Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
21.11.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[30-11-05]

Поверх барьеров - Европейский выпуск

Германия: новая политика в отношении реституции. Франсуа Миттеран глазами своего психоаналитика. Русский европеец Владимир Маяковский. Признания чешского шпиона. Записки русского путешественника: Неаполь и окрестности

Редактор Иван Толстой

Иван Толстой: В Германии после выборов в известной степени изменилась культурная политика. Как реагируют на это российские музейщики? О закрытой конференции, прошедшей в Эрмитаже, рассказывает Юлия Кантор.

Юлия Кантор: Термин "реституция" в нашей стране вызывает в первую очередь ассоциации со Второй мировой войной. Реституция - процесс возвращения бывшим владельцам имущества, незаконно вывезенного после войны. Эта болезненная тема сегодня особенно актуальна в Германии. Новое правительство во главе с канцлером Ангелой Меркель объявило так называемое "перемещенное искусство" одним из приоритетных направлений внешней политики. Жестким в отношении в отношении перемещенного искусства обещает быть и новый министр культуры ФРГ Бердт Нойманн. Профессиональный политик, отлично знающий ситуацию во вверенной ему сфере, он в первые же дни после своего вступления в должность дал понять, что тема реституции находится в зоне его пристального внимания. Учитывая, что господин Нойманн - из Бремена, вероятно, актуальной для международных переговоров станет тема коллекции бременской Кунстхалле, вывезенной после войны капитаном Балдиным. Напомню, бесценные рисунки были вынесены капитаном из подвала хранилища, чем спасены от уничтожения. Затем они долгое время находились в музее им. Щусева, затем в Эрмитаже. И два года назад должны были вернуться в Германию - так как никаких законных оснований для их послевоенного ввоза в Советский Союз у Балдина не было. Музейщики двух стран разработали приемлемый рецепт возвращения. 25 процентов произведений должны были остаться в России. Но, увы, вмешалась большая политика, и ситуация оказалась замороженной.

Прежнее правительство и канцлера Герхарда Шредера обвиняют в чрезмерной мягкости в предъявлении реституционных претензий к России. Теперь вместо слова "диалог" все чаще возникает слово "требование". На протяжении почти 50 лет эта проблема находилась под спудом. В последнее же десятилетие зачастую становится "разменной монетой" в решении экономических и политических международных вопросов. Радикалы находятся с обеих сторон. С немецкой стороны радикализм сводится к тезису: "Пусть русские все вернут", с российской - "ничего не отдадим". Проблема заключается не только в неурегулированности российского законодательства, но и в нежелании видеть сугубо моральный аспект проблемы. Потому разговор с позиции силы, которую в последнее время пытается демонстрировать немецкая сторона, категорически неприемлем. Как неприемлема и априорная непримиримость некоторых российских политиков. На открывшихся в среду "Петербургских диалогах" - ежегодных двусторонних русско-немецких встречах, когда-то инициированных президентом России и канцлером Германии, эта тема также не будет одной из последних.

Тема реституции звучит в эти дни в Петербурге и другом аспекте: на этот раз о своих претензиях на фамильное имущество и недвижимость, национализированное в 1917 году, заявили потомки русских аристократических родов. Здесь состоялся круглый стол "Реституция - приглашение к диалогу". В ходе дискуссии состоялся обмен мнениями между властями города, наследниками и общественностью по вопросу приватизации и возвращения наследникам памятников архитектуры Санкт-Петербурга. Говорилось о возможности реституции в современной России и ее необходимости для построения правового государства. Участники круглого стола выступили с сообщениями об опыте реституции Центральной и Восточной Европы, о реституции и судебной практике в РФ. В заседании круглого стола приняли участие представители городского комитета по управлению государственным имуществом, депутаты Государственной думы, представители Имперского союза-ордена и приехавшие в Петербург носители древних аристократических фамилий, чьи предки вписали не одну страницу в историю нашего отечества.

Князь Дмитрий Шаховской говорил о моральной обязанности и необходимости потомков дворянских родов заботиться о будущем России. "Мы Рюриковичи, - с этой непритязательной вводной начал он свое выступление. - И мы привыкли в течение одиннадцати веков что-то делать для России, мы привыкли заботиться о людях. И меня беспокоит будущее правовых и моральных воззрений в стране", - подчеркнул он. "Петербург известен и привлекателен для всего мира своими архитектурными ансамблями, и недопустимо нарушать их стилистику, а многое нарушается... Даже стилистика окон способна разрушить целостность здания", - заметил Дмитрий Шаховской.

Почти все страны Восточной Европы после крушения социалистической системы приняли законы о денационализации и реституции. В Европе возвращалась недвижимость, национализированная в период 1940-50-х годов, в России этот срок гораздо больший - с 1917 года. Наименее болезненно процесс реституции прошел в Чехословакии и Болгарии. Сложнее реституция проходила в Польше. Закон о восстановлении прав собственности был принят Сеймом еще 2001 году, но не был подписан президентом. Наибольшие проблемы с реституцией возникли в балтийских государствах, особенно в Латвии и Эстонии. Обе страны приняли законы о возврате имущества, национализированного в годы советской власти, его бывшим владельцам. И большая часть жилых домов, квартиры в которых арендовали жители Латвии или Эстонии, оказалась в руках шведских, датских и финских граждан, многие из которых решили тут же продать ее коммерческим структурам. Или же баснословно поднимали арендную плату. Правительство Латвии было вынуждено принять специальное постановление, регулирующее максимальную ставку арендной платы в денационализированных домах.

В России же до сих пор не принято ни одного закона, регулирующего имущественные отношения, возникшие до 1917 года. Большинство судебных исков прежних собственников проигрывается именно из-за полного отсутствия законодательных оснований для возврата собственности. В основном, на петербургском круглом столе речь шла об особняках, которыми богат Петербург и его пригороды. Например, на Моховой улице стоит один из домов, принадлежавших князьям Оболенским, на набережной Фонтанки и на Преображенской площади - знаменитые особняки, когда-то принадлежавшие князьям Шаховским... Список этот можно продолжать. Может статься, и на Зимний дворец найдутся претенденты. Участники круглого стола намерены в ближайшее время провести заседание в Государственной Думе.

Иван Толстой: Французский президент Франсуа Миттеран глазами своего психоаналитика. Из Парижа - Дмитрий Савицкий, рассказывающий, что все началось с момента триумфального избрания...

Голоса:.. - Через несколько секунд..

- 15 секунд... точнее, 20 секунд...

- Через несколько секунд...

- 20 секунд...

- Вы узнаете... имя президента республики...

- Во всех партийных штабах, в каждом доме люди ждут... объявление результатов... Так что вы узнаете...

- 10 секунд! 5! 4! 3! 2! 1!

- Франсуа Миттеран избран президентом республики!

Дмитрий Савицкий: Десятого мая 1981 года Франсуа Миттеран наконец-то пришел к власти. Ему было 65 лет - возраст вполне приемлемый для президента республики.

В 38 году он закончил престижную Сьянс-По, Высшую школу Политических наук. Через год в чине сержанта был призван в армию. В 41 году раненый Франсуа Миттеран попадает в немецкий лагерь для военнопленных, откуда бежит. В 42 году он получает пост в правительстве маршала Анри-Филиппа Петэна, то есть в канцелярии правительства Виши. Он возглавил комиссию по делам военнопленных. В 43 году Франсуа Миттеран официально становится участником Сопротивления. С 46-го года начинает серьезную политическую карьеру на левом фланге. Через четыре он года становится министром "Бывших воинов и Жертвы войны". С 48 года - госсекретарь по информации. С 54 (что важно) - министр внутренних дел; с 56 - юстиции. Всё это - годы алжирской войны.

В 65 году он в первый раз проигрывает на президентских выборах - де Голлю. В 71 - становится генсеком партии социалистов. В 74 еще раз проигрывает выборы - на этот раз Жискар д'Эстену. В 81 году, наконец, приходит к власти и остается в Елисейском дворце до 95 года... На целых 14 лет.

Я привел эту краткую справку, чтобы показать: Франсуа Миттерану (будь у него личный исповедник, как аббат Лашез у Людовика 14) было что рассказать... Но в наши дни исповедуются чаще всего на диване психоаналитика.

Али Магуди: Когда анализируемый говорит, он обычно врёт... Задача психоаналитика и заключается в том, чтобы понять, ЧТО ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ вам врёт, хочет сказать на самом деле...

Дмитрий Савицкий: Голос человека, нарушившего правила игры, деонтологию психоанализа, Али Магуди, известного парижского психоаналитика, эссеиста и писателя.

7 мая 1982 года, в половине четвертого по полудню, Али Магуди нервно вышагивает по своему кабинету. Он ждет тайного визитера. Если в стране узнают имя его "анализанта", разразится грандиозный скандал. Не смотря на то, что элита французской культуры, политики и бизнеса прошла через психоанализ, в сознании масс этот метод до сих пор связан с психическими изъянами человека, а не со стремлением к саморазвитию. Анализант опаздывает на 45 минут, а когда появляется, отказывается от классической схемы психоанализа - восстановления реальной биографии, начиная с детства, по сравнению с той биографией, которая любого из нас устраивает (человек психологически - оппортунист), а вместо этого заявляет, что хочет понять две вещи: почему он заболел раком и почему он стал президентом....

Но как так случилось, что чрезвычайно опытный психоаналитик нарушил деонтологию психоанализа и раскрыл не медицинскую, а личную тайну президента?

Али Магуди: В 1993 году на обратном пути из Вьетнама и Камбоджи, куда Миттеран меня пригласил, он мне сказал:

- Послушайте, расскажите "историю психоанализа Франсуа Миттерана". Не делайте этого в чисто литературном стиле. Лучше придумайте психоанализ, через который я не прошел...

- С 84 года по 86 его снимали, всего в целом 18 часов для телевидения. Это был фильм-интервью о его жизни, который вышел в 87 году. Час с чем-то, отжатый из 18 часов съемок. Весь остальной материал не был использован. Так, что Миттеран мне сказал:

- Используйте весь этот материал и всё то, что я рассказывал и написал... И сделайте из этого fiction в форме психоанализа...

- Фиксьон, выдуманное, это сама процедура психоанализа, ведь Франсуа Миттеран вовсе не приходил ко мне, чтобы улечься на диван! Мне пришлось оформить рассказ в стиле психоаналитической беседы. Это выдумано. Но все остальное - то, что Миттеран был пятым сыном из восьми, или что его деда со стороны матери звали Лоран, и что этот символический факт повлиял на историю страны и политическую линию Миттерана - всё это правда. Иначе текст просто бы развалился.

Дмитрий Савицкий: "Лоран" - это заодно и Лотарингия...

Два слова о Магуди. Вряд ли он выпустил книгу, которая на долгие месяцы несомненно станет бестселлером во Франции, прибыли ради. Элитные психоаналитики этого уровня в злате, честно говоря, не нуждаются. Магуди стоит особняком во французском психоанализе. Прежде всего, потому что он - польский араб, или арабский поляк. Его отец, судя по всему, алжирец, оказался в Польше в 42 году. В 47 - он женился на польке. Позже семья переезжает во Францию, но первый язык Али Магуди - польский. Во Франции Магуди становится хирургом и лишь затем выбирает психиатрию и начинает личный психоанализ. Подсознание, о существовании которого он не подозревал, к его удивлению, начинает подавать знаки... Все остальное классический parcour, путь становления психоаналитика.

Два года назад Бернар Анри Леви изобрел "ром-ан-кет", "романизированное расследование" смерти американского журналиста Дэниэла Пёрла. Книга стала бестселлером, но БАЛ был осужден коллегами за попытку с помощью фикции (фиксьон) представить факты реальными. Теперь Али Магуди порадовал нас изобретением "психоромана". Насколько можно ему верить? Верить можно лишь, буквально, на слово, но его психороман - гарантированный бестселлер. К тому же расчетливо выпущенный к декабрю, когда французы покупают книги для новогодних подарков... Хотя сам Магуди утверждает, что Миттеран просил его выпустить книгу к 10-летию со дня его смерти. 10-летие же будет отмечаться 8 января 2006 года.

Среди самых невероятных фактов, которыми нас одарил Магуди - отношение Миттерана к Маргарет Тэтчер: он ее обожал. И когда французские ракеты Еxocet, выпущенные с французских истребителей-бомбардировщиков Super Etantard, за штурвалами которых сидели аргентинские летчики, вывели из строя британский эсминец "Шеффилд" в самом начале Фолклендской войны, Миттеран, не задумываясь, выдал англичанам секретный код ракет Еxocet, тем самым нейтрализовав их...

- Тэтчер, - сказал он Магуди, - обвиняла нас в новом Трафальгаре...

Психоаналитик пишет, что Маргарет Тэтчер была готова в войне с Аргентиной применить атомное оружие.

Рассказывая о своем донжуанстве, Миттеран отметил, что все же по сравнению с великим соблазнителем, в его списке было меньше жертв, чем mille e tre (тысяча и три) у самого Дона Джованни... Был Магуди и в курсе появления на свет Мазарин, внебрачной дочери Миттерана ("ее рождение меня абсолютно омолодило"! - говорил 60 летний президент). Но тех, кому не было положено знать о существовании Мазарин, Миттеран приказал поставить на прослушивание и ввел слежку... Узнаем мы из "психоромана" и том, что Франсуа Миттеран собирался перенести Елисейский дворец ближе к Инвалидам, то есть - к гробнице Наполеона...

Но Миттеран, не стоит забывать, был режиссером-постановщиком собственной жизни (и по касательной и окружения). Не манипулировал ли он и своим психоаналитиком, чтобы пройтись по страницам истории его рукой, которую вела бы невидимо его собственная?

Магуди: Где правда и где ложь? Это главный вопрос. В течение двух семилетних сроков правления Франсуа Миттеран безостановочно был режиссером спектакля, и на сцене было лишь то, что для него лично являлось "истиной данного момента".

Дмитрий Савицкий: Поговаривают о том, что, может быть, и Жак Ширак собирается доверить Али Магуди кой-какие личные тайны. Но боюсь, что это уже не психоанализ, а прикладной психоанализ, с которым не были знакомы ни Фрейд, ни Лакан...

Голоса: - Через несколько секунд..

- 15 секунд... точнее, 20 секунд...

- Через несколько секунд...

- 20 секунд...

- Вы узнаете... имя президента республики...

- Во всех партийных штабах, в каждом доме люди ждут... объявление результатов...Так что вы узнаете...

- 10 секунд! 5! 4! 3! 2! 1!

- Франсуа Миттеран избран президентом республики!

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня - Владимир Маяковский.

Борис Парамонов: Маяковский был вождем пореволюционной художественной школы ЛЕФ - "левый фронт искусств". Левое искусство - термин очень многих сбивавший с толку: считалось, что художественная левизна, авангардизм сродни левизне политической; а что могло считаться более левым, чем большевизм двадцатых годов с его идеями мировой революции. Причем, хронологически эти два явления почти совпали, хотя художественный авангардизм, несомненно, более раннего происхождения, время его рождения - десятые годы, еще до первой мировой войны. Тогда это называлось футуризм, и Маяковский если и не был вождем русского футуризма, то по крайне мере был и оставался самым ярким его представителем.

Тогда же некоторые чуткие к искусству люди сомневались в футуризме Маяковского, например Блок, да и Горький: никакого футуризма на деле и нет, а есть талантливый поэт Владимир Маяковский. Корней Чуковский тогда же писал, противопоставляя Маяковского излюбленным футуристическим темам - воспеванию города и всяческому урбанизму:

"Конечно, я люблю Маяковского, но шепну по секрету: Маяковский им чужой совершенно, он среди них случайно (...) город для него не восторг, не пьянящая радость, а распятие, голгофа, терновый венец, и каждое городское видение - для него словно гвоздь, забиваемый в сердце (...) Никогда не шепчет, не поет, всегда кричит из последнего голоса, до хрипоты, до судорог - и когда привыкнешь к его надсадному крику, почувствуешь здесь подлинное".

Это очень важно понять у Маяковского: он был великим мастером позы, причем, позу следует понимать отнюдь не в уничижительном смысле: это была свободно избранная судьба - и верность ей до конца. Об этом замечательно написал Пастернак в "Охранной грамоте". А лучше всего - сам Маяковский: "Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне". Маяковский губил, душил в себе непревзойденного лирика, имитировал несуществующую силу, притворялся богатырем, этаким Владимиром Красное Солнышко.

Среди его масок была и такая - лево-авнгардистская лефовская. Даже люди несомненно умные иногда поддавались этой мистификации. Эренбург писал в "Портретах русских поэтов":

"После революции, когда безумие стало повседневностью, Маяковский разгримировался, оставил в покое "председателя земного шара" Хлебникова и показался в новом виде. Глаза толпы ослепили его рассудочность и страсть к логике. Но ведь его пророчества о конце мира всегда напоминали бюллетени метеорологической станции. Желтая кофта болталась, выдавая не плоть, но позвонки скелета, голые математические формулы. Бунтарь, безумец, да, но еще - улучшенное издание Брюсова. А впрочем, не это ли современный бунт? Пожалуй, мир легче взорвать цифрами, нежели истошными воплями

(...) он здоров, силен и молод, любит таблицу умножения и солнце (не "светило", но просто). Выйдя навстречу толпе, он гаркнул простое, понятное: "Хлебище дайте жрать ржаной!" "Дайте жить с живой женой!"

Вот пример эффективности маскарадов Маяковского. Он вдруг показался современникам живым и здоровым - он, в самых ранних стихах уже не раз примеривавший самоубийство. Скажем так: "Глазами взвила ввысь стрелу, улыбку убери твою! А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою".

Очень правильно написала о Маяковском Н.Я.Мандельштам: революция, с которой захотел слиться Маяковский, не погубила его, а продлила ему жизнь. Это было - временное, конечно, - преодоление пресловутого лирического одиночества. Маяковский "ангажировался", как стали говорить позднее; его же словами: "каплей лился с массами". "Единица - вздор, единица - ноль!" Стихи замечательные, но дело ведь не в этом, - а в том, что он стихами хотел уничтожить стихи.

Вот отсюда пошел его знаменитый конструктивизм - этот самый ЛЕФ или, как это называлось еще, - искусство-жизнестроение. Предполагалось, что искусство в новом социалистическом обществе перестанет быть эстетическим украшением жизни, но станет непосредственным орудием ее переустройства на новых разумных началах. Отсюда пошли пресловутые рекламы Маяковского, все эти "Нигде кроме, как в Моссельпроме" или "Нами оставляются от старого мира только папиросы ИРА". Стихи сопровождались замечательными цветными плакатами Родченко, которым рифмованные строчки не мешают. Всё вместе это действительно было по-новому красиво. Маяковский - лефы вообще - уже тогда поняли, что высокое искусство сходит на нет, ему на смену идет промышленный дизайн, реклама, афиша, плакат. Через много лет, в Америке, уже в шестидесятые годы появится концепция поп-арта: то, чем потряс публику Энди Уорхолл, делали Маяковский и Родченко и прочие лефы. Маяковский был, если угодно, прав: в новом мире высокое искусство действительно сходит на нет, его заменяет всякого рода масскульт. Но самому Маяковскому этого было мало: он-то не мог жить без поэзии, как бы ни декларировал обратное. Моссельпром не мог заменить ему Музу. Конечно, услышь сам Маяковский эти слова, он бы презрительно усмехнулся: "Винница!" Так он называл всяческий провинциализм. Но в провинции только и живут музы - отнюдь не в мегаполисах. Бродский сказал, что невозможно написать стихотворение о Нью-Йорке: он, современность вообще не требуют стихов, появилась новая, внеэстетическая выразительность. Конечно, Маяковский понимал это, - написал же он "Бруклинский мост". Но вот с него-то он и бросился вниз головой - как те самые американские безработные. Лучше всего об этом сказала Цветаева: жил как человек, умер как поэт.

Можно ли сказать, что Маяковский как-то повлиял на последующую советскую поэзию? Да, несомненно, - но не лучшей своей стороной. Маяковский породил - даже не в советской литературе, а в советской прессе - жанр некоей стихотворной публицистики. Лучше всех в этом жанре освоился Евтушенко. Иногда это бывает эффектно. Но вообще-то газете стихи ни к чему. Газете идут сенсационные заголовки, например: застрелился Владимир Маяковский.

Иван Толстой: В Праге выходит книга известного журналиста и писателя Ярослава Кменты "Чешский шпион Эрвин ван Хаарлем" - документальная повесть о необычных судьбах двух человек, связанных одним именем. С автором книги беседовала в нашей студии Нелли Павласкова.

Нелли Павласкова: В Чешской республике живет один из самых загадочных шпионов времен холодной войны. Мир знает только его псевдоним - Эрвин ван Хаарлем - и помнит громкий процесс с ним в Англии - в 1988 году. Даже осужденный на десять лет тюремного заключения, он отказался назвать свое настоящее имя, благодаря чему вошел в историю юриспруденции Великобритании. До него в этой стране не был осужден ни один человек без имени. Это обстоятельство позволило Эрвину ван Хаарлему требовать в 92 году пересмотра процесса и объявить голодовку, которую он держал 40 дней. Шпион был напуган сменой режима в Чехословакии и опасался, что помощи теперь ждать неоткуда. Но все получилось наоборот. Новый начальник разведки Чехословакии, бывший политзаключенный генерал Радован Прохазка спас жизнь Эрвину, сняв с него обет молчания и вызволив из тюрьмы Великобритании, ставшей к тому времени союзником новой Чехословакии. Но только ныне, после выхода в свет книги Ярослава Кменты мир узнает настоящее имя шпиона. Это чех, пражанин Вацлав Елинек, ныне пенсионер и банковский переводчик.

Сама история Елинека, отправленного на Запад с заданием стать "кротом", хорошо окопавшимся нелегалом без дипломатического прикрытия, которому следует проникать в высокие сферы, добывать секретные сведения и активизироваться в случае военного конфликта, - сама эта история была бы весьма банальной, если бы она не переплелась с другой человеческой драмой.

В 1944 году в Голландии, в Гааге восемнадцатилетняя девушка Иоганна ван Хаарлем родила незаконнорожденного - сына солдата германского вермахта. Опасаясь мести соотечественников за связь с немцами, Иоганна сразу отвезла ребенка в тогдашние Судеты, аннексированные Гитлером у Чехословакии, и сдала малютку в детдом. После войны его усыновили чешские бездетные супруги и дали ему свое имя. Эрвин ван Хаарлем перестал существовать. Но не для разведки. Она берегла это удобное имя для своего будущего агента, и в шестидесятые годы нашла ему применение: Эрвином ван Хаарлемом стал 19-летнй юноша Вацлав Елинек, курсант разведывательной школы. У двух Эрвинов совпала внешность и, что совсем уже забавно, даже дата рождения - 23-е августа 1944 года.

Разведывательная деятельность лже-Эрвина проходила в Лондоне гладко и успешно, как вдруг в госпоже Иоганне ван Хаарлем проснулись материнские чувства, и она пожелала через Красный крест разыскать в Чехословакии своего брошенного сына. Чехословацкая разведка решила рискнуть и в 1978 году послала шпиона в Гаагу на встречу с мамой. Лже-Эрвин хорошо играл роль сына в течение десяти лет, хотя не любил и не уважал женщину, бросившую ребенка и сотрудничавшую с немецкими оккупантами. "Мне было нисколько не жалко ее", - говорит он в книге "Чешский шпион Эрвин ван Хаарлем".

В последний раз они увиделись в английской тюрьме в 88 году, когда мать примчалась на свидание с арестованным "сыном". "Что бы ты не сделал, я не оставлю тебя", - сказала она Эрвину. Но британские власти тут же сделали обоим тесты на ДНК и сообщили Иоганне, что Эрвин ни в коем случае не может быть ее сыном.

С этой минуты Иоганна, как одержимая, добивалась встречи с настоящим Эрвином. Это ей удалось тремя годами позже.

Я беседую с автором книги Ярославом Кментой.

Как получилось, что шпион, так тщательно скрывавший свое прошлое, решил обо всем вам рассказать?

Ярослав Кмента: В 2001 году вдруг у меня дома раздался звонок. "С вами говорит подполковник Эрвин ван Хаарлем, бывший офицер чехословацкой разведки", - услышал я и от неожиданности сел на стул. Мне это имя было известно, потому что об этом шпионе много писали за границей, но никто не знал его настоящего имени. Я был первым журналистом, которому он захотел рассказать свою историю и открыть свое подлинное имя - Вацлав Елинек. Мы встречались с ним в течение трех лет, я не предполагал, что так долго буду писать эту книгу.

Нелли Павласкова: Какое впечатление он на вас произвел? Из какой он семьи? Тоже имеющей отношение к секретным службам?

Ярослав Кмента: Чехословацкая разведка упорно искала в шестидесятые годы кого-нибудь, кто подошел бы к личности настоящего Эрвина, и нашла его в 19-тилетнем выпускнике пражского Химико-технологического техникума. Это был красивый молодой человек, единственный сын скромных родителей. После войны у них была лавка с собственными кондитерскими изделиями, а после коммунистического переворота 48 года власти ее отобрали, и отец возненавидел коммунистов. Жили они бедно, втроем в однокомнатной квартире, и молодой человек охотно откликнулся на предложение разведки поступить к ним на службу и пройти курс обучения. Они хорошо платили ему и обещали интересную жизнь за границей. Он не задавался вопросом, хорошо ли он поступает, или плохо, все принял на веру, что, мол, вершит добро для своей страны. И только после возвращения на родину после английской тюрьмы, он несколько пересмотрел свои взгляды.

Прекрасно вымуштрованный, с блестящими знаниями немецкого языка, он был сначала заслан в Австрию, жил там четыре года, потом ему представилась возможность получить хорошее место в Лондоне, и разведка одобрила этот его переезд в 1975 году.

Мое впечатление о нем: это человек, обладающий специфическим интеллектом, феноменальной памятью, профессионал, конечно, и авантюрист, очень контактный, общительный, не спешащий поменять свои взгляды.

Нелли Павласкова: Как ему удавалось завязывать высокие знакомства среди членов парламента Великобритании, и что он вообще там делал?

Ярослав Кмента: Он был очень красивым, харизматическим мужчиной. Жил холостяком, но имел любовные связи со многими женщинами, даже из высшего общества, их фотографии мы поместили в книге. Он хорошо окопался, служил менеджером в гостинице Хилтон, но однажды, совершенно случайно, он забрел на выставку, устроенную еврейской британской общиной и посвященную борьбе за выезд русских евреев на Запад и в Израиль. Шпион очень хорошо знал русский язык, был человеком инициативным и предложил директору этой организации Рите Эккер свои услуги в качестве переводчика с русского на английский. Она обрадовалась этому предложению, сначала давала для перевода газетные статьи, касающиеся положения отказников в СССР, а потом Елинек стал полноправным членом этой организации, пользовался ее доверием и получал задания помогать некоторым отказникам выехать из Советского Союза. В книге Елинек рассказывает, что за 13 лет работы в еврейской организации он полюбил своих коллег, ознакомился с историей еврейства, с иудаизмом и искренне сочувствовал положению евреев в Советском Союзе.

Нелли Павласкова: И при этом писал доносы...

Ярослав Кмента: Он стал важным шпионом в другом аспекте. Он полностью перешел в ведение советской разведки, хотя прямой связи с ней не имел. Он посылал ценную информацию о том, какие отказники наиболее важные для Запада, и тогда Советский Союз на переговорах с Америкой о сокращении вооружений и ее авиабаз требовал больших уступок взамен на то, что выпустит из страны этих людей. Это был политический шпионаж в период холодной войны. Как я уже сказал, Елинек глубоко сочувствовал страданиям еврейского народа и убеждал себя, что он фактически ему помогает. Еврейская организация настолько доверяла ему, что посылала его в Советский Союз вместе с Майклом Кармом для того, чтобы поговорить с рядом отказников в разных городах Союза. Потом, после его провала, они долго не могли оправиться от удара.

Нелли Паввласкова: За все эти 17 лет он не встречался со своими родителями?

Ярослав Кмента: Он видел их раз в год, когда приезжал в Чехословакию по подложным паспортам якобы из СССР, говорил им, что работает там, как химик, в закрытой области исследований. Родители ничего не знали о нем после ареста, и узнали всю правду только после его возвращения в 93 году. Вскоре после этого они умерли один за другим, и он мучится от угрызений совести, что это он виноват в их смерти.

Нелли Павласкова: Ну а как сложилась жизнь у настоящего Эрвина?

Ярослав Кмента: Я хочу подчеркнуть, что история с Эрвином - это для меня самая важная часть моей книги. Я нашел настоящего Эрвина, хотя коммунистическая разведка позаботилась о том, чтобы внести его в списки умерших тридцать лет тому назад. Но я подключил все свои знакомства, чтобы найти его. Я встретился с ним; скажу только, что зовут его Иво, что он голубоглазый блондин, вырастал в чешской семье музыкальных педагогов, стал квалифицированным слесарем на большом моравском заводе и ничего не подозревал о своем происхождении, пока не нашел случайно у родителей свои документы из детдома. Но к тому времени он был уже взрослым женатым человеком с тремя детьми. В 1991 году взбешенная, обманутая Иоганна, его мать, потребовала от Чехословакии через МИД Голландии показать ей его настоящего сына. Поскольку он уже узнал тайну своего происхождения, то встреча была разрешена, и настоящий Эрвин, посоветовавшись со своим приемным отцом (приемная мать к тому времени уже умерла), дал согласие увидеть Иоганну. Встреча произошла в одной из гостиниц города Брно в присутствии переводчика, потому что голландец Иво не знал языка своей истинной матери: он говорил только по-чешски. Потом они виделись еще несколько раз, но сейчас живут в разных странах. Особой теплоты между ними не возникло.

Нелли Павласкова: Познакомились ли эти два Эрвина?

Ярослав Кмента: Я очень хотел их познакомить, но Вацлав Елинек не торопится это сделать. Возможно, они оба придут на презентацию моей книги на этой неделе и, может быть, протянут друг другу руку?

Иван Толстой: Записки русского путешественника. Неаполь и окрестности.

Марьяна Арзуманова: Провести четыре дня в Неаполе в первые дни ноября - затея превосходная, беспроигрышная. Все удовольствия очень просты и так же незатейливы, как неаполитанская песня. Только эти простые радости здесь - в приморском городе у подножия Везувия - достигают, кажется, абсолютной концентрации: что смотреть, что вдыхать, что вкушать. Если согласиться с формулой Павла Муратова, что "неаполитанец живет только тогда, когда испытывает удовольствие", понятно, что должно твориться в этих краях с настроенным на всеразвлекательный лад туристом. В "Образах Италии" - почти век назад - Муратов точно описал: "Неаполитанец умеет наслаждаться своей ленивой и легкой походкой, своим ярким галстуком, сияющим небом над головой, ощущением на лице морского ветра, шумом колес, хлопаньем бичей, пестрыми нарядами встречных женщин и запахом съестного, вырывающимся из широко открытых дверей ресторана. На Виа Толедо собрано все, что он любит в мире. И никакое другое человеческое существо не любит мир такой крепкой, упорной, животной любовью". Неаполем восторгались люди - не чета мне, и тут нужно только тихо примкнуть, и, не дай Бог, не оригинальничать.

Музыка

Никакого чувства неловкости не испытываешь, нагулявшись в Помпеях и присев на пикник на развалинах Амфитеатра, - с вином, хлебом, сладкими зелеными оливками, моцареллой буффало и пармской ветчиной. И вряд ли это можно назвать кощунством. Такой импровизированный ланч - ни в коем случае не оскорбление, а даже официально разрешенное мероприятие. Но главное, во время такой трапезы ощущаешь себя не на кладбище, а, наоборот, чувствуешь еще острее современную жизнь, которая кипит и в окрестностях, и в самом Неаполе. И в общем, не так кардинально меняется. В одном из самых захватывающих кварталов города - райончике Spacconapoli - по которому не так уж и безопасно гулять путешественникам - все без изменений, как изображено в кино итальянского неореализма или описано в пьесах знаменитого неаполитанца - Эдуардо де Филиппо. Развешано повсюду белье, раздаются громкие женские истеричные окрики: "Марио!"; спускаются на веревке вниз корзины с деньгами, куда обязательно кто-нибудь положит свежие, пахнущие землей овощи, и "проводит корзину вверх выразительным жестом и крепкой любезностью". Все понятно, никто в этих землях и не стремится к переменам. Если это удалось почувствовать и порадоваться - это твой город, и не так уж шокирует гинекологическое зеркальце из бронзы 9 века до нашей эры точь-в-точь, как современное - с выставки "Достижения науки и техники Античности" в Национальном Археологическом музее. Но Муратов прав: "В Неаполе впечатления искусства и старины держатся недолго. Они быстро уступают место неудержимому натиску неаполитанской жизни".

Один знакомый римлянин на вопрос, стоит ли поехать в Неаполь, ответил мне: "Стоит, конечно, стоит... Если ты хочешь чтобы тебя обязательно обманули, но обманули красиво, так, чтоб ты это запомнила на всю жизнь, обязательно поезжай в Неаполь!" Читаю афишу прославленного театра "Меркаданте" - Чехов "Медведь" и "Предложение". Подхожу к кассе, и у молодой интересной, совсем не жуликоватого вида, женщины спрашиваю, сколько стоит билет - 10 евро, отвечает. А есть ли скидки для прессы? Конечно, есть. Показываю удостоверение, интересуюсь, сколько я теперь должна? С благожелательностью, учтивостью - десять евро. Что говорить об уличной торговле или даже частных лавках, где появление иностранца воспринимается примерно так же, как российскими гаишниками встречные ночные иномарки, превысившие скорость. Но сколько изобретательности и обаяния в таком мошенничестве! Все равно покупаю билет и иду на спектакль с удовольствием. Как пропустить Чехова, сыгранного неаполитанцами - артистами старого "Меркаданте", где блистал отец Эдуардо де Филиппо - Эдуардо Скарпетта. Им и его театром восхищался Максим Горький:

"Хороши здесь театры, и театральная жизнь изумительно бойка. Я имею в виду, главным образом, театры диалектов. Смотрел я у Скарпетты, как голодные неаполитанцы мечтают, чего бы и как бы поесть. Смотрел и плакал, вся наша варварская русская ложа плакала. Это в фарсе? В фарсе, милый, да, не от жалости ревели, не думай, от наслаждения, от радости, что человек может и над горем своим, и над муками, и над унижением своим великолепно смеяться".

Спектакль начинается до того, как поднят занавес: один из пришедших на спектакль зрителей оказался недоволен тем местом, куда его посадили. По-видимому, в порядке вещей 5-минутный крик с яркой жестикуляцией для разрешения вопроса. Пожилого господина, посчитавшего себя ущемленным в правах, пересаживают на первый ряд, все успокаиваются, одна я сияю: повезло, застала обычный неаполитанский скандал, на который кроме меня, скорее всего, никто не обратил внимания. Начался спектакль.

Ощущение, что актеры и режиссер открыли в русском Чехове нового де Филиппо! Русского писателя, виртуозно описавшего неаполитанский скандал.

Перевод для этой постановки делал Фаусто Мальковати, знакомый Иосифа Бродского, которому посвящено стихотворение "Иския в октябре". Немного странно, когда вспоминаешь размеренную подробную игру Жарова и Андровской, но смешно, талантливо, только по-неаполитански. Музыка дивная: смесь тарантеллы и чего-то русского.

Но попасть на Чехова в Неаполе не так удивительно, как встретить вечером на острове Капри, выпивающих после рабочего дня украинцев у памятника Ленину. Мы разговорились.

- Какое у вас живописное место для выпивания?

- Не говори. Видели Ленина?

- Видели.

- Хороший? Он тут тоже сидел много.

Ленин приезжал на Капри дважды: в апреле 1908 года и летом 1910 года. В 1970 году, накануне 100-летнего юбилея В.И.Ленина, чье имя остается весьма популярным в левых кругах Италии, был объявлен сбор на строительство на Капри памятного знака. Было собрано более миллиона лир народных денег, и 21 апреля 1970 года обелиск, сделанный по проекту известного скульптора Джакомо Манцу, был установлен в одном из красивейших мест острова Капри - Садах Августа.

- Вино, кстати, пьете здесь? Или в основном водочку?

- Mama mia! Если б нам поставили памятник на Украине, сколько мы вина здесь выпили, это было бы хорошо!

- А вино нравится?

- Классное, классное, классное...

- А любимое блюдо у вас?

- Лазанья любая, питательная. Макароны ихние как приготавливают - классно! Прибавки дают - классно! За четыре года, как сказать, вермишель их не спротивилась...

- Если в них что-то добавлять нормальное...

- А что любите из добавок, вот, самое такое?

- О-оооо! Морские добавки... Ну, если добавлять самих помидорьев, то....

- Вы знаете из чего итальянцы делают макароны? Из украинской муки, пшеницы первого сорта. Потому у них макароны дюже хорошие. Они их купляют там, привозят сюда. Почему у нас макароне погане... потому что его делают с третьего сорта.

Ребята рассказали, что прямо у самого памятника - место встречи островных гомосексуалистов, а мы выпивали как бы этажом выше, над Лениным.

Райский Капри не нуждается в рекламе, тем не менее, ребята агитировали.

Это самый спокойный и культурный остров, здесь всегда культурно относятся, а в Неаполе эта молодежь, это все... мама мия".

На прощание новые знакомые нам напомнили вкратце историю.

"Вы не путайте Италию к Неаполю, это вообще... они машут руками, потому что у них речи не хватает... Добавляют мимикой, как у нас глухонемые. Диалект, совсем другое. Мама мия!"

Уже по дороге назад в Неаполь я прочла письмо Гоголя матери от 30 июля 1838 года, где он описывает посещение Лазурного грота. "Мы въехали в дыру, прорытую в скале, никак не шире узенькой лодки. Въехали мы туда на лодочках, нагнувши свои головы, и очутились вдруг под огромным и широким сводом. Все пространство под этим сводом было покрыто лодками. Темнота порядочная, но воды ярко-ярко голубые и казались освещенными снизу каким-то голубым огнем. Эффект был удивительный. Несколько плавающих и кричащих моряков и лазарони (так называются обитатели Неаполя, народ, который лежит нагишом весь день на улице и, лежа, глотает макароны длины непомерной) оживляли эту картину".

Захватывающе это ощущение причастности! Сегодня и ты и еще тысячи туристов любовались Каприйским гротом, проделывая все те же телодвижения, что и Гоголь почти 2 века назад. А лазарони, действительно, как могли, оживляли эту картину: кто пел в надежде на чаевые, кто ругался.

"Участие природы во всем, любовь к жизни и широкое дыхание окружающих человека пространств земли и моря составляли счастье античного мира. И это счастье до сих пор не вполне оставило Неаполь". Павел Муратов.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены