Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
ЭкслибрисРубен Давид Гонсалес Гальего. "Американская мечта". Часть 2Автор: Рубен Давид Гонсалес Гальего (Мадрид)
Сергей Юрьенен: Рубен Давид Гонсалес Гальего. Американская мечта - передача вторая. Первая вышла в эфир на волнах "Свободы" 3 декабря - в международный день инвалидов. В этот день я услышал цифру, которая меня поразила. В России десять миллионов инвалидов. Целая страна с населением как в Чешской Республике, откуда мы вещаем. Как живет эта страна, большая и здоровая Россия узнала, благодаря Рубену, книгу которого Андрей Битов назвал "великой". В 33 года Рубену, парализованному с рождения внуку Генсека компартии народов Испании, выпало стать голосом этой десятимиллионной России - ее Солженицыным и Шаламовым в одном лице. Об этой России и его "Американская мечта"... По просьбе автора в Москве читает Ольга Писпанен... АмерикаСтрану эту полагалось ненавидеть. Так было принято. Ненавидеть следовало все капиталистические страны, но Америку особенно. В Америке жили враги, буржуи, пьющие кровь рабочего класса. Американский империализм готовил для нас атомную бомбу. Рабочие в Америке постоянно голодали и умирали, перед посольством России в США нескончаемым потоком лилась очередь желающих сменить гражданство. Так нас учили, мы верили. Я Америку любил, любил с девяти лет. Именно в девять лет мне рассказали, что в Америке инвалидов нет. Их убивают. Всех. Если в семье рождается инвалид, врач делает ребенку смертельный укол. -- Теперь вы понимаете, дети, как вам повезло родиться в нашей стране? В Советском Союзе детей-инвалидов не убивают. Вас учат, лечат и кормят бесплатно. Вы должны хорошо учиться, получить нужную профессию. Я не хочу, чтобы меня кормили бесплатно, я никогда не смогу получить нужную профессию. Я хочу укол, смертельный укол. Я хочу в Америку. МузыкаМузыка была не наша, чужая. Ее записывали на рентгеновских пленках. Детдомовцы привозили пустые рентгеновские пленки из своих бесконечных поездок по больницам, затем меняли их на пленки с записью из расчета один к двум. Бизнес. Безобидные западные шлягеры внушали воспитателям ужас. -- Вы знаете, о чем они поют? Мы не знали. Пластинки отбирали, поведение нарушителей обсуждалось на педагогическом совете школы, борьба с капиталистическим влиянием шла вовсю. Бессмысленная борьба. Мальчики стали носить длинные волосы. Из Москвы прислали инструкции по борьбе с "заразой". Волосы воспитанников не должны были опускаться ниже середины ушей. Уши измеряли линейкой, середину определяли на глаз. Шла бесконечная борьба за право иметь прическу чуть шикарнее, чем у товарища. Мне очень хочется узнать, о чем поют люди на пластинках. Я хочу выучить их язык. Споры из-за длины волос меня не интересуют. Меня всегда стригут наголо, потому что я не ходячий. Нью-ЙоркВ очередной раз классный руководитель проводит с нами политзанятия. Нам рассказывают об ужасах западного образа жизни. Мы уже привыкли и ничему не удивляемся. Я абсолютно уверен, что большинство людей в Америке живут на улицах в картонных коробках, все американцы поголовно строят бомбоубежища, в стране очередной кризис. На этот раз нам рассказывают о Нью-Йорке. Приводится статья из "Нью-Йорк Таймс" про бесплатную раздачу сыра безработным. Было роздано несколько тонн сыра по 100 грамм на душу. Учительница особенно подчеркивает, что эти бедолаги в течение следующего месяца ничего не получат. Я спрашиваю, не умрут ли они тогда все от голода. -- Конечно, умрут, - отвечает учительница. Но им на смену придут новые толпы уволенных рабочих. Я верю. ***Мы одни в классе, - я и учитель истории. Он что-то пишет в классном журнале, я читаю. Он сидит за учительским столом, я - лежу на полу неподалеку от него. -- Вы очень заняты? -- Что ты хотел? Он поднимает голову от работы. У учителя очень добрые и умные глаза, чуть седые волосы. На лацкане пиджака - значок члена партии. -- Вопрос задать. -- Задавай. -- Нам на политинформации рассказывали, что люди в капиталистических странах живут в глубокой нищете на грани голодной смерти. Я тут немного подсчитал, все сходится. Миллиардеры в Америке есть, но их очень мало. Так? -- Так. -- Миллионеры тоже есть, их немного, но все-таки во много раз больше, чем миллиардеров. Людей среднего достатка - лавочников, парикмахеров -- должно быть во много раз больше, чем миллионеров, рабочих - во много раз больше, чем лавочников, а безработных - во много раз больше, чем рабочих. Так? -- Так. Ничего удивительного. Это и так ясно, люди там живут очень плохо. -- Согласны? Тогда получается, что по приблизительным расчетам ежедневно на улицах, например, Нью-Йорка умирает несколько сот тысяч безработных, есть-то им нечего. И это не считая умерших от голода рабочих. Нью-Йорк просто завален трупами! Кто-то их должен все время убирать. Я не понимаю этих американцев. Ходить по улицам среди умерших и умирающих от голода. Почему они до сих пор не свергли своих помещиков и капиталистов? Учитель встает из-за стола, подходит ко мне, присаживается передо мной на корточки. Он как-то странно смотрит на меня и улыбается. Он почти смеется над моей серьезной задачей. Наверное, у него сегодня просто очень хорошее настроение. -- Сколько тебе лет? -- Вы же знаете, десять. -- Знаю, знаю, - говорит он уже совсем весело, - а не рано тебе еще над такими вещами задумываться? Я молчу. -- Не сердись. Это просто еще слишком сложно для тебя. Учитель встает, берет со стола классный журнал и идет к выходу. Перед дверью оборачивается ко мне, серьезно и строго смотрит, как будто впервые меня увидел. -- Ни с кем, слышишь, ни с кем не говори на эту тему. Ты уже большой мальчик, должен понимать. На следующий день он подходит ко мне, нагибается, кладет передо мной на пол толстую красивую книгу. -- Почитай, это серьезный исторический роман. Тебе понравится. НемецОн вошел в класс быстрой слегка семенящей походкой, выдвинул стул из-за стола, сел. Не глядя на нас громко и отчетливо начал читать стихи. Читал долго. Встал, оглядел класс. -- Это Гете. Я читал по-немецки. Может быть, и вы сможете когда-нибудь читать Гете в оригинале. Я ваш новый учитель иностранного языка. Подошел к столу, открыл учебник. -- Прежде всего, я должен извиниться перед Рубеном. Рубен, я очень сожалею, что не могу научить тебя испанскому языку. Я не знаю испанского. Учи пока немецкий. Если выучишь немецкий, - сможешь выучить любой другой язык, запомни это. Я запомнил. Странный учитель. Очень странный. Иногда забывался посреди урока и подолгу читал стихи. Увлеченно и живо рассказывал нам о Германии. Светился от счастья, когда немецкая футбольная команда выигрывала матч. Все немецкое считал лучшим. Настоящий учитель, чокнутый, фанатик. ***Урок немецкого языка. Класс завелся, мы спорим с учителем. Тема спора как всегда неизменна: превосходство Германии. Спорить можно о чем угодно, кроме поражения Германии во Второй Мировой. Если напомнить про войну, учитель замолчит, начнет суетливо протирать очки, сухим бесцветным голосом предложит открыть учебники на указанной странице и повторять вслух бесконечные немецкие глаголы. Глаза его горят, щеки покраснели. Он торжествующе бросает в класс фамилии немецких композиторов, философов, поэтов. Почти кричит о преимуществе немецких корабелов. Он счастлив, доволен. Нам нечего возразить. Переходим к обсуждению сельского хозяйства. Мы восхищенно слушаем про центнеры и гектары, объемы производства и невиданные урожаи. Все портит чей-то тихий вопрос: -- А финики? -- Какие финики? -- Финики в Германии выращивают? Мы читаем вслух бесконечные немецкие глаголы. Настроение испорчено. Как-то раз он подошел ко мне, присел. В руке бумажный кулечек с финиками. -- Хочешь? -- Спасибо. Мы едим финики, молчим. Доели. Он тяжело поднялся с пола, отряхнул брюки, грустно вздохнул. -- Да-а. А в Германии финики не растут. Это правда. Совсем не растут. Сергей Юрьенен: Перед тем как Ольга Писпанен в Москве продолжит чтение две-три новости из жизни героя нашей радиодилогии, который пребывает перед своим компьютером в Мадриде. Книга "белое на черном", только что выпущенная в России питерско-московским издательством Лимбус-Пресс, переведена и готовится к выходу в Испании и во Франции. Ведет Рубен переговоры с издательствами и в других странах. Из новых публикаций по-русский - эссе, которое печатает в России новый ежеквартальный журнал "Индекс - досье на цензуру" - совместный проект знаменитого лондонского правозащитного журнала и московского фонда защиты гласности. В компьютере, по клавиатуре которой он пощелкивает двумя своими подвижными пальцами, - новая книга... На вопрос о тайнах писательского ремесла Рубен - он человек веселый - смеется и отвечает, не вдаваясь в разъяснения: "Пишу точками. сравнивайте меня с Гертрудой Стайн..." Мы помним, конечно, что великая экспериментаторша Гертруда была наставницей Хемингуэя... Рубен Давид Гонсалес Гальего. Американская Мечта ЯзыкИнтернат. Дом престарелых. Дом последнего моего убежища и пристанища. Конец. Тупик. Я выписываю в тетрадку неправильные английские глаголы. По коридору везут каталку с трупом. Дедушки и бабушки обсуждают завтрашнее меню. Я выписываю в тетрадку неправильные английские глаголы. Мои сверстники-инвалиды организовали комсомольское собрание. Директор интерната зачитал в актовом зале приветственную речь, посвященную очередной годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. Я выписываю в тетрадку неправильные английские глаголы. Дедушка, бывший заключенный, во время очередной пьянки проломил костылем голову соседу по палате. Бабушка, заслуженный ветеран труда, повесилась в стенном шкафу. Женщина в инвалидной коляске съела горсть снотворных таблеток, чтобы навсегда покинуть этот правильный мир. Я выписываю в тетрадку неправильные английские глаголы. Все правильно. Я - кусок мяса. Я не заслужил большего, не стал трактористом или ученым. Меня кормят из жалости. Все правильно. Так надо. Правильно, правильно, правильно. Не правильные только глаголы. Они упрямо ложатся в тетрадку, пробираются сквозь шелест радиопомех. Я слушаю неправильные глаголы неправильного, английского, языка. Их читает неправильный диктор из неправильной Америки. Неправильный человек в насквозь правильном мире я упорно учу английский язык. Учу просто так, чтобы не сойти с ума, чтобы не стать правильным. I goАнглийский язык. Язык межнационального общения, деловых переговоров. На русский можно перевести почти все. От поэзии Шекспира до инструкции по эксплуатации холодильника. Почти все. Почти. ***Инвалидная коляска. Американская инвалидная коляска. У меня в руке - джойстик управления. Послушная машина перемещает мое обездвиженное тело по улице небольшого американского городка. Я перехожу улицу на красный цвет. Это и не удивительно. Я перехожу первую в моей жизни улицу. Коляска еще не совсем послушна приказам моей парализованной руки. Машины стоят. Из машины, стоящей в левом крайнем ряду, высовывается радостный водитель, машет рукой и кричит что-то ободряющее. Подходит полицейский. По моему ошалелому виду он догадывается, почему я нарушил правила. -- У Вас все в порядке? -- Да. -- Вы поступили очень правильно, когда решили выйти на улицу. Удачи Вам! ***Женщина в инвалидной коляске проносится мимо меня на большой скорости. У нее во рту - шланг респиратора. Спинка коляски откинута до горизонтального положения так, что на дорогу она смотрит через укрепленное на коляске зеркало. На борту яркая надпись крупными буквами: "Я люблю жизнь". ***Слепая женщина рассказывает о своем недавнем визите в Центр социальной защиты. Служащая Центра задала ей несколько вопросов. -- Имеете ли Вы работу? -- Способны ли Вы к самообслуживанию? -- Хватает ли Вашего заработка для оплаты дополнительных услуг, связанных с Вашей инвалидностью? Получив на все вопросы утвердительные ответы, встала из-за стола и сухим официальным тоном произнесла стандартную официальную фразу: -- Поздравляю Вас. Вы социально адаптированы. С этого дня Вы не нуждаетесь в социальной поддержке. ***Небольшой китайский ресторан. Узкие двери, четыре столика. Из помещения выбегает официант. -- Я очень сожалею, очень. Мы приносим официальные извинения. К сожалению, Ваша коляска не войдет в эти двери. Если Вас не затруднит, Вы можете зайти в соседний зал. Вы ничего не потеряете, уверяю Вас, то же меню, такое же оформление зала, тот же шеф-повар. У нас есть сертификат, Вы можете с ним ознакомиться. Никакой дискриминации. Я смущенно пытаюсь успокоить его, заверяю, что меня ничуть не затруднит пройти в соседний зал. Он провожает меня до входа в другой зал. Этот зал чуть побольше. Официант сопровождает меня до свободного столика, раздвигает передо мной стулья. Некоторые посетители ресторана убирают ноги из прохода, некоторые не обращают на мою коляску никакого внимания. Когда колеса коляски наезжают на чьи-то ноги, человек вскрикивает. Еще бы, вес коляски не маленький. Мы обмениваемся извинениями. Официант изумленно смотрит на меня. -- Почему Вы все время извиняетесь? Вы имеете такое же право есть в этом ресторане, как и они. ***Девушка-американка в инвалидной коляске с гордостью показывает мне микроавтобус с подъемником и рассказывает, что такими микроавтобусами оснащены все таксопарки Америки. -- А разве нельзя было переоборудовать для инвалидов обычные легковые автомобили? Это было бы дешевле. - Спрашиваю я. Девушка смотрит на меня растерянно и смущенно. -- Но ведь в переоборудованном легковом автомобиле можно перевозить только одного человека в коляске! А вдруг это буду парень с девушкой. Они что, по-твоему, должны ехать в разных машинах? ***Английский язык. Язык межнационального общения, деловых переговоров. На русский можно перевести почти все. От поэзии Шекспира до инструкции по эксплуатации холодильника. Почти все. Почти. Я могу долго говорить про Америку. Могу бесконечно рассказывать про инвалидные коляски, "говорящие" лифты, ровные дороги, пандусы, микроавтобусы с подъемниками. Про слепых программистов, парализованных ученых. Про то, как я плакал, когда мне сказали, что надо возвращаться в Россию и коляску придется оставить. Но чувство, которое я испытал, когда впервые тронул с места чудо американской технологии, лучше всего передается короткой и емкой английской фразой: "I go". И на русский язык эта фраза не переводится. РодинаМы с Катей заходим за продуктами в небольшой магазинчик. Катя проходит вглубь магазина, я остаюсь у входа. Все трэвэл чеки выписаны на имя Кати, так как мне тяжело расписываться. Я с трудом могу удержать ручку, и моя подпись все равно не внушала бы доверия. Катя выбирает продукты, подходит к продавцу, чтобы расплатиться. За прилавком стоит пожилой араб. Он что-то горячо доказывает Кате, отчаянно жестикулирует. Катя не говорит по-английски, договариваться приходится мне. Я трогаю джойстик своей коляски, подъезжаю к прилавку. Катя отходит. -- В чем дело? -- Я не могу принять ваш чек. Я принимаю чеки номиналом не более десяти долларов, а вы предъявили чек на пятьдесят. Я в Америке. Я уже две недели в Америке. Я спокоен. Еще раз прикасаюсь к джойстику коляски. Спинка коляски поднимается почти вертикально. Я подъезжаю вплотную к прилавку. -- Понятно. Вы хотите сказать, что чек поддельный. Посмотрите на меня. Вы полагаете, я способен подделать чек? Я похож на художника? Я похож на мошенника? Посмотрите на коляску. Вы знаете, сколько стоит такая коляска? Я покупал у Вас продукты вчера, покупал позавчера, покупаю сегодня и надеюсь покупать завтра. Это Америка. Вы продаете, я покупаю. Одно из двух. Если чек подлинный, вы продаете мне товар. Если чек поддельный, и я его сам нарисовал, вызывайте полицию. Он уважительно смотрит на меня. Такой подход к делу его явно устраивает. -- Хорошо. Я принимаю ваш чек. Ты палестинец? -- Нет. Испанец. -- Из Испании? -- Из России. -- Когда домой? -- Через три дня. -- Скучаешь, наверное, по родине, домой тянет. -- Нет, не скучаю. -- Почему? -- Там плохо. Нет таких колясок, тротуаров, магазинов как Ваш. Не тянет совсем. Можно было бы - остался бы здесь навсегда. Он укоризненно качает головой. Смотрит на меня снисходительно и немного грустно. -- Мальчик, маленький мальчик. Что ты понимаешь в жизни? Здесь нельзя жить. Люди как звери. За доллар готовы поубивать друг друга. Я работаю по четырнадцать часов в день, коплю деньги. Еще подкоплю немного и поеду на родину, в Палестину. А там стреляют. У вас ведь не стреляют? -- Нет. Мы расплачиваемся, прощаемся и уходим. Я выезжаю из магазина. Разворачиваю коляску, смотрю сквозь витринное стекло на пожилого палестинца. Счастливый! У него есть Родина. СвободаСан-Франциско. Город моей мечты, населенный пункт капиталистического ада. Город отверженных и странных. Стою на тротуаре. Я последний день в Америке. Завтра меня отвезут в аэропорт, посадят в самолет. Самолет в срок доставит меня в Россию. Там, в далекой России, меня аккуратно положат на диван и приговорят к пожизненному заключению в четырех стенах. Добрые русские люди будут давать мне еду, пить со мной водку. Там будет сытно и, может быть, тепло. Там будет все, кроме свободы. Мне запретят видеть солнце, гулять по городу, сидеть в кафе. Снисходительно объяснят, что все эти излишества для нормальных, полноценных граждан. Дадут еще немного еды и водки и в очередной раз напомнят о моей черной неблагодарности. Скажут, что я хочу слишком многого, что нужно немного потерпеть, немного, совсем чуть-чуть, лет пятьдесят. Я буду со всем соглашаться и отрешенно кивать. Буду послушно делать, что прикажут и молча терпеть позор и унижение. Приму свою неполноценность как неизбежное зло и стану медленно подыхать. А когда мне надоест такая сволочная жизнь, и я попрошу немного яда, мне, разумеется, откажут. Быстрая смерть запрещена в той далекой и гуманной стране. Все что мне позволят, - медленно травиться водкой и надеяться на язву желудка или инфаркт. Я стою на тротуаре. Если до отказа отжать ручку управления электроколяской от себя, мощный мотор унесет меня в неизвестность. Самолет улетит без меня. Через пару дней кончится заряд коляски. Без денег и документов я не выживу в этой жестокой и прекрасной стране. Максимум, на что я смогу рассчитывать, это еще день свободы, затем - смерть. *Это Америка. Здесь все продается и все покупается. Ужасная, жестокая страна. Рассчитывать на жалость не приходится. Но жалости я досыта наелся еще в России. Меня устроит обычный бизнес. Это Америка. - Что продается? - День свободы. Настоящей свободы. Солнце, воздух. Целующиеся парочки на скамейках. Хиппи, играющий на гитаре. Право еще один раз увидеть, как маленькая девочка кормит белку с ладони. Первый и единственный раз в своей жизни увидеть ночной город, свет тысяч автомобильных фар. В последний раз полюбоваться на неоновые вывески, помечтать о невозможном счастье родится в этой чудесной стране. Настоящий товар, качественный. Сделано в Америке. - Сколько стоит? - Чуть-чуть меньше, чем жизнь. - Покупаю, сдачи не надо. *А потом в России я целый месяц жрал водку с утра до вечера, плакал по ночам и в пьяном бреду пытался нащупать джойстик управления несуществующей, мифической коляски. И каждый день жалел о том, что в решающий момент сделал неправильный выбор. Сергей Юрьенен: "Белое на черном" называется книга испанско-русского писателя - издательство Лимбус Пресс, Санкт-Петербург-Москва, 2002. Другие передачи месяца: |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
