Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
19.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[03-06-04]
Продолжение политикиСудан: сейчас или никогда в ДарфуреАвтор и ведущая Ирина Лагунина
Судан - самая большая страна Африки. Территория 2 с половиной миллиона квадратных километров. Приблизительная численность населения - более 30 миллионов человек. Из-за того, что большая часть земли в засушливых районах, половина населения живет на 15 процентах территории - в основном вдоль Нила. Население состоит из 19 основных этнических групп и 600 подгрупп. Они говорят на более чем 100 языках и диалектах. По первой и последней переписи населения, которая проводилась в стране в 1956 году, арабы составляют 39 процентов, остальные - африканцы. Около 70 процентов - мусульмане, остальные тридцать исповедуют либо традиционные африканские религии, либо христианство. 70 процентов поступлений в государственную казну - от продажи нефти. Судан при этом - одна из беднейших стран региона. Сейчас, по оценкам ООН, в Судане, в провинции Дарфур, может разразиться самый худший на сегодняшний день гуманитарный кризис. Группу экспертов правозащитной организации Международная амнистия суданские власти в провинцию Дарфур не пустили. Не дали визу. Поэтому ближайший район, в который они могли проникнуть - восточный Чад, на границу с Суданом. Аннет Вебер только что вернулась оттуда. Сколько беженцев из Судана сейчас в Чаде? Аннет Вебер: Вот с этого вопроса и начинается проблема, потому что 65-70 тысяч человек - это зарегистрированные беженцы. А большинство беженцев из Судана - не зарегистрированы. Они не могут добраться до лагерей, они находятся на самой границе с Суданом, они не получают никакой помощи и каждый момент могут подвергнуться нападению милиции из Судана - джанджавидов. По оценкам Верховного комиссара ООН по делам беженцев, не зарегистрированными остаются еще, по меньшей мере, 65-70 тысяч человек. Так что в целом можно предположить, что в Чаде находится от 150 до 200 тысяч беженцев. Ирина Лагунина: Кто контролирует границу? Могут ли войска Чада или какие-то спецчасти национальной безопасности взять границу под свой контроль и прекратить нашествия джанджавида? Аннет Вебер: За последние две недели джанджавид мог без труда пересекать границу, но массированных нападений на беженцев милиция пока не производила. Из того, что мы слышали, можно предположить, что в районе границы на территории Дарфура находится около 2 тысяч бойцов милиции. Число военнослужащих армии Чада несравненно меньше - 250. Граница - протяженностью в 800 километров, и реальную защиту беженцам не может дать никто. Они были бы в большей безопасности, если бы смогли попасть в лагеря беженцев внутри Чада, но пока большинство из них остаются вне лагерей. Ирина Лагунина: Почему? Не хватает лагерей, они не хотят уходить далеко от дома и рассчитывают в ближайшее время вернуться обратно? Аннет Вебер: Никто из тех, с кем мы говорили, не рассчитывает вернуться домой в ближайшее время. Они не верят, что ситуация изменится настолько, что дома они получат какие-то гарантии безопасности. Самая большая проблема в том, что многие из беженцев уже просто не могут двигаться дальше - они истощены, они устали, они давно ничего не ели. Не хватает грузовиков, чтобы перевезти их в глубь страны, и это - вторая проблема. А третья проблема состоит в том, что, да, лагеря для беженцев созданы, но не все они еще готовы принимать людей. И сейчас беженцев больше, чем могут вместить лагеря. Ирина Лагунина: Я понимаю, что сложно даже приблизительно предположить, сколько человек еще прибудет в Чад, но, вероятно, известно, сколько беженцев пересекает границу ежедневно? Аннет Вебер: Есть две причины, по которым и эти оценки сделать сложно. Почти все беженцы, с которыми мы говорили, рассказывали нам, что те, кто остается на территории Дарфура, сейчас неминуемо попадают в так называемые лагеря для перемещенных лиц. Это на самом деле не лагеря, а дома или кварталы в более крупных населенных пунктах, куда людей сгоняют, после того, как их деревни были сожжены. Эти лагеря в большинстве окружены джандажвидом, так что люди практически не могут оттуда выбраться. Многие беженцы в Чаде говорили, что их родственники тоже хотели бы уйти из Дарфура, но не могут. К тому же милиция установила блок-посты на дорогах и не пускает людей в Чад. Вторая проблема состоит в том, что ни правительство Чада, ни ООН не располагают сейчас возможностью регистрировать, сколько беженцев пересекает границу. Так что единственное, что мы знаем, это что количество людей, которые хотели бы попасть в Чад, намного больше того количества, которым удалось пересечь границу. Ирина Лагунина: Аннет Вебер, представитель правозащитной организации Международная амнистия, только что вернулась из Чада. Призыв международных организации немедленно организовать помощь населению суданской провинции Дарфур пришел в тот момент, когда правительство в Хартуме подписало мирное соглашение с другой, тоже повстанческой частью страны, - с Югом. Конфликт тянулся 21 год, и трое международных посредников - США, Великобритания и Норвегия - потратили немало усилий для того, чтобы стороны подписали хоть какой-то мирный документ. И вот на фоне этого успеха дипломатии организация, которая называется Международная кризисная группа, ее председатель - бывший президент Финляндии Мартти Ахтисаари, а президент - бывший министр иностранных дел Австралии Гарет Эванс - выступила с заявлением: мирное соглашение с повстанцами на юге страны не должно развязывать правительству в Хартуме руки для того, чтобы уничтожить беженцев на западе Судана. Представитель Международной кризисной группы Стивен Аллис. Что указывает на то, что правительство Омара Хассана Ахмада аль-Башира нацелилось против людей, живущих на этой территории? Стивен Аллис: Они не просто нацелились на них. Военная кампания в Дарфуре, проводимая правительственными силами совместно с милицейскими отрядами, которые называются джанджавид и получают деньги и оружие тоже от правительства, продолжалась весь прошлый год и в первые месяцы этого года. И хотя довольно сложно получить точную информацию с места, похоже, что сейчас напряженность конфликта спала, активных вооруженных столкновений практически не происходит. Но огромное количество людей - более миллиона человек - остались без крова, их посевы были уничтожены, у них нет воды. И именно эти люди могут погибнуть в ближайшие месяцы, если не получат экстренной гуманитарной помощи. А для того, чтобы доставить помощь, нужно, чтобы правительство Судана допустило в район гуманитарных работников. Ирина Лагунина: Сейчас в регионе международных гуманитарных работников нет вовсе? Стивен Аллис: В незначительных количествах они там есть. Но этого не достаточно. Более того, доступ в район постоянно ограничивается массой бюрократических преград, которые воздвигает правительство в Хартуме. Например, когда гуманитарная группа прибывает в Хартум, ей говорят: вы не можете попасть в Дарфур без специальных пропусков, или: вы не можете осуществлять контрактные работы по заказу ООН, если у вас нет местного суданского партнера, или: вы можете использовать только грузовики, которые зарегистрированы в Судане. И все эти бюрократические препоны не дают гуманитарным организациям возможности доставлять и распределять гуманитарную помощь в нужном объеме в Дарфуре. Ирина Лагунина: Когда смотришь на новости из региона границы между Суданом и Чадом, сложно понять характер, природу этого конфликта. Это религиозный конфликт между умеренными мусульманами и теми, кто добивается установления законов шариата в стране? Ведь пришедшее к власти в 1989 году правительство бригадного генерала Омара аль-Башира принесло с собой идеологию радикального ислама и духовного лидера Хасана аль-Тураби, который в том же 1989-м лично пригласил Усаму бин Ладена перенести лагеря "Аль-Каиды" в Судан. Эта радикальная идеология не всем в стране по душе. Или этнические чистки в Дарфуре - этнический конфликт в котором арабы изгоняют не арабов? Или, может быть, это расистский конфликт, в котором арабы изгоняют черное население? Что представляет собой население Дарфура? Международная кризисная группа, Стивен Аллис: Стивен Аллис: До войны в Дарфуре, который по площади почти равен территории Франции, проживали многочисленные этнические группы, которые говорили на разных языках и наречиях. Север Дарфура по климатическим условиям суше юга. И исторически жители севера были кочевыми народами, выращивали скот, в основном лошадей и верблюдов. Некоторые из этих народов говорили на арабском языке, некоторые - на коренных африканских языках и наречиях. И конечно, представление о том, что кто-то из них арабы, а кто-то - африканцы, это довольно странное представление. Хотя в Судане их так и называют. Но это странно, потому что они все - африканцы, и даже те семьи, которые говорят по-арабски, уже настолько перемешались с большими местными племенами, в основном с фурами, что внешнего различия между ними нет. Что произошло за последние 15 лет, и что, собственно, заложило основу для кризиса, это все более острое соперничество за землю между кочевыми народами и более оседлыми племенами. Правительство в Хартуме использовало это соперничество и вооружило тех, кто считается арабами, с тем, чтобы они изгнали тех, кто арабами не считается. Именно этот процесс и происходит с такой интенсивностью в последние полтора года. Он не начался полтора года назад, он обострился в результате правительственной политики. Ирина Лагунина: Давний конфликт за пастбища, которые хотели отвоевать себе кочевники, мигрирующие к источникам воды с сухих земель и встречающие на своем пути поля оседлого населения, вдруг превратился в этническую чистку. Вспышки напряженности бывали и раньше, и несколько лет назад в Чад уже ушли около 60 тысяч беженцев. Но все равно, столкновения были ограничены. Что так кардинально изменилось сейчас? Стивен Аллис: Думаю, две причины. Во-первых, правительство Судана, которое пришло к власти в результате военного переворота в 1989 году, принесло с собой радикальную идеологию исламского экстремизма. Именно поэтому они на четыре года дали приют Усаме бин Ладену. И оно таковым остается - радикальным исламским экстремистским правительством, хотя они и сотрудничали в последние годы с Соединенными Штатами. Именно поэтому они сконцентрировали власть в руках узкой группы, которая разделяет и поддерживает эту идеологию. Они проповедовали идеи арабской исключительности, арабского национализма. Это заставило тех, кто считается арабами, относиться ко всем остальным как к людям второго сорта, и обострило отношения между различными этническими группами в стране. Это - говоря проще, общие предпосылки для конфликта в стране. Вторая причина носит более сиюминутный характер. В эти полтора года велись переговоры для того, чтобы разрешить конфликт, считавшийся для страны наиболее тяжелым. Конфликт между правительством и населением юга страны. И как только эти переговоры подошли к этапу, когда можно было заключить соглашение, остальные племена поняли, что они будут из этого процесса исключены. Соглашение будет касаться только правительства в Хартуме и Народной армии освобождения Судана. А все остальные окажутся за бортом. И они усилили нажим на правительство и даже в некоторых случаях взялись за оружие. Включая и некоторые группы в Дарфуре. Так что правительство может легко сказать: мы просто подавляем вооруженное восстание, которое не мы начали. И в этом есть доля правды, но методы, которыми они действуют - убивая десятки тысяч людей, угрожая голодом сотням тысяч - крайне неадекватны. Ирина Лагунина: Стивен Аллис, Международная кризисная группа. Еще одна правозащитная организация, которая давно наблюдает за Суданом - Human Rights Watch. В ноябре прошлого года Human Rights Watch выпустила объемное исследование: Судан, нефть и права человека. Автор этого исследования Джемера Роун - еще один наш собеседник сегодня. Итак, нефть - это причина конфликта на юге, а не на западе страны, и об этом мы будем говорить в следующем выпуске передачи "Продолжение политики". Почему правительство аль-Башира, понимая все последствия этого шага, все-таки решило воспользоваться тактикой этнических чисток? Ведь можно, например, отрезать Дарфур от денег от продажи нефти, можно перекрыть все коридоры и запереть границу. Можно ввести своего рода экономические санкции, не прибегая к методам, которые однозначно вызовут негодование международного сообщества? Джемера Роун: Фермерские районы, в которых жили эти люди, довольно плодородны. Так что крестьяне Дарфура не только себя снабжали продуктами, но и продавали их. Санкции бы на них не сильно повлияли, ведь им нужна только возможность торговать. А в остальном они самодостаточны. Почему власти решили использовать этот метод военного воздействия на местное население с помощью вооруженной народной милиции, которая состоит из представителей другой этнической группы, враждебной трем главным племенам? Потому что правительство аль-Башира не может полагаться на армию - в армии слишком много выходцев из провинции Дарфур. Ходят слухи, что в армии уже были небольшие восстания, власти даже говорили о попытках военного переворота. Выходцы из Дарфура, как вы понимаете, не хотят бомбить собственные деревни. Более того, похоже, что правительство действительно хочет именно военного решения. Они изгоняют население и таким образом лишают потенциальной поддержки повстанческие отряды. Власти в Хартуме были потрясены, когда в апреле 2003 года местные оппозиционные группировки напали на военный гарнизон в самом крупном городе провинции и уничтожили семь самолетов, взяли нескольких солдат в заложники, кого-то убили. Это застало правительство врасплох, были заявления, что без зарубежной помощи повстанцы не смогли бы это сделать: Но вооруженное изгнание мирного населения берет временной отсчет именно с апреля 2003 года - тогда началась и подготовка операции, первая ее стадия. Ирина Лагунина: Но почему все-таки именно военное решение? Джемера Роун: Они прибегли к военному решению по нескольким причинам. Во-первых, военные недовольны тем, что правительство пошло на соглашение с оппозицией в южном Судане, с Суданской народной освободительной армией. Правительство, со своей стороны, боится, что другие гонимые племена и группировки, глядя на пример южных повстанцев, тоже возьмутся за оружие и будут добиваться мира и уступок от центральной власти силой. Конечно, южное сопротивление продолжалось 21 год, прежде чем правительство подписало с повстанцами мирное соглашение, так что правительство не так легко соглашается сесть за стол переговоров. И еще центральные власти боятся, что страна развалится на несколько небольших государств. Это - самое большое государство в Африке, и удержать всю эту территорию под единым руководством довольно сложно. Более того, тут есть и идеологический центр. Восстание на мусульманском западе страны подрывает возможности правительства контролировать центральные и восточные районы. Страна истощена вооруженным конфликтом, а правительство заявляло, что ведет священную исламскую войну, джихад против христианского или немусульманского юга. В Дарфуре этот аргумент использовать нельзя, в Дарфуре почти нет немусульман. Правительство боится, что без этого аргумента священной войны люди могут начать задавать вопросы о настоящих проблемах страны - о нищете, о неравенстве, о лишениях. И задавать их будет уже мусульманское население. Ирина Лагунина: Джемера Роун, правозащитная организация Human Rights Watch. Практика этнических конфликтов показывает, что для успешного гуманитарного вмешательства необходимо заручиться поддержкой обеих сторон. Сейчас все говорят, что надо усилить давление на правительство в Хартуме. Но в Дарфуре действуют две местные оппозиционные группировки - Армия освобождения Судана и Движение за справедливость и равенство. Они хотят, чтобы в район поступала гуманитарная помощь? Они готовы сотрудничать с международным сообществам? Они готовы пойти на диалог с правительством? Стивен Аллис: Мне не хотелось бы преувеличивать значение этих групп. Обе они весьма немногочисленны и с военной точки зрения слабы. Они совершали нападения на правительственные блок-посты, они убивали военнослужащих правительственной армии, и это способствовало тому, что конфликт приобрел более интенсивный характер. Но насколько известно, они не контролируют какие-то обширные территории в Дарфуре, они просто иногда совершают рейды против гарнизонов правительственной армии, но этим все и ограничивается. Так что нет необходимости даже спрашивать их, готовы ли они принять гуманитарную помощь. Конечно, хорошо было бы, в случае, если международное сообщество начнет гуманитарную операцию в Судане, чтобы они не нападали на гуманитарные конвои. Но основная задача явно - получить разрешение от правительства в Хартуме. Ирина Лагунина: Стивен Аллис, Международная кризисная группа. Вернусь к разговору с представителем Международной амнистии Аннет Вебер, которая вернулась из восточного Чада, где разговаривала с суданскими беженцами. Они рассказывали о центрах для перемещенных лиц, о блок-постах на дорогах, чтобы люди не могли уйти в соседний Чад. Журналист газеты Нью-Йорк Таймс Николас Кристоф побывал в Дарфуре в марте. "Пустыня, испещренная свежими могилами, пустые глаза детей, которые видели, как убивали их отцов, ощущение вины, которое несут родители за то, что сами они выжили, а их дети - нет", - пишет Николас Кристоф. ООН в одном из документов дает картину лагеря для перемещенных лиц в городе Кайлек: 80 процентов детей голодают, страдают диареей и обезвоживанием, канализации нет, девочек охрана каждый вечер забирает. Люди не получают еды, а гуманитарная помощь забирается - продовольственными посылками кормят верблюдов джанджавида. Миллион в таком или в близком к такому положении. Аннет Вебер: Из того, что рассказали нам беженцы, у нас сложилось явное ощущение, что идет этническая чистка. Большинство опрошенных рассказывали, что когда их изгоняли и когда их дома сжигали, бойцы джандажвида говорили им: президент аль-Башир дал нам полномочия очистить эти территории от людей африканского происхождения; нам черные в Дарфуре не нужны; решением правительства Судана, мы должны контролировать эту территорию. Более того, многие беженцы говорили, что нападения производят не только милицейские силы, но и регулярные части суданской армии. Сначала на деревни нападает милиция на лошадях или верблюдах, а затем за ней следует армия на машинах. Ирина Лагунина: Из разговоров и интервью с беженцами, какое представление вы получили о лагерях для перемещенных лиц? Какие нарушения прав человека вы зафиксировали в Дарфуре? Аннет Вебер: Из того, что нам рассказывали люди - либо из собственного опыта, либо из опыта их родных и близких, которые до сих пор остаются в Судане, - основные нарушения прав человека происходят в момент нападений на деревни. Убийства людей на месте, массовые расстрелы мужчин, массовые изнасилования, изгнание людей с их мест проживания. А что касается лагерей для перемещенных лиц, то основная проблема, которую описывают беженцы, - это отсутствие свободы перемещения, люди не могут выбраться из этих лагерей. Письменных ограничений и предписаний нет, нет заборов или колючей проволоки. Но если мужчина, например, попытается выбраться из лагеря, то его застрелят бойцы джанджавида. Вторая проблема - изнасилования. Внутри лагеря женщины относительно защищены, но если они вынуждены выходить за пределы территории лагеря - за водой или дровами - то их насилуют. Мы спросили у мужчин, почему же они тогда не сопровождают женщин? Они объяснили нам, что даже если бы они попробовали сопровождать, то их бы убили, а женщин все равно изнасиловали. Мы также сталкивались с людьми, которых подвергали пыткам во время допросов. Так что я бы сказала, там - весь спектр нарушений прав человека. Но самое главное - это уничтожение деревень, расстрелы из артиллерии и с вертолетов, массовые убийства в местах, далеких от тех районов, где есть вооруженное антиправительственное сопротивление, где действуют повстанцы из Суданской освободительной армии или Движения за справедливость и равенство. Ясно, что в Дарфуре проводят систематические акции против гражданского населения. Ирина Лагунина: Аннет Вебер, Международная амнистия. У ООН не самый удачный опыт проведения операций в Африке. Ни в Анголе, ни в Либерии, ни в Сьерра-Леоне, ни в Руанде и Бурунди ООН не удалось спасти беженцев или остановить конфликты. Вы действительно полагаете, что ООН может на этот раз действовать эффективно? Стивен Аллис: Она, без сомнения, может действовать эффективно. Более того, последние несколько недель показали, что правительство в Хартуме поддается влиянию извне, международному давлению, особенно со стороны ООН. Совет Безопасности ООН, если выступит с единой позицией, может поставить правительству в Хартуме ультиматум: либо вы допускаете гуманитарных работников и даете зеленый свет международной гуманитарной операции, либо мы вводим международные войска под мандатом ООН для того, чтобы они обеспечили гуманитарную операцию. А правительство в Хартуме, коль скоро переговоры с югом страны проходят успешно, заинтересовано в том, чтобы производить впечатление правительства миротворческого. И именно поэтому ООН и другие международные организации могут поставить правительству в Хартуме условие: если вы хотите выглядеть как миротворцы, дайте нам возможность доставить еду и воду людям в Дарфуре. Иначе десятки, если не сотни тысяч человек погибнут. Ирина Лагунина: Но ООН обычно разворачивает операции медленно. А вмешательство африканских соседей, как мы знаем из опыта прошлого - в Руанде или Сьерра-Леоне - не всегда приводит к положительным результатам. Да к тому же начинается сезон муссонов. Как же можно немедленно помочь этим людям? Стивен Аллис: Конечно, это сложно - обеспечить продовольствием и водой такую обширную территорию с такой неразвитой инфраструктурой. Это не невозможно, это просто очень сложно. Но относительно того, что вы сказали: прежде всего, как это ни странно, в этом конкретном случае гуманитарные отделения ООН идут далеко впереди Совета Безопасности ООН. Иными словами, это не тот случай, когда Совет Безопасности говорит: надо что-то делать, а гуманитарные отделения не готовы - у них нет людей, не хватает грузовиков. Нет, в данном случае все наоборот. Гуманитарные организации призывают действовать, а члены Совета Безопасности ООН не спешат принять соответствующую резолюцию. И в данном случае африканские страны реагировали на кризис быстрее, чем не африканские. Союз африканских государств занял позицию по конфликту в Дарфуре, решил направить в регион военных наблюдателей, правда, немного, всего 60 человек. Но африканские страны заняли позицию, и эта позиция отличается от той, которую занимала старая организация африканского единства. И я уверен, что если бы их поддержали ведущие державы, если бы, например, Соединенные Штаты предоставили самолеты - не войска, не миротворцев, а возможность осуществлять воздушные перевозки африканских военных, то это было бы уже большим шагом вперед. Ирина Лагунина: Стивен Аллис, Международная кризисная группа. Информационная сеть раннего предупреждения голода - есть и такая организация - выставила на свой сайт в интернете карту продвижения на север Африки сезонных дождей. Через две недели муссоны отрежут от продовольственной помощи и беженцев в Чаде и перемещенных лиц внутри Судана. А к концу июля дожди покроют весь регион. Так что миллиону двумстам тысячам суданцев надо помогать сейчас и сегодня. Завтра будет поздно. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
