Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновЖизнь и смерть в РоссииУмер Александр Павлович Чудаков; смело можно сказать - преждевременно умер. Он был человек сильный, большой, умелый, закаленный, жить он должен был до девяноста с лишним, как его могучие деды-священники. Трудная, гротескно-искаженная, нелепая русская жизнь его всё-таки, как сейчас говорят, "достала". Несчастный случай с ним - вполне в нынешнем духе: нельзя не думать о сугубой и трегубой абсурдности существования в сегодняшней России, даже в столичной Москве, казалось бы, в блеске и лоске превзошедшей Запад. Это как при Екатерине: пышный парадный фасад и грязные задворки. А по существу - старая, вечная история: лучшие русские люди живут и умирают на помойках. Я шел недавно по Москве, по одному из старых переулков, по-прежнему богатых уютными особнячками; спутник сказал: "Вот в этом доме живет Этуш". Более грязной входной двери я двадцать лет не видал. И это в доме известного актера и директора престижного театрального училища. Мне многое случилось прочесть из написанного Александром Павловичем - прежде всего потому, что у меня есть полное академическое собрание Чехова, и я давно знаю чуть ли не наизусть чеховские тексты; одно время любимой игрой было - предлагал собеседнику открыть любой том (причем сам я номера тома не видел) и прочесть любую фразу; я тут же говорил, из какого рассказа. Но с неменьшим интересом я читал и читаю все комментарии и примечания в этом богатом издании; а очень значительная их часть написана Чудаковым. Он едва ли не крупнейший русский чеховед. Помню, как Л.В. Лосев рассказывал об одном разговоре с Чудаковым: тот жаловался, что при подготовке этого издания не было возможности просмотреть такие-то и такие-то провинциальные газеты таких-то и таких-то лет - в поисках каких-либо сведений о Чехове. В старину сказали бы: "в поисках за". В замечательном мемуарном романе Александра Павловича "Ложится мгла на старые ступени" он рассказывает об этой своей страсти: "Газеты прошлого и начала текущего лета Антон начал просматривать уже на первом курсе - без всякого плана, всплошную. Брал подшивку "Воронежского телеграфа", "Тифлисского листка", "Забайкальской мысли", "Каспия", столичной "Гласности", "Кобелякского слова", "Якутских вопросов" и листал. Впрочем, на специальные газеты был особый список: "Соха-кормилица", "Индустрия", "Жизнь приказчика", "Вестник еврейской эмиграции и колонизации", "Студент-коммерсант", "Голос тайги", "Трезвый по понедельникам", "Казарма". Возникала даже мысль просмотреть все основные русские газеты второй половины века. К тому времени, когда стало ясно, что такой безумной идеей возможно было одушевиться лишь в самозабвеньи юности (триста названий, многие газеты выходили 20, 30, 50 лет, ежедневные имели двенадцать корешков в год), он успел просмотреть больше двухсот годовых подшивок за разные годы. Делал выписки - тоже без определенной системы - всего интересного. Читал объявления - подряд. "Молодая особа со знанием немецкого и французского языков ищет места гувернантки". "Продается пара шведок серых в яблоках". "Магазин Силкина сообщает, что поступила партия свежей зернистой икры из Астрахани". Печаль овладевала им". Из этого текста можно извлечь если не почти всё, то очень многое для понимания А.П.Чудакова. Заметим прежде всего, что он назвал себя Антоном: выдуманное имя и настоящее отчество дают "Антон Павлович" - имя любимого писателя (поэтому в книге он назвал своего отца Петром, чтоб не так бросалась в глаза идентификация с Чеховым.) Во-вторых, поражает это разнообразие прежней русской жизни, можно сказать, богатое ее разнообразие и разнообразное богатство, весомо подтверждаемое упоминанием провербиальной икры. В-третьих, всё это есть свидетельство о чеховской России, - так сказать, Таганрог как ее строительный атом. В-четвертых (будет еще и в-пятых) - в-четвертых, в этом количественном изобилии, в мельтешащем множестве проникновенный исследователь может обнаружить - и обнаруживает! - ключ к поэтике Чехова. И таким исследователем был А.П.Чудаков. В теоретической книге о Чехове он пишет: "Чеховская художественная система прежде всего фиксирует незакономерное, необязательное - то есть собственно случайное, расширяя возможности искусства. Индивидуально-случайное в мире Чехова имеет самостоятельную бытийную ценность и равное право на воплощение наряду с остальным - существенным и мелким, вещным и духовным, обыденным и высоким. Всё это создает ощущение невыверенной позиции литератора, она покоряет читателя своей безыскусственностью". Помнится, в одной работе Ролана Барта разбирается вопрос: как можно включить в структуралистский анализ всякого рода мелочи у Флобера, вроде упоминания каких-то часов под стеклянным колпаком: нечаянное - а вернее закономерное - свидетельство ограниченности структурализма. Чудаков в работе о Чехове современнее, идет дальше - встраивает Чехова в наисовременнейшее, так называемое неклассическое мировоззрение, строго говоря, отрицающее системность или даже закономерность как таковые. Нельзя по этому случаю не привести нескольких слов из одной чеховской статьи Чудакова, посвященной очень специальному вопросу: о цензурных изъятиях в письмах Чехова в его даже научных изданиях; эти купюры касались эротической тематики. Чудаков писал: "Можно ли удивляться, что не только в сознании читателей, но и по страницам биографических книг о Чехове многие десятилетия гуляет образ чинного, благопристойного господина с палочкой, не позволявшего себе соленого слова, несколько постноватого и болезненного, мало интересующегося женщинами". Чудаков приводит пример: из письма Щеголеву-Леонтьеву в одном издании были выброшены слова о публичных домах в Соболевом переулке. Чехов писал: "Я люблю тех, кто там бывает, хотя сам бываю там так же редко, как и Вы. Не надо брезговать жизнью, какова бы она ни была". И Чудаков добавляет: "Нужды нет, что в последнем случае писатель высказывает также свое творческое кредо" - то есть вот эту внимательность к случайным, казалось бы, деталям, мелочам, "осколкам" жизни как художественный прием и элемент стиля. И, наконец, обещанное "в-пятых" - всё о той же идентификации исследователя с предметом его исследования. Мне кажется, что она возникла у Чудакова не в процессе изучения Чехова, а была априорной установкой такового, причиной обращения к Чехову. Он увидел общность свою с Чеховым, похожесть на него, единство типа и чуть ли не индивидуальности - жизненное сходство. Здесь одно слово всё объясняет - Мелихово. Чехов значителен не только как писатель - он чрезвычайно интересен как человек, причем, человек в его историко-культурном складе. Чехов был ярчайшим выражением появившегося в России во второй половине девятнадцатого века типа русского европейца из демократических низов. Это и обозначается словом "Мелихово": способность построить и культивировать, "окультурить" свою жизнь в ее непосредственном окружении, создать приватное гнездо, которое нестыдно показать людям. Строительный инстинкт, тяга ввысь, ко вторым и третьим этажам. С такими частными качествами, как трудолюбие, аккуратность, внимательность к другим и себе, организованность, инициативность, умение найтись и устроиться. Оставить жизнь лучшей, чем ее застал. Автобиографическая книга А.П.Чудакова "Ложится мгла на старые ступени" - как раз об этом. И в ней мы встречаемся не только с автором, но и со средой, его воспитавшей. Вот эта та самая чеховская Россия, сохранившаяся в советской ссылке на границе Сибири и Казахстана - в некоем Чебачинске, куда почему-то было принято высылать главным образом высококультурную интеллигенцию. Чудаков пишет, что по плотности профессоров на квадратный километр это было самое культурное место в мире. Содержание и интерес книги - в описании того, как все эти высокие интеллектуалы выжили в сталинской ссылке, лишенные почти всего необходимого: как научились управляться с лошадями, класть печи, косить траву, выращивать высокие урожаи на клочке земли и - слушайте! слушайте! - делать галстуки-бабочки из бархатного нутра старых готовален. Читая эту книгу, как-то провокационно вспоминаешь из Дневника Блока: мужик потому барина не любит, что барин всегда выше окажется, всегда лучше заживет. Но это неверная ассоциация: в книге Чудакова и мужики есть: отправленные после лагеря в ссылку, и мужики эти хороши, хотя часто и пьяницы. Вот пример: "В толпе оказался Иван, муж Антоновой одноклассницы Веры Выродовой. Это был суровый, молчаливый мужчина. К Антону он расположился с первого его визита к молодоженам, во время которого Антон поведал им старый анекдот, рассказанный ему в детстве на уроке по-английски его учительницей Кошелевой-Вильсон - про ребенка какого-то лорда. Этот бэби до семи лет, к горю родителей, не говорил. Но как-то за обедом вдруг сказал: "Этот бифштекс пережарен". Пораженные родители стали спрашивать, почему он немотствовал раньше. "До сих пор, - сказал маленький лорд, - меня всё устраивало". Лишнего Иван не говорил. Но зато с первыми звуками его голоса воцарялась мертвая тишина, и даже дремавший на вышитой подушке кот Федот открывал глаза. И не зря: семья узнавала, что завтра на шесть утра назначен выход за грибами... Иван сам построил дом, отделал весь первый этаж внутри лиственничными панелями, прирезал к участку и вскопал большой кусок пустоши со стороны речки, срубил баню, которая хорошо держала пар (правда, почему-то была грязновата), ловил рыбу, ездил в степь охотиться за сайгаком и обеспечивал семью мясом на всю зиму, стрелял белок (шкурки уже лет пять копились на доху Вере). Собрал целую библиотеку путешествий, но сам, будучи чебачинским уроженцем, не ездил никуда - не поехал даже на две недели в Москву, куда жена выбила себе командировку. О всех, кто живет в больших городах, говорил тихим, соболезнующим тоном, как о тяжелобольных. Озерами, лесами, степью, своим городом, своей жизнью был доволен и считал, что Чебачинск - лучшее место в мире, но прямо это не говорил, а только показывал мордой лица, как выражалась его дочь Алевтина". Этот Иван - тот же Чехов минус литература. Это и есть Мелихово. Сам же Чудаков - вроде этого хозяйственного Ивана плюс профессиональное знание Чехова. Но вот что грустно: приезжая в Чебачинск позднее, герой книги Антон Стремоухов (прозрачная маска автора) обнаруживает упадок этого, во всех смыслах, культурного гнезда. Теперь телевизор в каждом доме, но нет уже прежних умельцев, порушилась гармоническая связь человека и природы, уже не дома-пятистенки строят, а пятиэтажки-хрущобы из сомнительных материалов. Сталин загонял людей в угол, но они были еще прежними людьми, умевшими выжить, причем выжить достойно, в любом углу. Теперь ни Сталина нет, ни большевиков, а люди уже не те - не русские, а советские, даже при отсутствии этой самой советской власти. Те, с кем жил автор в детстве, - это как бы персонажи Лескова по органичной красочности своей, один из оттенков которой - непременное чудачество, некая артистическая эксцентричность. Сама Россия утратила некие живые краски. Лесков, даже и Чехов уже неспособны были бы писать на этом материале, он требует болезненной фантазии от писателя: Петрушевская, Сорокин, Пелевин нынче вполне уместны. Уместен, так сказать, Достоевский - во всех его вариациях. Недаром же, узнаем мы от Чудакова, в дни юбилея Достоевского на Семипалатинском мясном комбинате - самой большой в стране скотобойни - висел плакат с его словами: "Я реалист, но в высшем смысле". Дед Чудакова умирая говорил: "Они отобрали сад, дом, отца, братьев. Бога они отнять не смогли, ибо царство Божие внутри нас. Но они отняли Россию. И в мои последние дни нет у меня к ним христианского чувства. Неизбывный грех. Не могу в душе моей найти им прощения. Грех мой великий". Кто скажет: можно ли простить - и кому? - этот грех: что Александр Павлович Чудаков погиб оттого, что на его лестнице вечером не горело электричество? |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
