Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
31.10.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[27-10-05]
Поверх барьеров"Улыбнись нам, Господи" на фестивале "Балтийский дом"."Кукольная феерия" в Леонтьевском переулке. Новая книга об эпохе викингов. Гюнтер Закс и Брацо Димитриевич в Мраморном Дворце."Бедная Лиза" Леонида Десятникова."Колибри" "На Брестской"Ведущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: На фестивале "Балтийский Дом" один из лучших режиссеров Литвы, лауреат многочисленных международных премий, автор постановок "Играем Шиллера" и "Ревизор" в московском "Современнике", Римас Туминас показал спектакль "Улыбнись нам, Господи". Это инсценировка двух романов живущего в Израиле писателя Григориюса Кановичюса и, без преувеличений, театральный шедевр. Три старых еврея пускаются в путь, им предстоит добраться до Вильнюса, чтобы один из них мог просить помилования для своего сына, стрелявшего в генерал-губернатора. В книге сына казнят, в спектакле жертвами очередного погрома становятся сами просители. Если можно использовать в театре жанровые определения, связанные с кинематографом, то это дорожная история. Почти все ее действие происходит на телеге, собранной изо всех тех предметов, которые жаль было оставлять, а жаль было почти всего. В центре сцены громоздится гора из коричневого дерева шкафов, полочек, сундуков, мешков, к ней приставлено пианино - оно играет роль лошади. Мелкими шагами пятится массовка, чуть покачиваются фигуры на, так сказать, телеге - иллюзия движения создается очень простыми, изумительными средствами. Так устроен весь спектакль. Он напоминает о театральном почерке раннего Роберта Стуруа, о его "Кавказском меловом круге" и "Квар-кваре", и почти не поддается описанию. Тут дело в теплых коричневых тонах, в невозможно смешных афористичных репликах, в дивной музыке Фаустаса Латенаса, в тончайшем мастерстве исполнителей главных ролей Сигитаса Ричкаса, Витаутаса Григориуса, Гядиминаса Гирдвайниса и Витаутаса Шапранаускаса, в каждом жесте трагической клоунады, в том, как комедия положений и характеров оборачивается трагедией характеров и положений, в местечковом аромате и всечеловеческом смысле спектакля, в истории иудеев, которая одновременно оказывается христианской историей. Вроде бы она совсем бытовая, но восходит к притче, история прозаическая, но рассказанная языком поэтического театра, история смешная, но смеяться и плакать вам придется одновременно. На сцене - дощатая дырявая стена-задник. По правую руку - двери старинного храма, когда они распахиваются, в глаза бьет ослепительный свет. В эти распахнувшиеся двери войдет, как во врата рая, умерший в пути Авнер Розенталь, тот, что мечтал стать деревом и рассуждал: "Все народы хороши, но лучше быть ольхой". Трое жителей местечка - это болтливый, мудрый и суетливый Авнер, огромный молчаливый, похожий на ветхозаветного пророка Эфраим, унылый аккуратист Шмуль и примкнувший к ним в пути аферист, жулик и воришка Хлойне, вечный источник распрей и неутомимый рассказчик анекдотов. Хлойне: В Иерусалиме нашли еврея, который 50 лет подряд, три раза в день, ходит к стене плача и молится. Конечно, народ сбежался посмотреть на такое чудо. Его спрашивают: - Слушайте, скажите, пожалуйста, а вот что вы просите у Господа утром? - Утром я прошу у Господа чуть-чуть хлеба для себя и для своей семьи. - А, скажете, а днем, что вы просите? - Днем я прошу чуть-чуть денег для себя и для своей семьи. - А, скажите, а, вечером? - Вечером я у Господа Бога прошу чуть-чуть счастья для себя и для своей семьи. - И что, так 50 лет? - Да, 50 лет три раза в день. - Скажете, пожалуйста, а какие у вас ощущения? - У меня такое ощущение, что я разговариваю со стеной.
Марина Тимашева: Когда эта четверка спутников выстраивается на авансцене по росту, все - в темных пальто и сношенной грубой обуви, когда они закладывают за согбенные спины одну, и потом вторую руку, когда они, дождавшись первых тактов музыки, начинают медленно и степенно переваливаться с ноги на ногу, намекая на ход еврейского танца, но совершенно его не акцентируя, люди в зале рыдают в голос. И ждут этого прохода-рефрена, как минуты свидания с настоящим театром. Позволю себе привести фрагменты обсуждения спектакля театральными критиками разных поколений. Это Наталия Каминская из газеты "Культура", Анастасия Арефьева и Влада Куприна из Российской Академии Театрального Искусства и их профессор Алексей Бартошевич. Голос: Вот эта троица артистов меня просто потрясла. Такой сочностью, такой искренностью существования, таким умением рассказать анекдот, но не впасть в него. Видимо, что-то происходит в театральном сознании. Общий процесс - потребность рассказать человеческую историю. С этой точки зрения, одна из финальных фраз пьесы: "Господи, сделай всех евреями" воспринимается, как "Господи, сделай всех людьми". Анастасия Арефьева: Политические события и исторические, они все связаны, они становятся частью человеческой судьбы, перетекают одно в другое. Дом-ковчег - дом-повозка, и земля обетованная, которую они ищут, к которой они идут, она здесь, она есть уже. Идти далеко, в этом смысле, не надо. По атмосфере, по уважению к культуре, настолько это было удивительное единение, что, действительно, национальный вопрос, он есть, он, конечно, заявлен практически во всем, но он оказывается вторичен. Фраза одного из героев: "Мне все народы нравятся, но лучше быть ольхой" - она обо всем говорит. Влада Куприна: Вот этот дырявый мир, который со всех сторон должен продуваться ветрами, он наполнен таким человеческим теплом, человеческой радостью и приятием жизни, при тех страшных вещах, которые там происходят. Это спектакль про человеческий стоицизм, показанный необычно, с такого странного и неожиданного ракурса. Алексей Бартошевич:
Ощущение страшной беззащитности жизни, и поэзии не мощно взрывчатой, а поэзии печальной. Олеша сказал, что в эпоху сплошной индустриализации надо думать медленно. Сколько бы мы ни говорили о меняющемся темпе жизни, о ее точечности, все равно, мое сердце требует и ждет от театра человеческой истории, которая, при всем метафоризме, и при всей философичности была рассказана в этом замечательном спектакле изумительными актерами.
Марина Тимашева: "Улыбнись нам, Господи" - старый спектакль. Ему уже 10 лет. Его будут играть в новом здании, специально построенном в Вильнюсе для Малого театра и Римаса Туминаса. И мне кажется, что восстановление постановки - это еще и гражданский поступок. Со мной согласен художественный руководитель и режиссер Каунасского молодежного театра, чудом выживший во время фашистской оккупации и написавший об этом книгу, - Станисловас Рубиновас. Станисловас Рубиновас: В Литве, по многим причинам, было и сейчас еще увеличилось, нехорошее настроение по отношению к евреям. Евреев в Литве осталось очень мало. В настоящее время проживает 4 тысячи. До войны в Литве было 250 000 евреев. 200 000 евреев было уничтожено в первые месяцы оккупации. И это было сделано не руками немцев. Почему? Тут причин несколько. Одна из этих причин - реакция на то, что евреи очень приняли Красную армию. А приняли они ее потому, что с обеих сторон надвигались две силы - немцы и Красная армия. Но, это не главная причина. Там и религиозная причина очень важна. Потому что евреи замучили "литовца" Иисуса Христа, и так далее. До сих пор этот миф существует, и в интернете об этом все время пишут. Если почитать интернет, это очень страшно. Увеличивается это еще и потому, что сейчас идут разговоры о возвращении недвижимого имущества еврейской общине. На это реакция очень нехорошая. И на фоне этой реакции по телевидению идут юмористические передачи, где героями являются евреи. Как будто бы ничего не сказано против, но евреи показаны плохо. Как будто бы они коверкают литовскую речь, у них есть всякие еврейские ужимки, и так далее. Почему я все это говорю? Потому, что все то же самое есть в этом спектакле. Но, если там это сделано зло, то здесь это сделано с большой любовью. Весь спектакль, вообще, сделан с большой любовью к человеку. Марина Тимашева: В Москве, в Фонде народных художественных промыслов, что в Леонтьевском переулке, открылась выставка театрально-литературных инсталляций "Кукольная феерия". На вернисаже побывала моя коллега Лиля Пальвелева. Ей слово. Лиля Пальвелева: Задумано было отлично: показать авторских кукол не просто на стендах или в витринах, как это обычно и бывает, а сделать их частью инсталляций. Давно подмечено: хорошая, выразительная кукла, в каком бы интерьере она ни оказалась, начинает диктовать, в окружении каких вещей она должна находиться. А вот Борис Голдовский, историк театра и многолетний руководитель Музея старинных кукол при театре имени Сергея Образцова, считает: решение создать инсталляции подчеркивает родство коллекционных и театральных кукол. Борис Голдовский: Без инсталляции, без некоего окружения, без каких-то важных деталей можно оценить только ремесло. А здесь авторы подали микромир. Возникла некая глубина, и стало более понятно, зачем кукла нужна человеку. Это театральная выставка. Здесь есть театральность, зрелищность, художественный образ, метафора. И, вы знаете, они даже не кажутся застывшими. Потому что, если инсталляция хороша, то возникает некое внутреннее действие. Лиля Пальвелева: Справедливости ради, скажем: с инсталляциями справились далеко не все авторы. Порой и хороша кукла, однако то, что вокруг нее, напоминает робкие декорации плохонького театра. Но вот безусловная удача - это работа Любови Бутолиной. Боковым зрением ее замечаешь сразу, как только входишь в выставочный зал. В аккурат под противопожарной инструкцией, на деревянном стуле (уменьшенной копии самого заурядного стула, обитого расхожим гобеленом), сидит старушонка. Кружевной воротничок, коричневые туфли фасона "прощай, молодость", взгляд цепкий и недружественный. Если присесть на корточки, на прикрепленной к перекладине стула этикетке можно прочесть: "Театральный сезон". У старушки и впрямь в руке свернутая трубочкой программка. Но в этом месте и на этой выставке кукла воспринимается, как музейная смотрительница, задача которой - следить, чтобы никто не трогал экспонаты руками и, вообще, вел себя смирно. Кукла Любови Бутолиной - из ткани. Все морщины на ее лице и руках простеганы терпеливыми стежками. Несмотря на доступность материала, сделать текстильную куклу - это непростая задача, утверждает художница Елена Кагальникова, которая здесь же, в выставочном зале, проводит мастер-класс. Елена Кагальникова: От начала до конца сделать такую куклу занимает год. Попутно, делаются еще разные. Например, моя первая кукла мне нравится сейчас, потому что все ее дефекты неповторимы, и этим она хороша. Пусть у нее что-то немножечко не так, как положено, далеко от идеала. Но она трогательна. Я даже уже не представляю ее идеальной. Лиля Пальвелева: По особым правилам кроится кукольная одежда, особые навыки нужны для изготовления париков и обуви. Что же касается росписи, то здесь, говорит Елена Кагальникова, требуется особое терпение. Елена Кагальникова: У меня был такой случай. У меня была кукла, было все расписано, и, когда я уже делала брови, у меня потекла бровь. И текстиль тем и хорош, что берешь, несешь в ванную, моешь, чистишь, сушишь феном. То, что предварительно, перед росписью, наложен грунт, позволяет что-то смыть. Лиля Пальвелева: ...и - начинай всю роспись сначала! Внутри текстильной плоти куклы обязательно должен быть проволочный каркас Елена Кагальникова: А у нее все гнется. Текстильная кукла хороша тем, что вы можете ее сгибать и так, и эдак, как вам хочется. Даже проволочки в пальчиках. Лиля Пальвелева: За соседним столиком все желающие могут ознакомиться с технологией создания куклы из пластика... Елена Кагальникова: ...которую запекают в духовке при определенной температуре. Все зависит от пластика. Какой пластик, такая и температура. Тонкости следующие. Обязательно должны быть чистые инструменты и руки. Потому что к пластику очень хорошо прилипает пыль и грязь. Он, как магнит, на себя все это тянет. Есть еще такая тонкость: если очень сильно теплые руки, то начинает течь, подтекать и теряется форма. Лиля Пальвелева: В законченном виде, уже отшлифованные и расписанные, головки кукол из специального пластика очень похожи на фарфоровые. Не специалист может и не отличить. Кстати, фарфоровые куклы на выставке тоже есть. А еще: из папье-маше и выточенные из дерева. Желание представить разные техники и обучить секретам ремесла не случайно. Фонд народных художественных промыслов расположен в особняке бывшего Торгово-промышленного музея кустарных изделий. Игрушки в нашем здании впервые поселились в 1871 году, - сообщает руководитель пресс-центра Фонда Ирина Соловьева. Ирина Соловьева: Приобретение каким-то домом, какой-то семьей настоящего шедевра народного искусства считалось хорошим тоном. И в нашем здании, именно в этих залах, были показательные магазины-мастерские, которые назывались "Детское воспитание". Знамениты они были именно как центр этнографической куклы. Лиля Пальвелева: Выставка "Кукольная феерия" будет работать до 30 октября. Марина Тимашева: "Норманизм" фигурировал в одном чёрном списке с генетикой и "безродным космополитизмом" театральных критиков. Но если генетику реабилитировали, то "норманизмом" продолжали пугать студентов ещё лет 40 после смерти Сталина. Фундаментальная монография Глеба Лебедева вышла в Петербурге, в издательстве, заметьте, "Евразия". Называется: "Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси". Илья Смирнов: В учебники истории, в отличие от физики или астрономии, изменения вносятся, как правило, не по каким-то учёным основаниям, а из-за того, что поменялся соц-заказ. Как говорится, "история в сослагательном наклонении". Потому что с начальством сослагается. Но в данном случае первые главы учебников отечественной истории должны быть отредактированы именно потому, что в последние десятилетия совершены открытия, всерьёз меняющие представления о том, "откуда есть пошла Русская земля". Вообще, 8-10 века тонули в тумане, и каждый факт оборачивался ребусом, начиная с первого точного свидетельства о возникновении русского государства - в Бертинских анналах под 839 годом. В книге этот фрагмент текста приводится в оригинале с параллельным переводом на русский. Западному императору Людовику Благочестивому восточный (византийский) император Феофил переправил послов от "хакана народа Рос", каковые послы, в ходе расследования, оказались "народности шведской", и франки заподозрили в них норманнских лазутчиков. Но с какой стати шведам именовать своего правителя высшим тюркским титулом "хакан"? А если попробовать связать посольство с Рюриком наших летописей, поверив летописцу, то, извините, до летописной даты "призвания варягов" недостает целого поколения, 23 года. Эти вопросы разбираются в книге замечательного питерского археолога Глеба Сергеевича Лебедева с опорой на данные археологии, самой точной из наук о человеке. "Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси" - труд жизни учёного, начиная с курсовой, которую он осмелился посвятить норманнам. Как это ни печально, портрет автора в начале - уже с двумя датами под фото. А на самой первой странице посвящение родителям, Сергею Алексеевичу и Нине Григорьевне, "морякам Балтийского флота блокадного Ленинграда 1941-44 гг., петербургской "руси" ХХ века". Вроде, непонятно, если не знать, что "Русь", "русские" происходит из скандинавско-финской морской терминологии, так называли экипажи гребных судов, то есть древнейшего из флотов, плававших по Балтике. Не на пустое место пришёл Пётр Великий строить столицу и флот... Лингвистические сюжеты - как на протяжении столетий видоизменялись слова, путешествуя из языка в язык - интереснейшие в книге. А кроме того... Достаточно просто перелистать, и вы увидите схему соотношения размеров германских и римских пород скота (римские куда крупнее); картины повседневной жизни виков - древнейших торгово-ремесленных поселений; генеалогии легендарных династий, включая того Амлета, который до сих пор борется с узурпаторами на театральных сценах; монеты, мечи и руны; архитектуру и кораблестроение; классификацию этносов по "Повести временных лет", здесь же целая хрестоматия поэзии и прозы, если позволительно так называть саги; подробнейшим образом представлена археология Старой Ладоги. Нужно быть скальдом, чтобы достойно отблагодарить издательство "Евразия" и федеральную программу "Культура России" за то, что проявили достоинство хорошего конунга - щедрость, не стали экономить на картах, схемах, иллюстрациях в цвете и без. В порядке конструктивной критики на случай переиздания замечу: такому обширному междисциплинарному исследованию пригодился бы предметный и именной указатель, а также исправление опечаток. А для понимания авторского подхода к историческому процессу приведу из книги такие характеристики узловых моментов. Исходная мизансцена: "мир варваров", который противостоит "феодальным цивилизациям (при всех различиях - принадлежащим одной социально-экономической формации)". Затем, именно в эпоху викингов "в скандинавских странах начинается, разворачивается и - в основных своих чертах - завершается процесс образования классового общества и государства". В нашей стране "варяги вынуждены были включиться в строительство системы государственных коммуникаций, территорий, центров, институтов, и в силу этого - в значительной степени подчинить свои интересы и цели интересам и целям славянского господствующего класса Древней Руси". Как это происходило, показано шаг за шагом, начиная с природных условий и материального производства, заканчивая высшими сферами религии. То научное направление, которое талантливо и разносторонне представлено в книге Г.С. Лебедева, наконец-то получило в нашей стране официальное признание. Президент В.В. Путин посетил Старую Ладогу, праздновавшую 1250-летие. И дата основания - 753 год - и изначально полиэтничный характер российского государства, славянско-финско-скандинавско-балтийско-тюркского, возникшего на двух величайших торговых путях, как сказано в книге Лебедева, "этнический состав... с самого начала отличался сложностью, разнородностью и быстрым смешением разноэтничного населения" - всё это конкретное достоверное прошлое извлечено из тьмы забвения археологами. Марина Тимашева: В Москве и Петербурге завершается юбилейный фестиваль музыки Леонида Десятникова "Любовь и жизнь поэта" (так называется композиция Десятникова, посвященная Шуберту). В афише - музыка для театра и кино. Одно из центральных событий московской части фестиваля - концертное исполнение первой оперы Десятникова "Бедная Лиза" в театре Школа драматического искусства Анатолия Васильева. С композитором Леонидом Десятниковом разговаривала Елена Фанайлова. Елена Фанайлова: Леонид Аркадьевич, Вы, если можно так сказать, убежденный петербуржец. Но, в то же время, вы создали чрезвычайно убедительный и яркий музыкальный образ Москвы 2000-х. Прежде всего, если придерживаться хронологии, в симфонии "Зима священная" 49-го года. Отвечает ли Москва Вам взаимностью? Леонид Десятников: Во мне нет особой любви к Москве, нет и освященной веками ненависти петербуржца к Москве. Для меня город не имеет такого сакрального смысла, я не философ, не писатель. Я простой музыкант, у которого в Москве очень много друзей, и который любит Москву, в первую очередь, потому, что в ней живут его друзья. Что касается того, привечает ли Москва... Разумеется, привечает, как и множество питерских людей, как вы знаете. Особенно в последнее время. Я нахожу в Москве не только симпатию своих друзей, не только публику, которая ко мне благосклонна, но и денежки. Город Петербург не только позиционирует себя, как бедный, он и является бедным. Поэтому я зарабатываю некоторое количество денег не только за границей, но и в Москве. Чаще всего, на киностудии "Мосфильм". Все питерские люди, и достойные, и даже не очень, зарабатывают в Москве деньги. Елена Фанайлова: Но Ваша известность началась с московской сцены. Ваша первая опера "Бедная Лиза" была поставлена в театре Бориса Покровского. И легенда гласит, что композитор Десятников, после учебы в Консерватории, служил в рядах советской армии и не мог присутствовать на репетициях. Леонид Десятников: Пока солдат спал, служба шла. В том смысле, что пока я находился в армии, в Мурманской области, мой друг, Юрий Борисов, делал в Камерном театре Бориса Покровского свою дипломную работу, которая состояла из трех маленьких опер и, в том числе, моей оперы "Бедная Лиза". Премьера ее состоялась в начале мая, в 1980-м году, и мой замечательный командир просто меня отпустил на волю раньше приказа о демобилизации. Наверное, он договорился об этом с более высоким начальством. Я уехал, на две недели раньше своих сослуживцев, в Москву, чужую для меня и попал на самые последние репетиции и на премьеру "Бедной Лизы". Вспоминается, что у меня даже не было никакой гражданской одежды. Мне мой приятель одолжил свитер, а моя подруга Ксаночка Кнорре (сейчас она маститый педагог и пианист Московской Консерватории) просто мне джинсы какие-то скинула, не помню сейчас, с чьего плеча. Она, почему-то, этими джинсами страшно гордится, как таким христианским поступком. В этих джинсах я выползал на мрачную сцену Камерного Музыкального театра. Я говорю "мрачного", потому что театр тогда располагался в подвале на Соколе. Елена Фанайлова: А как и почему Вы обратились к тексту Карамзина? Леонид Десятников: Я до такой степени ничего не боялся, до такой степени не рассчитывал на то, что эта вещь будет поставлена, и до такой степени писал ее для себя и для учебного процесса (я в Консерватории тогда учился), что я осмелился даже собственноручно состряпать это либретто. С точки зрения консерваторского мейнстрима эта идея была нелепая. Мне она отнюдь не показалась нелепой. Там просто для меня сошлись какие-то вещи и чисто музыкальные впечатления, которые позволили мне, играя и без особой ответственности, приступить к работе над этой вещью. Я тогда очень увлекался оперой Дебюсси "Пеллеас и Мелизанда", Стравинским, и мне показалось, что можно из всего этого сделать нечто новое. На материале Кармазина, как ни странно. Это все сейчас уже очень трудно объяснить, но эта опера, "Бедная Лиза", была довольно монотонной, как и опера Дебюсси. В ней ничего не происходило. Почти ничего. Там всего два персонажа. Это опера, которой, скорее всего, подобает быть исполненной в концерте. Потому что эти два персонажа поют партии героев - Лизы и Эраста - и, одновременно, поют текст от автора. Крайне важным было для меня то, что история эта, настолько простая и известная, и, при этом, не востребованная в опере... Это вообще было одним из краеугольных камней эстетики Стравинского в опере. Допустим, он взял сюжет "Царь Эдип", причем, изложил его по латыни. Совершенно архетипическая история и, в каком-то смысле, "Бедная Лиза" тоже архетипическая история. Вот это для меня было очень привлекательно. И, конечно, общая заунывная атмосфера этой вещи и прозрачный язык... Мне сейчас не стыдно за эту вещь. Елена Фанайлова: Стравинский был для Вас композитором номер один? Леонид Десятников: Очень большое значение для меня имела и оказала первостепенное влияние книга Стравинского "Диалоги с Робертом Крафтом". И потом вышедшая, спустя 10 лет, книга "Игорь Стравинский - публицист и собеседник", где были недостающие фрагменты из диалогов, множество его интервью и какие-то фрагменты из дневников Роберта Крафта, который был, в течение многих лет, его тенью, его секретарем и ассистентом. Эту книгу я знаю почти наизусть и цитирую ее так же часто, как бабушка Пруста цитировала "Мадам де Севинье". Но, спустя очень много времени, я осознал, что в значительной мере эта книга была написана Крафтом. Недавно, послушав какие-то записи Стравинского, сделанные на репетициях, где он, в качестве дирижера, подвизался, в том числе, и чужой музыки, я убедился в том, что английский язык Стравинского был, мягко выражаясь, нехорош. При этом, книги диалогов, по крайней мере, в переводе, это блестящий язык. Высшая степень интеллектуальной концентрации. До какой степени эти книги принадлежат Стравинскому, я просто не знаю. Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Независимо от того, в какой степени они апокрифичны, эти книги оказали на меня огромное влияние. Даже в большей степени, чем музыка Стравинского. Но это, конечно, мысль довольно крамольная. Елена Фанайлова: А что Вас больше всего увлекло в этих книгах? Леонид Десятников: Вы знаете, тип просто диалога, темперамент, стиль этой книги. Это самое точно слово. Мне также нравится религиозность его имиджа. Я полагаю, что он, действительно, был религиозным человеком. Мне нравится, что он был живым человеком. Перед читателем предстает фигура не каноническообразная. Это не композитор-классик, осанистый, с бородой, лишенный юмора. Это абсолютно живой и современный человек. Елена Фанайлова: Леонид Аркадьевич, Вы можете вспомнить, когда в последний раз произведение искусства трогало Вас до слез, когда глаза Ваши предательски наполнялись слезами над книгою? Леонид Десятников: Очень давно. Я потом этот эксперимент повторил, и они увлажнились в том же самом месте. Это когда Иосиф открывается своим братьям, в романе Томаса Манна. И там после длиннейшего, очень сложно построенного периода, есть фраза: "Это я, ребята". В русском переводе, естественно. Я, с одной стороны, отдаю себе отчет в том, что это сделано специально, а с другой стороны, я не могу этому никак противиться. Потому что устроен абсолютно так же, как и все остальные люди, и полагаю, и смею думать, что и Томас Манн был также устроен. И та легендарная машинистка, которая перепечатывала рукопись и сказала: "Спасибо большое. Наконец-то я буду знать, как это было на самом деле". А чем, собственно, мы отличаемся друг от друга? Марина Тимашева: В столичном "Клубе на Брестской" появились питерские гости - группа "Колибри" приехала на краткосрочные гастроли вместе с новыми музыкантами, называющими себя "Саундскрипт-33". На концерте побывала Татьяна Ткачук. Татьяна Ткачук: Три женщины, поющие на клубной сцене о вечном - о любви, предательстве, красках жизни, друзьях, детях, - не имеют ничего общего с женскими коллективами типа "Сливок", "Виа-Гры" и прочих. И не только визуально: певицам не 20 лет, все трое в черном, и никакой "обнаженки". Каждая композиция, кто бы ни был ее автором, - полноватая, но удивительно женственная Елена Юданова; слегка декадентского вида, ломкая, более закрытая для публики Инна Волкова; или кудрявая хорошенькая, пластичная Ирина Шароватова - это песня-баллада, авторская песня, это изысканно, лирично и камерно. Мы говорим с девушками в гримерке, до начала концерта, и я спрашиваю, правда ли, что все они, включая бывшего лидера группы, пять лет назад покинувшего ее, Наталью Пивоварову, когда-то собрались на проекте Сергея Курехина? Договариваемся, что отвечая, каждая будет называть свое имя... Инна Волкова: Для того, чтобы давать интервью, Наташей была выдумана эта легенда. На самом деле, это не так. Ирина Шароватова: В группе было 7 девушек. Трое из нас не принимали участие в проекте Курехина до того, как была организована группа. Других же девушек Наташа встретила именно там. Татьяна Ткачук: Оказывается, еще один миф - что в коллективе обязательно должен быть лидер, иначе все развалится. Вопрос болезненный, отвечают все наперебой: Елена Юданова: Наташа Пивоварова считалась лидером группы, но, на самом деле, все были очень самостоятельны. Ирина Шароватова: Удобно иметь внешнего лидера. Это такой человек, который просто болтается в эфире, с удовольствием треплется, бесконечно разговаривает с журналистами. Елена Юданова: В принципе, люди не могут воспринимать группу без лидера. Так не бывает. Это очень странно. Татьяна Ткачук: А как теория насчет того, что несколько сильных, равноправных личностей не уживаются вместе? Три соловья на одной ветке не поют. Ирина Шароватова: Один молодой человек назвал нас "ансамблем костюмированных солисток". Это, действительно, ансамбль солистов. Все пишут песни, у каждого своя тема, своя краска, свои слова, своя музыка и свое сольное исполнение, которому остальные помогают. Елена Юданова: Определенная дистанция. Уважение друг к другу и дистанция. Чем меньше личных моментов, тем больше воздуха для того, чтобы не развалиться. Ирина Шароватова: Мы только певицы и выдумщики этих песен. У музыкантов всегда есть лидер, как правило. Сейчас это Дима. Татьяна Ткачук: "Ансамбль солисток" - сказано очень точно, потому что когда каждая из певиц исполняет свою песню, две других удивительно органично подпевают ей. И не только - подыгрывают, дополняя создаваемый вот прямо сейчас на сцене образ. Это песня из последнего альбома "Колибри" со смешным зоологическим названием - "Любовь и ее конечности". Альбом был записан в соавторстве с двумя музыкантами, к настоящему моменту группу уже покинувшими. Вообще поющим девушкам, особенно поющим вне существующей идеологии музыкальной сцены, - сложно: хочется работать с живыми музыкантами, которые были бы способны реализовывать сложные идеи группы. Сегодня это "Саундскрипт-33" с лидером Дмитрием Федоровым. Он ничего не смог ответить на мой вопрос, какую музыку они играют, кроме общих слов - талантливую, хорошую, - и потому мы продолжаем говорить с "Колибри". Где легче поется, в Москве или в Питере? Ирина Шароватова: В Москве есть клубы, в которых нам заведомо и всегда комфортно выступать, потому что публика именно наша, и мы всегда знаем, что там будет хорошо. В Петербурге ситуация гораздо сложнее. Исключительно за счет того, что клубы не сформировались такие, которые рассчитаны на альтернативную публику или какую-то очень специфическую музыку, у нас там не очень много концертов, и, в принципе, они получаются разные. Территориально, в Петербурге, нам, конечно, очень приятно. Но настоящие теплые концерты происходят, почему-то, в Москве. Действительно, атмосфера города, поэтика города и время могли породить музыку, которая появлялась. Историческая родина рок-музыки, свободной музыки, все-таки, Петербург. Понятно, что мы, пропитавшись этим духом, родили этот проект. Елена Юданова: Мне кажется, что поскольку Петербург экономически неблагополучный город, то там тяжело выживать. Работать легче в Москве. Но мы платим за свою независимость. Поэтому довольно сложно успешно развиваться, крутиться в телевизоре, радио. Но мы, несмотря на некоторые предложения, не меняли город на Москву. Ирина Шароватова: Петербург - город, который дает энергию и ее же отнимает. Татьяна Ткачук: Еще несколько вопросов: правда ли, что "Колибри" - исключительно клубная группа? Инна Волкова: Мы, действительно, выступаем в клубах, и, действительно, обстановка камерная - это наша обстановка. Нас надо видеть близко. Ирина Шароватова: Не клубная, а камерная. Это какие-то залы, где публика может получить полную атмосферу того, что происходит и, даже, того, что не происходит. Татьяна Ткачук: Не трудно ли работать со столь молодыми музыкантами, все же и вкусы, и менталитет другие... Инна Волкова: На самом деле, музыканты - либо родня, вне зависимости от возраста, либо им не подружиться, даже если они из одного поколения, потому что чужие. Татьяна Ткачук: И, наконец - почему, в отличие от всех остальных женских групп, в "Колибри" совершенно нет "текучки кадров"?.. Елена Юданова: Те группы, которые вы, наверное, имеете в виду, это группы, созданные продюсерами. И девушки там зависимые. По разным причинам они уходят, или их увольняют и берут новых. У нас коллектив независимый. Когда девочки начали уходить, были мысли брать кого-то. Но за полсекунды эта мысль была отметена раз и навсегда. Просто, как скульптура - отсекается все, что отсекается. Татьяна Ткачук: Все в выступлении "Колибри" показалось мне настоящим и не фальшивым: музыка, слова, женщины, атмосфера. Я уходила из клуба, а эта легкая музыка, не рассчитанная на широкого потребителя, исполняемая самой женственной и самой неторопливой питерской группой, еще долго звучала в моих ушах... Марина Тимашева: В Петербурге, в Мраморном дворце Государственного Русского музея проходят две выставки - известного немецкого фотографа, кинодокументалиста, искусствоведа и коллекционера Гюнтера Закса и известного хорватского художника-концептуалиста Брацо Дмитриевича. На выставках побывала Татьяна Вольтская. Татьяна Вольтская: 73-летний Гюнтер Закс - человек легенда. Правнук Адама Опеля, один из самых богатых людей Германии, постоянный герой светской хроники в популярных газетах и журналах, герой-любовник, путешественник, чей личный самолет или яхта могут в любой момент появиться в любой точке земного шара. И, в то же время, математик, экономист, футуролог, полиглот, профессиональный фотограф, кинодокументалист, киновед, мотоциклист и рекордсмен в бобслее. Его коллекция современного искусства оценивается в 100 миллионов долларов. В его гамбургской галерее в 72 году прошла первая европейская выставка Энди Уорхола. Что касается увлечения фотографией, то об этом сам Гюнтер Закс говорит так. Диктор: Я нигде не учился фотографии. Просто в один прекрасный день я начал фотографировать. И это продолжается уже несколько десятилетий. Татьяна Вольтская: Фотографии, выставленные в Мраморном дворце, можно назвать гимном Клаудии Шиффер и другим фотомоделям. Из-под большой черной шляпы смотрит ярко-зеленый удлиненный женский глаз. Из огромного ковша-экскаватора торчит целый букет женских ног в сапогах. Над песками пустыни Калахари летят два куска таки - черный и белый. Барханы плавно перетекают один в другой, напоминая формы женского тела. Это работа так и называется "Формы". Да и вообще, мне кажется, форма и цвет занимают Гюнтера Закса больше всего. И, все-таки, почему эта выставка именно в Русском музее? Говорит заведующий отделом новейших течений Русского музея Александр Боровский. Александр Боровский: Да потому, что это интересно. Мы показываем современную визуальную культуру в разных измерениях - и в классиках, и в таких вот активнейших фигурах. На самом деле, огромные глянцевые фотографии, роскошный мир, роскошные модели, роскошные пейзажи, из них работ пять на уровне настоящего хай арта. Он, конечно, прекрасно знает современное искусство. У него одно из лучших в мире собрание поп-арта. Но если задуматься, то окружающий нас визуальный мир сделан вот такими художниками, как он. Их немного. Человек 10. По-моему, это очень интересно. Глядя на наш доморощенный глянец в наших журналах, видно, что есть вещи другого качества. И, вообще, взгляд изнутри гораздо важнее, чем снаружи. Пушкин писал, что "тоже мне, авторы светских романов, которые не пускают ближе людской". А он, как раз, не в людской, он внутри. И этим он мне интересен. Удивительна наша публика - огромные толпы были на открытии. Когда мы показывали по-настоящему авангардных фотографов, ничего похожего не было. Мы переживаем период, когда людей тянет на гламур, на глянец. Ну, что же, это данность. Татьяна Вольтская: Может быть, слишком долго люди просидели в серой действительности с ужасным бельем, с ужасной одеждой и, теперь, хочется всего блестящего и красивого? Александр Боровский: Очень может быть. Хотя у нас был свой советский глянец очень качественный, кстати. Молодежь уже видела все, везде побывала и, все равно, ломится. Может быть, обаяние имен актрис, моделей. Причем, он их показывает в таких артикулированно историко-культурных позах. Если у него к Айседоре Дункан какое-то отношение, то обязательно шарф, обязательно колесо автомобиля. Все читается. Сейчас ведь культура как воспринимается? Сейчас в парикмахерской читают журналы, в которых написано про Закса или про Хельмута Ньютона. Плохо это. Лучше, конечно, чтобы смотрели монографии, читали мои статьи, статьи моих коллег. Но, почему бы и нет? Такой этап культуры. Татьяна Вольтская: Пусть, в конце концов, лучше читают в парикмахерской, чем не читают вообще. Александр Боровский: Лучше это, чем фашистскую литературу или все эти нумерологические книги на прилавках. Если говорить честно, то у меня такая крамольная мысль, что по-настоящему авангардное мейнстримное искусство не может существовать без таких визуальных добавок, как глянцевая фотография, интерьер ресторанов и магазинов. Не дай Бог этим ограничиться. Да и без этого, таким быть деревенщиком, живя в Питере, тоже трудно. Это такой кризис современной культуры, которая распадается на очень нищую и на визуально-зрелищную. Я сейчас путешествовал по Волге. В Костроме, в Кинешме та же реклама. Это визуальный фон России. Татьяна Вольтская: В других залах Мраморного дворца выставлены работы хорватского художника-концептуалиста Брацо Димитриевича. Международную известность принес ему в начале 70-х проект "Случайный прохожий". Тогда в Загребе, в Париже, в Лондоне, Нью-Йорке, Венеции и других городах Димитриевич разместил в тех местах, где обычно помещается реклама, фотографии случайных прохожих, поставив тем самым вопрос о статусе, границах и функциях искусства, о славе, случае и истории. Проект основывался на кредо художника - в истории нет ошибок, сама история - ошибка. С середины 70-х годов и по сей день Димитриевич осуществляет другой проект - внедряется в залы крупнейших музеев мира и создает инсталляции, в которых шедевры музейных коллекций помещаются в контекст бытовых предметов и произведений природы. И вот, спортсмены Малевича стоят на телеге с красными яблоками. Знаменитый самохваловский "Портрет девушки в полосатой футболке" оказывается в старом шкафу, наверху которого красуется арбуз. По обе стороны от "Борцов" Гончаровой висят на гвоздях разноцветные пальто. Александр Боровский: Это такой сербско-югославско-парижский художник, который выставляет в Лувре, в Тейт-галерее, произведения искусства и аранжирует их чем угодно - топорами, яблоками, шкафами. То есть, создает живую среду. У нас там гниют яблоки, бананы вокруг, запахи вокруг Малевича. Очень хорошо и живо все сделано. Это искусство про искусство. Я, например, очень много нового увидел в давно знакомых вещах. Татьяна Вольтская: Еще бы, если смотреть на известную картину сквозь анфиладу топоров, воткнутых в былые постаменты рядом с красными яблоками, или в окружении черных зонтов и оранжевых апельсинов, если прислонить один шедевр к велосипеду, а рядом с другим поставить старый ржавый утюг и положить блестящий, солнечный лимон, то, конечно, все некоторым образом изменится, и на знакомые картины невольно посмотришь новыми глазами. Димитриевич, мастер рискованных сочетаний, говорит о своем творчестве так. Диктор: Как бывший чемпион по горнолыжному спорту, я склонен считать, что процесс создания произведений искусства может быть уподоблен спуску по склону со скоростью 110 километров в час. В обоих случаях необходимы смелость, оперативность принятия решения и абсолютное владение пространством и временем. Татьяна Вольтская: Свои инсталляции Брацо Димитриевич называет триптихами пост-истории. Причем, пост-история - отнюдь не конец истории, а только приглашение взглянуть на нее с сегодняшнего дня. Инсталляции потому и называются триптихами, что в них отражены три плана бытия. План эстетики и истории, представленный картиной, повседневный, житейский план, представленный утилитарными предметами, и план природный, символизируемый овощами и фруктами. По мысли художника, его инсталляции должны быть универсумами в миниатюре. А свое творчество он рассматривает как игру, цель которой - придать новый смысл и новую ценность и обыденной вещи, и известной картине. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
