Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
31.10.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[12-10-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомКультурная политика США. Американская глубинка перед выборами. Экран недели. Книжное обозрение с Мариной Ефимовой. Песня неделиВедущий Александр Генис
Предвыборная кампания - пора вопросов, многих и разных. Страна дает отчет о прошедших четырех годах. В этом ритуальном, повторяющемся уже третье столетие экзамене, - сокровенный смысл демократии с ее системой суровой отчетности. Однако на этот раз дебаты не балуют нас разнообразием. В центре - одна тема: безопасность Америки, война в Ираке, битва с террором. Как только противники уходят от этих больных проблем, внимание слушателей (и это регистрируют опросы) немедленно рассеивается. Что и понятно - уж слишком тревожные новости каждый день показывает нам телевизор. Тем не менее, жизнь продолжается во всей своей цветущей сложности, включая те аспекты, о которых молчат предвыборные речи. Вот и сегодня мы откроем этот выпуск "Американского часа" разговором на тему, которая уж точно остается за бортом президентской кампании: культурная политика США. Парадоксальность этой темы в том, что культура в Америке присутствует, но еще большой вопрос есть ли в США, как в других странах, национальная культурная политика? Дело в том, что идея государственной поддержки культуры звучит в принципе не по-американски. Если правительство кормит художника, - рассуждают американцы, - то художник может подпасть под влияние правительства. Конечно, тут нет фатальной неизбежности. Во многих странах найдены способы одновременно и поддерживать искусство, и сохранить его независимость. Америка, однако, такими опытами мало интересуется. Здесь - другая традиция: развести культуру и государство на максимальное расстояние. В целом эта концепция работает: Америка насыщена искусством. Что говорить, когда в одном Нью-Йорке более ста музеев. Нигде в мире вы не найдете столько просторных концертных залов, столько любовно отреставрированных картин, столько новаторских театров. Однако заслуга Белого дома тут минимальная. Скажем, в Национальной галерее того же Вашингтона нет ни одного полотна, приобретенного на деньги налогоплательщиков. И так повсюду. Чуть ли не все магнаты в истории Америки оставляли о себе память, овеществленную в культурных учреждениях. Причем, их начинания часто оказываются куда более успешными и долговечными, чем многие правительственные программы. Скажем, безумно дорогая жилищная программа нью-йоркского муниципалитета обогатила город лишь бедными и обшарпанными кварталами, от которых власти сейчас не знают, как избавиться. Зато по-прежнему облагораживают Нью-Йорк Центр Рокфеллера, музей Фрика, концертный зал Карнеги. Конечно, не слишком честно сравнивать социальные проекты с художественными институтами. Филантропия не может изменить жизнь, она способна ее только украсить. Что она и делает - с помощью налоговых законов, которые способствуют притоку частных пожертвований. Зато сумма, выделяемая правительством на поддержку искусству, не превышает одной сотой процента государственного бюджета. Грубо говоря, искусство стоит рядовому налогоплательщику около доллара в год. Но и эти расходы часто кажутся политикам бесполезными и даже вредными. Так было в 90-е годы, когда в Вашингтоне разыгралась настоящая культурная война, вызванная тем, что деньги налогоплательщиков тратились на поддержку рискованных с точки зрения общественной морали художественных экспериментов. Меня, впрочем, беспокоит не столько угроза, которую искусство несет нашим нравам, сколько более общий вопрос: какова эстетическая ценность художественных произведений, оплаченных государственными средствами? Конечно, отсюда никоим образом не следует, что только масса и касса служат критерием в оценке художественных произведений. Но нельзя не задуматься о том, что искусство мельчает и вырождается, когда живет в резервациях, созданных, конечно, из лучших побуждений. По этому поводу я хочу вспомнить одну историю, которая показывает, что происходит в случаях массированного вмешательства государства в творческий процесс. Диктор: Обеспокоенное падением художественного уровня голландского искусства правительство Нидерландов решило, что пришла пора повторить золотой век голландской живописи. Был создан щедрый государственный фонд для художников - им предоставили мастерские, материалы, стипендии. Вскоре в распоряжении властей оказалось 250 тысяч новых картин. Теперь никто не знает, что с этими полотнами делать, где их хранить и куда девать этой небольшой стране новые работы, которые продолжают писать ее трудолюбивые художники. Александр Генис: По-моему, это - поучительный сюжет. Наша история свидетельствует: все по-настоящему великое в искусстве последних лет ста появилось на свет без участия государства. Характерно, что двум наиболее бесспорным достижениям американской культуры нашего времени - кино и джазу - никогда не нужна была поддержка властей. Но что же тогда остается на долю государства? Как оно может поддерживать рост культуры? Свой ответ на этот вопрос предложил новый руководитель Национального Фонда содействия искусствам Дэйна Джойя. Он считает, что власть должна помогать не тем, кто производит искусство, а тем, кто его потребляет. Главные усилия государства должны быть направлены на создание рынка для художественных ценностей. В самом деле, только в Нью-Йорке за последние двадцать лет число художников выросло в четыре раза. Нам нужны не новые картины, а новые зрители. Каждые две минуты в мире выходит книга. Нам нужны не новые писатели, а новые читатели. Надо прививать вкус к чтению, к театру, к серьезной музыке, к опере и балету, надо расширять аудиторию, вовлекая тех, у кого не было ни желания, ни возможности полюбить искусство. Задача Фонда, - считает Джойя, - создать спрос, а уж предложение позаботится о себе само. Этот "коперников переворот" в культурной политике США вызвал, что бывает исключительно редко, поддержку политиков, которые, наконец, увидели смысл в существовании Фонда, к которому многие годы относились как вынужденной уступке державным приличиям. О том, как это происходит в сложной предвыборной обстановке, корреспондент "Американского часа" Ирина Савинова беседует с самим реформатором. Ирина Савинова: В Америке живет целое поколение людей, ни разу не посетивших драматический или оперный театр, никогда не видевших балет и не слышавших живьем выступление джазистов. Когда глава Национального фонда содействия искусствам Дэйна Джойя говорит о своей организации, он всегда говорит страстно: Диктор: "Искусство и демократия не исключают другу друга! Главная задача нашего Фонда - познакомить широкую публику с искусством. Я сам - популист-элитист: искусство бывает и плохим и хорошим, но без потребителя его ценность катастрофически снижается". Ирина Савинова: С такой платформой глава Национального фонда содействия искусствам нашел отклик в сердцах многих конгрессменов, даже тех, кто с энтузиазмом поддержал сокращение бюджета Фонда в 90-е годы после скандальных выставок гомоэротических фотографий Мэпплторпа. На следующий год в бюджет Фонда из более ста миллионов долларов будет добавлено по предложению президента Буша еще 18 миллионов долларов. Это самая большая прибавка за последние 25 лет. Несущий искусство в народ Фонд стал гораздо популярнее в последнее время из-за таких своих проектов, как постановка пьес Шекспира "Отелло", "Ромео и Джульетта", "Ричард III", "Сон в летнюю ночь" в маленьких городках Америки. Пошла на пользу репутации Фонда и "Операция Возвращение домой", в которой солдат учат описывать пережитые в Ираке и Афганистане события. (Мы о ней рассказывали в одном из недавних выпусков "Американского часа"). Сами художники, однако, хотели бы видеть больше поддержки их творческих проектов. Так или иначе, Фонд занимается примерно тем, что во всем мире входит в функцию министерства культуры, отсутствующего в структуре американского правительства. С этого я и начала свою беседу с директором Фонда Дэйном Джойей. Почему в Америке нет министерства культуры? Дэйна Джойя: Метод оказания поддержки искусству в Соединенных Штатах радикально отличается от тех, что применяются в других странах. Все дело в политических и культурных традициях: в нашей стране мы часто функционируем, опираясь на поддержку частного сектора, тогда как в других странах рассчитывают на правительство. Эта постоянная, монолитная, связывающая по рукам и ногам поддержка правительства стоит на пути творческой свободы. Наша система состоит из бесконечного числа партнерств между федеральными и штатными правительственными агентствами, корпорациями, общественными организациями, частными спонсорами. Практически все заведения, связанные с искусством, за исключением лишь некоторых музеев в Вашингтоне, имеют бюджет, не зависящий от федерального правительства. Надо сказать, что это очень сложная система, к тому же она все время изменяется, но она хорошо работает: полная жизни американская культура - тому доказательство. Ирина Савинова: А как обстоят дела с государственными грантами для художников? Дэйна Джойя: Ни один творческий человек или организация в Америке не существует исключительно благодаря государственным дотациям. Творческим людям и объединениям приходится искать финансирование в многочисленных местных источниках. Это хлопотно, но, с другой стороны, не ограничивает свободу творчества. При отсутствии централизованности у художников образуются прочные связи в местных организациях, армия представителей творческих профессий становится невероятно разнообразной. Ирина Савинова: Расскажите, что произошло в 90-е годы, как Фонд потерял свои дотации от правительства? Из-за выставок Мэпплторпа? Дэйна Джойя: Не только. В конце 80-х-начале 90-х Фонд был вовлечен в так называемые культурные войны. Начались дебаты, что такое хорошее искусство, заслуживающее поддержки правительства. В дискуссию был вовлечен Конгресс. Бюджет Фонда был сокращен, но вместе с этим позиция Фонда, отстаивающего творческую независимость, еще больше окрепла. Верховный суд вынес тогда решение, что Национальный фонд содействия искусствам обязан оценивать всякое произведение только по его чисто художественным достоинствам, но не по его содержанию. Получился парадокс: бюджет Фонда был сокращен, а творческая свобода окрепла. Ирина Савинова: В своей программной речи Вы сказали, что искусство и демократия не взаимоисключающие понятия, но, неся искусство в массы, вам нужно заботиться прежде всего о воспитании его потребителя, так ведь? Дэйна Джойя: Совершенно верно. В Америке 1300 симфонических оркестров, 600 студенческих оркестров, 4 тысячи театров. У нас прекрасные ресурсы. Нам хватает художников, но не хватает потребителей. Наша задача - воспитать новое поколение, умеющее использовать все эти богатства. Мы должны взять неискушенного зрителя, никогда не бывавшего в театре, например, и привести его в зрительный зал. Ирина Савинова: Ваша задача еще сложнее. Вы пробудили у аудитории интерес к искусству, но как ее научить отличать настоящее искусство от суррогата? Дэйна Джойя: Меня эта проблема очень волнует. Я не хочу, чтобы Национальный фонд содействия искусствам превратился в министерство вкуса, когда мы будем наклеивать ярлыки "это хорошее искусство", "это плохое искусство". Но я свято верю во врожденные интеллект и любопытство человека, им только нужно дать доступ к правильным вещам. Ирина Савинова: Президент Буш запросил у Конгресса увеличение бюджета вашего Фонда. А что, если его не переизберут? Дэйна Джойя: Я так занят последнее время, что не слежу за предвыборной кампанией. В Америке исполнительная и законодательная власть разделены. Так что независимо от того, кто станет президентом, решение финансового вопроса будет исходить от Конгресса, Сената, от Палаты представителей. Ирина Савинова: Дэйна, а чья дающая рука щедрее: республиканцев или демократов? Дэйна Джойя: Ирония в том, что исторически Фонду жилось лучше, когда президент был республиканцем. Но были времена и при демократах и при республиканцах, когда Фонд был в плохом финансовом положении. Причину я вижу в самом Фонде. Финансирование должно быть вдохновлено и обосновано нашими программами и пользой, приносимой обществу. И это моя задача - сделать наш Фонд незаменимой и высоко ценимой частью американского общества. Александр Генис: Нет большой банальности, чем сказать: Нью-Йорк - это не Америка. Но более бесспорного трюизма тоже нет. Особенно - во время выборов. Космополитический мегалополис, где каждый четвертый говорит дома на родном, а не английском языке, никак не может отражать взгляды средних американцев, которые, собственно, и выбирают президента. Это значит, что ведя наш "Американский час" из Нью-Йорка, мы поневоле смещаемся к леву от центра. Чтобы компенсировать этот крен, наш корреспондент Рая Вайль отправилась в настоящую глубинку, на Юг, где, как не без основания считают местные жители, бьется сердце Нового Света. Оттуда она привезла репортаж о предвыборной атмосфере в штате Теннеси, который я сейчас и предлагаю вниманию слушателей "Американского часа". Рая Вайль: От городка Джерси Сити, где я живу, до Ноксвилла, штат Теннеси - целых 12 часов езды на машине. Не удивительно, что это уже совсем другая Америка. Прежде всего, люди другие. Никуда не торопятся, спокойные, расслабленные, не то, что в Нью-Йорке. Все говорят вежливо, с достоинством... Йес, мэм, до той гостиницы, что вам нужна, еще три мили, мэм, счастливого пути, мэм... Джерри Уилсон (сотрудник мэрии города Ноксвилл): Теннеси не совсем обычный штат. Традиционно, Теннеси поддерживает демократов, но на прошлых выборах большинство проголосовало за кандидата от республиканской партии, то есть за Буша. Вообще, Теннеси, как бы разделен на две половины. Южная часть штата, консервативная, традиционно поддерживает республиканцев. А западная - более демократическая. Что касается самого Ноксвилла, то я бы сказал, что это симпатизирующий демократам город в окружении республиканской провинции Настроения накануне выборов? Как и в других штатах, смешанные. Хотя на этот раз все проявляют себя активнее. Республиканцы стали еще большими республиканцами, демократы большими демократами, чем обычно. Рая Вайль: За кого будет голосовать сам Джерри, мне выяснить так и не удалось... Джерри Уилсон: Политику я стараюсь не обсуждать ни с кем, - сказал он, - даже с родственниками. Это опасная тема. Особенно в Ноксвилле и особенно сейчас, накануне выборов. Рая Вайль: Того же мнения придерживается и Джо Мэйсон, местная активистка и хозяйка самой большой здешней галереи. Джо Мэйсон: Политика может рассорить и друзей, и родственников. Я знаю такие случаи. У меня много приятелей, и часто, за ланчем, они спрашивают, за кого я буду голосовать. Я-то знаю, за кого. Но держу язык за зубами. Предпочитаю иметь друзей. А для этого в политику лучше не влезать. Рая Вайль: Мы заговорили о Теннеси. В чем прелесть здешней жизни? Джо оживилась. Джо Мэйсон: О, у нас великолепные горы, большие деревья и множество озер, и зеленые, огромные долины, и снег зимой, и лето не такое влажное и жаркое. Климат здесь хороший. Но главное, люди. И в Ноксвилле, где я родилась, и вообще на юге Теннеси, люди хорошие очень, доброжелательные. Рая Вайль: Следующая остановка в Ноксвилле - традиционный фестиваль сельского хозяйства. С карнавалом, всевозможными развлечениями и огромным количеством всякой еды. На открытие съехалась вся верхушка города. Нынешний Фестиваль юбилейный, 85 лет со дня основания, и народу в нем участвует много, со всего штата приезжают. Я беседую с Ларри Соновски, одним из организаторов этого праздника. Ларри Соновски: Предвыборные настроения? Как обычно, смешанные. Но на этот раз и у республиканцев свои сомнения есть, и у демократов. Не говоря уже о тех, кто посередине. И все из-за войны в Ираке, конечно. Многие не согласны с политикой Буша в этой войне, даже те, кто его поддерживал на прошлых выборах. Рая Вайль: У самого Ларри сын сейчас в армии служит, через неделю в Ирак отправляется. Ларри Соновски: Как я к этому отношусь? Я служил во Вьетнаме и знаю, что такое война. Конечно, я не хочу, чтобы его отправляли туда, где до сих пор гибнут наши ребята. Но он солдат. Он это знает. У него есть обязанности, и он готов их исполнять. Рая Вайль: Ларри не скрывает, за кого будет голосовать. Ларри Соновски: За Джорджа Буша. Он, по крайней мере, что-то делает. И раз мой сын нужен в Ираке, значит, он поедет в Ирак. Мы должны остановить терроризм, где бы он ни был... в Америке, в России, в Испании... Иначе мы не сможем ни жить спокойно, ни спать. Надо поддержать Буша в том, что он начал в Ираке. Может, военное руководство поначалу недооценило, какую работу проделать там нужно, каких затрат это ни потребует. Рая Вайль: Молодой сенатор Тим Беккен, ему еще и сорока не исполнилось, о своем штате отзывается восторженно. Тим Беккен: Люди здесь замечательные. Работяги, живут нелегко, но честные, с чувством собственного достоинства. Я горжусь тем, что представляю штат Теннеси, где я родился и рос вместе с теми, кто за меня потом голосовал и поддерживал. Политика - моя страсть, моя жизнь, я полностью в нее погружен. Рая Вайль: Шесть лет в Сенате, а до этого - четыре года в палате представителей. Как видятся г-ну Беккену предстоящие выборы? Тим Беккен: Я думаю, штат Теннеси будет голосовать за Буша. Он представляет все то, что нам близко и понятно... консервативные, традиционные ценности. И снижение налогов, конечно. Рая Вайль: И еще среди почетных гостей был потомственный конгрессмен от штата Теннеси Джон Данкен Младший. Необычайно популярная здесь фигура. Среди всех слоев населения. Его любят и как политика, и как человека. К его мнению прислушиваются. Конгрессмен - республиканец. И понятное дело, голосовать будет за Буша, что не мешает ему, однако, критиковать политику президента в Ираке. Джон Данкен Младший: Я пережил много выборов. Разного навидался. Я ведь в политике с детства. В чем я вижу отличие предстоящих выборов от предыдущих? В этот раз интереса к политике больше, но участия меньше, чем обычно. Люди больше времени проводят у телевизоров и компьютеров. Это будут сложные выборы. У обоих кандидатов рейтинг почти одинаковый. Буш чуть опережает по количеству голосов. Я, думаю, он и победит. Александр Генис: Следующая рубрика - "Экран недели". У микрофона - Андрей Загданский. (Collateral и Red Lights) Андрей Загданский: Том Круз, на мой взгляд, - один из самых неинтересных актеров из категории суперзвезд в Голливуде. Его привлекательная внешность, однообразные ухмылки и узнаваемые во всех ролях штампы делают, как правило, всяких фильм с его участием обреченным на коммерческий успех и творческий провал, если судить по тому самому гамбургскому счету, который Виктор Шкловский навсегда ввел в оборот русской критической мысли. Впрочем, может быть, Крузу просто не везет с режиссерами. А, может, статус суперзвезды делает актера закрытым для всякой не трафаретной работы. Во всяком случае, роли, сыгранные Томом Крузом в начале его карьеры, - "Рейнмен" и даже "Цвет Денег" были полноценными актерскими работами, чего никак не скажешь о его последних фильмах. Новая картина с участием Тома Круза выгодно отличается от многих предыдущих лент. Возможно, потому, что Круз работал с режиссером, который может поставить актера, и даже суперзвезду, в жесткие рамки задачи фильма. Как говорил Микеланджело Антониони - актер всего лишь часть кадра, и далеко не всегда самая главная. Речь идет о фильме Collateral, название которого перевели на русский язык очень произвольно по смыслу, но верно по сути: "Сообщник". Майкл Манн - один из самых интересных режиссеров, работающих в Голливуде. В триллере "Сообщник" он не только точен в создании напряженного ожидания - "что-же-будет-дальше", но и выжимает содержательный максимум из возможностей сценария и жанра. В Лос-Анжелес приезжает некто Винсент - человек, который должен за одну ночь выполнить заказной контракт на убийство пятерых человек. Все они - свидетели обвинения в деле о наркомафии. Совершенно случайно Винсент оказывается в такси, за рулем которого сидит Макс. Макс, которого играет Джеми Фокс, производит самое благоприятное впечатление на Винсента своей профессиональной точностью и знанием города, и Винсент нанимает его на всю ночь. Ничего не подозревая о миссии Винсента, таксист соглашается. Когда же первое убийство происходит не совсем так, как это планировал Винсент, Макс, невольный свидетель, становится заложником Винсента, и, в какой-то степени, его сообщником и невольным партнером на ночь. Что бесспорно удалось Майклу Манну в картине, так это атмосфера. Лос-Анжелес предстает гигантским нагромождением стекла, шоссе, автомобилей и одиноких, разобщенных людей. Разобщение - принципиальное слово в этом определении. По мере развития событий между двумя героями Винсентом и Максом - убийцей и заложником - складываются причудливые отношения. Оба героя оказываются более откровенны друг с другом, чем с кем-либо до того в своей жизни. Экстремальность ситуации и понимание того, что вряд ли оба переживут сегодняшнюю ночь, позволяют Винсенту и Максу общаться на ином, неведомом ординарным людям уровне. Тот кто смотрел Heat - в русском переводе "Схватку" - Майкла Манна, помнит, что между полицейским и налетчиком так же складываются особые отношения. Они даже встречаются, чтобы поговорить перед последним решающим поединком, последним решающим ограблением. Действие "Схватки" также происходит в городе одиноких, в Лос-Анджелесе - по существу и полицейский, и грабитель никому не нужны и не важны. Только существование противника - врага - делает их жизни осмысленными. Подобная же зеркальность существует и картине "Сообщник". В определенный момент Винсент даже спасает жизнь Макса. Почему? Может быть, потому, что считает Макса своим пусть и вынужденным, но партнером? А, может, их взаимная откровенность делает Винсента и Макса привязанными друг к другу? Или просто Винсент считает Макса своим заложником, своим инструментом в эту ночь убийств, и только он - Винсент - может забрать его жизнь? Почти в финале фильма Винсент дает Максу совет, которому Макс следует, убивая Винсента. К сожалению, ход предсказуемый. Я смотрел фильм с удовольствием, и только эта некая позитивистская мораль в финале испортила удовольствие от напряженного и элегантно жестокого фильма. В отличие от "Сообщника", французский триллер "Красный свет" не опускается до моральных уроков. Он просто о зле. О большом, темном и страшном зле в других людях и о маленьком, ничтожном, но не менее страшном зле в каждом из нас. Картина сделана с той замечательной минималистской точностью, которая характерна для самых лучших мастеров жанра. Скажем, для Альфреда Хичкока. Режиссер фильма Седрик Кан. В главных ролях Жан-Пьер Дарруссен и Кароль Буке. Картина поставлена по роману классика детективного жанра Жоржа Сименона. Фильм начинается с того, что некий Антуан (он выглядит как самый заурядный конторский служащий) отправляет электронное письмо жене, договариваясь о встрече. Они вдвоем собираются ехать за город, чтобы забрать из летнего лагеря детей. Последняя фраза электронной почты звучит почти как предложение романтического свидания, что-то вроде "не могу дождаться нашей встречи как в самом начале наших отношений". Но ничего романтического при встрече героев не происходит. Пока Антуан ждет свою жену в кафе, он заказывает пиво. Выпив первый бокал, он рассеяно смотрит в окно, поджидая жену. Когда официант спрашивает, принести ли еще пива, Антуан отказывается, но в следующем кадре пьет второй стакан, а затем третий. Когда же, наконец, Антуан видит жену в окно кафе, она прощается с каким-то мужчиной. Мы вправе подумать, что Антуан ревнует. Когда Элен входит в кафе, мы уверены, что Антуан несчастный обманутый муж, ибо его жена безумно хороша. Чего уж никак не скажешь об Антуане. Так начинается сеть точно рассчитанных обманов, а может быть и не обманов, в которые нас затягивает Седрик Кан. Антуан и Элен отправляются в дорогу, но Антуан, перед тем как сесть за руль, успевает сходить тайком от Элен в бар и выпить еще виски. В машине разыгрывается обычная сцена, обычных несчастливых супругов - как ехать, по какой дороге, и кому вести машину. Точное чередование эмоциональных взрывов между героями, ровный гул двигателя и шум дороги смонтированы в безупречный звуковой рисунок, который все время говорит - сейчас что-то произойдет. К шумам блестяще добавлена музыка Дебюсси. Мечтательные романтические музыкальные вставки придают обыденным событиям совершенно необыденное измерение. Антуан делает еще одну остановку, чтобы выпить виски и еще одну. После второй рюмки на какой-то пустынной деревенской дороге, когда Антуан наконец возвращается в машину, он видит, что Элен исчезла. В машине записка: "Я поеду поездом". С этого эпизода собственно начинается фильм, все, что предшествовало этой сцене, - экспозиция. Абсолютно пьяный Антуан после неудачных попыток найти Элен оказывается в машине со странным и молчаливым попутчиком, которому предстоит сыграть такую страшную роль в жизни Антуана и Элен. Антуан и странный попутчик, так же как и в "Сообщнике", оказываются поневоле партнерами на ночной деревенской дороге. Пьяный и болтливый Антуан жалуется попутчику на жену, как он устал быть у нее на побегушках, как надоело ему ее превосходство - Элен адвокат в большой фирме и, очевидно, преуспела на социальной лестнице куда более своего мужа. Когда у машины спускает шина и пьяный Антуан не состоянии поставить запасное колесо, молчаливый попутчик делает это вместо него, Антуан восхищается его благородством. Ведь он мог бросить его, пьяного Антуана, на дороге и уехать. Как и в "Сообщнике", неожиданный партнер преподносит Антуану урок - урок борьбы за выживание. Урок, который Антуан выдерживает, убивая своего молчаливого попутчика, которого совсем недавно благодарил за благородство и помощь. Впрочем, на этом повороты этого рафинированного триллера не заканчиваются. Ведь Антуану еще предстоит найти свою жену, которая так и не доехала поездом до летнего лагеря детей. Фильм заканчивается замечательно фальшивым хэппи-эндом. Антуан и Элен, примирившись и обретя друг друга заново, продолжают свое путешествие за детьми в летний лагерь. Оказывается, Элен очень любит Антуана. Оказывается, Антуан очень любит Элен. И ему очень стыдно, что он пил за рулем. Просто немного зла, скрытого в этих обычных любящих друг друга людях, вырвалось на один вечер, почти на мгновение на волю. И открыло дорогу большому темному и настоящему злу. А может быть, наоборот. И большое и настоящее зло живет именно в этих самых обычных людях. Еще раз назову имя режиссера: Седрик Кан. В классическом жанре триллера появился замечательный новый мастер. Александр Генис: Ну, а теперь в эфире - "Книжное обозрение" с Мариной Ефимовой. (Ти. Си. БОЙЛ - "В УЗКОМ КРУГУ") Марина Ефимова: Книга Бойла "В узком кругу" - роман. Но в центре романа стоит реальная фигура - известный сексолог Альфред Кинзи. В Америке считается, что сексуальная революция началась в 60-х (во всяком случае, шутник Филипп Ларкин писал: "Секс начался в 1963 году"). На самом деле ее начал в 1948 г. Альфред Кинзи знаменитым "Отчетом" о результатах своих научных исследований под шокирующим названием "Сексуальное поведение человеческого самца". Именно поэтому Кинзи оказался подходящим героем для романиста Бойла, который признавался: Диктор: "Я всегда писал о человеке как о представителе животного мира, конкурирующем с другими его видами за жизненные ресурсы". Марина Ефимова: И действительно - героями двух своих предыдущих романов Бойл выбрал Джона Келлога, разбогатевшего на изобретении и производстве кукурузных хлопьев, и Стэнли МакКормика, наследника баснословных чикагских богатств. Повествование романа о Кинзи ведется от лица его вымышленного сотрудника (и главного героя романа) Джона Милка, которого Кинзи привлекает (или, лучше сказать, вовлекает) в свой узкий научный круг. Их знакомство начинается в университете, где Кинзи ведет курс, о котором Милк рассказывает: Диктор: На курс допускались только преподаватели и те студенты, кто женат, замужем или обручен. Одна хорошенькая студентка даже уговорила меня совершить с ней обряд фиктивного обручения, чтобы попасть на курс Кинзи. Марина Ефимова: Научная работа у Кинзи не ограничивается бесчисленными (в реальности и в романе) интервью о числе и длительности оргазмов и о прочих подробностях сексуальной жизни американцев. Она включает и эксперименты, которые молодые сотрудники Кинзи (и он сам) ставят на себе, друг на друге, а также на своих и чужих женах, включая жену Кинзи. В романе, как и в биографии Кинзи, написанной в 97-м году биографом Джонсом, дается портрет харизматического ученого, которого не то наука затягивает в дебри сексуальных страстей, не то страсти - в науку. И, в конце концов, научные занятия начинают прикрывать тайные оргии и сомнительные эксперименты, включающие чудовищные мазохистские опыты Кинзи на самом себе. Страх разоблачения превращает научный круг Кинзи в тайное общество. Диктор: Он требовал держать все эксперименты в глубочайшем секрете и вести себя так, чтобы не возбуждать ни малейшего подозрения в возможной ненаучности нашей работы. Поэтому все мы были женаты (якобы счастливо), и все были как бы абсолютно и несомненно нормальны... Но с годами публика начала пронюхивать наши секреты, и охранять их становилось все сложнее. Марина Ефимова: Кинзи страстно верил в свою миссию: развенчать викторианскую мораль и покончить с сексуальными репрессиями. Он верил (и пытался убедить сотрудников), что любовь и секс легко отделимы друг от друга и что секс - это чисто физиологическое отправление. На этом и строится конфликт в романе. Один из рецензентов, критик А. О. Скотт, пишет: Диктор: В романе Бойла герой начинает разрываться между преданностью идеям Кинзи и реальной, горячей любовью к жене. К сожалению, и автор романа тоже начинает разрываться - между желанием сделать сексуальность темой общественных раздоров и желанием сделать ее предметом литературы. Марина Ефимова: В результате и то, и другое не очень ему удается. (АРТУР МИЛЛЕР, новая пьеса, еще без названия). Марина Ефимова: Да, Артур Миллер жив, ему 88 лет, и он готовит к постановке новую пьесу (ее название еще неизвестно), в которой делает вторую попытку инсценировать свой короткий брак с Мэрлин Монро. Первую он сделал 40 лет назад в пьесе "После падения". Героиня первой пьесы Мэгги - популярная певица - была изображена безнадежной наркоманкой, терроризирующей мужа невыполнимыми требованиями. После премьеры пьесы в 1964 г на автора посыпался град упреков: а где мягкость Мэрлин, ее очарование, ее искренний идеализм?.. Миллер был тогда совестью интеллектуалов (он отказался называть имена друзей перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности). Как мог человек такой высокой морали оговорить женщину, которая мертва и не может оправдаться? До Джона и Жаклин Кеннеди Артур Миллер и Мэрлин Монро были в обществе любимой парой, чем-то вроде королевской четы... и вдруг - такое предательство. Критики тогда замолчали пьесу, и даже сейчас, рецензируя последнюю ее постановку на Бродвее, критик журнала "New Republic" Роберт Брустайн писал: Диктор: В пьесе "После падения" Миллер предпочел выговорить вслух свое чувство вины. Результат: бесконечный поток самооправданий. Марина Ефимова: Новую пьесу о Мэрлин Монро Артур Миллер прислал на прочтение журналистке Деборе Соломон, которая после этого взяла интервью у драматурга, а пьесу описывает в журнале "Тайм" в статье "Гудбай, Норма Джин... еще раз" (Норма Джин - настоящее имя Монро). Героиню новой пьесы зовут Китти, она киноактриса, и в пьесе ее нет (как Пушкина в пьесе Булгакова). Ее образ возникает только из реплик других персонажей, из которых понятно, что она употребляет наркотики, ест на завтрак мороженое, расхаживает голой по отелю и опаздывает на съемки - как сейчас, когда все персонажи пьесы ждут ее уже несколько часов на страшной жаре. Когда кто-то напоминает, что она больна и ей мерещатся привидения, которые сидят у нее на груди, кинооператор говорит, что это, очевидно, материализовались ее собственные грехи. "Кинозвезды, - говорит он, - как животные. Ими надо управлять любовью и угрозами". В статье о новой пьесе Дебора Соломон пишет: Диктор: Миллер, у которого всегда есть социальный подтекст, хочет показать в этой пьесе, что Голливуд всё обращает в ПРОДУКТ. Идея не новая, но для Миллера - это последний шанс рассказать историю по-своему". Марина Ефимова: В статье Соломон интереснее всего, как мне кажется, идея, возникшая у автора во время разговора с Миллером. "Наверное, я буду начисто забыт, - сказал старый драматург, - из всех произведений искусства 99,9 процентов забыты..." И журналистка пишет: Диктор: В этот момент я подумала о том, что как раз Мэрлин Монро вряд ли будет забыта. Что время сделало именно ЕЁ тем, что Миллер пытался увековечить в пьесах в образе Вилли Ломана и всех других своих "средних американцев": она стала любимым и душераздирающим воплощением американского типа - рвущегося наверх и гибнущего в пути. ТРИ КНИГИ О КЭРРИ: "Джон Ф. Кэрри", "Кандидат" и "Призыв к служению" Марина Ефимова: Обозревая в газете "Нью-Йорк Таймс" книг о кандидате в президенты Джоне Кэрри (сразу трех, вышедших почти одновременно), профессор Крис Хитченс пишет: Диктор: Встречали ли вы хоть одного горячего сторонника Кэрри? Есть профсоюзы, стеной стоящие за сенатора Гефардта, целая армия поддерживала бывшего кандидата в президенты Кусинича... даже шарптонцы есть, только не сторонники Кэрри. Он - синоним аббревиатуры ABB - "Anybody but Bush" - "Кто угодно, только не Буш". Марина Ефимова: Действительно, из книг о Кэрри все время выступает человек, чьи действия выявляют сомнения (не наши, а его собственные): он был смелым воином во Вьетнаме, но, как только война потеряла популярность, стал видным борцом ПРОТИВ этой войны (успев таким образом стать участником одновременно двух благородных порывов общества)... Он побывал и одним из шекспировского "воинского братства" - "the Band of Brothers", и "военным преступником", и чрезвычайно эмоционально защищал обе эти свои ипостаси. Его годы в Сенате никто не решился назвать выдающимися, хотя все упоминают об ответственности и административном авторитете Кэрри... Но, рассказывая о своей службе в Сенате, сам он иногда сожалеет о том, что голосовал ЗА вооружение, а иногда - что голосовал ПРОТИВ вооружения. Он раскаивается в том, что голосовал ПРОТИВ войны в Кувейте, и в том, что голосовал ЗА войну в Ираке, и в том, что голосовал ПРОТИВ финансирования этой войны. Впечатление двойственности подкрепляется даже пустяками: в одной книге о Кэрри эпиграфом взята песня Джона Леннона "Дайте миру шанс", а в другой - песня Брюса Спрингстина "Не сдавайтесь". Профессор Хитчинс пишет: Диктор: Кэрри - против смертной казни... кроме тех случаев, когда преступник сделал что-нибудь ужасное или крайне непопулярное... Его речи на опасные темы так путаны, что при всем желании из них невозможно понять его позицию. А еще смеются над неспособностью Буша артикулировать свои мысли. Марина Ефимова: Пожалуй, одно более или менее ясно о Кэрри, - пишет Хитчинс. - Он, действительно, страстно и искренне не хочет никаких войн. Мы видим перед собой человека, который может стать (или, точнее, мог бы стать) президентом абсолютно мирного времени. Александр Генис: Песня недели. Ее представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Марк Нофлер - пожалуй, один из самых узнаваемых гитаристов и уважаемых музыкантов мира. В 2001 году его именем даже назвали новый вид динозавров - Масьяказавр Нофлера (Masiakasaurus knopfleri). Его только что вышедший альбом "Шангри-Ла" полон рок-баллад о самых разных людях. От благородных неудачников до Короля рок-н-ролла и Рэя Крока, создавшего из одной маленькой забегаловки, принадлежавшей братьям МакДональдс, огромную ресторанную империю. С непринужденной грацией и мастерством Марк завораживает слушателя уникальным голосом, характерным гитарным стилем, и глубокими текстами - качества, присущими ему ещё со времён легендарной группы "Дайр Стрэйтц". Далеко не ископаемый Марк Нофлер. В его исполнении - песня, рассказывающая историю компании "МакДональдс": "Просто, вот так" (Boom, Like That). |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
