Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
30.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновВытирать соплиСложившаяся в мире ситуация - борьба с международным терроризмом - очень многое поставило на место в России, в русском сознании прежде всего, да и не только в сознании, а подчас и в прямом политическом действии. Как правильно писал один из русских комментаторов, теперь уже стало окончательно ясно, между чем и чем приходится выбирать России - не между Востоком и Западом, а между варварством и цивилизацией. И, как иногда кажется, российские политики в этом отношении идут едва ли не впереди российских интеллектуалов. Я с нетерпением ожидал окончания статьи Ренаты Гальцевой "Тяжба о России", начало которой появилось еще в июльском номере "Нового Мира". Восьмой, августовский номер оказался намного интереснее: во второй части своей статьи г-жа Гальцева заговорила о предметах по-настоящему значительных, а не о том, почему Алэн Безансон (между прочим, лучший западный советолог) не любит России. Лучше было бы сказать - разлюбил. Действительно, события, последовавшие за падением коммунизма в России, оказались суровым испытанием для людей, заведомо не страдавших пресловутой русофобией, а к их числу нужно отнести и указанного француза. Если не касаться оценок - русофоб или русофил, то все писавшие о России под коммунизмом довольно четко разделялись на два лагеря: одни в ее бедах винили коммунизм, другие - отечественную традицию деспотизма, одни Маркса, другие Ивана Грозного. Вот этих вторых и принято было в определенных патриотических, так сказать, кругах считать русофобами. Сейчас понятие "патриот" в России совершенно запуталось и затемнилось, кто только ни относит себя к этому лагерю (коммунисты - сплошь). Рената Гальцева - либерал-патриот или даже либеральный консерватор с четкой ориентацией на русское культурное прошлое, знаток и влюбленный хранитель этого прошлого. В общем и целом - самый настоящий классический славянофил. Но с другой стороны, поклонник мыслей и политической программы Петра Струве, книга которого Patriotica стала, похоже, библией всех культурных русских, не считающих, что Карфаген - Россия должен быть разрушен. Есть ли культурные русские, которые считают наоборот, сомнительно, но г-жа Гальцева находят, что такие есть. Ее "Тяжба о России" в значительной степени посвящена критике идей и людей, относимых ею к этому разряду. Можно сказать, что Рената Гальцева в этой работе выступила в качестве самого Струве, а то и вообще в одиночку написала новый сборник "Вехи", обращенный против нынешней непатриотической и безрелигиозной интеллигенции. Хочется задать вопрос: а должна ли интеллигенция быть религиозной? Можно и по-другому спросить: способна ли она быть религиозной? Скажем по моде: возможен ли в современной культуре религиозный дискурс? Понятно, что речь идет не о личной религиозности того или иного интеллигента. Стоять со свечкой в соборе или отмечать религиозные праздники сейчас вроде бы не возбраняется никому - скорее даже поощряется, порой и с излишним рвением. Без попов, или, как выражается г-жа Гальцева, православных батюшек, сейчас не обходится ни одна общественная церемония. Но - возможна ли в современном мире религиозная культура? или даже религиозная политика, к реставрации которых как будто бы призывает всячески культурный автор Нового Мира? Почему ж невозможна? Вполне возможна. Вот с ней сейчас и имеет дело цивилизованное человечество. Мусульманский фундаментализм - это и культура, и, как теперь выяснилось, политика. Отойдем немного в сторону. В Америке появилась книга Сеида Хоссема Насра "Суть Ислама". Автор - профессор университета имени Джорджа Вашингтона, преподающий основы мусульманской культуры. В Нью-Йорк Таймс Бук Ревю появилась рецензия на эту книгу, написанная Джеймсом Кэрроллом. В ней говорится в частности: "Объявив войну терроризму, президент Буш поспешил отвергнуть мнение о тесной связи между действиями террористов и религией Ислама, и многие комментаторы пошли этим путем, говоря, что ссылки террористов на их веру как причину их преступлений извращают истинное мусульманство. Мотив здесь ясен и достоин уважения - отмежеваться от концепции столкновения цивилизаций. Но радикальное различение злодеяний террористов и мусульманской религии приводит к поверхностному воспроизведению дискредитированной идеи, что религия как таковая есть источник добродетели. История свидетельствует о другом - о двусмысленности религий, выступающих одновременно как средство утешения, надежды и сострадания, но также нетерпимости, презрения к другим и даже насилия". Далее рецензент излагает позицию автора книги "Суть Ислама": "Наср, защищая Ислам и демонстрируя различные его - неоспоримые - достоинства, не ограничивается такой чисто защитной позицией, но переходит в контратаку и, вспоминая различные бедствия западной истории хотя бы в одном 20 веке, задает вопрос: "Что случилось в Европе? Что в ней неправильно?" И он же отвечает: Религия, всякая, это хорошо. Секуляризм это плохо. Атеизм это плохо. Масс-медия - плохо. Города - тоже плохо. Салман Рушди - богохульник. Наср выражает презрение к "так называемому веку Просвещения", считая его на самом деле веком затемнения умов и душ". Отвечая на эти обвинения, Джеймс Кэрролл пишет: "Такая дихотомическая позиция неизбежно пренебрегает динамическим характером традиционных религий, которые меняются несмотря на то, что склонны отрицать это. Столь же неправомерно такая позиция рассматривает секулярное мировоззрение, созданное Просвещением, которое включает в себя начало самокритики. Не только Ислам спрашивает: что плохо в Европе? - Европа сама себя об этом спрашивает. И Америка тоже задает такие вопросы относительно самой себя". А Ислам таких вопросов себе не задает - так можно сформулировать вывод Джеймса Кэрролла. Но нас сейчас интересует не столько Ислам, сколько религия вообще, - как, впрочем, ставит вопрос сам автор рецензии на книгу "Суть Ислама". Совершенно верно указав на исторические, скажем так, промахи западного христианства - такие как крестовые походы или Инквизиция, Джеймс Кэрролл говорит далее, что западные христианские деноминации менялись с течением истории, развивались и усовершенствовались в своей активности. Конечно, Реформация создала иной, чем в католицизме, тип христианской практики и вообще сама по себе была громадным шагом к секуляризации европейской жизни, став в сущности одним из элементов позднейшего Просвещения. Крестовые походы, Инквизиция, теократический проект как таковой - всё это относится к католицизму. Существует, однако, такое понятие, как протестантский фундаментализм: к нему принадлежат встречающиеся в Америке убийцы врачей-гинекологов, делающих аборты. Конечно, такие люди ни в коем случае не задают тон западной жизни, это маргинальное явление. Но вообще не мешало бы сказать, что секуляризация Запада - не столько результат имманентного развития религии и церкви, сколько вытеснение их из главного культурного потока. Церковь претерпевала этот процесс, а не активно в нем участвовала (разумеется, нужно помнить, что в протестантизме понятие церкви принципиально ослаблено, вообще выведено за скобки религиозной жизни). Поэтому можно сказать, что на Западе не столько христианская религия изменилась, сколько переменилась сама структура культурной жизни, в которой религия перестала быть культурной доминантой. Если теперь мы вернемся к статье Ренаты Гальцевой, то главным в ней окажется неприятие этого основного факта западной истории - и следующие отсюда выводы в отношении России. Схема ее мыслей такова: Запад порвал с христианством и, создав на секулярной основе преуспевающую цивилизацию, соблазнил тем самым Россию. Вестернизация России, однако, не удается, порождая такие явления, как коммунизм в прошлом или - в настоящем - разгул аморализма и преступности под маской демократических свобод. С другой стороны, никакие попытки русской вестернизации не устраивают Запад, продолжающий Россию не любить. Не любит же он ее потому, что в основе своей она осталась страной христианской и тем самым - самим фактом своего существования - ставит препятствие победоносному расширению западной - секулярно-просветительской - идее и практике. Текстуально: "Россия лежит камнем преткновения на пути "прогресса",- пишет Рената Гальцева, ставя слово "прогресс" в кавычки. - И хотя ее хулители объясняют свои претензии к ней неспособностью страны стать правовым демократическим государством, на самом деле их раздражает прежде всего не это - по свободам мы сейчас впереди планеты всей, - но атавизм православной ментальности и приверженность культурной традиции, отчего Россия не вписывается в секулярную траекторию европейской истории. Не политические, а более глубокие духовные и душевные барьеры невидимо и упрямо выстраивает Россия на триумфальном марше политкорректности, не приемля (пока!) новейшей стилистики: беззастенчивого гедонизма, бесцеремонной саморекламы, бессердечного индивидуализма, формалистского панъюридизма, утратившего интерес к различению правых и виноватых по существу. (:) В тяжбе с Россией либеральный Запад ведет тяжбу с собой, изменяя своей европейской христианской цивилизации (которой Россия изменила в 1917 году). (:) Судьба России, выдающаяся свои трагизмом среди всех европейских стран, - это судьба мессианской наследницы Израиля, а любой мессианизм : наказуем в этом секулярном мире; неисполненный же мессианизм наказуем вдвойне. Мы пережили великий обман, променяв путь спасения на утопию. Теперь стоим перед бездной пустоты и новой утопией. Переживем ли это? Такого опыта страна еще не знала". И следующий отсюда вывод формулирован так: "Непродвинутость" России осталась единственным резервом Европы, чтобы ей возвратиться к самой себе". Я говорил вначале, что Рената Гальцева сделала попытку выступить в роли Петра Струве или даже в роли коллективного автора сборника "Вехи". Во всяком случае, такова ее претензия. Но получилось у нее - самое настоящее непереваренное и, соответственно, засорившее ее умственный организм славянофильство самого что ни на есть классического образца, времен Хомякова и Константина Аксакова. С этим даже спорить не хочется - настолько это явление изжитое, потерпевшее скандальный исторический провал. Но приходится - ибо, как видим, все эти окаменелости продолжают привлекать по-настоящему культурных людей, к числу которых, несомненно, относится г-жа Гальцева. У американского писателя Уильяма Сарояна (американцы говорят Сароян) есть рассказ "Читатель Всемирной Панорамы". Если следовать этому определению человека по читаемой им литературе, то я бы назвал г-жу Гальцеву читательницей русской классики. Вспомним при этом, что героем рассказа Сарояна был мальчик-подросток. Что-то подростковое есть и в рецепции Ренатой Гальцевой священных русских текстов. Откуда она взяла, что путь России был мессианистическим? что доминантой этого пути был поиск спасения? Да из Достоевского, из "Дневника писателя" - весьма сомнительного продукта русского гения. В свою очередь религиозное народничество идет у Достоевского от старших славянофилов, а те были совестливыми барами-помещиками, испытывавшими комплекс вины в отношении угнетавшегося ими народа. Отсюда этот идеологический концепт - о святости русского народа и открываемом в его опыте пути христианского спасения, о народе как носителе христианского сознания по преимуществу. Славянофилы были готовы отождествлять, по звуковому подобию, слова крестьянство и христианство. Каковы же были корни идеализации народа у Достоевского - лучше лишний раз не напоминать его чувствительным поклонникам. (Читайте известный текст "Достоевский и отцеубийство".) Хотите западную параллель, причем новейшую, русскому народопоклонству? Да эта самая пресловутая политическая корректность - плод воспоминаний западной интеллигенции о расовой, половой и культурной сегрегации. При всей ее временами фарсовой извращенности, политкорректность - этический феномен, плод обеспокоенного нравственного сознания. А г-жа Гальцева ставит ее в тот же ряд, что разнузданный гедонизм, бессердечный индивидуализм и панъюридизм. Невольно думается: эх бы России такой панъюридизм! Похоже, что автор Нового Мира считает предпочтительным суд по совести, а не по закону. Интересно, может ли она привести представительный пример из русской истории о суде по совести? А если таковые и случались, то в устроенных на западный лад либеральных судах 19 века. Но как раз за такую практику и обрушивался на институт присяжных обожаемый Достоевский. Коли уж тут у нас мелькнула тень Зигмунда Фрейда, то не хочется сразу выходить из-под ее освежающего присутствия, - поэтому приведу такую цитату из статьи Ренаты Гальцевой; точнее, это будет цитата в цитате. Напоминая о концепции русской всечеловечности, она пишет: "Однако и там, в западной дали, тоже находятся всечеловеки - не новейшей, либеральной формации, а в старом смысле, со всемирной отзывчивостью, опять же по Достоевскому, только уже по отношению к нам, русским. Среди привычных недружелюбных штампов вдруг да и услышишь голос живой души, вырвавшийся за очерченный круг, как, например, голос французского актера и режиссера Робера Оссейна: "Россия - это не государство, это миссия: В России есть нечто необъяснимое, заставляющее восхищаться и плакать, это вечная страна, пронизанная инстинктивной, прирожденной мистикой" (конец цитаты из Оссейна). Во-первых, позволительно усомниться, что киноактер понимает Россию больше, чем академик Безансон, жизнь посвятивший изучению этой темы. Знакомство Оссейна с Россией, в частности с Достоевским, в культурном плане скорее всего ограничивается его участием в экранизации "Преступления и наказания" в середине 50-х годов, где он играл Раскольникова, а Соню Мармеладову - Марина Влади. Но тут нелишне напомнить, что Марина Влади одно время была его женой. Кто знает, может быть, восторги и рыдания Оссейна вызваны не столько Россией, заведомо ему неизвестной, сколько воспоминаниями о женитьбе на этой женщине русского происхождения? Читая нынешних поклонников славянофильства, не перестаешь удивляться, чем они до сих пор способны привлечь людей вроде бы грамотных, и не просто грамотных, а находящихся на неких культурных высотах. Помню, у меня была в свое время сходная полемика с ныне покойным Вадимом Борисовым. Выступая в Италии в горбачевские еще времена, он тоже призывал заблудшую Европу вернуться к русской истине как единственному пути спасения. Я понимаю, что можно не любить современный Запад с его потребительством и массовой культурой, можно негодовать по тому поводу, что Мадонной называет себя детройтская девка, умеющая только вертеть задом и передом, но что он, Запад, может обрести в России, даже старой, классической, славянофильской, толстовско-достоевской? Происходит то, о чем говорили еще первые критики славянофильства: славянофилы противопоставляют реальной Европе выдуманную, идеализированную Россию. Нынешние противопоставляют реальному Западу старые русские книги. Можно допустить даже, что подобные разговоры были еще как-то допустимы в середине девятнадцатого века, когда Европу раздирали революции, а гениальный поэт Тютчев писал в 1848 году, что Россия - утес, о который разобьются волны этих революций. Несколько позже Достоевский подсчитывал, во сколько миллионов голов обойдется Европе социализм (в сто). Но после семнадцатого года такие разговоры можно было бы и прекратить? Ведь этих самых ста миллионов где не досчитались? Если б г-жа Гольцева не была так ослеплена нелюбовью к незнаемому ею Западу - знаемому только по книгам, а это не знание, - то она могла бы по-другому оценить отношения, выстраивающиеся по оси Россия - Запад. Взять ту же политкорректность. Можно согласиться с тем, что до добра она не доведет, и об этом уже говорят ее западные критики, - но ведь мы условились на том, что это явление этическое и типологически, так сказать, русское. В том-то и урок, что этику нельзя ставить в основу политики - а ставить надо прагматический расчет и правовые нормы. То есть - окончательно разжевываю эту мысль - опасность обозначается для Запада там, где начинает появляться нечто в русском высоком стиле. Чему учит жизнь на Западе - реальном, а не философскими книгами представленном? Тому, что не нужно искать в реальности Истину с большой буквы, что жизнь как таковая, и даже благополучная жизнь (последняя как раз в наибольшей мере), есть не что иное, как перебивание из кулька в рогожку. И это много лучше того, чтобы с высот духа ниспадать в адовы бездны - русская модель. А книги читать, причем хорошие, никто на Западе не мешает. Зайдите в любой книжный магазин в Нью-Йорке: там этих Толстых и Достоевских - ешь не хочу, всегда, как говорится, in print. Значит, кто-то их всё-таки читает. Но это не мешает американским читателям заниматься реальным делом. Прочитает такой янки "Братьев Карамазовых" и идет на биржу как ни в чем не бывало. Такова се ля ви; пардон май френч, как говорят те же янки. Я помню впечатление, произведенное на меня первым же манхэттенским книжным магазином: это был не книжный магазин, а космос. И я тут же понял некую прагматическую истину: в книгах истину не найти, ибо всех книг всё равно не прочитаешь. Но в России этого до сих пор понять не могут, тем более сейчас, когда все книги стали доступны, а жизнь к лучшему не изменилась. Вывод сделан такой: еще больше читать. Вот и Александр Панарин, изучивший всех на свете политологов, выучился теперь вдобавок "ботать по Дерриде", как явствует из статья Ренаты Гальцевой. А результат? "Православная цивилизация как глобальный проект". Гора родила даже не мышь, а какую-то минус единицу. А Солженицын ему за это - премию. Смешные люди. Но как раз Панарина я понимаю: он играет, может быть сам того не понимая, но игра это увлекательная: из ста прочитанных книг сделать еще одну, игра в кубики или, если угодно, в бисер. Философия вообще, за редкими исключениями, такая игра. Уж г-жа Гальцева наверняка знает, что Гегель, к примеру, - чисто игровое построение. Нельзя, однако, сказать, что статья "Тяжба о России" сплошь неправильна. У г-жи Гальцевой в этой статье есть, как говорил Фома Опискин, зернистые мысли. Например, о том, что Россия была подморожена коммунизмом, под ледяной корой которого сохранялся потребный культурный идеализм. То есть коммунизм не всегда мешал появлению хороших людей, он даже их консервировал. Какой уж там гедонизм или панъюридизм при Сталине. Вот и оставался единственный выход: хорошие книги читать, преимущественно русскую классику, которую коммунисты, что много раз отмечалось, по какому-то недоразумению не запретили. Но г-жа Гальцева тут кое-чего не договаривает или даже не додумывает. Ведь каково было глубинное содержание советского интеллигентского идеализма? Тоска по Западу, по воображаемой сверхкультурной западной жизни (не говоря уже о материальном изобилии таковой). Потом Запад раскрылся во всей красе, и русские интеллигенты ужаснулись его действительной простоте, можно сказать, элементарности. Об этих русских иллюзиях и разочарованиях писал еще Герцен в "Былом и думах": мы думали - сплошной Гегель, а оказалось - мелочная лавочка на углу. Я не хочу создавать впечатления, что Рената Александровна Гальцева - мой идейный противник, вызывающий во мне всякого рода негативные аффекты. Ровно наоборот: я сам такой же, разве что не столь ученый. Рассказывают, что академик Павлов, встретившись однажды с Бухариным и им разочарованный, сказал: "Я думал, Николай Иванович, что вы настоящий большевик, а вы самая настоящая интеллигентская сопля". Вот и я, Борис Парамонов из Нью-Йорка, такая же интеллигентская сопля, только я в Нью-Йорке одному научился: вытирать сопли. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
