Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновДва конкордатаВ начале сентября, то есть сейчас, мы вправе отметить два очень интересных юбилея. 60 лет назад, 4 сентября 1943 года Сталин принял в Кремле трех высших иерархов Русской православной церкви - местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия и митрополитов Алексия и Николая. После этой встречи было дано разрешение собрать архиерейский собор и избрать Патриарха, а также организовать Синод - высший правящий орган православной церкви. Событие многим показалось эпохальным, знаменующим конец большевицких гонений на церковь. Помнится фраза из автобиографии Николая Бердяева, в добавлении к ней 1947 года: православная церковь не только перестала преследоваться, но стала едва ли не привилегированной. Если вспомнить, что в том же 43-м году был распущен Коммунистический Интернационал, то картина действительно создавалась любопытная и наводящая на многие мысли. Как мы, однако, знаем, ничего особенного не произошло. Сталин совершил очередной политический маневр, необходимый для него в разгаре войны, которую с первых же дней решили называть отечественной, то есть патриотической, а не на защиту коммунизма нацеленной. Короче говоря, на время войны Сталин решил отказаться от идеологии. И шаг этот следует признать скорее удавшимся: патриотический подъем действительно имел место во время войны и, несомненно, помог ее выиграть. Что стало с церковью потом, мало уже кого интересовало из коммунистических правителей. Сталин продолжал ту же линию относительной терпимости. Замечательные стихи в связи с этим написал Борис Слуцкий, говоря об отношении Сталина, нынешнего бога, к древнему Богу Иегове: которого он низринул, Так что стол и угол у русских церковников с той поры появился и, в общем, сохранялся, несмотря на кавалерийскую атаку, произведенную на церковь Никитой Хрущевым - этим человеком двадцатых годов, поклонником Демьяна Бедного, выросшим в атмосфере грубой антирелигиозной пропаганды, так называемого воинствующего атеизма. После Никиты нажим на церковь едва ли стал мягче, но всё же она сохранялась в том облике и на том месте, который дал ей Сталин в знаменитом конкордате 43-го года, - пока не настали новые и для церкви, безусловно, лучшие времена. Второй юбилей этого сентября - на 30 лет позднее: 5 сентября 1973 года Александр Солженицын написал свое знаменитое Письмо вождям Советского Союза. Это ведь тоже была попытка своеобразного конкордата, но инициатива исходила в данном случае не от власти, а от лица сугубо частного, хотя и чрезвычайно знаменитого, обладавшего громким и хорошо слышимым во всем мире голосом. Можно предположить, что Солженицын помнил о событиях тридцатилетней давности, когда составлял свое письмо, - потому хотя бы, что основная мысль этого письма призывала к воспроизведению ситуации, имевшей место тридцать лет назад, во время войны. Эта основная мысль была - призыв к власти отказаться от (коммунистической, марксистской) идеологии. Тактический ход (если угодно, трюк) Солженицына состоял в том, что одновременно он не требовал коренной политической реформы, чуть ли не настаивая на том, чтобы старая система властвования в стране сохранялась. Марксистская идеология, сохранявшая догмат о расширении коммунистического строя на весь мир, дезориентировала советскую политику, направляя ее на цели по определению несбыточные, утопические, - в то же время нанося непоправимый ущерб внутренней жизни страны, обрекая ее на отсталость и нищету. В преамбуле к этой части письма говорилось: "Потребности внутреннего развития несравненно важнее для нас, как народа, чем потребности внешнего расширения силы. Вся мировая история показывает, что народы, создавшие империи, всегда несли духовный ущерб. Цели великой империи и нравственное здоровье народа несовместимы. И мы не имеем права изобретать интернациональных задач и платить по ним, пока наш народ в таком нравственном разорении и пока мы считаем себя его сыновьями. Ещё ли нам не отказаться от Средиземного моря? А еще раньше - от идеологии". Тут можно было бы оспорить мысль о принципиальной несовместимости имперской политики с качеством духовной культуры - но не будем уходить в эту сторону, тем более что в отношении советской квази-империи Солженицын был в данном случае совершенно прав. Сейчас же просто необходимо дать обширную цитату из той критики идеологии, которую предпринял Солженицын в этом письме: соответствующая филиппика принадлежит к числу лучших его текстов. Это огненные слова. Не слова даже, а словеса, пророческий стиль: "Эта идеология, доставшаяся нам по наследству, не только дряхла, не только безнадёжно устарела, но и в свои лучшие десятилетия она ошиблась во всех своих предсказаниях, она никогда не была наукой. (...) Марксизм не только не точен, не только не наука, не только не предсказал ни единого события в цифрах, количествах, темпах или местах, что сегодня шутя делают электронные машины при социальных прогнозах, да только не марксизмом руководясь, но поражает марксизм своей экономико-механистической грубостью в попытках объяснить тончайшее человеческое существо и еще более сложное миллионное сочетание людей - общество. (...) Ведь эта идеология, доводя до острейшего конфликта наше внешнее положение, давно уже перестала помогать нам во внутреннем, как помогала в 20-е и 30-е годы. Всё в стране давно держится лишь на материальном расчете и в подчинении подданных, ни на каком идейном порыве, вы отлично знаете это. Сегодня эта идеология уже только ослабляет и связывает вас. Она захламляет всю жизнь общества, мозги, речи, радио, печать - ложью, ложью, ложью. Ибо как же еще мертвому делать вид, что оно продолжает жить, если не пристройками лжи? (...) Эта всеобщая обязательная, принудительная к употреблению ложь стала самой мучительной стороной существования людей в нашей стране - хуже всяких материальных невзгод, хуже всякой гражданской несвободы. (...) Отпустите же эту битую идеологию от себя! Отдайте ее вашим соперникам или куда она там тянется, пусть она минует нашу страну как туча, как эпидемия и пусть о ней заботятся и в ней разбираются другие, только не мы! И вместе с ней мы освободимся от необходимости наполнять всю жизнь ложью. Стяните, стряхните со всех нас эту потную грязную рубашку, на которой уже столько крови, что она не дает дышать живому телу нации..." Всё это может показаться могучей, но риторикой, - если б за этим не последовало в высшей степени (если не деловое, то) трезвое предложение: отбросив идеологию, сохранить в руках тех же вождей прежнюю систему власти. И выход для этого был предложен Солженицыным чрезвычайно логичный и, главное, удобный: перевести существующую систему власти на советские рельсы - дать системе не идеологически марксистскую, но советскую мотивировку. Это что-то вроде лозунга Кронштадтского восстания, афористически сформулированного тогда уже эмигрантом Милюковым: Советы без коммунистов. Вот как написано об этом у Солженицына: "Я напомню, что советы, давшие название нашему строю и просуществовавшие до 6 июля 1918 года, никак не зависели от Идеологии - будет она или не будет, но обязательно предполагали широчайший с о в е т всех, кто трудится. Остаемся ли мы на почве реализма или переходим в мечтания, если предположим восстановить хотя бы реальную власть советов? Не знаю, что сказать о нашей конституции, с 1936 года она не выполнялась ни одного дня и потому не кажется способной жить. Но может быть - и она не безнадёжна?" И дальше - главное, можно сказать, искусительное предложение: "Оставаясь в рамках жесткого реализма, я не предлагаю вам менять удобного для вас размещения руководства. Совокупность всех тех, от верху до низу, кого вы считаете действующим и желательным руководством, переведите, однако, в систему советскую. А впредь от того любой государственный пост пусть не будет прямым следствием партийной принадлежности, как сейчас. (...) Дайте возможность некоторым работящим соотечественникам тоже продвигаться по государственным ступеням и без партийного билета - вы и работников получите хороших и в партии останутся лишь бескорыстные люди. Вы, конечно, не упустите сохранить свою партию как крепкую организацию единопособников и конспиративные от масс ("закрытые") свои отдельные совещания. Но, расставшись с Идеологией, лишь бы отказалась ваша партия от невыполнимых и ненужных нам задач мирового господства, а исполнила бы национальные задачи..." В общем, предлагается сохранить номенклатурную систему, при условии большей ее открытости для способных и не связанных идеологией людей. При этом даже партия сохраняется как некая особая то ли контролирующая, то ли окончательный голос подающая фракция в этой нео-советской системе. Солженицын допускает сохранения всего в системе - кроме идеологии. Он даже не настаивает на отмене цензуры в масс-медии, но призывает только к свободному книгопечатанию серьезной литературы. Вот ударный пассаж из этой части Письма: "Чего вам опасаться? Неужели это всё так страшно? Неужели вы так не уверены в себе? У вас остается вся неколебимая власть, отдельная сильная замкнутая партия, армия, милиция, промышленность, транспорт, связь, недра, монополия внешней торговли, принудительный курс рубля, - но дайте же народу дышать, думать и развиваться!" В письме вождям есть еще несколько тем, в свое время сильно нашумевших; одна из них - проект создания некоего параллельного общества на Северо-востоке страны, где можно будет опробовать некие альтернативные хозяйственно-экономические системы. Это предложение встретило всеобщую критику - и даже со стороны людей, письму в общем сочувствующих. Здесь интересно сказалась психология Солженицына-писателя, о чем мы еще надеемся сказать несколько слов позднее. Большое внимание в Письме было уделено неминуемой, как казалось Солженицыну, войне с Китаем - и опять же по причинам идеологическим. Этот мотив явно устарел, сама тема перешла на иные, геополитические рельсы, с идеологией марксизма ничего общего не имеющие. Несомненно устаревшим кажется зачин Письма - первая его глава под недвусмысленным названием "Запад на коленях". Как бы сказала жена инженера Брунса Мусик из "Двенадцати стульев": "В моем доме не становиться ни на какие колени!" Но всё это нынче частности. В основной своей сердцевине Письмо Солженицына продолжает оставаться живым и актуальным документом. Вот это и следует обсудить. Письмо Солженицына с содержащимися в нем предложениями, - несомненно, программа-минимум. Он сказал едва ли десятую часть того, что было у него на уме, да и неоднократно высказывалось им же в других его всем известных текстах. В самом деле, какова его основная, да, пожалуй, и единственная претензия к марксистской идеологии? Та, что интернационалистская традиция марксизма уводит Россию с путей ее внутреннего развития и заволакивает во всякого рода международные авантюры. Ничего не сказано, к примеру, об основной экономической догме марксизма: обобществлении производства, (сначала открытой, а потом завуалированной) ликвидации товарно-денежных отношений, уничтожении свободного рынка. А здесь-то и следует видеть основную причину советской экономической отсталости. Солженицын решается только на то, чтобы поднять голос против колхозов; в отношении денационализации промышленности не сказано ни слова. Тут мы встречаемся с едва ли не основной мыслью Солженицына, делающей его мировоззрение в целом остро противоречивым и не вызывающим сочувствия у большинства о нем пишущих. В основе всего его мировоззрения лежит мысль, до которой мировая практика (о теории не говорю) еще не дошла - не решается ввести ее в ясное поле сознания. Дело в том, что Солженицын - самый настойчивый и едва ли не самый последовательный противник того цивилизационного прогресса, которым идет передовое человечество. Строго говоря, Солженицын - зеленый. Он против экстенсивного разворачивания продвинутых технологий, против гонки производства потребительских товаров, строго говоря, против богатства, понимаемого как излишек, роскошество. Эта тема существует, и неверным было бы ее замалчивать, но в Письме вождям Солженицын поставил ее каким-то незаметным боком, не впрямую. (Да и смешно было бы говорить о вреде богатства в нищей стране.) Соответствующие свои мысли он выразил в той главе Письма, которая трактует проблему так называемого Северо-востока. А именно: на громадных и все еще не освоенных пространствах Сибири и Дальнего Востока Солженицын призывает построить некую альтернативную цивилизацию, Россию номер два, и главной чертой этой цивилизации должна стать, по его словам, стабильная, непрогрессирующая экономика, ориентированная на сохранение природы, а не на растранжирование ее скудеющих ресурсов. Но эта мысль брошена так вскользь, настолько неразработана, что ее трудно обсуждать всерьез. Как построить эту самую стабильную экономику? Такого опыта у человечества еще не было; не считать же таковым советские годы. И к тому же Солженицын очень неудачно обозначил возможный для такого эксперимента регион - русский Северо-восток. Давно уже доказано, что эти земли невозможно вводить в техноэкономический оборот, это приведет к экологической катастрофе. В начале соответствующей главы своего Письма Солженицын называет четыре страны, по счастью сохранивших еще обширные необработанные земли: Аргентина, Бразилия, Канада и Россия. Не знаю, что можно в этом отношении сказать об Аргентине и о Бразилии, но вот о Канаде точно известно, что она неслучайно жмется к северной границе Соединенных Штатов, располагая свое цивилизованное пространство почти полностью вдоль сорок девятой параллели, на глубину не больше одного градуса. Северные пространства Канады бесполезны в хозяйственном отношении, поэтому их и не развивают. Там только туристы бродят в поисках экзотической рыбалки. И вот тут хочется сказать несколько слов о Солженицыне-художнике, как он сказался даже в таком, казалось бы, деловом документе, как Письмо вождям Советского Союза. Человек начитанный легко определит, откуда у него эта стратагема русского Северо-востока. Да из Истории С.М. Соловьева. Выдающийся ученый описал русский исторический процесс как переход от родового к государственному строю. Русская земля была коллективной собственностью князей Рюрикова дома. Это была тогдашняя номенклатура. Князья передвигались с места на место, согласно принципу родового старшинства. Набольший - великий - князь закономерно владел Киевом. Этот порядок нарушил Андрей Боголюбский, отказавшийся от киевского стола и перенесший свою деятельность на Северо-восток, где причитавшееся ему владение, как бы сейчас сказали, приватизировал. На Северо-востоке сложился новый государственный строй не просто в силу отдаленности этого района от прежних центров власти, а по причине создания здесь принципиально новых социальных отношений, основанных уже не на коллективном владении русской землей, а на началах частной собственности. Это и привело к смене родового порядка государственным, к созданию так называемого "вотчинного государства", в дальнейшем пошедшего на децентрализацию собственности, на отделение ее от власти. Солженицын-писатель попал в плен слов: Северо-восток звучит куда более по-русски, чем, скажем, Юго-запад, подходящий больше для названия поэтического сборника одессита Багрицкого. Параллель, навязанная концепцией С.М.Соловьева, в его случае явно не сработала: никакого содержательного сходства в обоих - реальном и воображаемом - процессах не было. Я однажды написал статью об этой, так сказать, стилистической ошибке Солженицына, назвав ее по модели Шкловского: "Солженицын: сюжет как явление стиля". Она была напечатана в старой "Независимой Газете" в начале 90-х годов. Мы, однако, не сказали еще о главной мысли, или, если угодно, подтексте - но легко читаемом, да и не скрываемом автором: каким мыслит он устройство России, отбросившей марксистскую идеологию, но сохранившей старую систему власти? Несомненно, это не демократия, и в начале главы "А как это могло бы уложиться?" Солженицын посвящает небольшой, но сильно сформулированный текст, перечисляющий недостатки демократического общественного устройства. Кончается этот отрывок так: "Да, конечно: свобода - нравственна. Но только до известного предела, пока она не переходит в самодовольство и разнузданность. Так ведь и порядок - не безнравственен, устойчивый и покойный строй. Тоже - до своего предела, пока он не переходит в произвол и тиранию". Идеал государственно-общественного устройства, как он рисуется Солженицыну в Письма вождям, - это авторитаризм на сильной, желательно религиозной, нравственной основе. Вот главные слова Письма, его резон д'этр: "...русская интеллигенция, больше столетия все силы клавшая на борьбу с авторитарным строем, - чего же добилась с огромными потерями для себя и для простого народа? Обратного конечного результата. Так может быть следует признать, что для России этот путь был неверен или преждевременен? Может быть на обозримое будущее, хотим мы этого или не хотим, назначим так или не назначим, России всё равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?.. Всё зависит от того, какой авторитарный строй ожидает нас в будущем. Невыносима не сама авторитарность, но - навязываемая повседневная идеологическая ложь". Ну и дальше - по тексту, уже цитированному. Как оценить сегодня, через тридцать лет, этот безусловно выдающийся документ? Мы начали говорить о конкордате - о двух конкордатах: сталинском с православной церковью в 43-м году и вроде как бы попытались Письмо Солженицына подверстать к такому же сюжету. Но для этого нужно понять и решить: повлияло ли Письмо на политику советских вождей? Сам Солженицын категорически это отрицает; последний раз, сколько помнится, в документальном фильме, сделанном о нем режиссером Мирошниченко. Но ведь можно и по-другому этот сюжет понять и представить: действительно, не произошло ли всё так, как рекомендовал Солженицын? Ну если и не всё, то какая-то главная линия оказалась выдержанной по его рекомендации. А именно: коммунистическая власть отказалась от идеологии, марксистский коммунизм сейчас в России - это фракция компартии в Думе, вполне прирученная. Но вот а сама-то власть нынешняя российская - она какая: если не коммунистическая, то демократическая ли? Или всё-таки авторитарная? Трудность ситуации в том, что на все эти вопросы невозможно дать ясного и однозначного ответа. Конечно, в нынешней России существуют демократические институты: и многопартийность, и выборы на основе оной, и свобода печати, союзов, собраний. Политзаключенных всё-таки по большому счету нет: Пасько в конце концов выпущен из узилища, а про Лимонова (тоже, кстати, уже освобожденного) в связи с этим как-то и говорить не хочется. И всё-таки не оставляет мысль, что демократия в России - номинальная, неработающая. Электронная медиа явно ренационализирована государством, а бумажная пресса, относительно маломощная, никого не волнует: бумага, как известно, всё терпит, а потом соответствующим образом утилизируется. Кто-то еще в начале ельцинского президентства правильно сказал: при всей многопартийности в России существует лишь одна реальная партия - партия власти. Так это же и есть та самая пресловутая номенклатура, хотя сейчас, безусловно, механизмы ее формирования значительно изменились. И всё-таки она остается по-своему закрытой системой. Средний класс систематически подавляется олигархами - по существу не растет, а это же и есть подлинный резерв демократии. Да и к чему перечислять всем известное! Скажем только еще, что вместо чаемой Солженицыным авторитарной власти произошла ее, власти, приватизация. Сейчас вроде бы появился элемент, предусмотренный в первоначальном солженицынском проекте: сильный, с автократическими тенденциями президент, способный, в проекте, навести желаемый порядок - простой полицейский порядок. Но ставя Путина в этот ряд, не выдаем ли мы желаемое за действительное? Так ли уж он влиятелен со своими питерскими чекистами, которые не столько порядок наводят, сколько пристраиваются к системе всяческих приватизаций - добирают недодобранное и перераспределяют в свою пользу (именно таков подтекст истории ЮКОСа, как пишет об этом российская пресса). Если еще раз вспомним Письмо вождям в сегодняшней перспективе, то возникнет впечатление, что Солженицына устроила бы та система управления, что существует в нынешнем Китае. Но тут неизбежен вопрос: а лучше ли она того, что имеет место сейчас в России? Да и какие обвалы ожидают сам Китай? что отнюдь не исключено. Ответов на всё это российская жизнь пока что не дала. Остаются вопросы, вопросы и вопросы. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
