые перемены: Кондолиза Райс готовится стать госсекретарем. Если Конгресс утвердит ее кандидатуру, впервые на таком посту окажется концертная пианистка. Именно к такой карьере она готовила себя в юности. Интересно, что эксперт по советской политике, Райс призналась, что не любит русскую классику. Чайковский и Рахманинов кажутся ей чересчур сентиментальными. Ее любимый композитор - Брамс, которого она ценит (цитирую) "за структурированность музыки". Соломон, как Вам эта оценка? Соломон Волков: Совершенно справедливая, с точки зрения специалиста по классической музыке. Я совершенно с ней согласен в этом смысле. Уменя немножко другой взгляд на высказывания Райс, как и вообще на какие бы то ни было высказывания о вкусах, которые исходят из Белого Дома. До некоторого времени я находился в плену у иллюзии, что это какие-то спонтанные высказывания в которых люди действительно говорят о своих подлинных вкусах, предпочтениях. Пока, наконец, в один прекрасный день я не понял, что все подчинено политическим соображениям, тому, как это будет воспринято. Александр Генис: Значит ли это, что Америка должна дружить с Германией и ухудшить отношения с Россией? Соломон Волков: Именно так. Все взвешено. Все знают, что Кондолиза Райс специалистка по России, значит мы подчеркнем, что не все в ее вкусах связано с русской литературой музыкой и так далее. Вот она ей предпочитает Брамса. И вообще это замечательно звучит - Брамс с исполнении афро-американской женщины. И она действительно выступает с исполнением Брамса, это замечательно, играет она, в частности, фортепьянный квинтет, в котором все это продемонстрировано, эта структурность Брамса, сдержанная эмоция и сдержанная страсть, которая соответствует тому облику, который хочет спроецировать Кондолиза Райс. Александр Генис: Последний в этом году выпуск "Музыкального альманаха" завершит и последний блиц-концерт нашего годового цикла "Мастерская скрипача", в котором Соломон Волков делился своим опытом игры на скрипке. Весь этот год, Соломон, Вы вспоминали скрипку, заново осмысливая секреты этого искусства. К какому главному выводу привел Вас наш цикл? Соломон Волков: Главных выводов для меня было два. Первый - насколько много произведений в скрипичном репертуаре, которые выглядят, как чрезвычайно сложные, а на самом деле, таковыми не являются. Вот это для меня был один из сюрпризов, когда я подводил итоги. И второе - для меня уже был персонально важный какой-то элемент - оказалось, что я, все-таки, не скучаю по своим дням скрипача и по своей исполнительской деятельности. Я могу посмотреть на нее отстранено, и в этом смысле, тот отрывок, который я хочу показать сегодня, это скрипичный концерт Альбана Берга, одного из ведущих модернистов 20-го века, это сочинение 35 года, оно очень для меня дорого. Это самое дорогое для меня сочинение всей моей скрипичной карьеры, поэтому я им и решил завершить наш цикл. Дело в том, что я оказался волею судьбы и своих юношеских устремлений, первым советским студентом-исполнителем скрипичного концерта Альбана Берга. До меня только один скрипач вообще в Советском Союзе исполнил публично этот концерт. Им оказался мой тогдашний учитель по Ленинградской консерватории профессор Виктор Семенович Либерман, в то время концертмейстер оркестра Мравинского. И поскольку мои вкусы как раз лежали в этой области, в области художественного авангарда и у меня оказался учитель, который знал это произведение, я с огромным энтузиазмом выучил его и никогда не забуду выражение профессоров в комиссии, когда они слушали в моем исполнении этот концерт. У них были озадаченные физиономии. Ничего подобного они в своей жизни не слышали. А для меня это даже не была авангардная музыка. По-моему, наши слушатели могут в этом убедиться, прослушав отрывок из скрипичного концерта Берга в исполнении приятеля моих детских и юношеских лет скрипача из Риги Филиппа Фишхорна, к сожалению, нынче уже покойного. Он в 96-м в возрасте 50 лет скоропостижно скончался. Он прекрасно передает и виртуозную сущность этого сочинения и его авангардную, но мягкую душу. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
