Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
ЭкслибрисВпервые по-русски. Человек в черном и его книги: Нил Гейман, мастер хоррораПредставление, перевод: Остап Кармоди
Ему немного за 40. Высокий, с иссиня-чёрными волосами, одетый с ног до головы в чёрное англичанин, переселившийся в Америку и живущий где-то в глубинке. Писатель, поднявший с колен жанр комикса, возродивший готический роман и буквально усыпанный международными премиями в разных жанровых категориях того, что называется поп-литературой - в картинках и прозе. Человек, про которого Стивен Кинг говорит, что это - "сокровищница историй", что " нам - в Америке - повезло, что он у нас есть", а британский мэтр Уильям Гибсон называет "писателем редкой проницательности и беспредельного воображения". Человек, которого читают миллионы в Америке и Европе, но пока лишь единицы в России. Познакомимся: Нил Гейман. Переводы с английского и представление: московский журналист Остап Кармоди... Остап Кармоди: ...Всё это началось 6-го июня 1916 года в английском городке Вич Кросс, когда к замку сэра Бёрджесса подъехал автомобиль доктора Хэзэвэя. Лакей провёл гостя в библиотеку, где тот поведал хозяину о смерти своего единственного сына Эдмунда, торпедный катер которого был потоплен немцами близ Ютланда. Но сэра Бёрджеса, казалось, не особо тронула новость о смерти молодого моряка. Гораздо больше его волновало, принёс ли доктор обещанное. Доктор расстегнул портфель и протянул хозяину потрёпанный том. Держа книгу перед собой и пожирая её глазами, Бёрджесс торжествующим голосом, от которого бедный доктор аж вжался в кресло, произнёс: "Теперь мы можем совершить обряд уже в следующее полнолуние. После этого никто и никогда не должен будет умирать!" Полнолуние наступило уже через четыре дня. Маг и его помощники собрались в подвале замка, в комнате, центром которой была огромная пентаграмма. Окропив её своей кровью и прочтя заклинания, Бёрджес воззвал с требованием явиться к нему на поклон саму Смерть. Когда рассеялся дым, в центре пентаграммы осталась лежать скрючившаяся тощая фигура, лицо которой было закрыто противогазом. К разочарованию для Бёрджеса и радости всех людей доброй воли, это не была смерть. Это был Сэндман. Мир узнал об этой истории только в 1989-ом году, когда мало кому известный английский журналист Нил Гейман решил возродить хорошо забытого героя американских комиксов 30-ых годов. И в результате возродил весь загнанный на периферию общественного сознания жанр комикса. В 80-е, да и раньше, комиксы считались чтением для детей либо для идиотов. Никто не воспринимал их всерьёз. Писать комиксы было ещё менее престижно, чем писать серийные дамские романы про то, как "его грубые мозолистые руки медленно спустились по её трепещущему позвоночнику к спелым дыням ягодиц". Вот что вспоминает сам Гейман: "Это была одна из рождественских литературных вечеринок, какие часто организуют журналы. Меня пригласили, я пришёл и разговорился с парнем, который оказался литературным редактором воскресного приложения газеты Daily Telegraph. Он спросил, чем я занимаюсь. Когда я ответил, что пишу комиксы, он посмотрел на меня так, будто я сказал, что ворую в магазинах или ещё чего похуже". Так было до 89-го. Комикс как жанр в Америке умирал. Умирал в одиночестве и презрении. Гейман изменил этот стереотип в считанные месяцы. Продолжение цитаты: "Так мы и стояли, потягивая коктейли, и ему явно хотелось побыстрее от меня избавиться. Но прежде, чем я откланялся, он спросил, какие комиксы я пишу. Когда я ответил, что это серия о Сэндмане, он посмотрел на меня и произнёс: "Постойте-ка, я Вас знаю. Вы Нил Гейман. Мой дорогой друг, вы создаёте не комиксы, вы пишете романы в рисунках!" Журналист ошибался - сам Гейман считает, что создаёт именно комиксы. Но это не просто комиксы. Это комиксы, которые живой классик американской литературы Норман Мейлер называет чтением для интеллектуалов. Мейлер тоже не прав: Сэндмана любят не только интеллектуалы, но и все остальные, вплоть до трудных подростков. Потому что эти истории многослойны - подросток найдёт там сюжет не менее увлекательный, чем в серии про Бэтмана, а интеллектуал - массу скрытых метафор и аллюзий. Многие считают, что в этих "романах в картинках" больше уровней, чем даже во "Властелине Колец". А некоторые даже называют Геймана Шекспиром комикса и считают, что он сделал для этого жанра то же, что в своё время Великий Бард сделал для жанра драматического: превратил его из развлечения для плебса в высокое искусство. По словам Геймана, сам он ожидал, что Сэндман будет принесет ему скромный критический успех, громкий коммерческий провал и закончится максимум на 12 выпуске. На самом деле успех у критиков был огромным - комикс собрал абсолютно все возможные премии, коммерческий успех был ещё больше - уже через пару лет Сэндман продавался лучше, чем Бэтман с Суперменом - бессменные лидеры продаж последних 50 лет, а выпусков к настоящему моменту напечатано уже под 80. Голливудские компании бьются за право экранизировать Сэндмана, известные писатели собираются под одной обложкой, чтобы выпустить сборник-трибьют Сэндману, Тори Амос и "Металлика" посвящают Сэндману песни. Я, поскольку песен писать не умею, с удовольствием посвятил бы ему хотя бы часовую радиопередачу, но, к сожалению, комиксы не радиоформат. Можно, конечно, пересказать сюжет - он того стоит, но без картинок всё равно не интересно. Так что никакой передачи о Геймане вы бы сейчас не слушали, если бы он не начал писать романы. Нил Гейман "НИКОГДЕ". Фрагмент романа Мистер Круп и мистер Вандемар устроили себе штаб в подвале викторианского госпиталя, закрытого десять лет назад из-за сокращения бюджета Национальной Службы Здравоохранения. Застройщики, объявившие о своих намерениях превратить госпиталь в неимеющий себе равных блок уникального престижного жилья, исчезли как только госпиталь был закрыт, и так он и стоял с тех пор, год за годом, серый, пустой и никому не нужный, с заколоченными досками окнами и запертыми на амбарный замок дверями. Крыша прогнила, и дождь заливал пустые больничные помещения, распространяя по зданию сырость и плесень... Здесь-то и устроили себе временный дом мистер Круп и мистер Вандемар. Стены сочились сыростью, с потолка капала вода. Странные вещи гнили по углам; некоторые из них когда-то были живыми. Мистер Круп и мистер Вандемар убивали время. Мистер Вандемар раздобыл где-то сороконожку - красно-оранжевое создание, почти восьми дюймов длинной, со зловещими ядовитыми клыками - и пустил её бегать по своей руке, наблюдая, как она обвивается вокруг пальцев и исчезает в одном рукаве, чтобы появиться минуту спустя из другого. Мистер Круп забавлялся с бритвенными лезвиями. Он отыскал в углу целую коробку лезвий пятидесятилетней давности, завёрнутых в вощёную бумагу, и пытался придумать, как их лучше использовать. "Прошу Вашего внимания, мистер Вандемар, - произнёс он обстоятельно. - Направьте-ка сюда Ваши маленькие глазки". Мистер Вандемар осторожно зажал голову сороконожки между массивным большим и огромным указательным пальцами, чтобы она прекратила извиваться, и посмотрел на мистера Крупа. Мистер Круп прижал левую ладонь к стене, расставив пальцы. В правую руку он взял пять лезвий, тщательно прицелился и кинул их. Все лезвия воткнулись в стену между пальцев мистера Крупа; выглядело это как представление метателя ножей в миниатюре. Мистер Круп убрал руку, оставив в стене бритвы, обрисовавшие контур его пальцев, и повернулся к партнёру за одобрением. Мистер Вандемар выглядел разочарованным. "Ну и что в этом такого? - спросил он. - Вы не попали ни в один палец". Мистер Круп вздохнул. "Разве?" - спросил он. - Да, разорви мою селезёнку, Вы правы. Как же я так сплоховал?" Одно за другим он вытащил лезвия из стены, и швырнул их на деревянный стол. "Почему бы Вам не показать мне, как это делается?" Мистер Вандемар кивнул. Он положил свою сороконожку назад, в банку из под джема. Затем упёр левую руку в стену. Поднял вверх свою правую руку; в ней оказался нож - грозный, острый и идеально сбалансированный. Он прищурил глаза и бросил. Нож разрезал воздух так, как это делает только самый большой и острый метательный нож, разрезающий воздух действительно очень быстро. Нож с глухим стуком воткнулся в сырую штукатурку стены, пробив по дороге ладонь мистера Вандемара. Зазвонил телефон. Мистер Вандемар, с прибитой к стене рукой, удовлетворённо огляделся. "Так-то лучше", - сказал он. Остап Кармоди: Это был отрывок из "Никогде" (Neverwhere) - первого романа Геймана. Романа, действие которого происходит в лондонских подземельях. Романа, который, наконец, сделал то, что следовало сделать ещё сто лет назад - подарил самому старому и загадочному метрополитену в мире собственную мифологию. И, заодно, возвратил к жизни давно прозябающий в темноте и сырости библиотечных запасников готический жанр. "Никогде" - сказка, сказка для взрослых. Страшная настолько, насколько может сказка быть страшной. И очень - как бы это сказать - комиксообразая: все, как монстры, так и герои, описаны в ней подробно и с любовью, так что прямо встают перед глазами. Классик "ужастиков" Клайв Баркер отозвался об этой книге так: "Нил Гейман - звезда. Он пишет книги так, как какой-нибудь безумный повар печёт свадебный пирог, надстраивая слой за слоем, включая в смесь все оттенки сладкого и кислого". Кислого в этой смеси явно больше, чем сладкого. Книга напоминает разросшийся ночной кошмар, от которого сердце замедляет ход, но из которого абсолютно не хочется просыпаться. И, по уверениям Геймана, напоминает не случайно: "Я начал ценить свои кошмары, когда писал Сэндмана. И мне кажется, любой, кто пишет что-то, что содержит в себе чуть-чуть хоррора, или хотя бы чуть-чуть странности или испорченности... В какой-то момент ты просыпаешься и думаешь: "Ооо, это было ужасно! Это было кошмарно!! Все эти штуууки и то, как они... Когда я взглянул в зеркало, и черви начали вылезать у меня из груди и... Да, это просто здорово! Я обязательно это использую!" "Никогде" стал международным бестселлером и превратил Геймана из хоть и великого, но маргинала в одного из ведущих англоязычных писателей. А Гейман сделал родному городу воистину королевский подарок, опять заселив духами и монстрами оставленные ими в 20-ом веке улицы. Сделал - и оставил жить своей жизнью, уехав в Америку - создавать США мифологию, из-за отсутствия которой та всегда чувствовала свою неполноценность перед старушкой Европой. Но в промежутке между латанием старых легенд для Доброй Старой Англии и созданием свежих для Нового Света, Гейман написал две книги: длинную сказку под названием "Звёздная пыль" и сборник коротких сказок "Дым и зеркала". "Звёздная пыль" - классическая викторианская история про фей, для написания которой Нил, по своему обыкновению, перечитал кучу книг 19 века - чтобы уловить стиль и настрой. Быть бы "Звёздной пыли" книгой, которую родители читают на ночь своим чадам, если бы не вот эта сцена: Нил Гейман, "ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ" - фрагмент книги: Дустан нагнулся к ней, протянул руку к её лицу, и почувствовал, как что-то мокрое и горячее капнуло ему на ладонь. "Господи, ты плачешь". Она ничего не ответила. Дустан притянул её к себе, неумело утирая глаза своей большой большой ладонью, потом наклонился к залитому слезами лицу и, осторожно, неуверенный правильно ли он поступает в данных обстоятельствах, он поцеловал её, накрыв её горячие губы своими. Был момент неуверенности, но потом её губы приоткрылись, язычок скользнул к нему в рот, и, под незнакомыми звёздами, он окончательно и бесповоротно пропал. Он целовался и раньше, с деревенскими девушками, но никогда не шёл дальше. Рука обнаружила маленькую грудь через шёлк платья, ощутила твёрдые уплотнения сосков. Она крепко, как утопающая, вцепилась в него, неумело расстёгивая его рубашку и бриджи. Она была такой маленькой, он боялся, что поранит или сломает её. Этого не произошло. Она извивалась и сплеталась под ним, задыхаясь и брыкаясь, и направляя его рукой. Она покрыла его лицо и грудь сотней пылающих поцелуев, и вот, она оказалась на нём, оседлав его, задыхаясь и смеясь, обливаясь потом и скользя, как маленькая рыбка, она выгибалась и раскачивалась и ликовала, его голова заполнена ей и только ей, и если бы он знал её имя, он выкрикивал бы его в полный голос. Потом он захотел выйти, но она задержала его в себе, обвила вокруг него свои ноги, прижалась к нему так крепко, что он почувствовал, что они вдвоём занимают одно и то же место во вселенной. Как будто, на одну самую главную, самую радостную секунду, они были одним существом, и отдающим и принимающим, а звёзды исчезали в предрассветном небе. Остап Кармоди: "Дым и зеркала" не подходит детям по обратной причине: там всё слишком мрачно. И не просто мрачно - сказки братьев Гримм тоже не Бог весть, какие весёлые, а как-то извращённо мрачно. Не по детски. Вот что говорит об одной из сказок этого сборника сам Гейман: Как-то я лежал в ванне с книгой "Английские народные предания" под редакцией Нила Филипа, которая содержит около сотни гэльских легенд, и меня поразило, насколько по-другому представлены в этой книге привычные мне истории. Одна из них была первым английским переложением Белоснежки. В английской сказке про Белоснежку совершенно очевидно, что она взрослеет, пока лежит, заколодованная ведьмой, в стеклянном гробу. В этой старой народной сказке она, в гробу, превращается из девочки в девушку в самом расцвете своей сексуальности. И вдруг мне в голову пришла идея. Кто-то говорил, что можно смотреть на что-то 999 раз и не видеть этого, но на тысячный раз ты рискуешь это что-то заметить. Вдруг я заметил это. В какой-то момент я сказал себе: "Что это за принц такой, который видит труп в стеклянном гробу и говорит: "Ого! Я влюбился! Она должна быть моей, я увезу её к себе!" Это, мягко говоря, странно. Это похоже на какое-то извращение. Заметив это, я подумал - а каких девочек с белоснежной кожей, кроваво-красными губами и угольно-чёрными волосами кладут в гроб на пару лет, и они не умирают? Как только я обдумал этот вопрос, история была готова. Леденящая душу история маленькой вампирки Белоснежки, принца-некрофила и несчастной женщины, возможно, и не настолько невинной, как она себя изображает, но, несомненно, оклеветанной потомками. Так что я изложил эту историю с точки зрения колдуньи. И получил массу удовольствия. Нил Гейман "СНЕГ, СТЕКЛО, ЯБЛОКИ". Фрагмент рассказа Я не знаю, что она такое. Никто из нас не знает. Она убила свою мать при родах, но это, конечно, ничего не объясняет. Меня называют мудрой, но я вовсе не мудра, поскольку предвидела только фрагменты случившегося, схваченные поверхностью пруда или холодным стеклом моего зеркала. Если бы я была мудрой, я не пыталась бы изменить то, что видела. Если бы я была мудрой, я наложила бы на себя руки ещё до того, как я встретила её, до того, даже, как я добыла его. Мудрая, или колдунья, говорят они, и я видела его лицо в своих снах и в отражениях всю мою жизнь: шестнадцать лет мечтаний о нём перед тем утром, когда он осадил коня у моста и спросил моё имя. Он подсадил меня на своего высокого скакуна, и мы поскакали к моему домику, моё лицо зарылось в золото его волос. Он взял лучшее, что у меня было - по древнему праву королей. В утреннем свете его борода отливала красной бронзой, и я знала его, не как короля, потому что я не знала тогда ничего о королях, но как свою любовь. Он взял у меня всё, что хотел, по праву королей, но на следующий день он вернулся ко мне, и на ночь после того: его борода такая красная, его волосы такие золотые, его глаза голубые, как летнее небо, его загорелая кожа нежного оттенка зрелой пшеницы. Его дочь была ещё девочкой, не старше пяти лет, когда я пришла во дворец. Портрет её мёртвой матери висел в комнате принцессы, в башне - высокая женщина с волосами цвета тёмного дерева, с орехово-карими глазами. Она была другой породы, чем её бледная дочь. Девочка никогда не ела с нами. Я не знаю, где она ела. У меня были собственные палаты. Король, мой муж, тоже имел свои. Когда он хотел меня, он посылал за мной, и я приходила к нему и любила его, а он любил меня. Одной ночью, через несколько месяцев после того, как меня привезли во дворец, она пришла ко мне. Ей было шесть. Я вышивала под лампой, щуря глаза от дыма и неровного света. Когда я подняла голову, она стояла рядом. "Принцесса?" Она ничего не ответила. Её глаза были черными, как угольки, чёрными, как её волосы, её губы были краснее крови. Она посмотрела на меня и улыбнулась. Её зубы казались острыми, даже тогда, при дрожащем свете лампы. "Что ты делаешь в этой части дворца?" "Я голодна", - сказала она, как сказал бы любой другой ребёнок. Была зима, свежая еда казалась мечтой о тепле и солнце, но связки сушёных яблок свисали с потолка моей комнаты, и я сорвала одно для неё. "Возьми". Осень - время засушивания, сохранения, время сбора яблок, вытапливания гусиного жира. Зима - время голода, снега, смерти. Но еще и время праздника середины зимы, когда мы втираем гусиный жир в кожу свиньи, начинённой осенними яблоками, потом мы жарим её в печи или на вертеле, и готовимся радостно вгрызаться в хрустящую корочку. Она взяла у меня из рук сушеное яблоко и начала жевать его острыми жёлтыми зубами. "Вкусно?" Она кивнула. Маленькая принцесса всегда пугала меня, но в этот момент на сердце у меня потеплело и, кончиками пальцев, нежно, я погладила её по щеке. Она посмотрела на меня и улыбнулась, - а улыбалась она очень редко - и вонзила свои зубы в основание моего большого пальца, в холмик Венеры, и начала пить кровь. Я закричала, от боли и удивления, но она взглянула на меня, и я стихла. Маленькая принцесса прижала рот к моей руке и лизала и сосала и пила. Закончив, она вышла из комнаты. На моих глазах рана начала закрываться, рубцеваться, заживать. На следующий день остался только старый шрам: как будто я порезала руку перочинным ножиком в глубоком детстве. Я была заворожена ей, подчинена и подавлена. Это испугало меня, испугало больше, чем кровь, которой она питалась. С этой ночи, как только наступали сумерки, я запирала дверь своей палаты, подпирая её дубовым брусом; кузнец выковал мне железные решетки, которыми я закрыла окна. Мой муж, моя любовь, мой король, посылал за мной всё реже и реже, и когда я приходила к нему, он был неуверенный, вялый, потерянный. Он больше не мог заниматься со мной любовью, и он не позволял мне доставлять ему удовольствие ртом, однажды, когда я попыталась, он задрожал всем телом и начал рыдать. Я оторвалась от него и крепко его Мои пальцы ласкали его кожу. Она была покрыта крошечными старыми шрамами. Но я не помнила этих шрамов с наших первых дней вместе, кроме одного, на боку, который распорол ему вепрь, когда король был ещё совсем молодым. Скоро он стал тенью того человека, которого я встретила и полюбила у моста. Его кости просвечивали сквозь кожу белым и голубым. Я была с ним в последние минуты: его руки были холодны как камень, его глаза были молочно-голубыми, его волосы и борода выцвели, потеряли блеск и жесткость. Он умер без отпущения грехов, его кожа была искусана и покрыта от макушки до пальцев ног маленькими старыми шрамами. Остап Кармоди: На вопросы, почему он переехал в США из старой доброй Англии сам Гейман отвечает, что причиной тому была женитьба на американке. Но не всё так просто. Вот отрывок из интервью в котором он приоткрывает истинную причину переезда. После дежурных объяснений про брак, он говорит: Плюс, я сказал своей жене, что хотел бы жить в доме из фильма "Семейка Адамсов" (культовый американский фильм про семейство эксцентричных колдунов). В Англии вы такого не найдёте! Вы можете найти настоящий тюдоровский дом, построенный настоящими Тюдорами в тюдоровские времена, но чего вам никогда не достать - так это правильного, честного дома из "Семейки Адамсов". Мне хотелось викторианской готики. Чего-то такого, от чего реально мурашки по коже. Мне хотелось башню. Так что я начал искать, и тут же нашёл. Вот ещё одна прекрасная черта Америки. Они такие вещи просто выбрасывают! И они выглядят так клёво! Это настоящая американская готика! Леденящая душу! Каждый год, на Хеллоуин мы ставим на стол разные хеллоуинские сладости и выкладываем на порог стопку комиксов. И каждый раз мы выкидываем и сладости и комиксы, потому что дети просто боятся подходить к нашему дому. За все эти годы не подошёл ни один! В результате жизни в этом доме родился, по словам Геймана, "теологический триллер" - 600-страничная сага о великой битве старых богов, привезённых в США эмигрантами со всех концов света - из России, Скандинавии, Африки - с новыми идолами - богами телевидения, банкоматов и хайвеев. "Боги Америки" мгновенно стали бестселлером и в США и за границей, и через пару лет получили не полагающуюся им по-хорошему (они всё же не являются научной фантастикой) главную фантастическую премию "Хьюго". Американские критики теперь, сжав зубы, говорят, что иммигрант понял американскую душу лучше самих американцев. Ничего удивительного - в этой стране все иммигранты, даже боги. И американская душа хранит в своём коллективном бессознательном души всех населяющих её народов. Нил Гейман "БОГИ АМЕРИКИ". Фрагмент романа: "Расскажите мне о бдении", - сказал Шэдоу. "Кто-то должен оставаться с телом. Это традиция. Мы кого-нибудь найдём". "Он хотел, чтобы это сделал я". "Нет, - сказал Чернобог. - Это убьёт тебя. Плохая, плохая, плохая идея". "Да? Это убьёт меня? То, что я останусь с телом?" "Того, кто бдит, привязывают к дереву, - сказал Нэнси. - Как это сделали с Уэнсдеем. И они висят там девять дней и девять ночей. Без еды, без воды. Одни. В конце человека снимают и если он выживает... ну, это иногда случается. И Уэнсдей получит своё бдение". "Возможно, Алвис пошлёт одного из своих. Гном может это выдержать", - произнёс Чернобог. "Я сделаю это", - сказал Шэдоу. "Нет", - сказал мистер Нэнси. "Да", - ответил Шэдоу. "Ты спятил", - сказал Чернобог. "Возможно. Но я буду бдеть у трупа Уэнсдея". Они перевалили через холм, и Шэдоу увидел Дерево. Оно было серебристо-серым, выше, чем ферма. Это было самое красивое дерево, которое Шэдоу когда-либо видел: призрачное, и, одновременно, абсолютно реальное и почти идеально симметричное. Кроме того, оно казалось очень знакомым: Шэдоу стал гадать, не примерещилось ли ему это, но сразу понял, что нет, он видел его, или его изображения раньше, много раз. Это была галстучная булавка Уэнсдея. Фольксваген, подпрыгивая на ухабах, переехал через поле и остановился у подножья дерева. Там стояли три женщины. Шэдоу было показалось, что это Зори, но нет, этих женщин он не знал. У них был уставший, скучающий вид, будто они стояли здесь уже очень долго. Каждая держала деревянную лестницу. В руках у самой крупной в руке был, кроме того, коричневый мешок. Они выглядели как матрёшки: одна высокая, ростом с Шэдоу, или даже выше, другая среднего роста, и третья - такая маленькая и сгорбленная, что Шэдоу сначала даже подумал, что это ребёнок. Они были так похожи друг на друга, что показались ему сестрами. Самая маленькая из женщин при приближении автобуса сделала реверанс. Остальные две просто стояли и смотрели. Они курили одну сигарету на троих, и докурили её до фильтра, пока, наконец, одна из них не затушила её об корень. Чернобог открыл заднюю дверь автобуса, самая крупная женщина протиснулась мимо него и легко, будто это был мешок муки, вытащила тело Уэнсдея и отнесла его к дереву. Она положила его перед деревом, примерно в трёх метрах от ствола. Вместе с сёстрами она развернули тело Уэнсдея. При дневном свете он выглядел хуже, чем в номере мотеля, при свечах. Женщины оправили его одежду, огладили пиджак, поместили на край савана и снова завернули. Затем женщины подошли к Шэдоу. - Ты - тот самый? - спросила большая. - Тот, кто оплачет Всеотца? - спросила та, что поменьше. - Ты выбрал бдение? - спросила самая маленькая. Шэдоу кивнул. Потом он не мог вспомнить, слышал ли на самом деле их голоса. Возможно, он просто понял, что они имеют в виду, по их позам и лицам. Мистер Нэнси, который ушёл в дом искать туалет, вышел из двери и направился к дереву. Он курил сигарку. Вид у него был задумчивый. "Шэдоу, - позвал он. - Ты совсем не обязан это делать. Мы найдём кого-нибудь более подходящего". "Я это сделаю", - ответил Шэдоу просто. "А если ты умрёшь? - спросил мистер Нэнси. - Если это тебя убьёт". "Значит, это меня убьёт". Мистер Нэнси зло отбросил сигарку в траву. "Я уже говорил, что у тебя дерьмо вместо мозгов, и с тех пор ничего не изменилось. Не видишь, что тебе дают шанс отказаться?" "Извините", - ответил Шэдоу. Больше он не сказал ничего. Чернобог подошёл к Шэдоу. Он не выглядел довольным. "Ты должен выйти из этого живым, - приказал он. - Выживи, для меня". Потом стиснул Шэдоу плечо, потрепал по руке и присоединился к мистеру Нэнси. Большая женщина, которую, кажется, звали Урта или Урдер - Шэдоу не мог повторить его так, чтобы она осталась довольна - дала ему знак снять одежду. "Всю?" Большая женщина пожала плечами. Шэдоу разделся до футболки и трусов. Женщины прислонили лестницы к дереву. Он поднялся на девять ступеней. Потом, подгоняемый ими, ступил на низший сук. Средняя женщина вывалила содержимое мешка на траву. Он был заполнен клубками тонких верёвок, коричневых от старости и грязи, и женщина начала рассортировывать их по длине, и аккуратно раскладывая по земле рядом с телом Уэнсдея. Потом они вскарабкались на свои лестницы и начали вязать на верёвках узлы, замысловатые и элегантные узлы, и они обмотали верёвки сперва вокруг дерева, а затем вокруг Шэдоу. Бесстрастно, как акушерки или медсёстры или кто-то, кто обряжает трупы, они сняли с него футболку и трусы, связали его, не туго, но крепко и окончательно. Его удивило, насколько удобно верёвки и узлы держали его вес. Верёвки проходили у него под мышками, между ног, вокруг запястий, щиколоток, груди, притягивая его к дереву. Наконец, последняя верёвка была обвязана, неплотно, вокруг его шеи. Сначала он не мог приспособиться, но его вес был распределён равномерно, и ни одна из верёвок не врезалась в кожу. Его ноги были в полутора метрах над землёй. Дерево было безлистым и громадным, его ветви чернели на фоне серого неба, кора была серебристо серой. Они убрали лестницы. Был момент паники, когда верёвки приняли весь его вес, и он просел на несколько сантиметров. Тем не менее, он не издал ни звука. Женщины передвинули тело Уэнсдея, замотав его в саван из позаимствованной в мотеле простыни, к подножью дерева, и оставили Шэдоу. Оставили его одного. Остап Кармоди: На самом деле книга не о богах. Почти всё её действие происходит в "одноэтажной Америке", в маленьких городках и придорожных мотелях. И в "Богах" Гейман впервые отвёл больше половины места не богам, демонам, или другим странным созданиям, а простым людям. Таким, которые могли бы быть персонажами какого-нибудь американского сельского детектива. И эта смена жанра ему тоже удалась. Из интервью: Реакцией читателей с Восточного и Западного побережий на книгу было "Ничего себе, вы сделали эти штаты, над которыми мы пролетаем на самолёте, почти что интересными. Кто бы мог подумать, что там что-то происходит?". А там происходит очень много чего. Вот ещё одна распространённая иллюзия - что жизнь существует только на Западном побережье, Восточном побережье и немножко в Техасе, что можно взять карту Америки и раскрасить на ней места, где есть жизнь. И кто-нибудь неохотно обведёт ещё небольшим кружком Миннеаполис, о котором что-то слышал. Но это будет единственное место, где есть жизнь, пока вы не доберетесь до Чикаго, - следующем месте, о котором говорят, что там есть жизнь. Я же пытался показать, что и в других местах происходит огромное количество событий, событий очень глубоких и очень интересных и увлекательных. Нил Гейман "БОГИ АМЕРИКИ". Фрагмент романа: Уэнсдей припарковал машину на парковке супермаркета, через улицу от банка. Из багажника он достал металлический чемодан и пару наручников. Он приковал чемоданчик наручниками к своему левому запястью. Снег продолжал валить. Затем он надел синюю фуржку и нацепил на грудной карман пиджака нашивку. И на фуражке и на нашивке было написано "A1 Security". Он прикрепил к планшету депозитные бланки. Потом он ссутулился. Теперь он выглядел как полицейский на пенсии, откуда-то появилось даже небольшое брюшко. "Теперь, - сказал он, - ты купишь что-нибудь в супермаркете, а потом будешь околачиваться на выходе, около телефона. Если у кого-нибудь возникнут вопросы, - ты ждёшь звонка от своей подружки, у которой сломалась машина". Уэнсдей надел пару розовых меховых наушников и закрыл багажник. Снежинки садились на его тёмно-синюю фуражку и на наушники. "Как я выгляжу?" - спросил он. "Нелепо", - ответил Шэдоу. "Нелепо?" "Или бестолково, - сказал Шэдоу. "Мм. Бестолково и нелепо. Отлично". Уэнсдей улыбнулся. Наушники делали его одновременно внушающим доверие, смешным и, главное, очень милым. Он пересёк улицу и прошёл квартал к зданию банка, в то время как Шэдоу зашёл в супермаркет и стал ждать. Уэнсдей наклеил на банкомат оранжевое объявление "Неисправен". Перед ночным депозитным шкафом он протянул красные ленты и прикрепил на него ксерокопированную бумажку. Шэдоу с удивлением прочёл: МЫ ВЕДЁМ РАБОТЫ ПО УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ СЕРВИСА ДЛЯ ВАШЕГО УДОБСТВА. ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ВРЕМЕННЫЕ НЕУДОБСТВА. Шэдоу отвернулся и окинул взглядом улицу. Она выглядела холодной и ненастоящей. К банкомату подошла молодая женщина. Уэнсдей покачал головой, объясняя, что банкомат неисправен. Она выругалась, извинилась, и убежала. Подъехал автомобиль, из него вышел мужчина, держащий маленький серый мешочек и ключ. Шэдоу пронаблюдал, как Уэнсдей извинился перед мужчиной, заставил его расписаться на планшете, проверил его депозитный ящик, негнущимися пальцами выписал чек, долго не мог решить, какую копию оставить себе, и, наконец, открыл свой большой чёрный металлический чемодан и положил мешочек внутрь... Опустились зимние сумерки, день медленно серел в ночь. Зажглись окна и фонари. Люди продолжали давать Уэнсдею деньги. Вдруг, как по какому-то сигналу, которого Шэдоу не заметил, Уэнсдей подошёл к стене, снял свои таблички и потащился к к парковке. Шэдоу выждал минуту и последовал за ним. Уэнсдей сидел на заднем сидении автомобиля. Он открыл чемодан и методично раскладывал его содержимое по сидению, аккуратными кучками. "Поехали, - сказал он, - мы направляемся в отделение Первого Иллинойского Банка на Стейт Стрит" "Повторное представление? - спросил Шэдоу. - А мы не искушаем судьбу?" "Ни в коем случае, - сказал Уэнсдей. - Наоборот, мы собираемся сделать небольшой вклад". Остап Кармоди: Последней книгой написанной Гейманом была недавно вышедшая детская сказка "Корэлайн". По словам рецензентов так выглядела бы "Алиса в Стране чудес", если бы её написал Стивен Кинг. Говорят, это лучший на сегодняшний день роман писателя. Следующая книга тоже будет детской и тоже страшной. Родителей это не должно пугать - Гейман просто возрождает ещё один прочно забытый жанр - Настоящей Детской Сказки. Именно такой, мрачной и загадочной, она и была сотни лет до того, как 18-ый век превратил её в нравоучительную притчу. Вспомните хотя бы братьев Гримм - мало ли там уродливых ведьм и дремучих лесов? Похоже, детей просто надо пугать. Иначе им становится скучно и они начинают пугать себя сами, рассказывая друг другу страшилки под одеялом. Да и взрослые, собственно, не сильно в этом от них отличаются. Только вместо страшилок у них телепередачи про маньяков и серийных убийц. Закончим мы передачу ещё одним отрывком из интервью: Вопрос: Что вы хотите сказать напоследок? Гейман: Я сожалею, что вам не понравилась моя книга. Теперь, если вы опустите пистолет, я уверен, что мы можем обсудить это как цивили... |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
