Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровАвтор Марина ЕфимоваВзломщик из Шейдихилла. Истории Джона ЧивераДиктор: Из окна темной кухни Кэш видел свет на крыльце Роджерсов и подростков, собиравшихся после обеда на танцы. Автомобили уже медленно отъезжали от их дома. "У меня все платье зазеленилось от травы", - воскликнула девочка. Мальчишка сказал: "Я надуюсь, мой старик заполнил бак бензином". И девочка засмеялась. У них в головах ничего не было, кроме этой ночи. И у Кэша перехватило дыхание. Он не понимал, что и когда отделило его от этих детей там в саду. Он сам только что был обожаем и счастлив и полон животной силы. И вот он стоит в темной кухне с пустым стаканом. Привидение в ночи. И зависть уколола его. Зависть такой силы и горечи, что он почувствовал себя больным. Марина Ефимова: Добро пожаловать в Шейдихилл - типичный, хотя и выдуманный, пригород Нью-Йорка, в котором жили герои большинства рассказов Джона Чивера и в котором жил он сам, так же, как все его герои, с женой и тремя детьми. Только в реальности городок называется Асининг. Писатель Джон Чивер - наш современник. Он умер только в 1982 году. Еще здравствуют и пишут книги его коллеги и друзья - Сол Беллоу, Джон Апдайк - и его вдова Мэри Чивер все еще живет в доме, столько раз описанном ее мужем. В Асининге все еще сплетничают о Чивере, о его пьянстве и сексуальных эскападах, и владелица местного книжного магазина демонстративно не держит у себя его книг. Как Шервуд Андерсон создал провинциальный городок среднего Запада Уайнсберг, Охайо, как Фолкнер создал мифический округ Йокнопатофу в штате Миссисипи, так Джон Чивер сотворил мир многоквартирного дома в Нью-Йорке и пригород Шейдихилл. Но он не стал просто художественным хроникером нью-йоркского среднего класса. Он стал его Чеховым. Об особенностях прозы Чивера я попросила рассказать профессора Пенн Стейт Юниверсити литературного критика Джеймса О'Хара. Джеймс О'Хара: Я должен быть осторожен в сравнениях, потому что я большой поклонник Чивера. Другой мастер короткого рассказа О'Генри применял один и тот же прием. Неожиданный поворот сюжета в конце рассказа. Конан Дойл в общем строил свои рассказы по одному и тому же принципу, но оба они были так талантливы и искусны, что сделали этот прием классической формулой жанра. Джон Чивер не создал никакой формулы. Каждая его новая история не похожа на предыдущую. Его рассказы берут не сюжетом, не выдумкой, не конструкцией. Это уникальная для американской литературы смесь: пронзительного реализма характеров и деталей и поэтической прозы. Только Чехов обладал способностью создавать такую смесь. Недаром Чивера называют американским Чеховым. Марина Ефимова: Молодая пара покупает радиоприемник. И неожиданно оказывается, что он улавливает и передает разговоры их соседей. Отрывок из рассказа "Необыкновенное радио", в котором отчетливо слышна музыка прозы Чивера, читает Джеймс О'Хара. Джеймс О'Хара: С кресла, в котором сидела Айрин, было видно небо над Ист Ривер, покрытое сотнями белых облаков. Словно южный ветер пролетел, разбил зиму на мелкие куски и улетел на Север. По радио Айрин слышала, как возвращались школьники из своих школ и бизнесмены из своих офисов, как приходили первые гости, приглашенные на коктейли. - Это не шляпа, - воскликнул женский голос на фоне гула коктейль парти. - Это не шляпа, это любовный роман. - И потом тот же голос сказал в сторону почти шепотом: - Да поговори ты с кем-нибудь ради Бога. Если ты не будешь ни с кем разговаривать, она заметит и вычеркнет нас из списка приглашенных, а я так люблю эти сборища. Марина Ефимова: Все ссоры, несчастья, позоры и секреты соседей узнает Айрин из странного радио и приходит в ужас от того, что скрывается под благополучной и пристойной оболочкой жизни. Диктор: "Жизнь так ужасна, так мрачна, так чудовищна, - плакала Айрин. - Но ведь мы не такие, правда, милый? Мы любим друг друга. У нас двое чудных детей, правда, милый? И мы не лицемеры, не воры, не неудачники. И мы не мучаемся из-за денег, мы счастливы, правда, милый?". "Конечно, мы счастливы, - сказал он устало. Но нам надо начать экономить. У меня дела идут хуже, чем я думал. И я не хочу, чтобы вся моя молодость и энергия, и здоровье уходили на покупку шуб, покрывал, радио". "Тише, Джим, прошу тебя, нас могут услышать, - прошептала Айрин". "Что? Кто нас услышит?" "Радио". "О, как мне это осточертело. Эта твоя чувствительность. С каких пор ты стала такой умильной христианкой? А кто стащил у матери колье до того, как она написала завещание? А куда девалась вся холодная решительность, с которой ты делала аборт? Собралась и ушла, как в магазин. Век не забуду!". Айрин стояла перед радио опозоренная и убитая. Прежде чем выключить его, она повернула ручку на другую волну. Вдруг радио скажет ей что-нибудь доброе. Может, няня Свенсонов опять споет детям свою песенку. Но радио сказало: "Температура плюс 20, влажность 89". Марина Ефимова: Конечно, в таком рассказе легче всего увидеть сатиру. Или, как тоньше писали в советском литературном справочнике, "сочетание социально-психологического начала с сатирическим". Но вот что говорит по этому поводу участник нашей передачи профессор Дартмутского университета Лев Лосев. Лев Лосев: Чивер писал о субургии. После второй мировой войны резко вырос американский средний класс. Миллионы людей стали покидать свои тесные городские квартиры, вообще города с их нечистым воздухом, шумом, преступностью и стали заселять поля и луга вокруг городов. Воздух чистый, птички поют, ручейки журчат - рай, американская мечта. Но класс-то все-таки был средний. То есть жителям субургии надо было зарабатывать на жизнь. Утром на электричке или на машине в город. Вечером домой, в рай. Как правило, у Чивера драма состоит в том, что райскому существованию героев что-то начинает угрожать. Марина Ефимова: В рассказе "Взломщик из Шейдихилла" угроза самая прямая - герой теряет работу. Ему не выкрутиться, с жизнью в пригороде придется расстаться, что для него хуже смерти, потому что это падение статуса и наш герой идет на преступление - ночью пробирается в дом соседа, у которого он только что был в гостях, и крадет у него из бумажника 1000 долларов. Лев Лосев: Тут герой, скажем, Достоевского начал бы мучаться, потом дождался бы какой-нибудь публичной оказии и перед всеми бы повинился. Но у Чивера, как и у Чехова, ничего такого не происходит. Собственно, драма так же просто отменяется, как просто она началась. Джонни Хейка просто приглашают обратно на ту же работу, с которой уволили. Он сразу же просит у начальства аванс и ночью опять забирается в дом к соседям и подбрасывает деньги. Вот такая схема отмены драматического конфликта вместо его разрешения, вместо катарсиса очень часто возникает у Чивера. Подобно Чехову, он писатель трагический. Подобно Чехову, он пишет трагедии, лишенные катарсиса. Субургия 50-х годов, которую описал Чивер, уходит в прошлое. Но экзистенциальная трагедия, трагедия скуки жизни, абсурда человеческого существования так же подстерегает человека сегодня, как и полвека назад, когда писал Чивер, как и всегда. Марина Ефимова: Мне кажется, что Лев Лосев в своем описании особенности прозы Чивера упомянул только суть трагедии, видимой Чиверу и описанной в его рассказах. Скука жизни, абсурд жизни. Но Чивер знает и ощущение греха, и чувство вины, и стыд. В том же рассказе "Взломщик их Шейдихилла" вспомним мысли героя, укравшего деньги. Диктор: Я смотрел в окно вагона, и мне казалось, что рыбаки на берегу и редкие купальщики, и стрелочники, и дети на песке, и два старика, играющие в пинг-понг около пожарного депо, что все они заштопывают в мироздании дыры, которые проделаны такими людьми, как я. Марина Ефимова: Чрезвычайно любопытно говорит об этой стороне таланта Чивера его биограф профессор Скот Доналдсон. Скот Доналдсон: Я хочу обратить внимание на разницу между Чивером и Чеховым. На мой взгляд, Чехов был человеком не верующим или, уж во всяком случае, сомневающимся. Его критерии базируются на законах нравственности. У Чивера, который тоже был человеком не религиозным, система отсчета, тем не менее, базируется на божественном начале. Они оба лучше других понимали и чувствовали печали человеческой жизни, но у Чивера, в отличие от Чехова, есть, как мы говорим, радуга на конце пера. Свет, даже в историях, которые кончаются печально. Чивер говорил: "Кого-то же надо поблагодарить за праздник", имея в виду Бога. Марина Ефимова: Кто-то из современных критиков пишет даже не без иронии, что чувство вины и стыда достигало в рассказах Чивера чуть ли не библейских размеров. Я поняла это так, что чувство вины и стыда сейчас в Америке вышли из моды. Профессор О'Хара, что вы об этом думаете? Джеймс О'Хара: Я согласен с этим наблюдением только частично. Дело в том, что когда мы говорим о Чивере, речь идет действительно о библейских масштабах. Он десятилетиями вел единоборство со своими необоримыми страстями, со своими демонами - алкоголизмом и с необузданной сексуальностью. Ведь он долгое время пытался сохранить и свой брак, и свой гомосексуализм. И все это при том, что он вырос в пуританской семье и в пуританских традициях Новой Англии, которым он в душе оставался верен или, во всяком случае, все время помнил о них. Внутренняя растерзанность давала Чиверу редкое понимание природы человеческих слабостей и природы внутреннего противоборства. И, конечно, эта борьба с демонами отражена во множестве его рассказов. Марина Ефимова: В сборнике писем Чивера, изданном его сыном Бенджамином есть раздел "Демон ром". В одном из писем, помещенном в этом разделе, Чивер пишет. Диктор: Есть жуткая одинаковость в эйфории, даваемой удачной метафорой и алкоголем. Чувство, что твое воображение не имеет границ. Поэтому я и подменяю иногда одно другим. Марина Ефимова: Вторым демоном Чивера была его сексуальная жажда, жадность, ненасытность. Тут мы подходим к теме гомосексуальности Чивера. И в этой смутной сфере нам только одно ясно: Чивер влюблялся в мужчин так же страстно, как в женщин. Вот одно из его писем к неизвестному возлюбленному. Диктор: Дорогой, я позвоню тебе сегодня или завтра и попрошу вернуться на уик-энд. И когда ты откажешься, я пойму, потому что это часть моей любви к тебе. Я знаю, что тебе в жизни будет лучше без моей любви, но я не могу думать о расставании без боли. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты был рядом. Спокойной ночи, любовь моя. Джон. Марина Ефимова: Надо сказать, что ни одно письмо молодого Чивера к своей будущей жене Мэри, во всяком случае, из тех, что помещены в сборники писем, не может сравниться по нежности с письмами к его возлюбленному. Хотя именно она, Мэри, была единственной постоянной любовью его жизни. Мэри и Джон Чиверы оставались вместе до самой его смерти. Они прожили в браке 41 год. Мой коллега Владимир Морозов отправился в Асининг просто для того, чтобы увидеть Шейдихилл. Но набрался смелости и постучался в дом Чиверов. Вот, что он рассказывает. Владимир Морозов: Дом Чивера вам одному не найти, - предупредили меня знакомые. Вдова Чивера Мэри вас не примет. Она замкнутая и уже не в себе. Мне помог хозяин местной парикмахерской Джин Анели. Джин Анели: Джон Чивер заходил подстричься по утрам раз в месяц. Всегда оставлял приличные чаевые. Иногда приглашал меня выпить кофе. Когда моя дочь выходила замуж, принес ей цветы и подарок. Владимир Морозов: Дожидавшаяся своей очереди пожилая дама громко бурчит: "Вы спросите у Джина, каким жеребцом был ваш Чивер. Что мужчины, что женщины - ему все равно". Она отмахивается от микрофона и продолжает: "А как он пил! Бедная жена. Вы спросите Джина, он-то знает". Джин Анели: Я не могу говорить о том, чего не знаю. Со мной Чивер был приветлив, и стричь его было удовольствие, мягкие, приятные волосы. Владимир Морозов: Я ехал точно по указаниям Джина, но заблудился на бесчисленных хайвеях и уже отчаялся. Вдруг с холма, за далекими деревьями мелькнул дом, когда-то виденный на фотоснимке в журнале. На мой стук дверь распахнул черный лабрадор, который чуть не сбил меня с ног, но тут же начал лизать руку. Мэри Чивер - 84-х летняя дама со следами былой красоты - узнав, что я репортер, пригласила войти. Мэри Чивер: Черный хлеб в Москве очень хорошо. Владимир Морозов: Откуда вы знаете русский? Мэри Чивер: Мы ездили в Россию. Когда мы прилетели в Москву, то прямо в аэропорту Чивера принялись обнимать. Его очень любила интеллигенция - Юрий Трифонов, Евгений Евтушенко. Власти думали, что его книги против капитализма. В аэропорту молодежь кричала: "Чивер, Чивер". Владимир Морозов: Городок Асинник лежит на живописных холмах у реки Гудзон. На одном из них расположился двухэтажный дом Чивера. Мэри Чивер: Мы поженились в 1941 году, а дом купили через 20 лет, когда появились деньги. Сейчас он, наверное, стоит тысяч 400, тогда всего 40. Владимир Морозов: В гостиной Мэри сажает меня в большое кресло возле камина. Зимой Джон разжигал камин и слушал Бетховена. Вот в этом кресле он и сидел. Мэри Чивер: Когда дочь уехала в колледж, Джон работал в ее комнате. Вот тут. Потом в спальне мальчишек. Он вставал рано утром и весь день стучал на машинке. А вечером спускался во двор и там, на лужайке сжигал те страницы, которые ему не нравились. Иногда он снимал в городе комнату для работы. Но у него никогда не было кабинета, он и не хотел. Марина Ефимова: Мэри Чивер в разговоре с Владимиром Морозовым упомянула их поездки в Россию не просто для того, чтобы сделать приятное гостю. Дело в том, что русская литература в значительной степени питала талант Джона Чивера. Вот, что рассказывает об этом профессор Джеймс О'Хара. Джеймс О'Хара: Как многие великие американские писатели, Чивер не получил формального высшего образования. Его первый рассказ назывался "Исключенный", и основой истории явилось его собственное исключение из колледжа. Но он был невероятно начитан. Он прекрасно знал европейскую литературу, в первую очередь русскую. Чивер описывает свое посещение Ясной Поляны во время своего визита в Россию в 1964 году. Путешествие было долгим. Его мучило похмелье после очередной вечеринки. На яснополянском кладбище крестьяне устроили пикник на могиле великого старца. "Но, - пишет он, - когда я вошел в кабинет Толстого, мурашки прошли у меня по спине от ощущения мистического причастия". Что касается Чехова, то Чивер был просто одним из лучших знатоков его творчества. Однажды, его пригласили участвовать в конференции по Чехову где-то в другом штате. И устроитель конференции хочет обсудить его гонорар. Чивер ответил: "О Чехове я согласен говорить, даже если мне оплатят только такси от вокзала и номер в дешевой гостинице". Марина Ефимова: Русские покорили Чивера с первой минуты его первого визита в Москву в 1964 году. Позже Чивер писал: "У меня с русскими есть три общих свойства: любовь к крепким напиткам, энтузиазм и умение покрасоваться". Переводчица Татьяна Литвинова стала другом и корреспондентом Чивера на многие годы. Одно из писем к ней кажется мне особенно примечательным. Оно было написано в 1968 году при отсылке в Москву его позднего шедевра, рассказа "Пловец". Диктор: Дорогая Таня! "Пловец" - вещь не первоклассная, но здесь его хорошо приняли. Новый роман Джона Апдайка "Пары" сделал его миллионером. Если хотите, я роман вам пришлю. Автор одержим сладострастием, но описание раздетой женщины восхитительно. Вообще, тема сладострастия сделала здесь огромный шаг вперед. Откровенный, точный и древний словарь терминов используется с абсолютной свободой. Филипп Рот лидирует в этой группе. Но в то время, как все мои друзья уже описывают оргазмы и мастурбации, я все еще застыл на красоте вечерней звезды. Марина Ефимова: В другом письме Чивер сказал странные слова, которые можно при желании принять за пророчества. "Мне кажется, что русские, как и я, лучше пишут под гнетом, когда их литература рождается из противостояния. Дай им свободу, и они почувствуют себя потерянными". Любопытно, что слава или, лучше сказать скромнее, известность Чивера в Америке зависела от странных причин. Издатели уверили писателя, и не без оснований, что сборник рассказов в Америке не продать до тех пор, пока автор не станет известен хотя бы двумя-тремя романами. И Чивер написал романы "Буллит парк", "Фолконер", "Вобшатские хроники", и самый слабый, по мнению критиков, но ставший бестселлером мрачный роман "Вобшатские скандалы". Мистер О Хара, бы ли доволен сам Чивер своими романами? Джеймс О'Xapa: Я думаю, что самоудовлетворенность была вообще не в характере Джона Чивера. Он всегда экспериментировал. И в жизни, и в литературе. Чудовищный разнос критиками газеты "Нью-Йорк Таймс" его романа "Буллит парк" потряс Чивера. Я думаю, надолго лишил его уверенности в том, что он может писать романы. Тем не менее, он взялся за них опять и написал "Фолконер". Я думаю, Чивер не оставлял надежды стать романистом первого ранга, но, по-моему мнению ему это не удалось, не вполне удалось. Марина Ефимова: Только после относительного успеха романов в 1978 году в Америке выпустили том полного собрания гениальных рассказов Джона Чивера. После 30 лет писательства, за 4 года до смерти. И тут пришла известность. Редакторы журнала "Тайм" решили сделать статью о Чивере главным материалом номера и поместить на обложку портрет писателя. У всех его друзей и знакомых журналисты начали брать интервью. Это было так неожиданно, что друг Чивера литератор Огдан позвонил ему и спросил: "Послушай, что ты натворил? У меня через полчаса будут корреспонденты "Тайма", чтобы поговорить о тебе". Посланцы "Тайма" нагрянули и в Асининг. Вот, что пишет об этом биограф Чивера Скот Доналдсон. Скот Доналдсон: Жители Асининга наконец получили возможность сказать все, что они думали о Чивере и наперебой рассказывали журналистам о его запоях, о том, как он уединялся в лес с молодыми людьми и о том, как купался ночью нагишом в городском пруду. Чивер и сам импровизировал сцены интервью. "Наша соседка миссис Джонс, - говорил он, - открыла дверь человеку с блокнотом и тут же выложила ему и про ночные ссоры, и про крики, и про пьянство. Она не жалела красок, не забыла ни одной детали. А когда кончила, человек с блокнотом сказал: "Миссис Джонс, я клерк из вашего банка. Вы забыли расписаться на чеке". Его победа над алкоголизмом совпала с началом его настоящей известности в Америке. Гарвард присудил ему почетный докторат. А собрание его сочинений, выпущенное в 1978, году получило две главных награды - Пулицера и приз литературных критиков. И в это время у него обнаружили рак, от которого он умер в 1982 году. И в это же время его гомосексуализм стал почти явным, что естественно осложнило отношения с семьей. Так что последние годы его жизни были, как, впрочем, и раньше бывало у Чивера, временем переплетения противоположных чувств и ощущений. На этот раз это было физическое угасание на фоне расцвета литературного признания. Марина Ефимова: Грэм Грин заметил, что писатели часто предсказывают свою смерть, потому что "мир мечтаний, видений и предощущений, с которым они черпают свои истории, так же открыт для будущего, как и для прошлого". Так Золя, описав смерть шахтера, отравленного шахтным газом, не описал ли свою собственную смерть от угара? Но сын Чивера Бенджамин в одном из своих замечательных эссе об отце пишет, что у него осталось чувство, будто отец несколько раз пытался описать, как он ускользает от смерти. В частности, в романе "Фолконер". Герой романа Иезекииль Фарагут, заключенный Синг Синга, освобождается, как Эдмон Дантес. Он вытаскивает из черного пластикового мешка своего умершего соседа по камере и ложится на его место. Диктор: Он вытащил из кармана бритву и начал взрезать мешок вдоль молнии. Бритва резала, но медленно. Ему нужно было время, но он не молил о времени. И вообще ни о чем не молил. Он больше надеялся на выносливость любви, перед которой чувствовал себя, как перед крутой, уходящей вверх лестницей. Бритва выпала у него из пальцев на рубашку и сразу соскользнула на дно мешка. Он попытался поймать ее и порезал руку и бедро. Пальцами, липкими от крови, он все же нащупал ее на дне и снова начал резать, резать изо всех сил. Как только он освободил колени, он скорчился, протиснул в отверстие плечи и вышел из могилы. Марина Ефимова: Так и отец, - пишет Бенжамин Чивер, - как и Иезекииль Фарагут, он освободился от нас. От всех нас, но не из-под земли. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
