Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
19.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
"Экслибрис" на баррикадах 91-гоВедущий Сергей Юрьенен
См. также: Программы РС, посвященные 10-летию событий августа 91-го
"После 26-го, после 37-го, после 48-го,
"В России всегда можно было убить человека
"Земля не круглая, не квадратная,
"Освобожденная страна, вздохнув, развалится на части. Сергей Юрьенен: "Юбилейный реквием". "Поэты - защитники Белого дома" - так назывался первый "поверхбарьерный" выпуск "Экслибриса", который готовился в Москве и Мюнхене, тогда штаб-квартире Радио Свобода. В эфир передача вышла к первой годовщине победы. Одни победители были на десять лет моложе, другие просто были - живыми. Сегодня вы услышите эту передачу с поправками на время. Игорь Мартынов, Москва, 2001-й. Игорь Мартынов: Свободой первую десятку разменяв, в самый раз выдать реквием павшим, падшим, выпавшим и завязавшим поэтам. Поговорим на диалекте 91-го - на "арс-поэтика", на мертвом языке. Хотя бы в день победы по новому стилю мы можем позволить такое. Вкратце - жизнь удалась. Этот август в полном порядке, типичное время без слов, как в тональном наборе. По инерции встречный поток расчленяешь на лица, но своих больше нет. А когда-то у нас был другой, кустарный вожак, верхом на трофейном танке, с утра под брюквой, неразборчив и сбивчив, он не чурался междометий и нефильтрованных речей. Сквозной делириум, переходящий в поэтическую вольность, депо метафор, верх синегдх, несовершенный, короче, вид. Да и паства под стать была, стыдно вспомнить. Добирались до восстания на метро, как босяки. У ребят в рюкзаках не квантро, не кокс, только водка калужского злого разлива, да "Ява" - "явская". А за ремнем - ни "Моторолл", ни "Алкотели", то был, кстати, последний перелом истории, не оснащенный мобильной связью. Уходили из свежих жен, навек прощаясь. Всю ночь забегали в первые встречные квартиры, да, в общем-то, и в Белый дом набились только, чтобы чаще звонить домой. Новость приходила по цепочке, обрамляясь словцом и эпитетом, не точное по смыслу, зато внешними данными куда как хороша. Самый лучший телефон - испорченный. Каждый понимает исходное по-своему, чего в сумме получается приблизительно и радужно. А какая там аллегория, если чуть что, набрал сотовый: "Здравствуй, это я, живой". Или даже если нет уже, а все равно не остается маневра для фантазии, для неизвестного героя и без вести пропажи. Сергей Юрьенен: Нина Искренко, Владимир Вишневский, Владимир Друк, Игорь Иртеньев, Андрей Туркин - ведущие имена московской школы поэтов-иронистов. Несмотря на всю свою иронию, а, может быть, именно иронии благодаря, во время попытки государственного переворота 19-21-го августа поэты эти сошлись на баррикадах у Белого дома. Иронисты читают свои стихи и говорят о внутреннем опыте пограничной ситуации, лицом к лицу с танками, осадившими островок российской демократии. Первый в списке у Игоря Мартынова поэт Владимир Вишневский. Игорь Мартынов: Аккурат 19-го августа ему вернули из издательства "Гранки" - новые книжки с характерными цензурными выкидышами. Тогда смелый Вишневский изъял дискетку с набором книги, обернулся ею как флагом и в таком бронежилете впал в резестанс, но не в отчаяние. Он восхищался собственной кассандровской прозорливостью и цитировал свое. Владимир Вишневский:
Мы на ошибках плохо учимся. Эти четыре строчки, не претендующие на что-то большое, я написал достаточно давно и напечатал в феврале этого года в "Независимой газете". И вдруг они обрели некий новый смысл, стали печально для меня актуальными и даже их перепечатали в одной послепутчевой листовке. Впрочем, как и эти стихи, написанные еще даже до Вильнюса: "Роняя ключ, прижав к груди буханки. Вот так войдешь домой, а дома - танки". Конечно, когда начались известные события, возникли какие-то стихи. Вот хочу прочитать из такого цикла, который назвал "Стихосложением на нервной почве или Стихи в первом чтении".
"Опасность попасть под обломок основ". Ну и поскольку все событие местами выглядело по-российски пародийно, у меня возникали такие нескладушки как бы. Например, такая: "Надо ж быть каким путчистом, негодяем, подлецом, чтобы вот так у президента телефоны отключать". Или такой вариант еще: "Не согласен - обнародуй, заяви через печать, но зачем у президента телефоны отключать?" Игорь Мартынов: Игорь Иртеньев - безусловный директор школы иронических поэтов. 19-го августа с рюкзаком за плечами над эскалатором в метро "Краснопресненская" деловито орал в телефон: "Да, как всегда у первого подъезда". Таким я его запомнил. Игорь Иртеньев:
Кому-то эта фраза покажется пошла, Еще одно стихотворение, посвящается оно Василию Белову, правда, другому, моему приятелю, он - офтальмолог по специальности.
Нам тайный умысел неведом того, в чьих пальцах жизни нить "Баллада о гордом рыцаре"
За высоким за забором Игорь Мартынов: А тем временем Нина Искренко, вышеупомянутая "хозяюшка русского авангарда", отпаивала ополченцев кофеем из термоса. Нина Искренко: Я там провела на самом деле не три, а две ночи, первую и третью. Первую ночь - у первого подъезда вместе с Игорем Иртеньевым, вместе с Друком, Борей Гуреевым, со своим братом и со своим мужем. Я уже не могла выйти, нас отрезали, по половому признаку. Прорываться через эти кордоны я не в состоянии была, это не тот героизм. Узкая щель в баррикадах, стоит амбал здоровый, молодой, с российским флагом, прорывается старуха с кошелкой, на него кричит, с кулаками бросается. Начинается потасовка в узком проходе, с какими-то прутьями железными. Второй почтенный гражданин говорит: "Что вы делаете? Вы же ей голову пробьете". Действительно - он ей чуть не пробил. Потому что он так защищал ее от этих баррикад. И в этом момент, когда гражданин его отвлек, она вдруг прорвалась, как крыса Лариска, быстро-быстро с этой кошелочкой пробежала на тонких ножках и смешалась с толпой. Я когда на это смотрела, я поняла, что я совершенно не готова к таким эмоциям. Странно представлять себя в роли защитницы Белого дома или чего-то еще, поскольку бдение было результатом инстинкта самосохранения. Когда начинается наводнение, и остаются несколько ориентиров, какой-то остров, ты инстинктивно устремляешь туда, цепляешься за землю зубами, ногтями, и только остается уповать на волю Господа Бога, что вода не поднимется выше того уровня, чтобы не снести его целиком.
Дорогая, разденься до пояса, Следующее стихотворение называется "Гостья", посвящается моему мужу.
Приходит пьяный Дед Мороз "Из Петрония".
Что-то ужасное льет из пакета,
В России всегда можно было стрельнуть сигарету Игорь Мартынов: Свободой первую десятку разменяв, самый раз выдать реквием павшим, падшим, выпавшим и завязавшим поэтам. Поговорим на диалекте 91-го - на арс-поэтика, на мертвом языке. Хотя бы в день победы по новому стилю мы можем позволить такое. Вкратце - жизнь удалась. Этот август - в полном порядке, типичное время без слов, как в тональном наборе. По инерции встречный поток расчленяешь на лица, но своих больше нет. Прощай аналоговая, доморощенная эра, настал предводитель в партикулярном. Он после утренней пробежки хоть куда - хоть за штурвал, хоть за рычаг эрегированного Т-78. Знает, знает на что жать во имя кучности с прицельностью. Прямая речь его не допускает разночтений, как циркуляр или инструкциях китайских, сызнова братских гирляндах, где сказано: только для использования в помещении или снаружи. Теперь всякий мало-мальский губернатор, разбуди его в полночь за полночь, без отсебятины разъяснит тебе происхождение жизни на земле и какая ей нашлась надежная опора, а именно - властная вертикаль. До 2038-го все цели разобраны, ходы записаны и разве, что касается удоев коз, возможно колебание плюс-минус сотая процента. Но это спишем на божественный фактор, все-таки и у него должна быть своя закрепленная ниша, чтобы не носило фактор куда попало. Так что, прощай, Антонина Петровна, неспетая песня моя, задрысни в тюбик, там прохладно. Поэтический беспорядок отменен генеральной уборкой. За езду в незнаемое наложим штраф до ста, как минимум, окладов. Не спрашивай, что ты сделал для родины, лучше проси, чтобы она тебе чего-нибудь не сделала. Выражайся при этом четко, распознаватель устной речи декодирует и передаст запрос по системному адресу. Пора таким образом во имя нашего же блага сужать словарь и выковыривать поэтов. Они и сами, отрабатывая никчемность, довольно бойко уходят в мир иной и сопредельные сферы, как то - на фондовые биржи, в маклерские конторы, под ключ. Уже из той десятилетней давности плеяды не осталось Нины Искренко, хозяюшки русского авангарда, ушедшей после химиотерапии. Три года назад в районном морге был с трудом опознан Андрей Туркин, при неразумных обстоятельствах выпавший на лед из высокого этажа. Земля для Туркина оказалась не круглая, не квадратная, она оказалась совершенно плоская. Нет, хуже того - плоскодонкой. И где-то об эту же пору ушел из Москвы за океан друг Владимир Друк, чтобы завязать в Нью-Йорке с игрой в слова, а делать дело дельное. Получается, из той когорты только Владимир Вишневский исправно выдает продукцию как автомат с газированной водой; кому - чистую минералку, кому - с сиропом за три копейки. Это - все, что осталось от клуба "Поэзия", от метафорической школы баррикадных времен. Федерация более не нуждается в метафоре, ей достаточно себя. Сравнения отброшены, да и с чем сравнить такое. Согласно последнему инструктажу, здесь - снова лучший из миров. Когда в России кончатся поэты, все остальное к этому приложится. Сойдутся дебет с кредитом и шито с крытом, везде повесят правильные знаки, и жить мы будем долго, как ламы, с антабусом в крови, с большим мажором в чреслах и перестанем в космос запускать собак и пить в подъездах "Огуречный" лосьон и чикать по запястьям бритвенным прибором. Само собою все притрется, утрамбуется, когда в России кончатся поэты - недоброкачественные клетки в нутре народа, пятая колонна, группа риска. Они не смогут больше мучить граждан, сбивать наш шаткий выбор на беспросветное "ту би, ор нот ту би". Сомненья прочь - вам ясно сказано на каждом фонарном столбе: "Верной дорогой идете, товарищи. Друм линкс, товарищи, цвай-драй". Другой участник памятных сражений - Андрей Туркин - ставил перед собой совсем уж меркантильные задачи. Сначала я даже сомневался - а надо ли дозволять Туркину так себя оговаривать, возводить на себя такую напраслину? А потом вспомнил, что меня в те яростные революционные времена встрепенуло как раз то же самое, что и Туркина. Андрей Туркин: Самое интересное: я, конечно, наблюдал за собой как за животным. За млекопитающим, но - животным. И выяснил вот какую вещь: мне совершенно насрать, кто будет у власти, лишь бы меня не трогали. Вот это я выяснил очень четко. И, однако, когда дело касается лично меня, тут уже мне приходится как-то бороться за что-то, выходить на улицу. Почему же я все-таки пошел? Потому что я четко увидел в этом заявлении знаменитом, что меня под конвоем погонят в поля копать картошку. И это, конечно, меня очень сильно задело, потому что даже на дачу я езжу с таким трудом, а тут просто - на какие-то поля, копать какую-то картошку, да под ружьем. Ну уж нет, подумал я. И поэтому пошел бастовать и выступать.
Где вчера горела звездка, ныне - черная нора. Вот у меня когда-то было написано стихотворение, потом из него получилась песня, и я бы очень хотел, чтобы когда-нибудь Рубашкин услышал про то, что есть такая песня, вдохновился и спел ее.
Сидят два мальчика, красивых мальчика,
О, как мне дорог центр города,
Что-то сверкнуло над нами, что-то сверкнуло. Игорь Мартынов: Пожалуй, это самое "ить" Андрея Туркина есть наиболее точное отражение хунты-трехдневки в русском языке. Впрочем, еще одно волшебное слово отыскал Владимир Друк. Словечко это трехбуквенное вы позже угадаете, а про Владимира Друка скажу, что в те дни он чисто выбривался, одевался во все свежее, но все равно не смог без осадка раствориться в героике. Владимир Друк:
Что приводило людей - я не знаю. Хотя в этот момент это было какое-то место встречи. Потому что встречались люди, которые давно не виделись, масса друзей была, особенно когда рассветало, и народ начинал как-то двигаться, посты были не такие уже непроходимые. Была масса друзей, знакомых, все встречались, целовались, обнимались. Мне, кстати, подарили три книжки мои друзья, которые успели их до путча выпустить. Видимо, многими руководило вот это стремление быть вместе сейчас, какое-то одиночество, боязнь одиночества в этот момент. Но для меня это была довольно бытовая и прозаическая история, где постоянно раздражали мокрые ноги, желание хоть что-то перекусить, дефицит сигарет в кармане. Вообще мне не нравится, как сейчас в газетах, на телевидении вокруг этого раздувается пафос массового героизма, каких-то подвигов, люди требуют каких-то наград или, наоборот - говорят, что ему могут быть вручены какие-то награды или благодарности и так далее. В общем, это, конечно, полная чепуха. Не надо из этого делать спектакля, не надо из этого делать цирк. По-моему, надо быть попроще немножко. Самое главное для меня, как и для многих людей, это то, что в эти три дня что-то изменилось в нашем духовном сознании. Вот что-то со всеми нами произошло, мы стали снова общаться друг с другом, стали снова писать, хотя, я знаю, что многие мои друзья - да и я сам - давненько ничего не писали, как-то все это гнило. Мы стали общаться, мы стали перезваниваться, у меня просто не замолкает телефон в последнее время.
Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один - пук. Памятники.
Калмык забыл, что он калмык, Орлята.
После белого мая, после черного горя, Текст, написанный в день работы первого Съезда народных депутатов:
В масштабе женщин и мужчин, Игорь Мартынов: Но вот как раз сейчас бы, как раз после уверенного, после провидческого Владимира Друка, надо бы суммировать все вышесказанное, извлечь какую-нибудь мораль. Но мораль бывает, когда хоть что-нибудь ясно. А тут, я же говорю, литературный турнир, Моцарт и Сальери. Стало быть, вечная безвыигрышная тяжба таланта и бездарности. И никакие белые, и никакие красные, и никакие желтые дома тут ни при чем. Просто сегодня в фаворе вроде бы талант, а что завтра будет - Бог весть. Поэтому единственное, что могу присоветовать, запишите на всякий случай адресок - как всегда, на площади Восстания на станции "Баррикадной" у первого подъезда. Сергей Юрьенен: Передача, напоминаю, вышла в эфир впервые к первой годовщине победы. То был первый совместный радиопроект Москвы и Мюнхена. Из Мюнхена в Москву специально вылетел помощник президента Радио Свобода/ Радио Свободная Европа Руслан Гелисханов писать поэтов. При переезде Радио Свобода в Прагу оригинал передачи был утрачен. Запись, за несовершенство которой мы сейчас с Русланом Гелисхановым приносим извинения, сохранилась в копии, переписанной с копии. Сохранилась - чудом, если вспомнить эпоху той ранней звукозаписи. Вместо послесловия к юбилейному "Реквиему" - Игорь Мартынов, Москва, 2001-й. Игорь Мартынов: Эти первые кустарные проекты - эпоха ранней звукозаписи. На что фиксировались голоса в 91-м августе? На карманный "мейд ин Чайна" диктофон. На (ввиду дефицита) пользованную кассету, поверх интервью с Кагановичем, возможно, последним. И трудно сказать, исходя из новых веяний, что теперь престижней - затертый Лазарь или поэты сверху. Но если вслушаться, из-под Иртеньева проступит сын Моисея, роящий метро. Главная проблема - убедить чтецов-декламаторов не налегать на "п", на "с", да и на все другие звуки. Напор непоправимо искажает уровень, с такой "некондицией" кто же пустит в эфир? Микрофон ближе десяти сантиметров не подноси - говорю я Нине Искренко. Но кто бы из нас мерил в ту баснословную пору, что такое - десять сантиметров? Это теперь молодежь рождается сразу со вшитым счетчиком, а тогда приходилось и запись, и многое прочее делать на ощупь, на глаз. И когда растранжирен редакционный ящик, запевает Туркин, как спел бы подорвавшийся сапер. Тара ходит ходуном, сбегаются окрестные машинистки в пергидроле, "рекорд" нажат, впереди уйма пленки и времени. Да что там - мы уже в прямом эфире. Ночь полна адресов, до утреннего гимна еще успеем пошалить и отчебучить. Другая проблема - на такой технике совсем нельзя монтировать стыки, поэтому стихи пишутся без дублей, как читалось бы сразу. Да как им и положено читаться - с обильными дефектами дикции, на стремглав садящихся щелочных батарейках "Салют", с трудом перекрывая Кагановича. Кто же знал, что повтора не будет, чище не запишется, уровень так и зашкалит навечно. Теперь и батареек алкалиновых навалом, и чистых, ненадеванных кассет, и цифровая техника в любой подсобке. Все готово к записи, да только нечего писать - слов нет. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
