Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
28.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[06-04-05]

Поверх барьеров - Европейский выпуск

Новое имя на европейской музыкальной сцене: Кэти Мелуа. Портрет Юрия Кублановского. Послевоенная Вена и Красная армия. Русские европейцы Гагарин и Долгоруков. Центр Петербурга и сохранение европейской истории

Редактор и ведущий Иван Толстой

Юрий Векслер:

Только для спрессовки сюжета можно изложить его в схеме сказки про Золушку. Юная иностранка выпускает свой первый диск в Англии, в стране "Битлз" и "Квин". Ее альбом вскоре становится платиновым. Она получает премию за лучший дебют в самой Англии, а несколько дней назад в этой же категории премию "Эхо" в Германии. Причем, певица была номинирована еще и в категории за лучший альбом вообще, наряду с Анастейшей, Нелли Фуртадо, Норой Джонс и Аврил Лавинь. Героиня этой почти сказки родилась в Грузии. Ее зовут Кэти Мелуа.

Автор многих песен альбома - известный в музыкальном мире Майк Бетт, писавший, в частности, для Саймона и Горфанкеля. Его в схеме сюжета можно было бы назвать феей Кэти. Майк не скрывает своего восторга от работы с юной англичанкой из Грузии. А как же Грузия? Импровизацию Кэти Мелуа на грузинском языке перевел для меня живущий в Берлине грузинский кинорежиссер Дито Ценсадзе.

Грузия такая красивая,
Грузия так хороша,
Грузия мой дом,
И Грузия ушла.

Первые 4 года своей жизни Кэти прожила в Москве, последующие 5 в Баутми, и далее 11 лет в англоязычном пространстве. В 15-летнем возрасте она выиграла в Лондоне конкурс юных талантов, устроенный Мэраей Кэри. А началась история с приглашения отца Кэти, хирурга-кардиолога по профессии, на работу в Северную Ирландию, в Белфаст. Его дочке было тогда 9 лет. В результате, родным ее языком стал английский, а место постоянного жительства Лондон. Миниатюрной, очаровательной и выглядящей застенчиво обладательнице огромных глаз Кэти Мелуа, очень подошел бы титул принцесса. Впрочем, принцессой чартов в свои 20 лет она уже стала.

Накануне вручения премии "Эхо" в Берлине, Кэти выступила на немецко-грузинском благотворительном вечере "Розы для Грузии". После вечера мне удалось поговорить коротко сначала в мамой Кэти. На мой вопрос, забывает ли Кэти грузинский, мама ответила.

Мама Кэти: Чуть-чуть забывает. Но я стараюсь, я все время с ней по-грузински говорю.

Юрий Векслер: Потом я пробился через регулированную английским менеджером певицы толпу любителей автографов к самой Кэти Мелуа.

Это Радио Свобода на русском языке.

Кэти Мелуа: Мой русский не очень хороший.

Юрий Векслер: Хотели ли вы петь в Европе по-грузински?

Кэти Мелуа: Я бы очень хотела, но мой грузинский не очень хороший. Я больше пишу мои песни, а по-грузински мне пока трудно песни писать, поскольку я не очень хорошо на нем говорю.

Юрий Векслер: Вы не забываете Грузию?

Кэти Мелуа: Нет, Грузия всегда будет мой дом. Кажется, что я там всегда буду.

Юрий Векслер: Что для вас значат вместе слова Европа и Грузия, насколько Грузия может обогатить Европу и наоборот? Насколько они нужны друг другу?

Кэти Мелуа: Вообще Грузия очень культурная страна - музыка, искусство, мода. Но все равно, если даже Грузия не сможет пойти вместе с Европой, то она и сама по себе хорошая страна.

Юрий Векслер: То, что Англия и мир приобрели, а Грузия, наверное, все-таки, потеряла, будет ясно любому, кто услышит, как принцесса под свой аккомпанемент на гитаре пела известную и многим в России грузинскую песню "Ой, Светлана-светлячок".

Иван Толстой: В Библиотеке иностранной литературы в Москве открылась выставка, посвященная десятилетию пребывания Советской армии в Вене. Рассказывает историк Юлия Кантор.

Юлия Кантор: 13 апреля 1945 года после тяжелейших боёв Красная Армия заняла Вену. Затем она продвинулась дальше на запад и юг, где соединилась с частями западных союзников. Победоносная Красная Армия внесла основной вклад в освобождение Австрии от национал-социалистического террора.

27 апреля 1945 года Временным правительством под руководством государственного канцлера д-ра Карла Реннера было провозглашено восстановление Республики Австрия. Таким образом, после семи лет военной оккупации Австрии национал-социалистическим Немецким Рейхом, было восстановлено государственное существование Австрии; суверенитет страны оставался всё же ограниченным на основании оккупационного статуса со стороны союзников.

Провозглашение независимости Австрии Карлом Реннером и Адольфом Шерфом от социалистической, Леопольдом Куншаком от народной и Иоганном Копленигом от коммунистической партий стало как бы производной Московской декларации 1943 года. В этом документе Австрия, пережившая нацистский аншлюс - насильственное присоединение к Третьему рейху, была названа первой жертвой фашизма. Аншлюс 1938 года был, таким образом, упразднён, и Республика Австрия снова воссоздана в границах Конституции 1920 года. Австрии удалось вернуть политическую свободу лишь благодаря подписанному 15 мая 1955 года в Венском Бельведере Государственному договору о восстановлении независимой и демократической Австрии. К 26 октября 1955 года из Австрии были выведены войска всех четырёх оккупационных держав.

Знаменитая фраза: "Австрия свободна", произнесенная с балкона Бельведера, резиденции Габсбургов, стала символом национального возрождения. Это стало возможно, прежде всего, благодаря Красной Армии, которая после тяжёлых боёв с большими потерями освободила Вену от национал- социалистической тирании", - считает Андреас Майлат-Покорны, Государственный советник по культуре и науке в Вене.

Нынешний памятный год - 60-летие окончания Второй мировой войны и 50-летие подписания Государственного договора Австрии, - знаковый повод посвятить выставку десятилетнему пребыванию Красной Армии в австрийской столице. Эта выставка в престижной Всероссийской государственной библиотеке иностранной литературы даёт возможность оглянуться на решающий отрезок австрийско-российских отношений, который нашёл свою кульминацию в заключении Государственного договора. Выставка, подготовленная Национальной библиотекой Австрии, где хранится уникальная коллекция советских плакатов, приурочена к 60-Победы и к 50-летию восстановления независимости Австрии. Плакаты и стенгазеты, которые издавались Красной Армией и Советской службой информации для населения Вены экспонируются сейчас в венской Ратуше.

Второй составляющей стали снимки из собрания выдающегося российского фотографа Евгения Халдея, которое принадлежит сегодня его дочери Анне. Фотографии Халдея документируют бои за Вену и первые дни после освобождения. Ни разу до сих пор не выставлявшиеся плакаты и газеты - великолепная иллюстрация к советскому агитпропу, кстати, очень дружелюбному в то время по отношению к освобожденной Вене. Плакаты и пресса рассказывают австрийцам о советском мировоззрении, знакомят их с жизнью в Советском Союзе и, разумеется, пропагандируют социалистический общественный строй.

"Глубокие изменения начала девяностых годов открыли совершенно новые перспективы для австрийско-российских отношений. При рассматривании экспонатов этой выставки становится ясно, насколько сильно изменились политические условия в Европе в послевоенное время. Сегодня нас связывают общие политические ценности, такие как права человека и основные категории свободы, плюралистическая демократия и правовая государственность. Россия и Европейское сообщество стали стратегическими партнёрами, которые постоянно стремятся к всё более тесному сотрудничеству и, таким образом, вносят важный вклад в глобальную стабильность", - говорит Мартин Вукович

Австрийский посол в Российской Федерации и продолжает: "Вена и вся Австрия отмечают в 2005 году два знаменательных юбилея, праздновать которые не пришлось бы, если бы не участие сегодняшней России". Хочется верить, что в Австрии об этом помнят не только на официальном дипломатическом уровне.

Иван Толстой: Русские европейцы. Сегодня Гагарин и Долгоруков. Двойной портрет в исполнении Бориса Парамонова.

Борис Парамонов: Князья Иван Сергеевич Гагарин (1814 - 1882) и Петр Владимирович Долгоруков (1816 - 1868) не представляют особенного интереса вне выбранного нами контекста - портреты русских европейцев. Европейцами их можно назвать уже и в самом простом биографическом смысле: они оба были эмигрантами - Гагарин приняв молодым человеком католицизм и сделавшись иезуитом (что по тогдашним российским законам причинило бы ему массу неудобств в отечестве), а Долгоруков в 1859 году стал как бы политическим эмигрантом (это как бы мы позднее объясним). Связывает их к тому же тесное личное знакомство - они были друзьями с детства, а к моменту смерти Пушкина жили в Петербурге на одной квартире. Вот еще одна, и главнейшая их связь: имена обоих назывались среди предполагаемых авторов гнусного анонимного письма, посланного Пушкину и послужившего последней причиной его дуэли.

Из них двоих Гагарин менее интересен: ни в какой степени его нельзя сравнить с его современником Печериным, тоже ставшим и католиком, и иезуитом. Печерин был действительно значительной личностью, а о Гагарине того не скажешь, хотя знавшие его люди говорили, что он с молодости был человеком активным, любознательным и приятным. Недавно в России были изданы его переведенные с французского дневники; прочитав их, остаешься в убеждении, что это понадобилось для научного кредита американскому слависту, эту антрепризу предпринявшему.

Вот единственно интересное место, что я обнаружил в этих дневниках (этот текст, кстати, написан по-русски; Гагарину было тогда двадцать лет):

"Этой страницы да никто не увидит. Шагаю с беспокойством по комнате своей, жду часа рокового, я на пороге минуты важной в моей жизни. Через несколько часов куплю слабостию - опытность. Не знаю, что делать, на скользком пороге буду ли я долее стоять как переступлю - грудь стесняется, кровь кипит, ноги холодеют: и боязнь, и надежды, и любопытство, и желание, и отвращение. О таинство, природа, минута роковая, иду"

Это очень похоже на финал знаменитого сочинения Кьеркегора "Дневник соблазнителя". Гагарин явно теми же свойствами обладал, что кьеркегоровский сомнительный соблазнитель: наигранным, форсированным интересом к женщинам.

Крупный историк и пушкинист П.Е.Щеголев пишет в главной своей книге "Дуэль и смерть Пушкина":

"От низин идут физические исполнители. Они примыкают к патологическому на сексуальной почве коллективу, группировавшемуся вокруг Геккерена. Спаянные общими вкусами, общими эротическими забавами, связанные "нежными узами" взаимной мужской влюбленности, молодые люди - все высокой аристократической марки - легко и беспечно составили злой умысел на честь - потом оказалось - и на жизнь Пушкина".

Щеголев прямо называет имя Петра Долгорукова как автора пасквиля, посланного Пушкину. Когда был найден оригинал этого документа, Щеголев отправил его на судебно-графологическую экспертизу вместе с образцами почерков двух других лиц, замешанных в гибели Пушкина. Опытный эксперт аттрибутировал документ как принадлежащий руке Долгорукова.

По отзывам всех современников, знавших его, Долгоруков был человек низкий. Естественно, в число его дурных качеств нельзя поставить его женоненавистничество, но издевательства над номинальной женой можно и вспомнить. Однако он, в отличие от друга молодости Гагарина, был человек достаточно интересный. Он стал крупным специалистом по русской генеалогии, выпущенный им четырехтомный труд на эти темы до сих пор не утерял научного значения. Своеобразны, однако, мотивы этого увлечения и применение, которые Долгоруков им сделал. Он происходил из древнего и знаменитого рода, давшего много громких имен в русской истории. Всеми обстоятельствами своего рождения и возможностей Долгоруков был предназначен для большой карьеры. Но он умудрился попасть в грязную историю, еще находясь в Пажеском корпусе, и был выпущен оттуда, как говорит Щеголев, не столько с аттестатом, сколько с волчьим паспортом. Что это за история, осталось неизвестным. Тогда Долгоруков использовал свое знание русской генеалогии для своеобразной борьбы с режимом, отвергшим его. Зная всё о русских заметных родах, а также подноготную генеалогии многих ныне влиятельных людей, он использовал эти знания для сведения счетов с ними. Это и привело его в эмиграцию в 1859 году.

Вскоре Долгоруков вляпался в очередную гнусную историю. Еще раньше, в 1856 году, находясь в России, он задумал шантажировать знаменитого светлейшего князя Воронцова - всё теми же генеалогическими разоблачениями. Воронцов не поддался на шантаж, и дело как бы заглохло, но когда Долгоруков оказался за границей эмигрантом, сын Воронцова подал на него в суд и выиграл дело в Париже. Французские специалисты установили, что шантажная записка Воронцову написана Долгоруковым. Дело получило громаднейший резонанс. Естественно, его использовало царское правительство для дискредитации своего шумного оппонента.

Долгорукова еще при его жизни печатно объявляли виновником гибели Пушкина. Но в связи с этим называли также имя князя Гагарина. Гагарин сумел достойно оправдаться, доказав еще раз, что он порядочный человек. Долгоруков по этому же поводу много шумел, но, как показывает Щеголев, неубедительно.

Самоновейшая пушкинистика - в лице Софьи Абрамович - поставила под некоторое сомнение экспертизу, инициированную Щеголевым. Но работе Абрамович вообще свойственна тенденция перевести трагедию Пушкина в другой регистр: она видит в ней не столько чей-либо злой умысел, сколько нравы света и хамское безразличие русской власти к людям, в том числе к великим. Да в общем-то и Щеголев считает, что у геккереновской клаки не было прямой цели погубить Пушкина.

То, что Долгоруков оказался подходящим для этой цели человеком, удивления не вызывает. Гагарина же связали с этой историей неподходящие знакомства, которых, однако, он не мог избегать. Его католицизм был радикальной попыткой порвать со своей жизнью, со своими, как тогда считалось, пороками. Дифференцировать пороки Долгорукова не имеет смысла, потому что он был порочен тотально. Никакая Европа ему помочь не могла.

Иван Толстой: В апреле Париж посетил поэт, эссеист и критик Юрий Кублановский. Он начинал в поэтической группе СМОГ, в печати дебютировал в 1970 году. Известен открытым письмом "Ко всем нам" в защиту Солженицына, принимал участие в работе альманаха "Метрополь". С 1982 по 1989 годы жил в эмиграции (Париж, Мюнхен), много лет был членом редколлегии журнала "Вестник христианского движения". Автор десяти лирических книг, вышедших в США, Франции и России. Заведующий отделом поэзии журнала "Новый мир". Беседу с Юрием Кублановским ведет его многолетний знакомый Дмитрий Савицкий.

Дмитрий Савицкий: Он не изменился. Поседел, заматерел, стал спокойнее. Но остался таким же, каким и был в той Москве гигантских портретов вождей и нелегальных поэтических сходок, в Москве самиздата, обысков и случайных заработков. Он один из тех редких поэтов, кому удалось избежать компромиссов, не запачкаться о стены редакционных коридоров, остаться внутри слова, внутри речи, не выдать ни запятой знатокам нет, ни ямбов, ни дольников, а чужого, чуждого - по интонации, цвету, эпитетному ряду...

У него вышел в прошлом году семисотстраничный сборник стихов - "Дольше календаря". Итог не итог, а как сказали бы французы, parcours, пройденная дистанция, с 67 по 2004 год. 37 лет даже и не стихов, а ответственности, собственной внутренней за ауканье гласных, за несогласие с согласными, 37 лет вслушивания в единственно важную стихию, шумящую морем в голове - в накаты, в рокот - русского языка, в скрип песка и гальки, в оханье векового прибоя... Но мне негоже рассказывать о нем, вернее - за него. У микрофона Свободы в Париже - Юрий Кублановский.

Юрий Кублановский: Я начал писать еще в Рыбинске. Я сам из Рыбинска. Начал писать лет в 14-15. Отчасти, под влиянием тех книжечек оттепельных поэтов, которые поступали в местную библиотеку. Да и вообще, в местной рыбинской библиотеке кое-что было. Например, "Сестра моя жизнь" Бориса Пастернака, голубенькая книжечка Марины Цветаевой. Я примерно лет с 10 занимался в изостудии. Сначала думал, что буду художником. У меня это хорошо получалось. Но потом почему-то позвало слово. Начинал я, как крутой авангардист под влиянием тех переводов, которые тогда выходили в России. В частности, и под влиянием Ренэ Шара, Аполлинера. А где-то в 62 году я просто бежал из Рыбинска в Москву, пришел к Андрею Вознесенскому, принес свои стишки. Он их одобрил. Постепенно стало выкристаллизовываться то, что можно назвать высоким словом призвание. От которого я уже никогда и не отступался.

Дмитрий Савицкий: Быть поэтом это не профессия, а призвание. А для того, чтобы выжить, нужна профессия. Как этот конфликт решить?

Юрий Кублановский: Во первых, есть выжить и выжить. Что понимать под этим словом? Если это успех, высокий уровень благосостояния, то это так. Но жить ведь можно на самые маленькие деньги и быть счастливым. Даже можно быть счастливым и не будучи им. Помните, как Осип Мандельштам говорил своей Наде: "С чего ты взяла, что мы должны быть счастливы?". Или Федор Тютчев: "На свете есть много прекрасных вещей и помимо счастья". Так что я просто понял, в чем для меня счастье. Именно в неуклонном следовании своему дару, своему призванию. Вот без этого, сколько бы у меня не было, простите за грубое выражение, бабок, я не буду счастлив. А именно следуя своему дару, как бы я не был беден, нищ, я счастлив буду. Я этим руководствовался, и, хоть скоро мне будет 58 лет, мне кажется, я не ошибся.

Дмитрий Савицкий: Москва, Андрей Вознесенский и СМОГ? Откуда взялся СМОГ, кто познакомил, какие были люди, кто нравился, кто нет?

Юрий Кублановский: Это очень просто. Я приехал и поступил на искусствоведческое отделение МГУ в 64 году. И уже после встреч Хрущева с интеллигенцией, и после того, как его сняли, ящичек захлопнулся. Надо было, будучи поэтом и литератором, начинать выживать в принципиально новых условиях. Оттепель прошла и закончилась. И так невольно получилось что я, встретившись с несколькими другими поэтами- Владимиром Алейниковым, Леонидом Губановым, Володей Батшевым и другими - объединился с ними. Это получилось невольно. Не потому, что у нас был какой-то общий стиль, общая эстетическая платформа. Надо было выживать, и мы поняли, что лучше всего в тот момент было выживать стаей. А единственной идеологией нашей был нонконформизм. Мы уже не пошли в совковые издательства. Я брезговал переступать порог любого советского журнала, вплоть до своего отъезда на Запад в октябре 82 года. Любой советский журнал я совершенно органически воспринимал как часть тоталитарной машины, как идеологическую обслугу тоталитарной машины. Я с этим связываться не хотел. СМОГ это была школа нонконформизма и умения выживать в этих условиях. Конечно, какой-то поэтической платформы мы в то время не могли создать. Нам было по 17-18 лет. СМОГ помог нам отторгнуться от советской власти, а потом уже выживать в одиночку, но в нонконформистских условиях.

Дмитрий Савицкий: То есть стихи выходили как у всех, напечатанные на машинке, в самиздате, и распространялись по друзьям.

Юрий Кублановский: Только в самиздате. Наберется 20-30 стихотворений, ты их композиционно как-то формируешь, отпечатываешь в количестве 3-6-9 экземпляров, переплетаешь скрепочками, делаешь цветную обложечку, раздаешь близким. А потом они уже дальше распространяются. Когда уже набралось такого самиздата довольно много, я понял что нуждаюсь просто в гутенберговском отчуждении от творческого продукта. Тогда я все это собрал и, пользуясь диссидентскими связями, отправил в Штаты Иосифу Бродскому, который тогда был референтом в издательстве "Ардис" у Карла Проффера. Он мне сообщил что выпустит мою книжку, что и произошло.

Дмитрий Савицкий: То есть, это была первая публикация, она была западной. Были ли какие-то последствия на родине?

Юрий Кублановский: Эту книжку, несколько сигнальных экземпляров, я получил в доме, где, очевидно, была очень мощная и регулярная прослушка. Я пришел к себе домой (а жил я тогда у своей второй супруги в Апрелевке, в чудовищной хрущобе, в двухкомнатной квартире вшестером), и спрятал эти три книжечки в коробку из под "Геркулеса" на кухне. Но, очевидно, когда мне передавали эти стихи, это было засечено. Через три дня пришли, был 9-часовой обыск, и очень скоро эти сборники на кухне нашли. Надо сказать, что туда Бродский включил и те, довольно резкие, антибрежневские стихи, которые я и не намеревался печатать, побоялся бы печатать, зная, что могут быть очень неприятные последствия. Я потом его спросил, зачем он включил их, ведь я мог за это отправиться и в лагерь. Он мне сказал: "Мы идем с вами по Парижу, я хотел просто акушировать процесс, чтобы вы поскорее оказались в свободном мире. Победителей не судят".

Дмитрий Савицкий: Действительно, этот сборник и привел к отъезду?

Юрий Кублановский: Этот сборник, плюс публикации в антисоветской эмигрантской периодике. В журнале "Континент", и, особенно, в "Вестнике христианского движения". Оба журнала выходили в Париже. Я стал регулярным автором и у Никиты Струве, издававшим "Вестник", и у Владимира Максимова, издававшего "Континент". Я в то время уже давно работал просто церковным истопником. У меня уже были отрезаны все возможности работать по профессии. К 80-81 году я стал самым широко печатавшимся в тамиздате автором. И, конечно, КГБ должно было на это как-то реагировать. Действительно, уже выход сборника стал детонатором того, что они меня вызвали и сказали, что посадят, если я немедленно не уеду.

Дмитрий Савицкий: И, напоследок, какое-нибудь стихотворение?

Юрий Кублановский:
Далеко за звездами, за толченым,
И падучим прахом миров иных,
Обитают Хлебников и Крученых,
И рязанский щеголь с копной льняных.
То бишь, там прибежище нищих духом,
Всех портняжек голого короля,
Всех, кому по смерти не стала пухом,
Не согрела вовремя мать-земля.
Под нагроможденными облаками,
В потемневших складках своих лощин,
Да и мы ведь не были слабаками
И годимся мертвым в товарищи.
И у нас тут с ними иноверцев,
Самоучек и самиздатчиков,
Второпях расклеваны печень, сердце
При налете тех же захватчиков,
Распылится пепел комет по крышам,
И по знаку числившийся тельцом,
И по жизни им не однажды бывший,
Приложусь к пространству седым лицом,

Иван Толстой: В Петербурге планируется пересмотреть границы охранной зоны города, что вызывает понятную тревогу жителей. О проблеме рассказывает Анна Всемирнова.

Анна Всемирнова: До нынешних времен Петербургу везло: до 1917 года в столице была жесточайшая градостроительная дисциплина: регламентировались ширина улиц, разбивка кварталов, характер застройки и типовые проекты зданий. Высотные ограничения: здания не больше ширины улицы, не выше карниза Зимнего дворца. Петербург строился архитекторами всей Европы и даже диктовал архитектурную моду. По крайней мере, прежде чем приступить к реконструкции Парижа префект департамента Сена Жорж Османн прибыл на берега Невы для внимательного ознакомления с Петербургом. А затем занялся грандиозной планировкой нового облика французской столицы: императорского Парижа. И Елисейские поля - это один из мотивов Петербурга.

В 20 веке - было бы счастье, да несчастье помогло: городу на Неве с областной судьбой не доставалось денег, строительная мощь советской эпохи пришлась на Москву.

На исторический центр Петербурга не покусились и в послевоенные годы. Непобежденный Ленинград для мира и Европы был символом стойкости, жизни. И в руководстве города были блокадники. Для них - снос дома был бы равносильно бомбежке. Наоборот, с возвращением старых названий городским проспектам латали раны на фасадах зданий, как врачуют сердце и душу человеку.

В 1988 году были определены охранные зоны, и исторический центр Петербурга был взят под охрану ЮНЕСКО как часть всемирного наследия.

Стремительность пересмотра охранных зон Алексей Ковалев - один из авторов действующего федерального закона о памятниках истории культуры, председатель комиссии законодательного собрания по культуре и охране культурного наследия объясняет так:

Алексей Ковалев: Главная цель всего того, что происходит, - это внедрить эти зоны в генеральный план. Без надлежащей процедуры согласования на федеральном уровне с министерством культуры РФ, и с высшим советом по культурному наследию, и на региональном уровне, чтобы никто особенно не успел вникнуть. Второй момент. Это нужно для того, чтобы под предлогом создания генерального плана, изменить границы объекта всемирного культурного наследия, уменьшив его в 5 раз. В Париже, в Центре всемирного наследия это утверждено. Они предлагают в 5 раз уменьшить эту границу. Это другой объект культурного наследия, он должен быть по-другому заявлен, мы должны исключить наш объект, который сегодня существует, и включить другой. Но они-то хотят это сделать на уровне Санкт-Петербурга. Ведь генеральный план, если его отправить в Москву на согласование и если министерство через 2 месяца не дает согласования, то через два месяца его можно утверждать самостоятельно. Вот такая у нас теперь система по новому градостроительному кодексу. Отсюда такая спешка.

Анна Всемирнова: ЮНЕСКО может обратиться с опротестованием изменения зон.

Алексей Ковалев: ЮНЕСКО ничего опротестовывать не будет. Комитет всемирного наследия просто-напросто исключит Санкт-Петербург из объектов всемирного наследия на том основании, что правительство России и органы государственной власти Санкт Петербурга самовольно изменили режим регулирования и границы объекта культурного наследия. Естественно, что этот объект должен быть исключен. Потому что неотъемлемой частью нашей заявки были эти планы и заверения в том, что этот объект охраняется в соответствии с нашим законодательством. Сегодня мы вообще говорим о том, что у нас объект уменьшается и вся территория прежнего объекта охраняется очень слабо. То есть мы не выполняем требования конвенции, не соответствуем критерию. А если мы не соответствуем главным критериям, значит, мы должны быть исключены.

Анна Всемирнова: Нынче в Петербурге под государственной охраной состоит 7 тысяч восемьсот без малого объектов культурного наследия. Это почти десять процентов всех памятников, охраняемых государством на территории России.

Здания, сады и парки, каналы, исторические захоронения - все это принадлежит не только российской, но и часть общеевропейской культуры. Недаром в Эрмитаже недавно состоялась конференция, на которой обсуждался опыт Нью-Йорка и Петербурга - современная застройка в исторической среде. Директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский был и на заседаниях Градостроительного комитета.

Михаил Пиотровский: Меня это интересует, во-первых, как петербуржца, который вырос в этом городе, и который гордится, в частности, тем, что это единственный большой город в мире, который сохранил свой исторический центр. Как директора Эрмитажа, как историка, как президента Всемирного клуба Петербуржцев и так далее. И все эти учреждения участвуют в самом главном - в обсуждении. У нас стратегический план обсуждается, и даются разные предложения. Потом мы заставим значительную часть их принять. Стратегический план, на мой взгляд очень хороший, его делали очень интеллигентные люди с большим опытом борьбы за защиту памятников. Там очень много важных пунктов, которые могут послужить основой для хороших законов. Трудно себе представить, что думали те архитекторы, которые построили те несколько зданий, которые у всех вызывают шок. Как архитектор мог не знать, что купол, который он строит, испортит весь вид Исаакиевской площади? Застройщику плавать, но архитектор должен знать! При советской власти, которая строила черт-те что, срезали высоту гостиницы Ленинград потому что она не должна была доминировать на набережной Невы. Высотность в городе надо соблюдать строго. Вот этой деликатности надо учить. Нужно все это делать максимально гласно, чтобы было ясно, что если что не так, кто лично, персонально, там сказал одно, а здесь другое. Самое главное - это общая культура. Этого, к сожалению, и не хватает.

Анна Всемирнова: Благородная идеология проекта еще не обещает благородства в исполнении. Одни сознают, что итальянские архитекторы нынче приезжают в Петербург изучать подлинного Кваренги, или что Михайловский замок - плод вдохновения Павлом I Капроролой в Италии или ансамблем Шантийи во Франции. Другие, в недопустимой близости к этим шедеврам, намерены построить элитные жилые дома. И продавливать свой проект с упорством катка. 190 гектаров земли (лакуны) были выделены в историческом центре, находящемся под охраной ЮНЕСКО для градостроительных нужд. За 16 лет практики они превратились в 500 гектаров. Это еще до лавины денег московских строительных компаний, только и ждущих обрушиться именно в лакуны исторического центра Петербурга. Член общественного совета народный артист Андрей Толубеев нашел еще один принципиальный промах в стратегии сохранения культурного наследия.

Андрей Толубеев: На мой взгляд, за последние годы душа Петербурга исчезает. Дело в том, что душа Петербурга это, прежде всего, люди. Они строили дома, чтобы здесь жить. Я категорически против, чтобы в центре города, если были доходные дома, чтобы они переходили под какое-то другое использование. В этих домах надо жить. У дворцов другие функции. Но то, что принадлежит жилому фонду, надо восстанавливать как жилой фонд. То современное градостроительство, которым нас угостили по нищете нашей российской, начиная с послевоенного времени, это не душа Петербурга, это временное пребывание. Вот эти все хрущовки, это несчастье Петербурга. Для того, чтобы хотя бы не потерять душу, надо вначале подумать о том, чтоб же мы делаем. Центр города вымирает. Он скоро будет пустой. Вот это надо вставить в стратегию развития Петербурга.

Анна Всемирнова: Всемирный банк недавно впервые выделил кредит для некоммерческого проекта - реконструкция исторического центра Петербурга.

Закон об охранных зонах обязан быть отдельным и крайне важным документом без какой-либо привязки к Генеральному плану развития Петербурга. Потому что закон о генеральном плане - это документ, который можно либо принять, либо отклонить в целом. В него нельзя вносить поправки. Всемирный банк недавно впервые выделил кредит для некоммерческого проекта - реконструкция исторического центра Петербурга. Конечно, мы живем в своем Петербурге не для ЮНЕСКО, но что поделать, если только с помощью ЮНЕСКО можно сдерживать варварское отношение к собственной культуре.

Исторический центр Петербурга по европейским меркам очень небольшой и очень хрупкий, и цивилизованные мы европейцы или варвары - покажут общественные слушания о его судьбе. Завершаем разговор еще одним комментарием Алексея Ковалева.

Алексей Ковалев: Конечно, общественные слушания, если не придавать им такого юридического значения, а просто вынести такой проект на обсуждение общественности, это очень хорошо. Но знаю, что они дальше будут юридически оформлены, как протоколы общественных слушаний, это ляжет в основу принятия градостроительного решения, которого граждане и не видят здесь, потому что нет его проекта. Это плохо. Чем раньше, тем лучше обсуждать. Но если мы сегодня обсуждаем одно , а завтра принимаем другое, - это неправильно.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены