Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
29.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура
[23-10-04]

Поверх барьеров

У истоков американского либерализма: К 200-летнему юбилею писателя Натаниеля Готорна


Автор: Марина Ефимова

Диктор: - Фиби, я тебя умоляю, спустись, мистер Готорн пришел.

- Лиз, у меня мигрень, я же еще утром предупреждала, что не спущусь сегодня к гостям.

- Да, но тогда ты еще не знала, что Готорн красивее лорда Байрона.

Марина Ефимова: Этот обмен репликами произошел весной 1838 года в городе Салеме между сестрами Элизабет и Софией Пибоди. Посетивший их дом молодой писатель Натаниель Готорн, еще не написавший "Алую букву" и "Дом о семи шпилях", еще не знаменитый, но очень, очень многообещающий, был не только красив, как Байрон, но и загадочен, как Чайлд Гарольд. Во-первых, он был так застенчив и молчалив, что иногда становилось непонятно, зачем он пришел в гости. Однако, Элизабет Пибоди позже писала.

Диктор: Как только разговор касался интересной ему темы - нравственности, религии, истории, - Готорн оживал, как расколдованный принц, и начинал говорить. Его речи были совершенно завораживающими. Он был проповедник, рукоположенный самой природой. Ариель, выдыхающий нравственную амброзию, второй Гомер. Но если разговор менял тему, принц погружался в колдовские чары и уходил таким же замкнутым, каким пришел.

Марина Ефимова: О другой странной тайне Натаниеля Готорна рассказывает моя сегодняшняя собеседница, профессор Бренда Уайнэппл, автор книги "Жизнь Готорна", новой биографии писателя.

Бренда Уайнэппл: Готорн жил в Массачусетсе, в Новой Англии, где прошлое живуче, где история никогда не забывается. Его семья - одна из первых семей, поселившихся в этой колонии в начале 17 века. Салемские аристократы. Готорн с одной стороны, гордился своим родом, с другой стороны, знал, что его предки принимали участие в одном из самых позорных эпизодов американской истории. Первый Готорн, Уильям, был членом пуританского магистрата во время суда над салемскими колдуньями. Это обстоятельство всю жизнь преследовало Готорна. Чувство наследственной коллективной вины.

Марина Ефимова: В романе "Дом о семи шпилях" Готорн пишет.

Диктор: Он чувствовал непритворный, животный ужас в присутствии своего кузена, блистательного судьи. Ужас, естественный для слабого, деликатного, хрупкого создания в присутствии любой мощной силы. Сила непонятна слабости и потому так страшна. И нет большего пугала, чем презирающий тебя родственник с сильной волей и большими связями.

Марина Ефимова: Но и грех слабости описан Готорном не менее пронзительно. Особенно, в романе "Алая буква". Молодой священник Димсдейл, с которым согрешила героиня романа Эстер Прин и по решению пуританского магистрата понесла за это наказание позором, этот священник не может найти в себе силу самому признаться в грехе. Поэтому он, как бы в роли духовного отца грешницы, уговаривает Эстер, стоящую на лобном месте, выдать его. Привожу сцену из телевизионной экранизации романа. - Эстер, я заклинаю тебя открыть имя твоего сообщника по греху и страданию. Пусть ложная жалось и нежность не замыкают тебе уста. Поверь мне, Эстер, ему лучше сойти с высокого места и встать рядом с тобой на позорном пьедестале, чем томиться всю жизнь, пряча вину в тайниках сердца. Что принесет ему твое сострадание? Только добавит к греху лицемерие. Подумай об ущербе, который ты наносишь тому, кому не хватает мужества по собственной воле испить горькую, но спасительную чашу, поднесенную ныне к твоим губам.

Марина Ефимова: И это было пророческое видение собственной трагедии. Но в 1850-м году, когда был издан роман "Алая буква", публика оценила его не за психологическую тонкость. Это было первое произведение популярной литературы, бросавшее вызов религиозному фанатизму. Сейчас, через 150 лет, литературный критик Брук Аллен даже написал о Готорне: "Он был первым патологом американского протестантизма". А тогда роман был раскуплен за две недели. Даже писатель Герман Мелвил, обожавший чисто литературный дар Готорна, писал о романе с гражданским восторгом.

Диктор: Готорн, поэтический Готорн, в рассказах которого пахнет березами и слышим шум водопадов, сказал громоподобное нет. И сам дьявол не сможет заставить его сказать да. Генри Джеймс, помнивший шум вокруг романа "Алая буква", потом писал.

Диктор: Я помню содрогание с которым люди религиозные говорили о романе. Как будто сам его ужас обладал некоей привлекательностью.

Марина Ефимова: Но больше всего роман приветствовала группа философов-трансцеденталистов. Знаменитые отшельники, ушедшие от цивилизации и жившие фурьеристской коммуной, как они ее называли. Среди них поэт Ралф Уолден Эмерсон и философ Генри Торо, автор нашумевшей во всем мире книги "Уолден, или Жизнь в лесу". И Готорн, еще вчера не известный широкой публике, как говорится, за одну ночь, точнее, за две недели стал и популярным романистом, причем, не без скандального оттенка, и был принят главными идеологами своего времени. Он даже поселился в их коммуне, на ферме Брук фарм. В книге "Роман в Блайдееле" Готорн довольно саркастически поясняет, почему ему была смешна игра в опрощение, которую ведут Эмерсон и Торо.

Диктор: Мы сели за стол все вместе. Рудничный рабочий Сайлес Фостер, его напарник, две служанки и мы. Они поглядывали на нас дружелюбно, но друг с дружкой иногда перекидывались странными взглядами - вот-вот рассмеются. Это была первая проба нашей теории о наступающем тысячелетии любви. Но смешно не понимать, что мы занимаем эти места среди простых людей, сидим на грубой скамье и пьем из глиняных кружек не по необходимости, а по выбору. И если мы захотим, то завтра вернемся к своему фарфору и серебряным ложкам. Смешно думать, что такое соседство может приравнять нас в их глазах. Снизойти легче, чем принять снисхождение. Были у Готорна с фурьеристами и теоретические расхождения.

Бренда Уайнэппл: Транцеденталисты считали, что природа человека в целом поддается улучшению и усовершенствованию. Готорн не верил в это. Он видел в человеке извечное противоречие. Его способность бескорыстно совершать добрые поступки, переплетенную с необъяснимой способностью беспричинно творить зло. Готорн был темнее транцеденталистов и ближе к пуританскому восприятию жизни, хотя и без фанатизма. "Посмотрите на кровавую историю, - говорил он, - как после этого можно рассчитывать на потенциальную благостность человечества?".

Марина Ефимова: Готорн понимал и зло, и гнев и месть. В романе "Алая буква", муж грешницы Эстер, зловещий врач Чиллингворт приходит к ней в тюрьму с поистине дьявольским планом.

- Мы оба причинили друг другу зло, и мы квиты, Эстер. Но есть еще один человек, который причинил зло нам обоим.

- Кто он?

- Ты никогда не узнаешь.

- Никогда?

- Поверь, Эстер, в мире почти нет тайн непостижимых для того, кто посвятил свою жизнь их раскрытию. Я останусь здесь жить, чтобы найти его. Я не убью его и не выдам властям. Пусть живет и прячется за мирскими почестями, если может. Он все равно будет в моих руках. Я неразрывно связан теперь и с тобой, и с ним. И не важно, любовью или ненавистью скреплена эта связь. Вы оба принадлежите мне. И не вздумай рассказать ему о моем плане, Эстер, не вздумай намекнуть. Не забудь, что его жизнь и честь в моих руках. Берегись!

Бренда Уайнэппл: Готорн был чрезвычайно сложной личностью. Его абсолютно невозможно подвести ни под какие стереотипы. Он с большой осторожностью относился к идеям. Готорн был человеком необычайной нравственной чувствительности и поэтому ненавидел фанатизм. Но, при этом, он принимал религиозные понятия греха, искупления, вины, раскаяния и наказания. Словом, он был человеком со своими собственными моральными категориями.

Марина Ефимова: Для Эмерсона и Торо понятие первородного греха, вообще греха, наследственной вины, были изжитыми, старомодными, корью и оспой души. А Готорну казалось смешным утверждение Эмерсона, что если человечество примет их философию, то оно гарантировано от повторения темных веков. "Эмерсон никогда не думал, не чувствовал и не писал, обходя формулировки, - писал первый биограф Готорна Марк Вандоррен. - Готорн всегда шел на ощупь, улавливая вокруг себя напряженные волны трагического, горя, вины. В Америке он был первым гением трагедии".

Замечательно Генри Джеймс написал о разнице между Эмерсоном и Готорном.

Диктор: Эмерсон, солнцепоклонник, не ощущал потрясающей способности Готорна видеть, как кошка в темноте.

Марина Ефимова: Эмерсон, будучи в центре огромного круга интеллектуалов, написал гимн уединению, гимн одиночеству, которое успокаивало и радовало его. Готорна одиночество ужасало. Для него это была не идея, а постоянное ощущение, с которым он жил.

Диктор: Готорн боролся с ужасом одиночества своей литературой, но никогда не сбрасывал его с себя, как сбросили Эмерсон и Торо. И не хотел. Он знал, что этот гнет сильнее его. Он также знал, что религия не для того, чтобы победить ужас одиночества или вины, а для того, чтобы научить жить с ним.

Марина Ефимова: Об этом в романе "Алая буква" сцена признания в грехе священника, преподобного Артура Димсдейла в день его триумфа.

Диктор: "Народ Новой Англии, - воскликнул он, - на этом человеке клеймо. Взор божий видел его, но он искусно скрывал свое клеймо от людей. Он ходил среди вас печальный потому, считали вы, что ему, такому чистому, не место в грешном мире, он тоскует, думали вы, по своим небесам. Посмотрите на алую букву на платье Эстер Прин. Это лишь тень того, что он носит на груди. Но и этот знак лишь тень того, что испепеляет его сердце. Смотрите!"

Судорожным движением он обнажил грудь, и на мгновение глазам толпы предстало страшное чудо.

Марина Ефимова: Это был кровавый стигмат. Та же буква А, которая клеймила позором Эстер - Эдалтери, прелюбодеяние.

Профессор Уайнэппл, на вашу книгу "Жизнь Готорна" было много рецензий. Рецензент Брук Аллен пишет, что стиль Готорна слишком устарел, особенно, для молодежи. Он слишком абстрактный, слишком аллегоричный, слишком медлительный. И что поэтому студенты и школьники глотают его, как касторку.

Бренда Уайнэппл: Я преподавала Готорна в колледже. И студенты замечательно его воспринимали. Хотя его проза, действительно, была для них непривычно обстоятельной. Но яркость его персонажей и острота нравственных конфликтов всегда возбуждали у студентов горячий интерес и горячие споры. Хотя, должна сказать, что в основном, успехом у молодежи пользуется роман "Алая буква", возможно потому, что история Эстер Прин им наиболее близка. Герои этого романа настолько легко переводятся на язык нашего времени, что многие американские писатели - Джон Апдайк, Филипп Рот, Тони Морисон - все переписывали на свой лад "Алую букву".

Марина Ефимова: А я, возможно, из чувства противоречия, больше люблю восхитительный, по-моему, роман Готорна "Дом о семи шпилях". Мудрый, ироничный роман. В его стиле есть что-то от легенды, от предания. Готорн замечательно владеет, по-моему, этим стилем. Недаром, одной из самых популярных его работ был его прелестный пересказ греческих мифов.

Бренда Уайнэппл: Да, я согласна. В его стиле есть тот элемент примитива, который свойственен народным эпосам и легендам. Он прекрасно рассказывает о разных временах, о разных местах на земле. Он с потрясающими деталями можете передать течение простого трудового дня, не богатого событиями. И сделать этот день напряженным и драматичным.

Диктор: Не предвиделось, чтобы наступающий день как-то отличался от остальных для мисс Хэпсибы, которая уже четверть века жила в строгом уединении, принципиально не участвуя ни в делах, ни в текущей за стенами дома жизни, ни в ее отношениях, ни в ее удовольствиях. Как окаменевший затворник, без пыла, без молитвы и без надежды ожидала она холодного, бессолнечного, застойного покоя сегодня, похожего на бесчисленные вчера.

Бренда Уайнэппл: Его стиль относится, скорее, к 18 веку, чем к 19-му. Каждая фраза мастерски выстроена и сбалансирована. И каждый абзац радует нас то сдержанным юмором, то пронзительной иронией, то мудрым наблюдением. Его проза затягивает вас, фраза за фразой, если у вас хватит терпения дать автору околдовать себя. Готорн - мастер деталей и мастер завораживающих символов. Готорн - околдованный человек, который околдовывает нас. Сам Готорн всегда извинялся, когда ему говорили про красоту его стиля. Он говорил: "Это простительно только потому, что не намеренно". "У языка, - говорил он, - есть только одна задача - заставить слова абсолютно раствориться в мыслях". Но не исключено, что он иронизировал.

Бренда Уайнэппл: Готорн говорил и писал очень смешные вещи. Но так нарочито-незаметно, что это всегда неожиданно. Эту важную особенность личности и творчества Готорна часто забывают. "Алую букву" и "Дом о семи шпилях" трудно назвать смешными книгами. Но при внимательном чтении вы видите, с каким юмором он описывает человеческие характеры.

Марина Ефимова: Несколько примеров из "Дома с семью шпилями". О старой деве, обедневшей аристократке мисс Хэпсиби.

Диктор: Нет, никогда у нее не было возлюбленного, у бедняжки. Откуда? Она даже не знала по личному опыту, что такое любовь. Чисто технически.

Марина Ефимова: О нескольких курицах, выживших чудом в запущенном саду мисс Хэпсиби.

Диктор: Курицы были размером чуть больше голубя и у них был вялый, странный антикварный вид, подагрическая походка, и в их квохтаньи звучала меланхолия. Без сомнения, порода дегенерировала, как многие благородные породы, за чистотой которых слишком строго и долго следили.

Марина Ефимова: Но сила любви к брату оживляет мисс Хэпсиби и заставляет ее действовать. И она открывает в первом этаже своего зачарованного замка дешевую центовую лавку, где, по выражению автора, "приходится смести густые бархатные фестоны паутины, которые были делом жизни не одного поколения пауков". И в старом доме с семью шпилями начинается новая жизнь. Особенно, с появлением молоденькой племянницы Фиби - ангела-хранителя живущих там стариков. В романе прячется, как на загадочной картинке, и сам автор Натаниель Готорн и его жена София или Фиби Пибоди. Не самая красивая и не самая интеллектуальная женщина, но такая, одно присутствие которой создает ощущение домашнего счастья.

Диктор: Почему поэты так часто склонны выбирать себе пару не по сходству поэтических способностей, но за свойства, которые могли бы составить счастье грубого мастерового в такой же степени, как и тонкого мастера? Потому, вероятно, что в высочайших взлетах своей души, поэт не нуждается в человеческом общении. Но ему страшно, что спустившись на землю, он окажется в одиночестве.

Бренда Уайнэппл: И конечно, Готорн незабываемо описывает Салем, этот печально знаменитый городок, который оказался его родиной. Мрачные тени пуританских судов 17 века, обеднение американской, так называемой, аристократии, беспомощность женщин, семейные распри из-за наследства, отчаянная ситуация стариков в обществе, где старикам нет места, все это есть в романе "Дом о семи шпилях". Ко всем своим литературным достоинствам, это еще и очень трогательная вещь.

Марина Ефимова: И, может быть, самое трогательное в романе - объяснение в любви Холгрейва и Фиби, или, может быть Готорна и Софии? В начале романа Холгрейв декларировал, что презирает наследие прошлого, память, историю, традицию, и он успел испугать Фиби прежде, чем полюбил ее.

Диктор: "Я боюсь, - сказала Фиби, подавшись ближе к Холгрейву, хотя и высказывала ему с такой искренностью свои сомнения. - Я боюсь, что ты уведешь меня с моего тихого пути в те края, где нет дорог. Я не выдержу этого, я не умею, я пропаду". "О, Фиби, - воскликнул Холгрейв со смущенной улыбкой, - все будет не так. Поверь, всеми прогрессивными и обновляющими идеями мир обязан только несчастливым мужчинам. Счастливые неминуемо придерживаются древних границ - сажают деревья, строят дома и соблюдают законы".

Диктор: "Мастер Готорн, я так вас жду. Мои кони уже топчутся у дверей и уже все приготовлено - постели, провизия, место для багажа. А также, заметьте, несколько бутылочек лучшего Монтадо шерри. Мы будем потягивать его, закусывая жареными гренками и обмениваться мудрыми замечаниями, занимательными историями и непристойными шутками всю ночь напролет. Приезжайте. Не валяйте дурака, а то я пришлю за вами констеблей".

Марина Ефимова: Это было одно из многих писем, написанных Готорну писателем Мелвилом, великим Мелвилом, автором романа "Моби Дик". Они стали соседями, когда Готорны переехали в Беркшир в штате Массачусетс.

Бренда Уайнэппл: Это был печальный период его жизни. Он потерял службу в салемской таможне. Денег не было. И он писал "Алую букву", на успех которой совершено не надеялся. К тому же, он жил среди людей, чьи социальные, религиозные и политические пристрастия были не похожими на его. Он чувствовал себя в ссылке. И в этой ситуации он встретил Германа Мелвила, общение с которым было для него глотком свежего воздуха. Они говорили на одном языке, они читали одни и те же книги, они обдумывали одни и те же идеи. И, конечно, они стали ближайшими друзьями.

Марина Ефимова: Дружба оборвалась в один день, когда Готорны переехали из Беркшира обратно в Салем. Ее оборвал загадочный Готорн. Без всякого объяснения причин, о которых биографам приходится только гадать.

Бренда Уайнэппл: Я думаю, что Мелвил был влюблен в Готорна. Не забудем, что при его уме, таланте и обаянии Готорн был еще абсолютным красавцем. Скорее всего, влюбленность Мелвила была совершенно платонической, но слишком горячей и тревожащей. Готорн был человеком эмоционального баланса, человеком, соблюдавшим правила. А Мелвил нарушал правила всю свою жизнь.

Марина Ефимова: Тяжело читать отчаянные, хоть и не без горького сарказма письма брошенного друга.

Диктор: Дорогой Готорн, ни в коем случае не затрудняйте себя. Не затрудняйте себя писанием, не затрудняйте себя приездом, а если приедете, не затрудняйте себя разговором. Я все беру на себя. Я буду писать и разговаривать за двоих.

Марина Ефимова: Дружба кончилась, но на романе "Моби Дик" осталось одно из самых знаменитых посвящений: "Как мелочь, не соразмерную моему восхищению перед его талантом, посвящаю эту работу Натаниелю Готорну".

Бренда Уайнэппл: Надо сказать, что среди близких друзей Готорна не было литераторов. Как будто, он мог дружить только с людьми, которые не конкурировали с ним на его поприще. Чрезвычайно интересны отношения Готорна с его близким другом всей жизни, одним из крупнейших политиков своего времени Франклином Пирсом, ставшим в 1853 году 14-м президентом Соединенных Штатов. Плохим президентом, к сожалению. Это была странная ситуация. Один из лучших и самых прогрессивных писателей Америки являлся лучшим другом консервативного президента, защитника рабства, человека, которого осуждал весь круг Готорна, вся либеральная интеллигенция. Не забудем, в какие бурные времена жил Готорн, времена Гражданской войны. Он умер за год до ее конца. Эмерсон и Торо были не только противниками рабства, но и активными борцами с рабством. Готорн же, хоть никогда и не поддерживал идею рабства, но никогда активно и не боролся с ним. Он был за постепенное изживание рабства, а не за кровавую войну против него. Только в последние годы общественное мнение американцев стало примиряться с идеей, что великий писатель - фигура слишком сложная, чтобы мерить ее общими мерками политической корректности и прогрессивности.

Марина Ефимова: О Гражданской войне, которую Готорн считал худшим выходом из любого тяжелого положения, он написал печально-знаменитое эссе "Статья о войне, написанная мирным человеком", которую один из тогдашних интеллектуалов охарактеризовал так: "Чистый интеллект. Без эмоций, без сочувствия, без принципов". Были у Готорна эмоции по поводу Гражданской войны или нет, но именно с ее началом он заболел. И никто не мог поставить диагноз его болезни. Как говорил зловещий врач Роджер Чиллингворд из "Алой буквы" своему пациенту страдальцу пастору Димсдейлу:

Диктор: Болезнь тела, которую мы пытаемся лечить саму по себе, вполне может оказаться лишь симптомом страдания духа.

Марина Ефимова: Жена пыталась лечить Готорна его любимым лекарством - путешествиями. В последнее они отправились с верным ему Франклином Пирсом. Весной 1864 года, вдвоем, как два отверженных. И Готорн умер в гостинице. Последний абзац биографии Готорна, написанный в 40-х годах Марком Вандорреном, мог бы стать его эпитафией.

Диктор: Натаниель Готорн был прозорлив. Он видел ужас и трусость в человеческом сердце. Но рядом с ним и достоинства, и любовь. Неразлучно. Он хотел не исправлять человека, а помочь ему переносить его страдания. Готорн был не в ладах со своим временем, и он будет не в ладах с любым временем. Он думал, что человек бессмертен. Ошибка, которую делали только великие писатели.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены