Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
20.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровСтихи и песни Анри ВолохонскогоАвтор программы Дмитрий Волчек Анри Волохонский:
Дмитрий Волчек: Из предисловия Константина Кузьминского к стихотворениям Анри Волохонского, опубликованным в антологии "У голубой лагуны": Диктор: Каббалист, мистик, знаток древней Греции и Египта, иудей и христианин, замечательный поэт, автор теософических трактатов и трактатов о музыке, исследований о свойствах драгоценных камней, он возникает за каждой значительной фигурой современного Петербурга. Его имя связано со всеми интереснейшими именами и школами. Сам же он остается в тени. Анри Волохонский:
Дмитрий Волчек: Анри, у меня есть опасение, что стоит произнести слово "стихи", а говорить мы будем, в основном, о поэзии, большинство слушателей немедленно решит выключить приемники. Это действительно, так: сейчас у многих людей, неравнодушных к литературе, настоящая аллергия на поэзию. Часто приходится слышать, что сочинять стихи в наше время неприлично, что поэтическое высказывание бесконечно девальвировано, само слово "поэт" уже стало синонимом слова "неудачник". В то время как 40 лет назад, да что там, 20 лет назад, профессия поэта в России была вполне статусной. Вы чувствуете, как мгновенно произошла эта метаморфоза, и как вы ее объясняете? Анри Волохонский: Я думаю, что это совершенно правильно, что поэтом быть неприлично, и что все так оно и есть. Действительно, раньше была статусная, потому, что раньше за это платили деньги. Сейчас деньги не платят. Поэтому она не статусная. Зато она приобрела личные качества. То есть, она всегда их имела, но не все это понимали. Редакторы, так называемые, они систематически издевались над поэтами, а те это терпели. Помню рассказ Светлова. Точнее, это были мемуары какой-то редакторши. Она рассказывала, как она его редактировала и какой он был замечательный человек (он пьяный был, естественно, когда с ней разговаривал), как он со всем соглашался. Но вот, однажды, он воспротивился и сказал: "Нет, стихи так читать нельзя". И вот он прочитал. И она говорит: "Я действительно поняла, что так стихи читать нельзя, надо читать иначе". Вот такое издевательство, оно и составляло плату. То, что платили так называемым поэтам. А сейчас это все кончилось, и я очень доволен. Дмитрий Волчек: Я помню первое стихотворение, которое выучил наизусть помимо того, что заставляли зубрить в школе. Лет 9 мне было. И до сих пор не стыдно, потому что это был "Мост Мирабо" Аполлинера. Правда, вторым стихотворением, которое на меня произвело в детстве колоссальное впечатление, было куда более сомнительное: "Хочу быть дерзким, хочу быть смелым, Хочу одежды с тебя сорвать", а третьим - и вовсе "Ананасы в шампанском". Вы помните первое стихотворение, которое выучили наизусть, и первое, которое сами написали? Анри Волохонский:
Это довольно трудно. Я думаю, что не совсем первое, но такое, которое на меня произвело впечатление, - это стихотворение Некрасова про генерала Топтыгина. Я его недавно внукам читал:
Это замечательные стихи, нет? А какое я первое написал стихотворение, я не знаю. Я писал какие-то удивительно беспомощные стихи в детстве и молодости и уже отчасти в зрелые годы. И только потом там что-что стало вроде бы получаться. Дмитрий Волчек: Мне очень нравится ваше замечание: "У литературы, мне кажется, нет ни смысла, ни цели. То же - у литератора". Вы ставите после этой фразы такую жирную, окончательную точку или все же готовы добавить "но" или, хотя бы, многоточие? Анри Волохонский: Нет, я думаю, все-таки, жирно и окончательно. Потому что литература сама себя оправдывает, сама себя кормит, сама себя поит, одевает, наряжает. Добавить к этому я ничего не могу. Дмитрий Волчек: Вы, очевидно, понимаете, что обижаете этим множество литераторов, которые уверены, что у их сочинений есть смысл и у них самих есть смысл? Анри Волохонский: Это неправда. За этим стоит обычно маленькое какое-то тщеславие, самолюбие. Какие-то посторонние вещи, которые с литературой не связаны. Дмитрий Волчек: Даже у Льва Толстого, даже, у Некрасова? Анри Волохонский: Некрасов. Он же давно очень жил и Лев Толстой тоже. Я уж не знаю. Вы знаете, сейчас же всякие разоблачения, что Лев Толстой был сумасшедший, у Некрасова тоже что-то было. Дмитрий Волчек: Сумасшедший это даже хорошо, я думаю. Анри Волохонский: Сумасшедший - это нормально. Но, знаете, обычно, когда так говорят, разоблачают с пафосом, стараются какую-то историю болезни сочинить. Сочиняют историю болезни, по которой выходит, что он был человек не веселый, а скучный, не умный, а глупый. Дмитрий Волчек: Вы знаете ирландского поэта Шеймуса Хини, нобелевского лауреата? У него спросили, есть ли в современной поп культуре личность, которая пробуждает интерес к поэзии и лирике, как Боб Дилан или Джон Леннон в 60-е годы. И вот, 64-летний Хини, почти ваш ровесник, сказал, что это рэппер Эминем, которого он обожает. Вы как бы ответили на этот вопрос? Вы ведь тоже причастны к поп-культуре, даже записали песню недавно или поэму для группы "Аукцион". Анри Волохонский: Я думаю, что Алексей Хвостенко. Это из близких мне людей. А если говорить чуть шире, то мне всегда очень нравился Всеволод Некрасов. Я думаю, что он очень талантливый человек. Дмитрий Волчек: Это мы говорим сейчас не совсем о том, потому что речь идет о молодежи. Об Эминеме, который влияет на 64-летнего Хини. Анри Волохонский: Есть в Израиле один поэт. Я, конечно, забыл его фамилию. Но он, по-моему, умеет писать, из молодых. Ему тоже лет 40. Вы знаете, это возрастные неправильности. Мы говорим "молодой". Молодой - это 20 лет. С другой стороны, я вам скажу, я в молодости вообще писать не мог. В 20 лет я писал такую чушь, что просто даже стыдно сказать. А в 40 - что-то немножко. НЕТ СЕБЯ
Корень НЕТ СЕБЯ
Нет у них нету их. Дмитрий Волчек: В одной из рецензий на альбом "Аукциона" вас называют "прикольным старичком". Мне кажется, это совсем не обидное определение, а даже роскошный комплимент. Мне недавно с коллегами говорили о старости, консерватизме неизбежном. Я как раз приводил вас в пример. Вот, Анри Волохонскому 67 лет и он один из самых молодых людей, которых я знаю. Вы ведь занимались каббалой, не так ли? У вас есть магический секрет молодости? Анри Волохонский: Да, конечно, было приятно, что обозвали "прикольным старичком". Но нужно учитывать жаргон. Ведь в наше время всех старичками называли, даже прекрасных дам называли "старуха". Ей могло быть лет 18 или 22. Дмитрий Волчек: Американский профессор Джеральд Янечек, написавший восторженную статью о ваших стихах, назвал вас "поэтом-ученым". В этом определении есть какой-то смысл? Анри Волохонский: Да. Вы знаете, мне, откровенно говоря, никогда это определение не нравилось. Я даже в одной рецензии, которую он мне прислал, которая должна была где-то появиться, перед каким-то маленьким сборником, который выходил в Перми - "Анютины грядки" назывался, так я там ему даже поправил. Я дефис убрал. Поэт ученый. Вот так я бы хотел. А то по-русски поэт-ученый это как-то скучно. Дмитрий Волчек: Как кот ученый. Анри Волохонский: Вот-вот, как кот ученый. Дмитрий Волчек: У меня была знакомая литературная дама, которая однажды написала статью о стихах Андрея Вознесенского. И после этого Вознесенский стал для нее кошмаром, потому что все знакомые приносили ей публикации Вознесенского: "Вот посмотри, что твой герой еще написал", публикации о Вознесенском, книги Вознесенского. Ее затравили просто до невозможности. Вот мне кажется, у вас примерно такая же ситуация. Вы написали в 60-е годы песню "Над небом голубым есть город золотой". Потом уже много позже, ее спел Гребенщиков и сейчас эта песня вас преследует, тем более, в искаженном варианте. Там Гребенщиков спел "под небом голубым" вместо "над небом". И всякий раз, когда говорят: Волохонский - а, это тот, который написал песню про город золотой. Вас, должно быть, это очень раздражает. Анри Волохонский:
Вы знаете, нет. Признаться, нет. Гребенщиков, видимо, со слуха записывал, поэтому он ошибся в передаче через двух, трех, может быть, четырех человек. Он, в общем-то, не знал, поэтому на него сердиться было бы смешно. Но вот я вам скажу, что меня это радует. Во-первых, ее крайне причудливое распространение. Мне передавали, что была какая-то заметка в журнале "Огонек", что какая-то секта на Дальнем Востоке по утрам встает и поет эту песню. Потом я сам читал какую-то очень смешную дискуссию. Верующие, православные, вычислили, что на материале Апокалипсиса написано, а раз так, то ее можно делать темой проповеди. И вот передо мной лежит мыло. Это мыло завернуто в такую бумажку блестящую, на которой напечатано изображение лимона - один целый, один разрезанный. Написано "Мыло с витаминами". А название этого мыла не больше, не меньше, как "Дивный сад". Это меня очень веселит. А более того, ее поют нищие в петербургском метро. Просят милостыню и поют. Нет, меня она совсем не раздражает.
Дмитрий Волчек: Еще одно ваше замечание из цикла "Былая красота и ее следы": "Нынешняя культура является культурой в том же смысле, в котором культурами являются известные огородные культуры". Это вы брюзжите? Анри Волохонский: Я не знаю. Может, и брюзжу. А мне уже полагается брюзжать. Дмитрий Волчек: Тогда расшифруйте следующее высказывание из этого же цикла: "Черные лебеди уступают размерами своим белым собратьям, но храбрее их и превосходят изяществом". Анри Волохонский: Это результат моих наблюдений над стадом белых лебедей, которое живет тут в озере в Тюбингене. Точнее, в большом пруду. И среди них есть пара черных лебедей. Я на них смотрел и пришел к такому заключению. Они, действительно, меньше, но изящнее. Дмитрий Волчек: А вы видели, действительно, как у пустынного кладбища в Земле обетованной собрались последние рыцари Храма? Тамплиеры, то есть? Анри Волохонский: Это я видел. Такие, довольно невзрачные, обычные на вид люди, но это было так. Дмитрий Волчек: А почему вас с детства интересовал Левиафан? Анри Волохонский: Просто он очень большой. Дмитрий Волчек: Вы правда написали исследование о свойствах драгоценных камней? Анри Волохонский: Что-то я писал, но не так уж прямо, чтобы вот исследование о свойствах. Это преувеличение. Дмитрий Волчек: Анри, ваши песни исполнял Алексей Хвостенко. Вышли два диска "Прощание со степью" и "Чайник вина". В альбом "Чайник вина" вошли песни 60-х годов, написанные в Ленинграде, а в "Прощании со степью" уже стихи, написанные в эмиграции. И было объявление, что готовится третий альбом "Завтра потоп". Анри Волохонский: Да. Он уже вышел. Его выпустил "Аукцион", и там тоже песни, которые в эмиграции и вне эмиграции. Еще вышел диск "Репетиция". Там, главным образом, песни Хвостенко, но одну мы вместе написали. Он ее переделал из стихотворения "Песенка Джомухи". Дмитрий Волчек: Как вы познакомились с Хвостенко? Вы помните этот момент? Анри Волохонский: Это было в 1960 году. Ко мне зашел Леонид Ентин, и он сказал, что он меня сейчас поведет и познакомит с Алексеем Хвостенко. Он отвел меня в магазин на углу, на Владимирской площади. И там стоял Алексей Хвостенко в длинном пальто. Как сейчас помню. Дмитрий Волчек: Анри, какую песню вы хотели бы, чтобы вы включили в нашу передачу, на ваши стихи, которые исполняет Алексей Хвостенко? Анри Волохонский: "Сучку с сумочкой". Это произошло так. Мы в те времена развлекались сочинением стихов на скорость. Садились 3-4 человека и писали. Кто быстрее напишет, тот и прав. И я написал какой-то такой текст, отдал его Алеше и забыл об этом. Через некоторое время он приносит мне песню, поет. Я, естественно, хохочу. Он говорит: "А ты знаешь, что это ты написал?". Я говорю: "Нет, я не помню". "Так вот, знай, что я там чуть-чуть поправил и вот пою". Алексей Хвостенко:
Диктор: Материал новой книги вызревал в его голове примедленно. Структура романа была для Джойса по-прежнему не ясна. Когда скульптор Сьютер спросил у него, над чем тот сейчас работает, Джойс отвечал вполне честно: "Трудновато сказать". "А как называется книга?", - не унимался Сьютер. Тут Джойс был менее откровенен: "Понятия не имею. Она похожа на гору. Я рою тоннель и сразу со всех сторон, да пока не знаю, что отыщу там, внутри". Меж тем, название отыскалось еще тогда, и сообщено было Норе в обстановке наистрожайшей секретности. То были "Поминки по Финнегану". Смерть конкретного Финнегана и воскресение всех Финнеганов на свете. Название вышло из баллады о подручном строителя-каменщика, сверзившегося с лестницы и убившегося насмерть, но воскресшего от запаха виски на своих же поминках. Дмитрий Волчек: Анри, вы решились перевести всего около 60-ти страниц из знаменитого романа Джеймса Джойса "Finnegans Wake", который считается, в принципе, непереводимым ни на какой язык. Прежде всего, я хочу уточнить, были ли попытки перевести его на какие-то другие языки, кроме русского? Анри Волохонский: Насколько мне известно, его перевели еще при жизни Джойса на французский, и, по-моему, на албанский. Я слышал, что есть что-то вроде немецкого перевода. Как это сделано, я не понимаю. Его перевести невероятно сложно. То, что я сделал, это не перевод в классическом смысле, а так, упражнение вокруг. Но мне просто хотелось посмотреть, что там такое, и как он это поднимает, эту тяжесть. Есть такой кусочек у него об Анне Ливии. Анна Ливия - это река Лисея, которая течет через Дублин, и на ней стоят две прачки, которые перемывают белье главного действующего лица Хамфри Эрикера, которого задержали по какой-то неприличной причине в парке. Там что-то такое он сделал с какой-то девушкой. Но что сделал, как сделал, сделал ли и вообще ничего не ясно. И вот они стирают белье, ругая его, и стукаются лбами иногда. Через двадцать страниц они превращаются в камень и в куст вяза. Вся сложность тут в том, что большая часть значащих слов в этом отрывке, она представляет собой названия рек. Перевести это невероятно сложно. Я, последнее время пытаюсь что-то такое, пол-странички, может быть, я когда-нибудь и переведу. Вот такой вот он писатель. Дмитрий Волчек: Вы готовы закончить эту работу, перевести всю книгу? Анри Волохонский: Нет, это невозможно. Дмитрий Волчек: На албанский перевели. Анри Волохонский: Можно сделать что-то и назвать это переводом, но это другое дело. А адекватно перевести... Критика была в интернете. Какой-то молодой человек попытался кусок этого текста перевести. Очень хорошая работа, замечательные выражения. Единственное, что не смешно. Ну что делать? "Это было во мгле давным-давно минувших времен, в древнекаменном веке, когда Адам еще нырял с мотыгой к своей мадамьеве, а та вертела веретено в илистых струях, и всюду пахло пахотой, когда первозданный неподдельный распойный разбойник пил и лип так, что глаза его истекали от страсти, а не от старости, когда все подряд с первого взгляда один другого любили, и Ярл ван Хутор гордо держал в светильне горелую голову хладные руки на себя налагая. И два его маленьких еюшки Тристопер и Иларий нянючили куклу на засаленном полу того глиняного дома, жилища и замка. И кто же -- не будь я дермот -- приходил туда смотреть за помещеньем? -- одна его золовка-ослушница. И ослушница набралась розовым и разумно в дверь зашла. И зажгла и зажглось все в том огненном месте. И говорила она к дверям на своем местном перузийском: Дай глотну разок (Марк д `Иван)! Зачем это мне несчастье луковое смотреться как горсть гороха спод пива? И так начались у них стычки. А дверь двернула милости ее на голландско-носонассауском: Шут! (и задворилась). И тогда милость ее наклонности умыкнула еюшку Тристопера и в песчаную пустошь она текла, текла, текла. И Ярл ван Хутор следами за нею шагал мягко увещепеневая: Стоп ротная стоп вернись в мой ирин стоп. Но она ему сварливо: Никакнемож. И в ту самую сабаотную ночь где-то в Эрио сыпались ангелы и слышались бранные вопли. И ослушница ушла на сорок лет в Турлемонд и неким особым мылом смыла подтеки любви благоговенной со своего еюшки и было у нее четверо загранитных пидагога учить его щекотке ума и взрастила она его ко всегдашню состоянию и вышел он лудиран. И тогда опять она текла и текла назад, пока не вернулась к Ярл ван Хутору в те же объятья с еюшкой в кружевном переднике когда-то там ночью. И пришла не куда-нибудь, а прямо к перекладине его подгрудной в пивную. И Ярл фон Хутор сидел в том погребе, топя в ячменном солоде голобитые пятки, и теплыми рукопосжатиями сам с собою обменивался, а еюшка Иларий и болвания их раннего возраста валялись на салфетке корчась и кашляя словно брот и сиздра". Дмитрий Волчек: Вы переводили не только беллетристику, но и религиозные, богослужебные тексты. В частности, православную литургию. И она будет исполнена в этом году, не так ли? Анри Волохонский: Не в этом. В начале будущего года. 13 января она будет исполняться в City Corp Center на Манхэттене. Музыка будет Якова Якулова, который живет в Бостоне уже 15 лет. Оркестр - это так называемый камерный оркестр "Вакханалия" и солисты русского хора Нью-Йорка будут в этом участвовать. Дмитрий Волчек: Анри, вы ведь сами тоже поете. У меня на диске есть две песни, записанные вашим голосом, без всякого музыкального сопровождения. Анри Волохонский:
Да, вообще, песни писать меня научил Алеша Хвостенко. Я ему за это очень признателен. Сам-то я конечно не пою.
Дмитрий Волчек: Когда я изучал вашу биографию, то я обнаружил, что у вас в этом году юбилей - 30 лет эмиграции. Вы испытываете какую-то тоску по Петербургу? Анри Волохонский: Вы знаете, я когда жил в Израиле, каждый месяц одному из членов нашей семьи снился сон, что мы в Петербурге, гуляем по Петербургу, а потом вдруг там оказываются какие-то сложности с отъездом. Но реально никакой тоски никто из нас не испытывал. Но ночью снилось. Но с тех пор, как я эмигрировал вторично, то есть, приехал в Германию, это прекратилось, и я сейчас могу жить практически где угодно. Дмитрий Волчек: Вы ни разу не приезжали за это время в Петербург? Анри Волохонский: Ни разу. Дмитрий Волчек: Это как Бродский, который не хотел приезжать ни за что. Анри Волохонский: Этого я не знаю. Дмитрий Волчек: Анри, давайте послушаем песню, вашу песню, написанную уже в эмиграции, "Прославление Олега Соханевича", в исполнении Алексея Хвостенко. Только расскажите, пожалуйста, кто такой Соханевич, потому что я думаю, что многие наши молодые слушатели этого имени не знают. Анри Волохонский:
Человек совершенно замечательный. Я приехал тогда встречать Алешу Хвостенко, когда он только выехал из России, и он меня с ним познакомил, и Соханевич оказался, прежде всего, очень сильным человеком. Он рассказывал как он, когда путешествовал где-то по Египту, встретился с каким-то египтянином и они об головы ломали себе табуретки, кто быстрее или лучше разломает табуретку. Так вот он выиграл это соревнование. Очень он рассказывал пышно о своем побеге и под конец выразил желание, чтобы мы его воспели в гимне. И мы воспели, сочинили эту песню. А потом Алеша ее пел. В Нью-Йорке, на 43-й улице там есть церковь и при ней зал, и вот там устраивают какие-то культурные события. Он пел, стоял на сцене, а в зале сидел сам Соханевич. И вот зал то обращался к сцене и смотрел на Хвостенко, то оборачивался в зал и там привставал замечательный Соханевич. Так что это было, как мне кто-то сказал, как будто Гамлет смотрит поставленную о себе трагедию в Эльсиноре. Вот так.
Дмитрий Волчек: Вы сейчас, насколько я знаю, пишете такие мемуарные заметки, и мне кажется, что это будет книга воспоминаний через некоторое время. Анри Волохонский: Нет, у меня такого плана нет. Я сейчас вообще занят составлением списка моих книг. Не написанных мною книг, а тех, книг которые я читаю. Дмитрий Волчек: И что вы сейчас читаете? Анри Волохонский: Я несколько книг читаю. Вот одна из них - это "Ученые пчеловоды России" сочинение Шабаршова. Потом я читаю "ОБА'ЛУ" - угарицкие политические повествования. Замечательнейшая книга. Потом у меня тут лежат какие-то китайские вещи. И вот Марселя Пруста я решил перечитать в переводе Любимова. Дмитрий Волчек: Вы написали цикл "Монголия и далее", в частности, основанный на записках путешественника Цыбикова, расскажите об этом. Анри Волохонский: Гонбочжаб Цэбекович Цыбиков путешествовал и написал отчет Российской Академии Наук в Санкт-Петербурге. При этом он скрывал, что он путешествует как ученый, а не как просто буддист. Тем не менее, ему все это удалось. Потому что раньше в Тибет особенно не пускали иноверцев. Этот отчет был издан, кажется, небольшим тиражом. Но не переплетен, и лежал такими глыбами листов. В частности, у нас в доме была эта книга. Там я ее и прочитал. А не так давно вышли два тома. Очень был талантливый человек. Дмитрий Волчек: И еще одно замечание из цикла "Былая красота и ее следы": "Я видел человека, который говорил, что он бывший повар маршала Конева". Анри Волохонский: Человек был самой заурядной наружности. С заурядным лицом. Он говорил: "Я бывший повар маршала Конева". Видимо, ему было больше нечего о себе сказать. Единственно, что в нем было замечательного это то, что он готовил еду или что-то еще маршалу Коневу. А ведь это что? Это след былой красоты, ускользающее мгновение. Вы знаете, я недавно читал Бубера. Есть такая книга, называется "Хасидские предания". Книга и книга. Одна вещь мне там очень понравилась. Праведники сидят и рассказывают истории. Так вот один из праведников говорит: "Раньше, когда мы жили светской жизнью, мы приходили в храм и там мы лгали. Мы говорили: делаем неправильно все, мы грешники. А фактически, мы жили хорошо, по справедливости. А сейчас все наоборот. Мы живем кое-как, лжем, крадем. Приходим в синагогу и там говорим правду. Мы грешники". Вот у меня вот такое ощущение, близкое к этому. Дмитрий Волчек: Я думаю, что вам должны быть симпатичны слова Хармса, заметившего: "Интересно только чудо, как нарушение физической структуры мира. Меня интересует только жизнь в ее нелепом проявлении". Анри Волохонский: Это хорошая фраза, не лишенная остроумия. Обеими руками я бы не подписался, но одной могу. Дмитрий Волчек: Когда мы с вами работали вместе в отделе новостей, и я спрашивал вас о чем-то служебном, вы часто так меланхолично отвечали: "Это относится к обширной сфере безразличного, и эта сфера с каждым годом становится все обширнее". Что сейчас осталось для вас в сфере небезразличного? Анри Волохонский:
Например, беседа с вами. Разве есть такие смешные явления: у меня с одной стороны под окнами течет речка маленькая, с другой стороны железная дорога, по которой ходят не очень большие поезда. Это, наверное, не вполне безразлично. Какие-то стишки, пара книг.
Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
