Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
21.11.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Евразия
[03-12-99]

Кавказ и Центральная Азия

Чеченские писатели о войне

Ведущий Тенгиз Гудава

Тенгиз Гудава беседует с чеченским писателем и поэтом Султаном Яшуркаевым и главным редактором газеты "Грозненский рабочий" Мусой Мурадовым.

Тенгиз Гудава:

Сегодня в рубрике "Кавказ" мы продолжим самую жгучую тему наших дней - тему чеченской войны. Говорить о ней будут люди пишущие - журналист и писатель. Итак, участники беседы - чеченский писатель и поэт Султан Яшуркаев, и главный редактор газеты "Грозненский рабочий" Муса Мурадов. Есть общие черты в судьбе этих двух людей. Оба жили в Грозном, смогли пережить первую чеченскую войну, но дома обоих были разрушены во время нынешней войны. Оба стали беженцами, и оба сейчас в Москве. Господа, я приветствую вас на волнах Радио Свобода. Господин Яшуркаев, вы написали книгу "Чеченский дневник" о первой чеченской войне, будучи в Грозном. Насколько я знаю, вы писали ее под бомбежками. В отличие от той войны, ныне в Грозном находится вообще нельзя. Что общего, и в чем разница между этими двумя войнами?

Султан Яшуркаев:

Когда начиналась война 1994-го года, и даже когда она уже шла, где-то еще теплилась, может быть, какая-то надежда, что кто-то должен исправить чью-то ошибку, что кто-то затеял это сгоряча, что она в любое время может остановиться. В ней было столько неожиданного и неестественного, что она долго не укладывалась ни в голове, ни в сердце. Может это и было наивностью, но под ней лежало целое сознание бывшего советского человека, не допускавшего, что страна, якобы, 73 года боровшаяся за мир во всем мире, вдруг начнет бомбить маленькую республику, которую считает своей неотъемлемой частью, и маленький народ, который считает членом интернациональной семьи когда-то колонизированных народов. Здесь было много такого чисто психологически шокового момента, и в той войне как-то еще не проглядывался какой-то настоящий враг, было больше обиды, чувства, что кто-то это затеял в каких-то интересах, что был заговор каких-то группировок. Было множество таких вот психологических моментов. Хотя война и была названа "русско-чеченской", но она не виделась как война русского и чеченского народов. Другая, может быть, особенность той войны была в том, что в ней еще было той жестокости и той ненависти, которая выражается в сегодняшней. Сегодняшняя война, это уже война накопившейся ненависти. Она отличается от той не только техническими средствами, масштабами и подготовленностью, спланированностью заранее, но ненависть и месть, которые доминируют в этой войне, они не направлены против определенных сил или формирований, а это уже в масштабе всего чеченского народа, как такового. Она ведется с плохо скрываемой целью если не "замочения" каждого чеченца, то, во всяком случае, разрушения чеченцев как этноса, как культуры, как языка, как исторической единицы человеческого сообщества. Это направлено не только против сегодняшней Чечни и чеченцев, но и против завтрашних, против будущего этого народа, этой маленькой республики.

Тенгиз Гудава:

Господин Мурадов, вам вопрос: в каких условиях вам приходилось работать в последнее время. Расскажите пожалуйста вкратце о газете "Грозненский рабочий".

Муса Мурадов:

Прежде всего, я из Грозного переместился не в Москву, а в соседнюю Ингушетию, вместе со своей газетой и практически всеми сотрудниками. Уже месяц мы выпускаем "газету-беженку". В 1995-м году редакция и типографская база "Грозненского рабочего" были сожжены дотла. В мае 1995-го года, когда боевые действия в Грозном несколько приостановились, появилась возможность какой-то работы, мы восстановили работу редакции, нашли небольшое помещение в центре Грозного и наладили еженедельный выпуск газеты. Газета имеет довольно солидный возраст - уже 82 года, с 1991-го года она существует как независимое издание. Всю свою историю газета выходила ежедневно, тиражом до ста пятидесяти тысяч экземпляров. После войны, естественно, тираж тоже упал, так как и читателей, и возможностей газеты стало меньше. И тираж упал до раза в неделю. Два года первой войны мы, тем не менее, выходили стабильно. Это была единственная независимая газета, которая имела тираж 12-15 тысяч экземпляров и была востребована практически всеми слоями населения Чечни. Ситуация была очень тяжелая, но читатель по содержанию газеты и ее качеству, можно сказать, не замечал, в каких условиях мы выходили, потому что мы выкладывались полностью, и старались не нарушить график выхода газеты и сделать так, чтобы ее содержание не пострадало. У нас были три комнаты общей площадью в 37 квадратных метров, 6-7 сотрудников, начиная от машинистки до главного редактора. Еженедельную верстку мы сами на своей машине возили за триста километров в типографию в Минеральные воды, и сами привозили этот тираж, преодолевая многочисленные блок-посты на территории Чечни и милицейские кордоны в сопредельных республиках. Мы начинали и не думали совершенно о вознаграждении за наш тяжелый труд, но скоро, через два-три месяца пришла самоокупаемость. И тираж обеспечивал нам довольно приличную зарплату и материальную независимость от возможных спонсоров, покровителей и хозяев. Все эти восемь лет регулярно и стабильно выходящая газета была независима не только от часто меняющихся правительств и режимов в Чечне, но и от коммерческих структур.

Тенгиз Гудава:

Была ли в Чечне свобода слова? Вмешивались ли власти в издание газеты или в литературную ее деятельность?

Муса Мурадов:

Я скажу, что какими-то нормативными актами, какими-то инструкциями, выпущенными непосредственно для газет и частных изданий, свобода печати не регламентировалась и не ограничивалась. Власти в лице Министерства печати ни в содержание газеты, ни в кадровую политику, во всяком случае, у нашей газеты не вмешивались. Да, возникали конфликты с администрацией президента. Это были конфликты связанные с неприятием каких-то материалов, напечатанных в газете, если мы печатали какие-то критические заметки, подвергающие сомнению способность руководства нормально управлять республикой и в таком духе. "Вызовы на ковер", - это было. Порой чиновники из администрации Масхадова забывали, что редактор и сотрудники независимого издания, вообще-то, им не подчиняются и не должны перед ними отчитываться. Тем не менее, если им в газете что-то не нравится или что-то их сильно задевало, чиновники из окружения Масхадова пытались оказывать серьезное давление. Доходило до очень острых разговоров с представителями администрации Масхадова. Но каких-то инструкций, или тем более, предварительной цензуры материалов не было.

Тенгиз Гудава:

Господин Яшуркаев, вы писатель, скажите, как сложились ваши взаимоотношения с чеченскими властями?

Султан Яшуркаев:

Я буду лаконичен: я с властями Чечни никаких отношений не имел, в отличие от Мусы, который работал, так сказать, на оперативном фронте.

Тенгиз Гудава:

Господин Мурадов, вы уточнили, что после бегства из Грозного вы обосновались в Ингушетии. В Ингушетии в лагере беженцев находится и ваша семья. Господин Яшуркаев, каковы условия жизни беженцев в Ингушетии? Что представляют собой беженские лагеря? Господин Яшуркаев, вам первому вопрос.

Султан Яшуркаев:

Еще в старые добрые советские времена были такие совхозы и колхозы, куда водили начальство и иностранные делегации. Вот такими мне представились некоторые лагеря беженцев, как в Слепцовской, например, которые как-то расположены на пересечениях каких-то коммуникаций, куда больше кто-то попадает, приезжает, в том числе и сам президент Ингушской республики, который неподдельно переживает за все эти проблемы, и, прямо скажем, разрывается, пытаясь спасти людей. А вот я лично был в Малгобекском районе, в селении Аки-Юрт, там я лично был в лагере, он рассчитан на три тысячи человек, летние палатки. Питания люди не получали, правда, им привозили, может быть, с некоторыми перебоями, которые, может быть, имели уважительные причины, хлеб. А так - простуженные, голодные дети, которые кашляют хором, просто как капелла какая-то, с насморками как сосульки, полуодетые. Я, к примеру, скажу, я себе в Назрани купил палку колбасы, когда приехал и увидел этих детей, начал эту палку делить между ними, но это было неудачно, и я до сих пор не могу забыть глаза детей, которым не досталось. Их там было очень много, а палка быстро кончилась. Эти взгляды меня так и преследуют.

Тенгиз Гудава:

Тем не менее, российские власти утверждают, что никакой гуманитарной катастрофы не происходит, и что беженцы находятся в более-менее нормальных условиях?

Султан Яшуркаев:

Я лично не знаю юридическую формулировку того, при каких событиях признается факт гуманитарной катастрофы. Я ее не знаю, такую принятую международными конвенциями формулировку. То, что происходит с чеченским народом - это настоящая гуманитарная катастрофа, потому что почти весь народ вынужден покинуть свою территорию, дома. Я лично потерял дом, который строил 15 лет, и у меня нет ни сил, ничего, чтобы построить его заново. Для меня это не только гуманитарная катастрофа, но и психологическая и материальная. Гуманитарная катастрофа - это факт. Те, кто ее организовали, конечно, ее ни при каких обстоятельствах не признают. Но, может быть, международное сообщество признает это гуманитарной катастрофой, когда все чеченцы умрут, заболеют или вообще исчезнут. Тогда, наверное, будут уже откапывать какие-то архивы и говорить - тогда случилось то. Я не понимаю не только отношение российских чиновников, но и отношение международного сообщества к этому. Оно все не может квалифицировать это как гуманитарную катастрофу, в том числе и Верховный комиссар ООН по беженцам.

Тенгиз Гудава:

Господин Мурадов, а что вы можете сказать по поводу жизни беженцев в Ингушетии?

Муса Мурадов:

Совсем недавно, по заданию одной немецкой газеты, я официально посетил палаточный городок в Карбулаке и беженцев, которые живут в железнодорожных вагонах. Я познакомился с семьями, которые имеют по пять-шесть детей от года до семнадцати. В одной семье, они жили уже два месяца в этом вагоне, а сами были из Старопромысловского района, за два месяца ни один из членов этой семьи не имел возможности помыться - от годовалого ребенка, до 16-ти летнего, старшего. Целые сутки, и день, и ночь они находятся в одной и той же одежде. Они спят в той же одежде, в которой ходят по улице. Это та одежда, в которой они приехали из Грозного. В вагонах холодно, только совсем недавно, после посещения лагеря представителями международных гуманитарных организаций, туда начали завозить уголь. Все предыдущие два месяца вагоны практически не отапливались. Я говорю "практически", потому что отапливался тот вагон, обитатели которого где-нибудь, на стороне, могли найти хоть какие-то дрова. А там в округе ни леса, ничего нет. Поэтому им приходилось собирать какие-то сучья, обломки заборов и таким образом добывать дрова. Другое - медицинский аспект. Я встретил в палаточном городке одну семью, где самый старший ее член - 78-ти летний отец семейства болел тяжелой формой туберкулеза легких, и он жил в палатке в окружении 12 членов своей семьи. То есть, его взрослый сын со своей семьей, родственники и все прочее. Мы знаем, что элементарное условие, нужное для тяжело больного туберкулезом человека, это хотя бы изоляция. Самая распространенная болезнь среди детей - педикулез. Это становится почти что эпидемией. В санчасти лагеря для беженцев медсестра и врач, сами из беженцев, имели только таблетки от головной боли и несколько флакончиков пенициллина. Я встретил в одной палатке женщину, которая вот-вот должна была родить. Естественно, в палатке таких условий нет. Ну так несколько палаток скинулись и собирались отправлять ее в больницу. Но возвращаться с новорожденным ребенком женщине предстояло в ту же холодную, промозглую палатку. Как сказала мне врач палаточного городка, шансы этого ребенка выжить в условиях палаточного лагеря минимальны.

Тенгиз Гудава:

А правда ли, что начался отток беженцев обратно в Чечню, на территорию, занятую российскими войсками?

Муса Мурадов:

Да, это правда, но только большее число беженцев идет не на территорию, занятую федеральными войсками, а возвращаются в те же села, откуда они перебрались в Ингушетию, потому что риск погибнуть зимой и получить какую-то необратимую болезнь в палатке или суметь выжить на территории, где еще идут боевые действия, он примерно одинаков. Уж если рисковать своей жизнью, то многие предпочли рисковать в стенах собственного дома. Там люди хотя бы не испытывают морального унижения.

Тенгиз Гудава:

Сегодня часто высказывается мысль о том, что идея чеченской независимости дискредитировала себя, так как привела к разгулу преступности и образованию террористических банд. Идея независимости Чечни - что это - опасная фантазия, или что-то реальное и жизненно важное для чеченца? Что вы скажете по этому поводу, господин Мурадов?

Муса Мурадов:

Я вообще не приемлю словосочетание "дискредитация независимости". Это все равно что говорить: "дискредитировать красоту". Можно ли ее дискредитировать? Можно ли дискредитировать стремление быть умным, добрым, хорошим? Понятие независимость и состояние независимости, как для отдельного индивидуума, так и для какого-то сообщества, которое организовано в государство или республику, это - естественное и старое как мир стремление. Оно настолько естественно, что невозможно ставить слово "дискредитация" рядом со словом "независимость". Я знаю одно: если бы любое государство, которое было супернезависимым, поставили в те условия, в которых последние три года находилась Чеченская республика - речь идет об абсолютной экономической и прочей блокаде, то от независимости этого государства через год не осталось бы и следа. Даже если взять такие европейские страны, которые уже давно имеют независимость, и вдруг отключить их от внешнего мира, даже в какой-то одной сфере - информационной, экономической или дипломатической, то государство обречено на развал. Сделав хорошую мину, Москва в 1996-1997-м годах, подписав договор, признав первую войну ошибочной, вобще-то. поставила Чеченскую республику в крайние условия, и не оставила ей ни малейшего шанса для того, чтобы она могла обрести какие-то формы государственности и реализовать себя как нормальное, цивилизованное государство.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены