Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
16.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров""Осада"Ведущая Марина Тимашева
Относительно недавно в Московском Художественном театре имени Чехова состоялась премьера спектакля "Осада". В этом, пожалуй, самом милом спектакле ушедшего года необычно все. Во-первых, Московский Художественный театр согласился на услуги продюсера, им стал директор театральной премии "Золотая маска" Эдуард Бояков. Во-вторых, спектакль поставлен безо всякого текста. Вернее, не так. Текст есть, но он нигде не зафиксирован, только в памяти актеров, да и то им дозволено и даже предписано импровизировать. В-третьих, в ролях заняты не одни актеры Художественного театра, но также их коллеги из "Табакерки" и еще студенты. В-четвертых, все действие сопровождает музыка в исполнении живого оркестрика, сидящего на сцене, а также пение Елены Гришковец. Елена Гришковец поет Марина Тимашева: Елена Гришковец, голос которой вы только что слышали, - супруга Евгения Гришковца, он уже давно выступает с ней и группой "Бигуди" по московским клубам, получается своего рода мелодекламация. Теперь Евгений Гришковец привел супругу в Художественный театр, захватил еще и своего друга, прежде партнера по кемеровскому театру "Ложа" Максима Какосова. Заметьте, на сцене Художественного театра в роли, хоть и безмолвной, выступил самодеятельный актер. Впрочем, сам Гришковец - тоже самодеятельный. Вдумайтесь. Олег Табаков не то, что разрешает, а просит "дилетанта" Гришковца поставить спектакль во вверенном ему театре. И - говорит он сам - никаких сомнений не испытывает. Олег Табаков: У меня не было такой дилеммы - звать или не звать. Он, как бы это сказать, самодостаточный автор. Марина Тимашева: Вот кто бы мог поверить, что "самодостаточным автором" окажется человек без специального актерского или режиссерского образования, филолог, защищавший диплом по творчеству Николая Гумилева, и что именно он в считанные годы станет лауреатом всех мыслимых литературных и театральных премий, надеждой российской драматической литературы, самым популярным исполнителем собственных произведений, а теперь уже и режиссером Московского Художественного театра? Однако, дело обстоит именно так. И вот уже Евгений Гришковец - не только сам автор-исполнитель, но и режиссер, и обладатель собственного ноу-хау, которым он охотно делится с российскими театрами. Начал он это делать в театре "Балтийский дом", там пару лет назад вместе с режиссером Андреем Могучим они поставили с ведущими артистами театра спектакль с занятным названием "Пьеса, которой нет". Пьеса на самом деле была, а именно - "Чайка" Чехова. И был другой спектакль, много лет тому назад поставленный в Ленинграде режиссером Геннадием Опорковым. И остались актеры, которые были заняты в той, легендарной "Чайке". Гришковец и Могучий предложили артистам поимпровизировать, вспоминая какие-то существенные подробности "Чайки" Опоркова и их частной жизни. Чуть позже в Москве Гришковец выпустил "Планету", в ней был занят уже не он один, но и актриса Театра имени Вахтангова Анна Дубровская. Так Гришковец становился режиссером профессионального театра. Идея спектакля "Осада" не нова, она принадлежит кемеровскому этапу жизнедеятельности Жени Гришковца. Именно тогда он предложил своим прежним соратникам поимпровизировать на темы "Илиады" Гомера. Примерно такую задачу он поставил перед артистами - Игорем Золотовицким, Андреем Смольяковым, Александром Усовым, Сергеем Угрюмовым и Валерием Трошиным во МХАТе. От "Илиады" осталось всего ничего - фигура сказителя. Правда, это не слепой и великий Гомер, а зрячий, упрямый и туповатый современный мужик в камуфляжных штанах, да и разговаривает он не гекзаметром, а самым привычным способом. Своими военными историями он насильно делится с молодым случайным спутником, тот вовсе не желает его слушать, но отвязаться от навязчивого рассказчика не может, даже слова вставить права не имеет - это вызывает у бывалого вояки одно только раздражение. Ветеран (так обозначена в программке к спектаклю роль Сергея Угрюмова) в основном травит байки о мирных передышках и о том, что происходило, когда его команда останавливалась на постой. К финалу каждой из этих баек у любого зрителя возникает стойкое ощущение, что он где-то это уже слышал. Ну, например, военные просятся на постой, а неприятный старикашка хочет, чтобы они сперва убрали навоз из его конюшни. Отрывок из спектакля - Оказывается, вот этому деду хромому... Это мне уже местные рассказывали, другие, они мне начали рассказывать истории. Вот они и рассказали, что из той деревни, где мы были-то, этому деду хромому помог здоровый парень, который плохо разговаривал, - ну, Бубнила, я, например, сразу догадался. Нет, ты слушай внимательно. Бубнила помог ему. А как он помог? Он берет, перегораживает реку, понимаешь ты, перегораживает реку и это все русло направляет прямо вот в эту конюшню. И это все вымывается, вот просто, понимаешь ты. То есть не то, что здоровый... Обычно здоровые во (стучит по дереву), а этот умный, он просто такой вот, молодец. Добрый был, добрый. Мы-то с дедом поссорились, пошли, а он остался. Смотрит: хромой человек, старый, надо помочь. Помог. А скромный... Потом мы пришли - он мог бы, конечно, перед нами, типа: "Ребята, я ого-го..." Нет, просто пришел, покушал и пошел. Марина Тимашева: В байках образованная часть аудитории легко узнает миф о Геракле и Авгиевых конюшнях и станет смеяться не только над тем, как переложена древнегреческая история, но и самой радости узнавания. В следующем эпизоде Ветеран поведает Юноше миф о Сизифе. Ветеран и Юноша общаются, не двигаясь с мест, они сидят на стульях на первом плане. На втором художник Лариса Ломакина построила необычное сооружение. Оно напоминает вторую сцену - с одной стороны, детскую песочницу - с другой, засыпанную песком цирковую арену - с третьей, корабль под парусами - с четвертой. И то, что на ней происходит, отчасти походит на детскую игру, а отчасти - на клоунаду. В комических сценках, которые, как наплывы в кино, перемежаются с рассказами Ветерана, участвуют три актера - Игорь Золотовицкий, Валерий Трошин и Александр Усов. Роли их обозначены как Первый, Второй и Третий Воины. Можно было бы назвать их богатырями. В их костюмах очень гармонично перепутано все со всем: шлемы римских легионеров обозначены вязаными шапочками-ушанками, на ногах - подобие греческих сандалий, торс запутан в хитоны поверх маек и футболок (все это связано из разноцветной толстой шерстяной нити, а потому задумываешься о народах крайнего Севера), вместо брюк они носят шотландские юбки-килты. Умирать от смеха начинаешь, только завидев огромного, с большущими ногами Игоря Золотовицкого в юбке и вязаной лыжной шапочке. Бравые воины держат в осаде некий город. Но поскольку вы все же помните про "Илиаду" и Гомера, то выходит, что трое воинов-клоунов осаждают Трою. Они не в силах ни взять город штурмом, ни заставить жителей сдаться в плен, ни тем более вернуться восвояси (такого позора Родина им не простит). Третий воин уговаривает своих однополчан договориться с врагом. Отрывок из спектакля - Никто уже не помнит, по каким причинам мы приплыли сюда и осаждаем этот город, стоим перед этими стенами. Но каждый день мы теряем лучших из нас, и мне представляется, что единственная возможность для нас - это прекратить боевые действия и начать как-то договариваться. - Что сделать? - Ну, попытаться наладить мирный диалог. - С кем? - С ними. - С врагами нашими? - Ну, с ними. - То есть, подожди, ты предлагаешь сейчас прекратить военную операцию под названием "Осада" и начать Бог весть какую операцию "Договор"? Что это такое? Это что, забыть про наших ребят, которые погибли, про раненых, которые там мучаются, ждут, когда город этот проклятый сдастся? И что, все это забыть и договор сейчас будет у нас что ли? Нет. Нет, дорогой, только победа! Победа! Мы туда войдем, они все сдохнут, в крови все утонут, а оставшиеся приползут к нам на коленях. Мы повесим наш флаг на их башне. И когда они будут ползти к нам на коленях, понимаешь, тогда, может быть, какой-то маленький диалог с ними, маленький . Ты что, какой договор может быть? - Я же говорил, что вы неправильно поймете. Я не отказываюсь от победы, мне она нужна точно так же, как и вам. Но что это такое ты перечислил, вот эти вот... я даже не знаю, как это назвать, какие-то звенья к победе - ну что это такое? Это анахронизм какой-то! - Что это? - Ну вот что это? Ну, мы разрушим их стены, пройдем до центра площади, поднимем на их башне свой флаг - и что? И что?! Может быть, существует какая-то другая победа. Может быть, не такая очевидная. А вот эти твои клишированные символы, они... - Да, символы, символы, символы, символы, понимаешь. А что ты думаешь такое - символ? Не для тебя, не для него, не для меня символы, не для нас, ты пойми, не значок - символ. Символ - для народа, который нас послал, ждет, ждет нас. Народ недоедал, недосыпал, понимаешь, дети наши голодные там прыгают где-то, неизвестно где. Эти символы, они нужны этому народу. Деньги давал, деньги нам давал. Тебе дал, чтобы ты был нормальный, чтобы уши у тебя в тепле были. Символы! А как же, это все народ. - Может быть, полезней для народа было бы прекратить вот это вот - платить деньги и все, что ты перечислил? Может быть, гораздо мужественнее, честнее и храбрей было бы остановить военные действия? Я не знаю, мне кажется, это перспективнее, в этом больше смысла, очевидно. Потом нечего все время пенять на народ. - Что-то я не понял, подожди. Перспективней... А что ты предлагаешь перспективней? Клишированные у него действия... Что-то я не понимаю, что ты говоришь. Это как договариваться-то? Ты здесь стоишь: "На народ нечего пенять..." Ты кто такой-то вообще? Ты кто такой? Ты что, не народ что ли? То есть мы народ, а ты не народ - вот так вот, да? Это вот тут я - это я, а это тут вы - это вообще не знаю кто. А там враг стоит, который вон там стоит. У меня дед воевал, ты понял, нет? И отец воевал у меня. И я буду воевать. И сын у меня будет воевать. А то как так? Нормально, да, типа: очень мы устали здесь стоять, ребята, что-то мы это... надоело как-то, давайте, мы как будто сейчас домой пойдем, а вы как будто остались так, нормально, а мы так вот победили, но мы домой, мы устали просто. И меня отец спросит: "Ты ходил, сынку, как дела?" Я скажу: "Ты знаешь, пап, договорились..." А сын: "Пап, че тебя так долго не было? Я уже видишь какой большой". - "Сынок, да понимаешь, ходил там, договаривался, договаривался..." То есть вот так вот, да? Такие ходы предлагаешь? Анахронизм у него клишированный! - Не имеет смысла продолжать те действия, которые мы ведем. Вот и все. Я начинаю... я ищу выход из положения, а он юродствует. - Я не юродствую, милый мой! Нормально, я юродствую! А то, что вот договариваться, - ты не юродствуешь. Юродствую я. Я здесь стою насмерть, он здесь стоит на смерть. А вот ты не юродствуешь. Мы юродствуем - мы тут стоим насмерть. А ты: "Нет, ребята, домой пошли". Ты что мутишь-крутишь-перевертутишь каждый день?! Вот ты каждый день об этом говоришь, ты червяка в свою башку запустил, червяка сомнения, и он тебе уже мозг прожрал. Вот ты подумал-подумал, а теперь он начинает думать. Марина Тимашева: Третий воин буквально суфлирует тупице-начальнику, то есть подсказывает текст, который тот должен проорать в мегафон. Слова он выбирает ученые, командир путается и злится, да еще норовит сбиться на привычный стиль. Отрывок из спектакля - Слушайте все и не говорите, что не слышали нас! Ваше положение кастрато... Ваше положение очень плохое, патовое! Это шахматный термин. Кто из вас не знает эти термины, безысходное это положение совсем. Все входы и выходы надежно, очень надежно, так, что вам и не снилось, блокированы нашими доблестными силами. Дальше?.. Мы требуем, никто просить вам здесь уже не будет больше. Наши требования, чтобы вы осознали безвысхос... вы осознались безвыходность вашего чудовищного положения и сдались на милость нам, победителям, нам сдались бы. А для этого вам нужно всем прекратить сопротивление, безнадежное. Выйти всем на гору с поднятыми руками. И тогда, может быть, может быть, тогда мы гарантируем вам частичную жизнь, частичную сохранность вашего имущества и лично вашим детям. Давай дальше. Жизнь вам и вашим личным... Изверги - вы, а мы не изверги. Мы понимаем, что так, с кондачка, это ничего не решается, и даем вам на обдумывание немного времени, минуту. И через минуту мы ждем от вас соответствующего сигнала, что вы все сдаетесь. Время пошло... Потому что вы будете жрать... Что? Жрать помои будете. Слышите или нет уже? Пить гнилую воду. Пухнуть от голода будут ваши дети. Мы не изверги! Я вам уже об этом говорил. Мы понимаем, что такие вопросы быстро очень не решаются, как я говорил, с кондачка. Да. И мы еще можем дать вам, на милость победителю, последнюю минуту. - Что ты все время кричишь? - Если я не буду кричать, они же не услышат. - Тебе кажется, что, когда ты кричишь, когда напрягаешь жилы на шее, краснеешь лицом, выпячиваешь глаза, ты сразу мужественней и храбрей становишься? - Да. - Тебе кажется? - Мне кажется, да. - Серьезно? - Да. - Заблуждение глубокое, ты знаешь. Вот очень глубокое. Ты пришел говорить о мире. О мире, понимаешь. А вот эта вот интонация, которую ты выбрал для переговоров, она... я даже не знаю как сказать. Я знаю тебя - мне страшно рядом с тобой стоять. Вы просто не понимаете всю нелепость вашего положения. - Давай-ка, стой на месте. Ты сам сказал: "Пошли договариваться". Мы пришли договариваться с тобой. Ты просил - мы пришли. Мы стоим орем - ты молчишь и уходишь. Нормально? Ты молодчик, вообще, вот так вот поступаешь с нами. Опять ты не народ вообще, да? - Слышишь, договариваться. Договариваться! Это значит - найти общечеловеческий язык, добиться понимания. Какого понимания таким тоном можно добиться? Марина Тимашева: Третий Воин, как выясняется, сильно отличается от товарищей. Единственно уязвимое в нем место - пятка, Ахиллесова пята, стало быть, этот вечно сомневающийся, интеллигентный и худосочный юноша и есть Ахилл. Особость его никому не по нраву, и целая серия истерически смешных выходок связана именно с этим. Командир порывается ранить его в какое-либо место и убедиться в том, что один из подчиненных фактически бессмертен. На самом деле, смертными оказываются они все. И каждому из них будет дано право озвучить последнее письмо домой. Отрывок из спектакля - Никогда не предадим друг друга, поэтому я тебе говорю, что мы против врага сила, мы убиваем. А враг - он же тоже сила, он же тоже убивает. И я буду убивать, а как же. Я убиваю, и чем больше я убиваю, - как странно, да? - тем я быстрее к тебе. Марина Тимашева: В силу вступает самое необычное свойство литературы Жени Гришковца - то, что вы легко можете отождествить себя с его героем. Или с героями, с каждым по очереди. Спектакль этот, режиссерски неумелый, временами напоминает самодеятельность, а все же смешной и трогательный, но еще и умный. Ясная его мысль состоит в том, что люди не умеют, не обучены договариваться. Что им проще убить или умереть самим, чем найти нормальный, не братоубийственный выход из создавшегося положения. И что в этом смысле богатыри прошлого ничем не отличаются от нынешних военных. Об этом спектакле сложно говорить, не вспоминая что-то из собственной жизни и личного опыта. Именно так поступает художественный руководитель Художественного театра имени Чехова Олег Табаков. Олег Табаков: Это, на мой вкус, зрительский, это тотальный театр. Это театр не изыска, это не театр-лаборатория, это не театр прямого разговора с Господом. Это тотальный театр, адресованный жизненной и эмоциональной человеческой памяти. Вот я ребенок войны, я помню, что такой голод, я видел смерть в эвакогоспитале 4157, где на озере Ильтон служила моя мама. А передо мной сидели ребята, они мои внуки, и мы с одинаковым вниманием и сочувствием, что самое главное (а сочувствие - стало быть, понимание), смотрели. Вот это в моем понимании и есть тотальный, живой театр. Это живая ткань. Кто такой Гришковец? Он интеллигент в маминой кофте. Он, как бы сказать, тот самый исчезнувший из нашей с вами стремительной, суетной жизни человек, тратящий себя на сочувствие другим. Он интеллигент, русский интеллигент - это самое отличительное качество. Вот он обливается слезами над вымыслом. Чем мы отличаемся? Вот, скажем, замечательные какие-то вещи... Когда было совсем голодно в начале 90-х, то мои друзья, мои коллеги из тогда Западной Германии, они присылали в подвал контейнеры с едой - и это помогло нам, сильно облегчило жизнь нашу. Это одно. А вот в Оксфордском словаре после слов "интеллект", "интеллигенция" есть расшифровки, и вот одна из этих расшифровок называется "российская интеллигенция" - это те, которые сострадают тем, кому хуже, чем им. Вот шли по Саратову немецкие военнопленные, и моя бабушка, - хотя она была владелица имения огромного, а к тому времени просто хорошо мыла парадную и черную лестницы, лучше всех в доме мыла, двухэтажном нашем, - она сказала: "Вот, Леленька, возьми..." Отрезала полбуханки от нашего нормированного хлеба и сказала: "Отнеси, пожалуйста, им". Возможно, она думала о дяде Толе, о ее сыне, который в это время был на войне. Марина Тимашева: Что еще замечательно в Евгении Гришковце - то, что его не притянешь ни к какой идеологии. Он - не западник и не славянофил, не урбанист и не почвенник, не милитарист и не пацифист. А главное, что он - простите мне грубое, но очень точное слово - не пофигист. Он искренне хочет, чтобы люди стали братья, чтобы в мире не было никакого насилия, чтобы разлита в нем была настоящая любовь, чтобы слабые мужчины чувствовали себя сильными, а некрасивые женщины казались себе прекрасными. Он, перефразируя Александра Галича, тот один, который не знает, как надо. И словно бы признает: "Мы, конечно, не хотим по-плохому, но как надо, извините, не знаем". В связи с творчеством Гришковца в голову приходят строки песен великих бардов, и это заставляет думать, что Гришковец и есть реинкарнация того самого свободолюбивого и талантливого духа, который прежде был связан с именами ушедших Александра Галича, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого. Закон сохранения энергии. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
