Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[02-06-04]
"Поверх барьеров". Американский час с Александром ГенисомВокруг фильма Майкла Мура. Полный Пушкин на американском. Воскрешение композитора Эрвина Шулхоффа. Масоны без тайнВедущий Александр Генис
Александр Генис: Каннский фестиваль завершился, но буря, поднятая решением его жюри, еще только начинается. Как известно, главная награда досталась документальному фильму американского режиссера Мура "Фаренгейт 9/11", фильму, резко критикующему политику президента Буша. В США эту картину посмотреть еще нельзя, хотя теперь уже никто не сомневается, что дистрибьютор скоро найдется. Но пока этого не произошло, я хочу попросить нашего кинообозревателя Андрея Загданского ответить на несколько вопросов, спровоцированных каннской эксцентрикой. Андрей, Вас как режиссера документального кино, автора "Толкования сновидений", картины, которая тоже наделала в свое время немало шума, наверное, радует решение Каннского жюри? Ведь последний неигровой фильм получил гран-при этого фестиваля аж в 56 году? Андрей Загданский: Это был фильм Кусто о подводном мире, и картину трудно назвать политической. Признаться, я к решению Каннского жюри отношусь двояко. Конечно, весь мир документалистов должно радовать подобное решение - документальный фильм и Пальмовая ветвь - неслыханно. Однако политический спекулятивный контекст привносит вкус горечи - на документальное кино жюри фестивалей такого уровня обращает внимание тогда и только тогда, когда это может служить чьей-то политической цели. Впрочем, не буду брюзжать - я полагаю Майкл Мор (или Мур, как говорят в России) не испытывает столь амбивалентных чувств по поводу свой награды. Александр Генис: Как Вы оцениваете работу Мура в целом? Некоторые критики считают его скорее агитатором-пропагандистом, чем художником? Андрей Загданский: Я бы скорее назвал его комедиантом-популистом, который делает документальные фильмы. Ключевой прием Майкла Мора - конфликт между маленьким человеком, в данном случае - автором, и большими, всевластными Ими - международными корпорациями, политиками, ассоциациями владельцев огнестрельного оружия. Комическая фигура не такого уж маленького Майкла Мора почти всегда на экране - он интервьюирует, шутит, подтасовывает карты, манипулирует и клеймит. Иногда смешно, замечу справедливости ради. Впрочем, он еще пишет книги, часто бестселлеры, в которых обычно предлагает свои решения по всем волнующим Америку, да и весь мир вопросам. Подобно президенту Джорджу Бушу, который обрел смысл своего президентства только после атак террористов 11 сентября, Майкл Мор нашел себя в защите Америки и всего мира от Буша. Есть в истории фильма и замечательный поворот - отказ компании Диснея от дистрибуции фильма. Что может быть лучшей новостью для авторов и продюсеров фильма накануне Каннского фестиваля? Дисней отказался по политическим причинам показывать фильм. Точка. Интерес к фильму возрастает в пятнадцать раз сразу. Такого и за деньги не купишь. На сегодняшний день продюсеры фильма имеют широкий выбор предложений от самых разных дистрибьюторов. Этот якобы запрещенный в Америке к показу фильм должен заработать, по разным оценкам, от 30 до 40 миллионов долларов. Скажу, что 3 миллиона в прокате для документального фильма считается выдающимся коммерческим успехом. Майкл Мор в первую очередь клоун, но клоун, который нашел ключ к успеху. Его предыдущая картина Bowling for Columbine - просто скучный, примитивно аргументированный фильм с большими этическими нарушениями. Важность и болезненность темы - огнестрельное оружие в Америке - делают фильм якобы социально-значимым. В действительности это всего лишь умелая коммерческая эксплуатация. Александр Генис: Как Вы считаете, Андрей, можно ли в связи с последними событиями говорить о резком подъеме документального кино в Америке? Андрей Загданский: Не знаю, насколько уместно слово "резкий", но подъем интереса к документальному кино очевиден. В прошлом году в прокате было сразу несколько документальных фильмов, которые заработали деньги в театральном показе. Факт неслыханный еще пять лет назад. Наверное, этому будет много объяснений. Сравнительная доступность цифровой аппаратуры позволяет делать документальный фильм со сравнительно меньшими затратами, чем десять лет назад. Что совсем не значит, что эти фильмы сделаны на медные деньги, спешу оговорить. Я думаю, существенным фактором стал полный разрыв с реальностью в Голливуде. Спецэффекты заменяют реальность по всему полю. В нашем меню развлечений это необходимо как-то компенсировать - документальное кино удовлетворяет эту потребность в реальности, в конце концов, в узнавании, сошлюсь на Аристотеля. Вот и сейчас в прокате с большим успехом - в рейтинге сборов картина на 10-м месте - идет документальный фильм режиссера Моргана Сперлока Super Size Me. Как часто бывает в английском языке, в названии фильма - игра слов, и перевести его на русский язык можно и как "Мне самую большую порцию" или же как "Большой Я". Фильм получил в этом году на фестивале Санденс приз за лучшую режиссуру в документальном кино и приз жюри. Фильм вышел в прокат в мае. Картину можно отнести к редкому кулинарно-просветительскому жанру - он о том, что стоит и чего не стоит есть. Чтобы продемонстрировать это зрителям, Сперлок пошел на эксперимент, равносильный подвигам пионеров вакцинологии - он решил на протяжении месяца завтракать, обедать и ужинать только в ресторанах Макдональдс. Кто-то из ученых пошутил, что эксперимент остается экспериментом, даже если его поставил журналист. Сперлок подошел к своему смешному трюку абсолютно серьезно. Три врача - в том числе кардиолог и гастроэнтеролог - зафиксировали его безупречное состояние здоровья до начала эксперимента. Месяц спустя все трое отметили предсказуемое и последовательное ухудшение медицинских показателей нашего отважного автора. Особенно печальными мне показались свидетельства подруги автора. Она признается, что ежедневное меню Макдональдса нанесло удар по сексуальным отношениям пары: в общем, не тот теперь Морган, что был - не та выносливость, не та жизненная сила. Важно отметить, что подруга Моргана - вегетарианка, и ею уже разработана особая диета, по которой Морган должен вернуть былое здоровье по завершению своего необычного опыта. Однако вернемся к Super Size Me и его автору. Итак, за месяц Морган набрал около десяти килограмм и нанес сильный удар по печени: холестерин подскочил процентов на сорок. Все мы очень рады, что Морган дожил до конца этого шуточного испытания. Трюк удался: киноэксперимент стал смешным и удачным фильмом. Насколько это повлияет на наши вкусы, судить сегодня не берусь. Александр Генис: А я берусь: никак не повлияет. И причина - метафизика "Макдональдса". Он предлагают посетителю безгрешную пищу - ею можно кормить ангелов. Продукт высокой технологии, а не сельского хозяйства, обед теряет земное, плотское, животное происхождение: мясо берется из холодильника, соус - из банки, булки растут на деревьях. Такой игрушечный обед можно и нужно есть по-детски - руками. Да и сама стерильная, нежная, как бы уже прожеванная пища напоминает о сытной и безмятежной жизни в материнском чреве. Поэтому храм гамбургеров - "Макдональдс" - служит Америке запасной семьей. Погружаясь в его знакомую утробу, американец чувствует себя у родного очага. Перемещаясь, он несет этот очаг с собой, что и называется "макдональдизацией" планеты. Пожалуй, тут уместно рассказать, как и мне пришлось поучаствовать в этом процессе. В Америке я забредаю в "Макдональдс" разве что в поисках туалета. За границей мне тем более там нечего делать. Однако бывают исключения, позволяющие оценить тот психологический комфорт, которым эти нехитрые заведения награждают своих клиентов. Первый раз я понял это в Москве 91-го, в самый канун гайдаровских реформ. Голоднее всего там было приезжему. Москвичи справлялись домашними средствами. Меня выручала вечная тайна советского застолья: магазины пусты, в гостях - пир. По утрам было хуже. Тут-то я вспомнил про "Макдональдс" на Тверской. Меньше других пострадав от кризиса (кофе кончился, а за кетчуп брали три рубля), он оказался бастионом гастрономического здравомыслия среди абсурда общепитовской разрухи. Вряд ли статус кулинарного убежища оправдывает бескрылость такого обеда, но он позволяет понять природу его популярности: стандартная еда в нестандартном мире. Александр Генис: Следующая, привычная нашим постоянным слушателям, рубрика - "Музыкальный альманах". В этом "журнале в журнале" мы обсуждаем с критиком Соломоном Волковым новости музыкального мира, какими они видятся из Америки. Торжества, связанные со столетием Баланчина, продолжаются. Поскольку невозможно откликнуться на все мероприятия, которыми отмечает юбилей великого хореографа весь мир, "Музыкальный альманах" выбрал то событие, в котором принял непосредственное участие наш автор Соломон Волков. Соломон Волков: Театр организовал специальный семинар, который назывался "Баланчин и музыка" и который был посвящен обсуждению отношения Баланчина к двум его самым любимым композиторам - к Чайковскому и к Стравинскому. И для этой цели пригласил музыкантов и артистов театра Андреа Куин, Роберта Крафта и меня. Я должен был говорить как автор книги "Страсти по Чайковскому", где говорится об отношении Баланчина к Чайковскому (я говорил когда-то с самим хореографом), а Крафт долгие годы был спутником жизни Стравинского, и в этом качестве он присутствовал при огромнейшем количестве встреч Баланчина со Стравинским, присутствовал при их совместной работе над всеми главными балетами, ну, может быть, кроме "Аполлона", и вообще он был свидетелем отношений этих двух великих людей. Каждая встреча с Крафтом для меня это большое событие. Тут оказаться с ним на сцене Нью-Йорк Сити Балле - это было невероятное событие, о котором я буду очень долго помнить. Я, конечно, старался как можно больше расспрашивать Крафта, нежели говорить сам, и должен сказать, что он очень много рассказал в тот вечер интересного. Александр Генис: Что самое интересное? Соломон Волков: Любопытным с моей точки зрения было то, что Баланчин, по настоянию Стравинского, вставил в свой "Щелкунчик" оркестрованный Стравинским антракт из "Спящей красавицы" Чайковского, причем в один из самых эффектных моментов, когда на глазах у изумленного зала вырастает гигантская елка, тут всегда зал замирает, и все аплодируют. Делается это в связи с советом Стравинского. Александр Генис: В Нью-Йорке прошла серия концертов, на которых исполнялась музыка забытого композитора, немецкоязычного еврея из Чехии Эрвина Шульхоффа. Эти представления входят в часть большого проекта, названного "Возрождение музыкального наследства". Его цель - восстановить в концертном репертуаре творчество музыкантов, погибших в катаклизмах ХХ века. Шульхофф - крайне изобретательный и, так сказать, протеичный композитор, который исследовал возможности всех художественных направлений - от дадаизма и джаза до социалистического реализма. Он погиб в баварском концлагере в 1942-м году. Сейчас его музыка зазвучала вновь. Соломон, расскажите о ней. Соломон Волков: Мне очень интересны обстоятельства смерти Шульхоффа: они одновременно примечательны и в невероятной степени нетипичны. А история такова. Шульхофф действительно от авангардного дадаистического композитора эволюционировал в сторону убежденного коммуниста, сторонника соцреализма. Он даже когда-то написал кантату на текст "Коммунистического манифеста", что самое удивительное, будучи жителем Праги, немецко-говорящим евреем, он стал гражданином Советского Союза - в конце 30-х годов. И это его, как ни парадоксально, спасло, когда немцы вошли в Прагу в 1938 году. Его тогда (хотя он был евреем и подлежал депортации) не тронули именно из-за того, что он был советским гражданином. Но именно это же обстоятельство стало роковым для Шульхоффа, когда Гитлер напал на Советский Союз. Причем, конечно же, Шульхофф об этом не догадывался и этого не ожидал, ведь был, как известно, заключен пакт о ненападении. И в тор момент, когда Гитлер атаковал Советский Союз, Шульхофф, который, конечно же, был в специальном списке гестапо, был немедленно арестован, отправлен в концлагерь и там и умер. Александр Генис: Последнее, что о нем вспоминают, - что он играл на рояле в комнате охраны. Соломон Волков: Да, он умер от туберкулеза. Там же был его сын, в лагере. Судьба чрезвычайно печальная. Вы совершенно верно сказали, что это был композитор такого протеичного направления: попробовал он в своей жизни все, и у него был в жизни период, когда он увлекался американским джазом, и в лагере он тоже, вероятно, джаз играл как пианист. И вот памятником его увлечению джазом является его Джазовый этюд 1926 года, который тоже на фестивале Шульхоффа звучал. Это очень любопытное сочинение, которое показывает следы влияния и Гершвина, и Равеля, и Прокофьева, и вот это все очень интересно перемешано. Александр Генис: На днях в Америке прошла презентация первого в истории полного собрания сочинений Александра Пушкина на английском языке. Это 15-томное издание ценой в тысячу долларов, подготовленное специалистами Великобритании, Америки и России, открывает новый этап в англоязычной жизни Пушкина. Чтобы поговорить о том, как она сложилась в этом мире, я пригласил в студию поэта "Американского часа" Владимира Гандельсмана и нашего гостя - Джулиана Лоуэнфэльда. Адвокат, композитор, поэт, драматург и переводчик (он знает восемь языков), Джулиан - человек разносторонних дарований. Но главная любовь его жизни - Пушкин. Джулиан, прежде всего я хотел задать Вам вопрос, который меня, как всякого русскоязычного человека, живущего в англоязычном мире, всегда волновал: каково место Пушкина в англоязычном мире по сравнению с другими русскими классиками? Джулиан Лоуэнфэльд: Меня этот вопрос тоже волновал. Собственно, поэтому я и написал эту книгу. Потому что я не видел никаких нормальных переводов, и, честно говоря, многие даже по сей день не знают, кто такой Пушкин. Однажды меня спрашивал кто-то: кто такой Пушкин? Ах, это был либреттист Чайковского, по-моему? Не знают его, как Толстого или Достоевского, просто потому, что нет таких переводов, и действительно его стихи ускользают, не улавливается его музыка. Трудно перевести. Александр Генис: Вы знаете, Набоков, рассуждая на ту же тему, однажды привел обидное высказывание француза. Я, честно говоря, подозреваю, что французом был сам Набоков. Француз у Набокова говорит, что Пушкин - как русское шампанское. То есть, для западного человека Пушкин - это обратный перевод с европейского. Что вы думаете об этом? Джулиан Лоуэнфэльд: Вот что Набоков сказал на эту тему: "Можно ли перевести стихотворение Пушкина или "Евгения Онегина", или любое другое с определенной ритмикой? Безусловно, нет. Воспроизвести рифмы и в то же время перевести все стихотворение математически невозможно. Потеряв рифму, стихотворение потеряет свою прелесть, свое цветение, которое не восстановят ни сноски на полях, ни алхимия учености". А что он нам подарил? Александр Генис: Как вы относитесь к его опыту? Джулиан Лоуэнфэльд: Он нам подарил тысячу страниц замечательных комментариев. Но это как раз, можно сказать, алхимия учености. И там очень много сносок на полях. Александр Генис: То есть, вы считаете, что опыт Набокова с "Евгением Онегиным" не привил Пушкина к англоязычной культуре? Джулиан Лоуэнфэльд: Нет, к сожалению. Он сам признался, что он принес жертву своему идеалу дословности абсолютно всё - и элегантность, и изящность, музыкальность, рифму, игру, даже грамматику иногда. Лишь бы было дословно. А главное в Пушкине - не всегда вот эта дословность, а вот эта легкость, эта музыка. Так что специалист по бабочкам нам приколол мертвую бабочку к стеклу, и хоть там есть латинская надпись, никогда не почувствуешь прелесть живой бабочки в полете. Александр Генис: Так что полюбить Пушкина из-за Набокова никому не удалось? Джулиан Лоуэнфэльд: Не получилось, нет. Александр Генис: Володя, а теперь я хочу задать вопрос вам. Как, по-вашему: если сравнить Пушкина по-английски с русскими Шекспиром, Гете, которые вошли в русский литературный оборот? Владимир Гандельсман: Вы знаете, я дополню. Джулиан замечательно все сказал, я, между прочим, совершенно с ним согласен, но русскому читателю страшно повезло, мне кажется. Потому что среди русских переводчиков были великие поэты. На этот счет есть разные мнения, со мной многие переводчики не согласятся - те, которые считают, что перевод Пастернака ("Фауста" или Шекспира) ужасен. Тем не менее, великий поэт Пастернак иногда попадал совершенно великолепно. Не всегда, зато у него были такие удачи, которые несравнимы с удачами ремесленника. Джулиан Лоуэнфэльд: Да. Поэт поэта понимает, мне так кажется. У Лозинского замечательные были переводы. Александр Генис: "Божественная комедия" не вошла в состав русского образования, как вошли Шекспир или Гете. Владимир Гандельсман: Понимаете, в чем дело. Это гениальная работа, гениальный труд, это гениальное ремесло - Лозинский. Конечно, эта гладкопись Данте совершенно не соответствует тому, что было в подлиннике. Но тут можно только снять шляпу перед такой работой, огромной работой Лозинского. Так вот, мне кажется, что Пушкину гораздо меньше повезло в англоязычном мире, и вся надежда на Джулиана: Джулиан Лоуэнфэльд: Спасибо! Владимир Гандельсман: ... потому что великие поэты им не занимались. Вот и всё. Александр Генис: Джулиан, русские поэты часто приходят к англоязычному читателю через прозу. Именно так произошло с Мандельштамом и Бродским. Как обстоят дела с Пушкиным? Не проще ли придти через прозу? Джулиан Лоуэнфэльд: Тоже через прозу приходит. В основном, они читали "Пиковую даму". Правда, я в Англии встретил человека, миллиардера, ни слова не говорящего по-русски, который пятьдесят раз читал "Капитанскую дочку", каждый год, иногда несколько раз в год. Это для него как мини-Библия. Александр Генис: Очень приятно слышать. Если вы его еще раз встретитесь, скажите ему, что наш любимый писатель Довлатов перечитывал "Капитанскую дочку" каждый месяц и всегда цитировал ее, и считал, что лучше книги в мире нет. Честно говоря, я с ним согласен. Скажите, а как проза Пушкина переведена? Джулиан Лоуэнфэльд: Прозу легче, конечно, перевести, но, по-моему, нет еще той изюминки. Александр Генис: Ну, а, скажем, если сравнить с переводами Достоевского, Толстого, Тургенева на английский? Джулиан Лоуэнфэльд: Там проблема не такая же, как со стихами, где есть музыка. Александр Генис: Это понятно. Вы считаете, что пушкинская проза заслуживает новых и новых переводов? Джулиан Лоуэнфэльд: Да, я так считаю. Александр Генис: И вы занимаетесь переводами прозы тоже? Джулиан Лоуэнфэльд: Да, следующий том будет прозой. Владимир Гандельсман: При этом, "Пиковая дама" переводилась более 12 раз на английский язык. Еще в 19 веке переводилась проза Пушкина. Джулиан Лоуэнфэльд: Поэтому он был известен. Я не хочу сказать, что Пушкина совсем не знают. Но знают его, в основном, за его прозу. Александр Генис: Ну, началось все с французского языка. Мериме лучше всего знал и пропагандировал Пушкина. На английском все это началось гораздо позже. Джулиан Лоуэнфэльд: И все равно, когда Тургенев показал эти переводы Флоберу, Флобер сказал: "Он пресен, ваш поэт". Он пытался понять, что за стихи, и не удалось. Александр Генис: Мне всегда казалось, что сложность Пушкина для иностранцев заключается в том, что Пушкин всегда писал о человеке вообще, а иностранцу интересен русский человек, поэтому Достоевского за границей любят, а Пушкина - ну, что же, у всех есть свой Пушкин, для нас Пушкин - литература как таковая, а не литература о русском человеке. Вы так не считаете? Джулиан Лоуэнфэльд: Пушкин универсальный, я не считаю, что он должен принадлежать только русскому народу. Это тоже, может быть, мой пунктик. Александр Генис: Ну, что ж мы с удовольствием поделимся, да, Володя? Джулиан Лоуэнфэльд: Пушкин, между прочим, из шести кровей. Александр Генис: По этому поводу я хочу задать вам интересный вопрос: роль Пушкина среди афро-американского населения Америки? Однажды я в Гарлеме в книжном магазине видел большой портрет Пушкина, где он был совершенно черного цвета - вместе с Дюма стоял его портрет , - и я не раз встречал афро-американцев, которые любят Пушкина. Джулиан Лоуэнфэльд: Гордятся, да, действительно, the black poet. The black Russian poet, так и говорят. Александр Генис: То есть, можно сказать, что Пушкина в Америке лучше всего знают афро-американцы? Владимир Гандельсман: Вот послушайте, я хочу процитировать. Американский поэт Джон Уитьяр написал статью с такими строчками: "С 29 января по 1 февраля 1837 года в одном из особняков русской северной столицы на берегах Невы умирал Александр Пушкин. Поэт, историк, любимец императора и народа, тяжело раненый в роковой дуэли еще совсем молодой, чтобы думать о смерти. Мне хотелось бы рассказать о способностях этого чудесно одаренного и уважаемого человека, о том, как его, негра, оплакивали в этой стране, - факт, который покажется невероятным американскому читателю. Мы имеем основания полагать, что против этого выдающегося человека испытывается в нашей стране безрассудное, несправедливое предубеждение, как и против цветной расы в целом". Александр Генис: Когда это написано? Джулиан Лоуэнфэльд: В 1837 году. Владимир Гандельсман: То есть мгновенно после смерти Пушкина. Александр Генис: Замечательная цитата! Джулиан Лоуэнфэльд: Это было немножко политизировано, и нельзя так близко принимать к сердцу. Владимир Гандельсман: Ну, конечно, это с юмором сейчас воспринимается. Александр Генис: Джулиан, что для вас труднее всего, когда вы работаете над переводами Пушкина? Джулиан Лоуэнфэльд: Первый момент. Читаешь и думаешь: божественная вещь! Как это можно передать? Не передашь. Нужно выкинуть из головы. То есть, некоторое благоговение нужно отставить в сторону, нужно смелее. А второй момент - это отсутствие в английском языке стольких односложных, емких слов. Кое-что нужно добавить. Александр Генис: Маяковский однажды сказал: "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин". Как вы считаете, русский стоит выучить за то, что им разговаривал Пушкин? Джулиан Лоуэнфэльд: Сто процентов. Александр Генис: А вы почему его выучили? Джулиан Лоуэнфэльд: Именно потому, что им разговаривал Пушкин. Так получилось. Просто, был международный кинофестиваль, уже не помню, в каком году, и показывали замечательный русский фильм "Три дня из жизни Обломова". Это были мои студенческие годы, и обломовщина была мне очень близка. И это так понравилось мне: и этот язык, и эти милые люди. Я влюбился в язык и решил им заниматься. Владимир Гандельсман: Все мы помним, как Пушкин называл переводчиков, - "почтовая лошадь просвещения". И я желаю Джулиану, чтобы в этом забеге почтовых лошадок просвещения он пришел первым. Александр Генис: Мы привыкли читать о масонах либо у Толстого, в "Войне и мир", либо уж в желтой прессе, развлекающей читателей очередной версией всемирного заговора. В Америке, между тем, масонские храмы с их характерной символикой - достаточно заурядная часть пейзажа. В США сегодня живут полтора миллионов вольных каменщиков, мирно продолжающих традиции своих знаменитых собратьев - Джорджа Вашингтона, Бенджамина Франклина и Теодора Рузвельта. Однако сравнительно недавно нелепая трагедия привлекла внимание прессы к этому древнему обществу. Во время церемонии приема нового члена в масонскую ложу Лонг-Айленда был случайно убит выстрелом один из братьев. Руководители американских масонов немедленно заявили о том, что их ритуалы вообще не предусматривают использование огнестрельного оружия, тем более заряженного. И все же происшествие вызвало громкий отклик - масоны ведь всегда и всюду окружены опасливым любопытством посторонних: С представителем Великой масонской ложи города Нью-Йорка Робертом Ленардом беседует корреспондент "Американского часа" Владимир Морозов. Владимир Морозов: Мистер Ленард, почему масоны всегда вели свои дела секретно? Роберт Ленард: Организация свободных масонов существует несколько сотен лет и ведет свою историю от гильдии каменщиков, которые путешествовали по Европе и строили соборы и замки. В те времена не было никаких удостоверений личности, поэтому масоны ввели тайные знаки, пароли и особый вид рукопожатий. По этим знакам член гильдии мог узнать своего коллегу и определить его ранг в их организации: то ли это - каменщик, то ли - младший каменщик, то ли - ученик. Труд каменщиков хорошо оплачивался, требовал высокой квалификации, их навыки оттачивались годами. Поэтому каменщики не хотели подпускать к пирогу неквалифицированных самозванцев, да и вообще - чужих. Когда член гильдии переезжал в другую область или в другую страну, свои могли его узнать по тайным масонским знакам. Они были формой идентификации. Отсюда пошла пресловутая секретность масонов. Владимир Морозов: То есть, масонство возникло как своего рода замкнутый профсоюз? Роберт Ленард: Да, именно так. Это и был профсоюз. Потом в Европе прекратилось массовое сооружение огромных замков и соборов, появились новые строительные материалы, и стройка уже не требовала большого числа каменщиков непременно высочайшей квалификации. Тогда масоны перестали быть профсоюзом и стали своего рода клубом по интересам. Но по давней традиции сохранили свои ритуалы. И теперь встретившись в театре, в гостях или где-то еще, члены масонской ложи могли узнавать собратьев по тайным знакам. Знать, что другой человек является носителем тех же высоких моральных принципов и подобен вам в его отношении к Богу, к долгу перед обществом, к филантропии. Владимир Морозов: Мистер Ленард, я слышал, что в последние годы число масонов в штате Нью-Йорк резко сократилось. Почему? Роберт Ленард: Масоны Нью-Йорка сталкиваются с теми же проблемами, что и другие социальные организации. Часто это необходимость работать в двух местах, чтобы свести концы с концами. Или сидеть дома с детьми, пока супруг на работе. Такой напряженный график не оставляет много времени на масонские собрания. После Второй мировой войны в масонской ложе Нью-Йорка было 350 тысяч человек. Масоны проводили филантропические балы, обеды, собрания, массовые сборы средств на благотворительные цели. Например, для детей, больных раком. Или на летние лагеря для ребятишек из малообеспеченных семей и на десятки других целей. Потом в 60-е, 70-е, 80-е, 90-е годы темпы жизни постоянно ускорялись. И сегодня у нас вместо 350 тысяч чуть больше шестидесяти тысяч. Заметно уменьшилось число масонов и по Америке в целом. Сейчас их около полутора миллионов. Владимир Морозов: И чем занимается ваша организация теперь? Роберт Ленард: У свободных масонов три основных принципа. Братство, благотворительность и семья. Важно, что семья идет прежде службы. Масоны собираются вместе. Иногда с женами, иногда одни. Они организуют работы, нужные городу или району, где они живут. Например, выходят на очистку дорог. Или восстанавливают старые здания, имеющие историческое значение. Или организуют раздачу обедов малообеспеченным людям. Каждый год масоны проводят работу по идентификации тысяч детей. Снимают детей на фото и видео, берут у них отпечатки пальцев, делают словесный портрет ребенка. На тот случай, если ребенок пропал, то полиция имеет массу сведений, что помогает найти детей. Владимир Морозов: А что вы знаете о масонах в России? Роберт Ленард: Я мало знаю о масонских организациях собственно в России. Но у нас, в штате Нью-Йорк, есть две масонские ложи, составленные выходцами из бывшего Советского Союза. Есть другие объединения по этническому признаку - несколько итальянских и французских лож. Есть ложи, созданные по профессиональному признаку, например, ложа полицейских или пожарных. Великий иллюзионист своего времени Гарри Гудини принадлежал к ложе актеров. Владимир Морозов: Мистер Ленард, откуда взялись слухи о тайном масонском правительстве, которое то ли собирается управлять всем миром, то ли уже управляет? Роберт Ленард: Я не знаю, откуда берутся слухи о заговорах. Могу сказать, что масоны объединяют хороших людей и делают их еще лучше. Для того, чтобы вас приняли в масоны, надо быть добропорядочным человеком с хорошей репутацией. Затем человек годами занимается добрыми делами на общественном поприще в кругу себе подобных. Стоит ли удивляться, что многие лидеры США и других стран, штатов и городов - члены братства масонов. Александр Генис: Сегодняшний выпуск "Американского часа" завершит песня недели, которую представит Григорий Эйдинов. Григорий Эйдинов: Став за последние десятилетие самой знаменитой современной джазовой исполнительницей, 39-летняя Диана Кролл решила попробовать себя в роли автора. Её только что выпущенный альбом "Девушка в соседней комнате" состоит ровно на половину из классических джазовых песен (исполнение которых и сделало её знаменитой), а на половину из песен, написанных Дианой с её новым мужем, - небезызвестным музыкантом Элвисом Костелло. Её чувственный, проникновенный голос и естественная манера исполнения тонко гармонируют с ненавязчивым, но безусловным мастерством пианистки, как, например, в этой написанной ею заглавной песне из нового альбома. Диана Кролл, "Девушка в соседней комнате" (Girl in the other room). |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
