Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[05-04-05]
Человек имеет правоВедущий Карэн Агамиров "Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства". Статья 1 Всеобщей декларации прав человека. Карэн Агамиров: Наша сегодняшняя тема - "Бесчеловечные условия содержания в местах лишения свободы". Участники передачи: председатель общественной организации Комитет "За гражданские права" Андрей Бабушкин, эксперт в пенитенциарной области Борис Пантелеев, руководитель Антимилитаристской ассоциации Сергей Сорокин, бывший заключенный Денис Губернатор, мать заключенного Валентина Пермякова и новоиспеченный кандидат в зэки Алексей Карепин, которого прокуратура города Москвы требует упечь за решетку за конституционный отказ от службы в армии по убеждению. Кто-то может сказать, что на свободе у людей полно проблем: безработица, материальная нужда, отсутствие элементарных социальных гарантий, незащищенность от уличного хулиганства, краж, грабежей и прочее - а вы тут опять о заключенных. Да, опять, и мы будем продолжать говорить, в том числе, и об этом. Я напомню завет великой правозащитницы Ларисы Богораз: правозащитник должен защищать всех. И мы в правозащитной передаче Радио Свобода "Человек имеет право" будем продолжать защищать всех страждущих, в том числе и людей, оказавшихся по своей или по чужой вине в условиях несвободы, потому как они тоже люди. Да и никому из нас, кто находится пока что по эту сторону колючей проволоки, не следует, как известно, зарекаться от нее. И мой первый вопрос - Андрею Бабушкину. Почему грубейшие нарушения прав заключенных продолжаются? Вот и уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Владимир Лукин в только что опубликованном докладе за 2004 год признал: "Нарушения прав человека в учреждениях уголовно-исполнительной системы продолжаются. Это и необоснованное применение физической силы и спецсредств, наложение взысканий, несвоевременная отправка корреспонденции. Опасные последствия для общества может иметь распространение среди них заболеваний туберкулезом", и прочее, прочее, прочее. Андрей Бабушкин: Причин, конечно, здесь несколько, и я бы выделил пять основных. Главная причина - это то, что до сих пор в нашей стране, где в течение десятилетий действовала такая форма общественного контроля, как наблюдательные комиссии, почила в начале 90-х годов, а другие формы механизма общественного контроля созданы не были. Вторая причина - это крайняя слабость прокурорского и недостаточная сила ведомственного контроля и надзора, когда особенно прокурорский надзор часто думает не о том, как бы выявить нарушения, а о том, как бы составить такого рода заключение, из которого было бы видно, что есть отдельные недостатки, но их очень немного. Третья причина заключается, разумеется, в том, что само государство проводит лицемерную двойную политику. С одной стороны, человека за незначительные правонарушения могут отправить в места лишения свободы; а когда такие же и более страшные нарушения совершают люди, прикрывающиеся именем государства, властью, государство подходит к ним по совершенно иным стандартам, этих людей привлечь к ответственности сложнее, и здесь государство не обнаруживает политическую волю. Четвертая причина заключается в том, что сам контингент людей, находящихся в местах лишения свободы, конечно, это очень сложный контингент, и нельзя отрицать, что сами заключенные часто бывают виноваты в каком-то обострении ситуации, в обострении обстановки. Не так давно я получил письмо от одного человека, который говорит: "Я буду голодать, я буду призывать других осужденных, чтобы они голодали вместе со мной, потому что меня несправедливо осудили". То есть он создал напряженную ситуацию. Его действительно незаконно осудили, мы решили разобраться в этой ситуации, разобраться в этом приговоре, изучили материалы дела и увидели, что приговор может быть отменен, с нашей точки зрения, только за мягкостью. То есть, к сожалению, дестабилизация исходит и от самих заключенных. Но самая главная причина, самая основная причина того, что сегодня такого рода нарушения по-прежнему являются частыми, обычными, систематическими, заключается в том, что наши места лишения свободы перенаселены. Мы не способны сегодня содержать в местах лишения свободы 900 тысяч заключенных. Увы, попытка президента Путина снизить количество тюремного населения в декабре 2003 года путем пересмотра Уголовного законодательства, смещения многих его норм, провалилась; суды и органы прокуратуры просто саботировали эту волю главы государства. И мы видим, что на сегодняшний день при такой большой нагрузке на нашу уголовно-исполнительную систему, при такой большой нагрузке на одного сотрудника уголовно-исполнительной системы, когда, скажем, в условиях СИЗО часто один инспектор надзирает за содержанием 200-500 человек (это, естественно, огромный психологический труд), обеспечить качественное выполнение этой работы практически невозможно. Карэн Агамиров: И почему же до сих пор все-таки нет этого общественного контроля, о котором вы сказали? Вот Лукин тоже пишет в своем докладе, что еще в 1996 году разрабатывался закон об этом, однако принятый Думой лишь в сентябре 2003 года в первом чтении законопроект так и застрял, и нет ничего. И фактически, он пишет, саботируются со сторон судов рекомендации и указания президента, так же и "Дума саботирует обращение уполномоченного по правам человека и призывы общественных правозащитных организаций". Андрей Бабушкин: Я поправлю Лукина. Мы в этом году будем отмечать не 9-ую, а 10-ую годовщину со дня начала разработки Закона об общественном контроле. Ну а причин, конечно, здесь очень много, потому что мы видим, что какое-то количество сотрудников уголовно-исполнительной системы живут за счет побочного заработка, получаемого от тех, кто идет условно-досрочно освобождаться, от тех, кому сокращаются сроки, получают деньги за хорошие характеристики. Существует в этой системе теневая экономика, и мы понимаем, что эти недобросовестные люди, конечно, будут пытаться через своих представителей в центральном аппарате повлиять на законодателя, они будут лоббировать свои интересы. Ну, и самое главное, конечно, то, что сегодня Министерство юстиции очень много говорит правильных, хороших слов о необходимости общественного контроля, но политической воли руководства Федеральной Службы исполнения наказаний, к сожалению, не хватает. Я думаю, что если бы я был на месте генерала Калинина, начальника Федеральной Службы исполнения наказаний, я бы точно так же себя вел. Я бы очень осторожно относился к тому, что какие-то ко мне приходят люди, говорят, что "мы правозащитники, и мы хотим видеть день и ночь, чем вы тут занимаетесь". И, наверное, я думаю, здесь решение должно быть принято на уровне президента, именно его воля должна превратиться в федеральный закон. А затем десятки и сотни людей должны быть наделены полномочиями общественных инспекторов, чтобы они могли беспрепятственно посещать закрытые учреждения и сделать эти закрытые учреждения открытыми для нашего общества, открытыми для общественного мнения. Карэн Агамиров: Общественное мнение, по-видимому, пока что действительно пугает Министерство юстиции. И неоднократные обращения прийти в эфир и поучаствовать в этом разговоре остаются без ответа, пресс-служба Министерства юстиции не реагирует. Хотя обещают, но, как всегда, не приходят. У нас на связи есть Георгий из Санкт-Петербурга, наш постоянный радиослушатель. Слушатель: Здравствуйте. Мы все знаем, что все познается в сравнении, поэтому сразу возникает вопрос: улучшились ли по сравнению с прошлым условия для заключенных или остались одинаковые на протяжении нескольких десятилетий? И какие перспективы в будущем, будут ли они улучшаться? Спасибо. Борис Пантелеев: Ну, по поводу того, улучшились или нет, это вопрос сложный. Нельзя сказать однозначно "да, улучшились" или "нет, не улучшились". Если говорить с точки зрения законодательства, то, безусловно, по сравнению с тем же 1990 годом гуманизация этого самого законодательства произошла. Есть, безусловно, какие-то положения, существующие в законе в сторону смягчения, и они, безусловно, действуют. А многие вещи являются, если можно так сказать, мертворожденными, то есть даже статья, например, Уголовно-исполнительного кодекса, по которой осужденные по легким статьям, не имеющие нарушений, имеют право выезжать раз в году к своим родным в отпуск, - эта статья повсеместно не работает. И другие моменты есть, которые на бумаге существуют, а фактически не выполняются. Карэн Агамиров: Борис, они сегодня самые важные, потому что тема у нас как раз и обозначена - бесчеловечные условия содержания. У нас в эфире как раз находятся люди, которые не понаслышке знают об этих бесчеловечных условиях. Здесь сидит мать осужденного Валентина Пермякова, ее сына зовут Максим, он находится в местах лишения свободы уже пять лет, и она сейчас расскажет, в каких условиях он содержится. Валентина Пермякова: Максим был переведен из учреждения города Углича в Ярославль после того, как он подал заявление о пересмотре сроков наказания в связи с принятием нового закона, изменением, смягчением наказания. А попал он в пыточную зону. Просто у меня ужасное впечатление. Борис Пантелеев: Шифр какой у зоны? Валентина Пермякова: 83/1 города Ярославля. Карэн Агамиров: Да, давайте называть конкретно и руководителей. Валентина Пермякова: Руководитель - Шемякин, начальник колонии. В общем, условия там совершенно ужасные! То есть мало того, что там создают условия такие, что людей просто унижают, подавляют морально, психически. Допустим, там "кнут и пряник". Тех, которые пытаются противостоять, иметь какие-то ценности моральные, не согласны с условиями содержания, их просто наказывают. Причем наказание автоматически пролонгируется, то есть его сажают в камеру на 6 месяцев. Условия ужасные, сын пишет, что мороз - они открывают форточку, мерзнут, потому что со стен льется вода, иначе - потоп. Питаются они хлебом. Вот сын вообще дошел до полного истощения. Начальство приходит и просто вручает дополнительное продолжение наказания, причем они подменяют этим суд, берут на себя миссию суда. Не согласен - сиди. Борис Пантелеев: Почему хлебом питаются? Валентина Пермякова: Хлебом питаются, потому что начальник Шемякин цинично высказывает такое мнение: "Перед законом все равны". И кормят ребят из одной посуды с людьми, которые имеют отклонения в половой ориентации. Они должны придерживаться законов зоны, иначе к ним так же будут относиться. Борис Пантелеев: То есть они вынуждены. Валентина Пермякова: Вынуждены, да. А "пряник" такой: те, кто согласны, более слабые, они идут на какую-то договоренность, предают осужденных за мизерные какие-то пайки. А недавно произошел случай. Так как люди голодают, люди в ужасных условиях находятся, они забили насмерть одного человека вот из этих "капо". Карэн Агамиров: Они - это кто? Валентина Пермякова: Осужденные. Его избили, он попал в больницу - это буквально было в начале марта. Убили человека, понимаете. Прокуратура, УИН - они закрывают глаза даже на установленные нарушения: свидание сокращено, длительность свидания, вместо 3 суток до 1 суток. Когда я приехала на свидание, они что делают - просят незаконные справки, медосвидетельствование. Заранее Шемякин не ставит никого в известность. Борис Пантелеев: В известность о чем? Валентина Пермякова: Что нужны такие справки. Вот Скалина приехала на свидание, ехала через всю страну к сыну, а ей говорят: "Давайте справки". Она говорит: "Вы мне не сказали". Так ее заставили поехать в город с вещами, она бегала... Справки нужны всевозможные - и на ВИЧ, в общем, все-все. Она проездила, в результате, конечно, ничего не добилась и уехала. У нее был гипертонический криз. Я приехала со справками. Меня обвинили, что я нетрезвая. Карэн Агамиров: Администрация колонии? Валентина Пермякова: Администрация, да. Я попросила вызвать кого-то из медсанчасти учреждения или начальства (которое меня, кстати, пригласило меня в этот день прийти на прием) - ни то ни другое сделано не было. Я приехала с продуктами на 3 дня, и мне предложили со всем этим - с вещами, с продуктами - ехать в центр города на медосвидетельствование. Я, конечно, не поехала, потому что это нереально, я машину отпустила. И я выстояла 5 часов на морозе, после этого меня запустили к сыну, причем ни извинений, ничего не последовало. При этом я была подвергнута унизительному совершенно досмотру. Борис Пантелеев: Досмотру или обыску? Валентина Пермякова: Досмотру. Причем у них это написано в предписании, что в случае отказа от досмотра мне будет отказано в свидании. Борис Пантелеев: А в чем заключалась унизительность? Валентина Пермякова: Меня заставили разделяться, вплоть до того, что даже снять трусы, извините. Некоторые мамы, которые со мной были на свидании, две, они даже постеснялись сказать своим детям, что их подвергли такому унижению. А им не стыдно это делать! То есть матери идут на все, чтобы попасть к своим родным - к мужьям, к детям. Карэн Агамиров: Об избиениях он рассказывал, о пытках? Валентина Пермякова: Да его сейчас бьют, его избили. Когда я написала в Комитет "За гражданские права" Бабушкину Андрею Владимировичу заявление, то УИН местный, общественный совет при УИНе Ярославской области пришел с проверкой. Первый раз после проверки через два дня его посадили в ШИЗО, причем сказали открыто и прямо: "За жалобы". А второй раз, когда уже вторая проверка была, там был протоиерей отец Василий и из Комитета "За гражданские права", - тоже через два дня. Причем, закономерность прослеживается: пришли якобы с обыском (как в постановлении об отказе, в ответа написано), он стал сопротивляться этому обыску, его избили и, как мне сказали осужденные, в почти бессознательном состоянии водворили в ШИЗО. Был получен отказ в возбуждении уголовного дела на сотрудника, который его избил. Карэн Агамиров: Фамилию сотрудника знаете? Валентина Пермякова: Веселов. Так вот, была применена попытка посадки на шпагат - и сын его укусил за это. Карэн Агамиров: Посадка на шпагат - это специфическое средство издевательства. Борис Пантелеев: Не предусмотренное в законе. Валентина Пермякова: Да, растяжка такая, и это систематически у них происходит. Карэн Агамиров: Борис, о чем ты говоришь? Чтобы пытка была предусмотрена в законе... Валентина Пермякова: Причем сын находился в наручниках. И когда я только узнала, что сын избит, - мне позвонили, слава богу, из учреждения и сообщили об этом - я поехала в учреждение. Мне было предоставлено свидание с сыном в кабинете начальника Шемякина, при этом присутствовал его заместитель по воспитательной работе Назаров. Я попросила привести сына, сказала: "Это в ваших интересах - показать мне его живого и здорового". То есть я боюсь представителей власти больше, чем бандитов, я боюсь каждый день за сына. Сын пришел - все последствия избиения были налицо, то есть разбита бровь, движения скованные, он бледный, синяки на подбородке и так далее. И он все рассказал, что его хотели посадить на шпагат и так далее. Никаких замечаний, изменений, корректировки того, что он сказал, от начальства не последовало, потому что у них не была подготовлена версия (потом они изменили). И я утверждаю, что это было именно так, потому что Максим не мог укусить, во-первых, - его бы осужденные просто не поняли, это мера сопротивления чисто женская, понимаете. Карэн Агамиров: Вы можете даже об этом не говорить, и так все понятно. Валентина Пермякова: Во-вторых, не было у него оснований оказывать сопротивление досмотру, обыску, потому что, уже будучи в наручниках, все равно его обыскали, это была цель посещения и цель Веселова - досмотр его. То есть был произведен осмотр, при нем ничего не было найдено, не было! Карэн Агамиров: Андрей Бабушкин, в каком веке мы живем?! Андрей Бабушкин: Вы знаете, колония номер 1 города Ярославля - это одна из самых неблагополучных зон в России, и я, как член Общественного совета при министре юстиции многократно ставил вопрос о том, что члены совета должны посетить эту зону. Мы составили список нескольких, примерно 20 колоний России, которые вызывают у нас наибольшую обеспокоенность. К сожалению, пока что ни одну из таких колоний мы не посетили. Мы живем в XXI веке, но, к сожалению, мы современники процессов, которые, наверное, даже к XX веку не относятся, когда учреждения становятся более закрытыми, нормативные акты - более тайными. И я хочу сказать про еще одну предпосылку этих нарушений прав человека: все больше и больше ведомственных актов, регулирующих порядок отбытия наказания, приобретает гриф "Для служебного пользования" - ни вам, ни мне, ни родственникам осужденных, ни самим осужденным они становятся недоступны. Карэн Агамиров: В системе только Министерства юстиции они могут рассматриваться? Андрей Бабушкин: Да. Карэн Агамиров: Вы говорите, что 20 колоний наиболее неблагоприятных вы насчитали, да? Андрей Бабушкин: Это те, по которым мы получаем систематические жалобы, регулярные жалобы. Причем интересно, что это все-таки колонии, по которым в разные правозащитные организации, от разных, не знакомых друг с другом людей приходят жалобы. Вот ЮН 83/1 города Ярославля - это одна из таких колоний. Карэн Агамиров: Есть хотя бы один случай, когда сняли, освободили начальника колонии или возбудили дело уголовное в отношении администрации? Андрей Бабушкин: Конечно, есть такие дела. Такие дела были в Оренбургской области, в некоторых других областях. Возбуждены ли уголовные дела против начальников, я не знаю, но были возбуждены уголовные дела против заместителей начальников - скажем, следственного изолятора номер 9 Московской области пару лет назад, в Капотне. Но эти случаи являются исключением, а не правилом. Кстати, по делу Пермякова есть ответ прокуратуры, прокуратура частично признала нарушения, но, увы, признание нарушений не повлекло восстановление нарушенных прав Пермякова. Борис Пантелеев: Я хотел бы добавить по поводу этой ситуации. Ведь все эти отписки, которые приходит и из прокуратуры, и из ГУИНа, не понимаю, почему люди, которые их посылают, не понимают, что сама по себе ситуация неестественна. Огромное количество жалоб, которые повторяются раз за разом уже не первый год, а они отвечают, что все нормально, тем самым давая понять, что чуть ли не святые там работают, - так не бывает! Для чего в таком случае существует прокуратура, для чего был создан специальный надзорный орган? Наверное, не с бухты-барахты, наверное, все-таки те, кто создавал эту службу, понимали, что такие нарушения могут быть. Карэн Агамиров: Мы говорим о бесчеловечных условиях содержания в местах лишения свободы, но ведь есть еще и следственные изоляторы, которые переполнены, есть еще изоляторы временного содержания, которые находятся до сих пор в компетенции МВД. Там ведь кошмар творится, насколько нам известно, тоже. Андрей Бабушкин: Вот я получил два дня назад из города Сокол Вологодской области письмо. Там сидит один осужденный, который смог добиться возбуждения уголовного дела против начальника отдела безопасности своей колонии. Теперь Сокольский суд рассматривает уголовное дело, по которому сотрудник является обвиняемым, а этот осужденный является потерпевшим. Он пишет: "Я нахожусь в камере, где окна закрыты металлическими ставнями, где меня не выводят в туалет, где питание два раза в день, где отсутствуют постельные принадлежности, где отсутствуют прогулки..." То есть мы видим, что, к сожалению, в европейской части России имеются такие места, которые можно назвать пыточным адом, иного названия невозможно придумать. Карэн Агамиров: И у нас есть звонок Леонида из Санкт-Петербурга. Здравствуйте. Слушатель: Добрый день. У нас существует наша Конституция, где написано, что признание, уважение и защита прав человека и гражданина составляет главную цель деятельности государства. И за этим должен следить наш гарант Конституции - президент. Так из того, что мы сейчас услышали, следует, что наш президент "спит в оглоблях на ходу". Как вы считаете? Андрей Бабушкин: Конечно. Не знаю, в чем он спит, "в оглоблях" или без них. Но я должен сказать, что не существует механизма, при помощи которого президент это может делать. Представим такую ситуацию. Человек исчерпал все внутренние способы правовой защиты: суд, прокуратура, Минюст - все ему отказали и никто не дал ответа по существу. И он обращается к гаранту Конституции, а у уважаемого гаранта специального аппарата, специально инструмента, чтобы провести собственную проверку, в структуре администрации президента нет. Администрация огромная, занимает десятки корпусов, тысячи человек, а собственного контрольного управления, которое контролировало бы именно вопрос соблюдения прав человека по индивидуальным жалобам, не существует. Что делает администрация президента? Она работает в режиме почтового ящика - пересылает документ в Генеральную прокуратуру. А через два месяца гражданин к своему ужасу выясняет, что его жалоба, направленная президенту, оказалась у того должностного лица, на которое он жалуется, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сергей Сорокин: Я хочу поспорить с Андреем. Дело в том, что есть у президента все, у него нет только воли, желания сделать так, чтобы права граждан соблюдались, ни малейшего желания. Все, что мы наблюдаем, все эта вся картина - она же уже десятки лет. Я помню, мы еще в 1996 году ругались со всеми государственными органами, прямо в администрации президента была эта самая Общественная палата по правам человека. Все это в открытую говорилось, что мы сейчас говорим, в 1996 году в кабинетах, в зале заседаний вот этой Общественной палаты. И никакой реакции абсолютно. Андрей Бабушкин: Сережа, а какой механизм у президента, чтобы проверить неправильную деятельность органов прокуратуры? Назови мне его. Сергей Сорокин: Так надо менять генерального прокурора, если нет никакой реакции. Есть механизм. Информация-то есть, она опубликована, письма присланы. Просто в отделе писем администрации президента надо немножко по-другому работать. Я же тоже сам организовывал эти письма в администрацию президента, вот с такими же ребятами, отказчиками от военной службы, мы приходили, сдавали эти письма - и получали потом ответы из городского или областного военкомата, что все в порядке, никаких нарушений не обнаружено. А собственной реакции самих сотрудников отдела писем администрации президента нет никакой, вот и все. И это просто говорить о том, что нет желания у президента... У него же есть желание иногда вылезти в телевизор и ответить на вопросы каких-то людей с площади. Борис Пантелеев: Людей, кстати, этих очень тщательно сортируют. Сергей Сорокин: Я ни разу там не был, не знаю. Карэн Агамиров: Сергей Сорокин говорил о политической воли, которой нет, чтобы что-то поправить. Не знаю, в администрации президента столько разных служб, это одна из крупнейших бюрократических структур. Сергей Сорокин: Сейчас еще больше идет проверка - проверка деятельности Европейского суда на территории Российской Федерации. Ведь мы уже получили несколько решений Европейского суда по заключенным. Карэн Агамиров: Вы знаете, тонны писем идут в администрацию президента, и нам люди присылают пачки писем. Не только по этой проблеме, безусловно, не только по содержанию бесчеловечному в местах лишения свободы. За какую проблему ни возьмись - они, как в последнюю инстанцию, шлют туда, в администрацию президента. И никакой реакции практически ни по одной проблеме нет. Андрей Бабушкин: Мы должны сказать Владимиру Владимировичу: уважаемый господин президент, созданная вами система работы с жалобами - самая низкоэффективная система работы с жалобами, существующая на территории Российской Федерации; в любом маленьком поселковом совете и то с жалобами работают лучше, чем в вашей уважаемой администрации. Правозащитники, кстати, предложили такой вариант: либо создать подчиненное президенту Федеральное Агентство по борьбе с пытками и другими грубыми и жестокими нарушениями прав человека, либо пойти по пути Израиля и создать в Министерстве юстиции так называемое Контрольно-следственное управление, куда президент мог бы обращаться, которое обладало бы определенной процессуальной независимостью. Карэн Агамиров: Я помню, мне было 16 лет, я занимался шахматами в спортивном клубе "Буревестник", и с меня директор этого клуба снял необоснованно кандидатский балл, необоснованно, потому что я заболел и выбыл из турнира. Я написал жалобу в ЦК КПСС (16-летний парень). Проверили, разобрались, и этому директору спортивного клуба "Буревестник", крупнейшего, объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку члена КПСС. А мне восстановили кандидатский балл, известили, извинились и пригласили даже в ЦК, чтобы персонально извиниться передо мной, мальчишкой 16-летним. Сергей Сорокин: Так вот, кроме воли ЦК КПСС, ничего для этого не требуется. Никакого механизма юридического у КПСС не было. Андрей Бабушкин: Нет-нет, был. Была Комиссия партийного контроля, был целый ряд механизмов - они дублировали друг друга, они работали друг против друга, и в этой конкуренции механизмов была их эффективность. Карэн Агамиров: Вернемся к нашей теме. Я думаю, что это отдельная тема, надо будет сделать ее - "Право на жалобу и на получение результата, ответа на эту жалобу". Андрей Бабушкин: Я только хотел бы обратить ваше внимание, что мы - единственная страна Европы, где до сих пор нет федерального законодательства о рассмотрении жалоб граждан. Как мне рассказывают, даже в Монако уже такой закон приняли несколько лет назад, а у нас его нет. Карэн Агамиров: До Монако, значит, далеко еще... У нас здесь сидит Денис Губернатор, который также может не понаслышке нам рассказать о бесчеловечных условиях в местах лишения свободы, потому что он сам прошел через это. Сколько вы были там? Денис Губернатор: 4 года, в общей сложности - 6. Карэн Агамиров: Мы сейчас не будем углубляться, почему вы туда попали. Это может, я еще раз подчеркиваю, случиться абсолютно с каждым человеком, как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайтесь. Расскажите об условиях, в которых вы провели эти годы. Денис Губернатор: Прежде всего я хочу сказать, что я находился в лечебном учреждении, поскольку я заработал туберкулез. И находился я в ЛЕВО ОК 3/8 поселка Таллицы Илужского района Ивановской области. Карэн Агамиров: Заработали туберкулез там уже? Денис Губернатор: Нет, туберкулез у меня был выявлен на Пресне. Карэн Агамиров: Это в СИЗО еще? Денис Губернатор: Да-да, на пересылке. Уже диагноз мне установили в ОК 3/4 тоже Ивановской области, и я приехал туда его лечить, так сказать. За время моего отбытия я не могу сказать, что я его вылечил. Я, мне кажется, вообще его усугубил. Это вообще единственное учреждение в Ивановской области - зона для туберкулезных больных, там должны лечиться все устойчивые формы (первая, вторая). Но, видите ли, в чем дело, питание там не соответствует, и сами препараты такой огромной токсичности, что к ним надо столько всего... И теоретически, по бумагам, все это есть, но фактически этого не видят. Может быть, комиссии это и видят, может быть, отдельные лица это тоже видят, ну а кто знакомится из нас вообще с диагнозом? Нас знакомят с диагнозом, да, но я прошу: "Покажите мне, пожалуйста, какие здесь побочные эффекты?" А врачи мне прямо официально говорят: "До свидания". Карэн Агамиров: Денис, сейчас вы продолжите рассказ об этих безобразиях. А сейчас давайте послушаем дозвонившегося нашего слушателя. Лев Николаевич из Москвы, здравствуйте. Слушатель: Добрый день. У меня такой вопрос: обеспечены ли заключенные на сегодняшний день работой? Потому что если они, как говорится, бездельничают, то преступления возникают даже на воле, все преступления от безделья. Наше государство не обеспечивает население оплачиваемой работой, не просто работой, чтобы ноги таскать, как говорится, туда-сюда. Люди же сидят - они могли бы получить даже специальность, чтобы им хорошо оплачивался их труд, чтобы они на эти деньги могли на воле купить себе жилье и так далее. Карэн Агамиров: Андрей Бабушкин ответит, а вам я рекомендую прочитать книжку Эдуарда Лимонова, она в январе вышла, "Торжество метафизики", где он пишет об условиях пребывания и, в том числе, обеспеченности работой. Андрей Бабушкин: Очень смешная ситуация: осужденные обязаны трудиться, а права трудиться не имеют. Когда администрация хочет привлечь их к труду, осужденные не могут отказаться. Я думаю, что это правильно. Люди говорят, что труд в местах лишения свободы - это принудительный труд, он запрещен международными конвенциями. У меня здесь другая позиция, я думаю, что действительно человек там, где он живет, если он трудоспособен, должен трудиться. Но если осужденный хочет трудиться, но это учреждение не может или не желает предоставить ему работу, увы, механизма защиты права на работу нет. Кроме того, когда осужденный трудится в соответствии с 99-ой статьей Уголовно-исполнительного кодекса, у него из заработной платы, а если он пенсионер, то из пенсии, вычитаются расходы на жилищно-коммунальные услуги, на одежду, на питание. И у осужденного остается на лицевом счете 25 процентов от заработанной суммы - сейчас ситуация такая. Допустим, он работает, расценки обычно пониженные, зарабатывает 1,5 тысячи рублей - и него на то, чтобы себе что-то купить, чтобы своим детям что-то выслать, чтобы свою старушку-мать поддержать (а немало осужденных, которые высылают денежные переводы своим родственникам), у него остается из этих денег 350 рублей. Поэтому проблема трудоустройства осужденных, к сожалению, до сегодняшнего дня не решена, и она не будет решена до тех пор, пока государство не изменит политику налогообложения предприятий, где трудятся осужденные. Эти предприятия сегодня облагаются налогами на общих основаниях, и практически брать осужденных на работу невыгодно, и труд осужденных, за редким исключением, в рыночной экономике не конкурентоспособен. Карэн Агамиров: Денис Губернатор, продолжайте ваш рассказ об условиях пребывания. Кстати, кто начальник Ивановского учреждения? Денис Губернатор: Смолянинов. Сейчас временно кто там, я не знаю. Это ЛЕВО ОК 3/8, Смолянинов Владимир Алексеевич. Ну, это лечебное учреждение, там не только врачи должны быть, но врачи там никакого слова, в принципе не имеют. Там все как решит администрация, так и будет. Вот что я хочу сказать, за отказ принимать препараты - они вредят моему здоровью, и я имею право отказаться (я пробыл в этом учреждении в общей сложности, как туберкулезный больной, 4 года) - ШИЗО сразу. Никто даже не будет разбираться. Карэн Агамиров: Предупредили просто сразу, да? Денис Губернатор: В ШИЗО за отказ - так они сказали. Борис Пантелеев: А формальная причина какая? Денис Губернатор: Отказ от лечения. Андрей Бабушкин: Я получил официальный ответ и по Денису, где мне пишут, что в связи с тем, что он отказался от лечения, его направили в штрафной изолятор. Карэн Агамиров: И вы туда попали, да? Денис Губернатор: Неоднократно. Я с Андреем Владимировичем знаком не один год, мы знали друг друга еще до того, как я попал в ЛЕВО ОК 3/8. Я ему писал, нашу переписку пытались прервать - похитили доверенность, якобы ее нет. Я писал и в администрацию президента, вплоть до того, что я собирался писать в ФСБ. Андрей Бабушкин: Денис, не пытались, а прервали. Ни одно из четырех моих писем, написанных в прошлом году, как ты мне вчера сообщил, не получено. Денис Губернатор: Да, но это было, я бы сказал, позднее. После того, как я написал, что я это сделаю, в аппарат уполномоченного по правам человека, Лукину, дело было поставлено на особый контроль, приехал помощник прокурора Мерков, первый заместитель в Ивановской области, - и сразу нашлась доверенность. Но до этого где она была полгода, почему мне отказывали? Все документы у меня на руках, свидетельствующие об этом, с печатями, как положено, исходящие номера. Борис Пантелеев: А члены самодеятельных организаций, как они себя там вели? Денис Губернатор: Члены самодеятельных организаций - все "свои да наши", они там со всем согласны. Карэн Агамиров: В чем еще проявлялось издевательство со стороны администрации? Денис Губернатор: За написание жалоб были репрессии, побои, ШИЗО. Не важно, чьими руками все это будет сделано - либо осужденными, состоящими в ЦПП, явными, тайными, но это будет сделано. А когда уже дело коснется конкретного, подойдут и скажут: "Ты вообще отсюда не освободишься. Тут больница, и от туберкулеза люди очень часто умирают". Карэн Агамиров: Ну, вот послушали мы рассказ еще одного свидетеля, как все это происходит. У нас тут сидит еще один человек, из которого хотят сделать матерого преступника и посадить. Алексея Карепина требуют упрятать за решетку за то, что он отказался служить в армии по убеждению. Сергей Сорокин сидит рядом с ним, и он мужественно борется за права призывников и офицеров запаса, которые, основываясь на статье 59-ой Конституции, не хотят служить, отказываются служить в армии. Я еще раз говорю, эта статья прописана в Конституции, это законодательный отказ, тем не менее, и военкоматы, и прокуратуры упорно продолжают свое дело - сделать из него зэка, чтобы он попал в такие же условия, о которых мы слышали, и вышел оттуда озлобленным человеком. Денис Губернатор: Если вышел вообще. Я же говорю, к вам подойдут и скажут: "Еще раз, еще одна жалоба от тебя или кого-нибудь надоумишь (как выразился прокурор области Мерков, ссылаясь на мою жалобу), насюсюкаешь, то все". Карэн Агамиров: Алексей Карепин, вы понимаете, что вам угрожает за отказ служить в армии? Алексей Карепин: Понимаю. Карэн Агамиров: Расскажите, вообще как это произошло. И называйте фамилии тоже. Алексей Карепин: Вообще, произошло все очень интересно. Я обучался на военной кафедре, как обычно... Карэн Агамиров: Какого вуза? Алексей Карепин: Это Московский государственный университет природообустройства. Там военно-учетная специальность - строительство аэродромов и аэродромных дорог. Потом сборы, присяга, все как обычно, после получения диплома присваивается звание, дается временное удостоверение офицера запаса, и два года они меня вызывают, отмечают дату следующего прибытия - и я работаю, все нормально. В очередной раз я к ним вот так вот прихожу (вообще, как выяснилось потом, эти вызовы раз в полгода - это тоже ерунда какая-то), они меня вызывают... Карэн Агамиров: Фамилии называйте. Алексей Карепин: Это начальник третьего отделения Останкинского военкомата Новиков, он сейчас уже оттуда снят, там сейчас другой какой-то сидит. И он мне вручает предписание на убытие, просто ни с того, ни с сего. Я удивился, но что-то надо делать. Начали судиться, был суд по семейным обстоятельствам, а потом уже отказ по убеждениям. Тут самое интересное то, что в этом призыве, которые произошел, в нем масса нарушений, и его, в общем-то, и законным считать нельзя. И вот прокуратура, которая возбудила уголовное дело в результате, она даже не удосужилась разобраться в этом. А когда я сказал, что я еще и по убеждениям отказываюсь, Артемов, помощник прокурора, он мне просто прямым текстом сказал: "Ты что, какие убеждения? Детский сад! У офицеров убеждений быть не может". Вот так вот. Сергей Сорокин: Это вот такая реакция. Вот Карэн говорит, что мужественно боремся. К сожалению, от меня никакой мужественности не требуется по отстаиванию конституционных прав. Военная прокуратура меня в упор не хочет видеть в качестве какого-то там преступника или организатора преступлений, хотя я уже по делу Алексея Карепина прямо с таким заявлением вошел к следователю. Следователь Козлов вел его дело, и я к нему захожу и говорю: "Я организовал это преступление, расследуйте". Вот мы сейчас читаем обвинительное заключение - нет никакого упоминания, что там где-то участвовал Сорокин, только есть ссылка на какие-то показания представителя Останкинского военкомата: там есть такая девушка - юридический помощник полковника Регнатского, и она где-то упоминает, что там существовал Сорокин. Карэн Агамиров: Сергей, им просто невыгодно связываться с известным правозащитником. А тут молодой парень, надавить на него - это вполне объяснимо. У нас есть звонок, давайте послушаем. Только еще, Алексей, скажите, вас хотят за дезертирство привлечь? Алексей Карепин: Да. Самое интересное, что меня хотят упрятать за дезертирство, хотя на самом деле по мне нет решения о призыве, его в деле нет. Оно не нашлось, и вероятно, что его либо не существует, либо оно было принято уже после вручения предписания - есть такая практика. Карэн Агамиров: Подделали просто. Алексей Карепин: Да. В деле я обнаружил две поддельные подписи. Карэн Агамиров: Здесь очень важно разъяснить радиослушателям, что отказ по убеждению - это то, что заранее, сразу предупреждаешь, что, согласно статье 59-ой, ты отказываешься по убеждению. Так они теперь изловчились - и пытаются сделать так, как будто человек призван уже, и будучи призванным он уходит из части, а это уже дезертирство. Сергей Сорокин: Хотя в часть он не поступал. Алексей Карепин: Логика похожая, но я в части не был, и не было заявления из части этой, что я оттуда ушел. Есть заявление, что я там не появился просто. Карэн Агамиров: Если бы я был следователем и хотел бы такое же дело организовать, я бы тоже именно так изловчился и подделал, если бы у меня были возможности, желание, приказ. То есть их можно понять, почему они так действуют. И это ужасно, абсолютный правовой беспредел! Сергей Сорокин: Отвечая на вопрос, который мы задали в начале передачи, как делается преступник? Вот он делается на ровном месте, путем подтасовок. Карэн Агамиров: Вот так и делается следователем Козловым. А какая прокуратура еще раз повторите? Алексей Карепин: Московская городская военная прокуратура. Сергей Сорокин: А к следователю Козлову дело поступило из Останкинского военкомата, где помощник по правовым вопросам это дело, собственно, фабрикует. Он говорит, что "я четыре раза являлся до призыва", то есть тихо-спокойно заочно провели призыв, не объявляя ему ничего о том, что где-то там готовится призыв. А потом, когда он пришел в феврале прошлого года, ему дали сразу предписание, что "завтра ты уже должен быть в воинской части". Карэн Агамиров: А не придешь - значит, дезертир. А там статья уже серьезная, с лишением свободы. Просто хотят человека упрятать за решетку. Андрей Бабушкин: Причем это мошенничество на уровне государства. Алексей Карепин: И что здесь странно, насколько я понял и разобрался, военкомат может подавать такое заявление в прокуратуру только на предмет уклонения от военной службы, а никак не дезертирства. Карэн Агамиров: Страха нет оказаться в тех местах, в которых Денис побывал, где сидит сын Валентины Пермяковой? Алексей Карепин: Опасаюсь, надо сказать. Сергей Сорокин: Страх есть, естественно, он и у меня есть. Я же прихожу и говорю: "Я - преступник. Расследуйте". Да, я могу оказаться где-то, но надо же... Андрей Бабушкин: Хотя в правовом государстве страх оказаться в местах лишения свободы должен испытывать районный военный комиссар. Карэн Агамиров: Ну, здесь все наоборот. Слово - нашим радиослушателям. Светлана Георгиевна из Подмосковья, здравствуйте. Слушатель: Я считаю, что в тюрьмах сидят 1 процент невиновных, и то сидят только потому, что нужно кого-то посадить, иначе будет у них "глушак". А молодежь, которая очень теперь жестокая, знает, на что идет. И я считаю, что все воры и все жестокие люди должны сидеть в тюрьме. Андрей Бабушкин: Уважаемая Светлана Георгиевна, я допускаю, что вы так хорошо знаете тюремную систему, лучше, чем мы, но должен вам сказать, что, по оценкам правозащитников и независимых экспертов, людей, которые стали жертвой судебной ошибки, у нас примерно 10 процентов из тех, кто не виновен вообще, и примерно 20 процентов из тех, кто совершал эти преступления, но им либо дополнительные эпизоды приписали, либо дополнительные квалифицирующие признаки. Когда в Америке был введен закон о всеобщей дактилоскопизации граждан, американское общество с ужасом узнало, что за последние 20 лет было расстреляно более 300 человек, не имевших вообще никакого отношения к вмененным им преступлениям; и только сейчас стало возможным это выяснить путем сопоставления отпечатков пальцев, обнаруженных на месте совершения преступления. А относительно того, что всех жестоких людей, всех вороватых людей, всех людей с косым взглядом, всех людей с плохой улыбкой надо сажать в тюрьму, я должен вам сказать, что не дай бог, чтобы под эти критерии попал родной или близкий вам человек - ваш сын, ваш племянник, ваш друг. Тогда вы сможете на себе - не дай бог, я повторяю, - убедиться в том, что подобного рода критерии, подобного рода требования опасны, они не предупреждают преступность, а плодят преступность и делают нашу жизнь менее безопасной и менее комфортной. Карэн Агамиров: Ну что же, завершим на этом нашу передачу. Спасибо. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
