Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[02-10-02]
Продолжение политикиВспоминают ветераны ЗаливаВедущий Ирина Лагунина
Ирина Лагунина: 29 ноября 1990 года Совет Безопасности ООН принял резолюцию за номером 678. Этот документ разрешал государствам-членам совета в сотрудничестве с правительством Кувейта предпринять все необходимые меры для того, чтобы Ирак к 15 января 1991 года вывел войска из Кувейта и восстановил мир и безопасность в регионе. 16 января 1991-го года международная коалиция начала вооруженную операцию по освобождению Кувейта. Она получила название "Бури в пустыне". На освобождение Кувейта потребовалось 100 дней при участии 3847 танков, 1450 БТРов, 2917 артиллерийских установок. В плен к силам коалиции попали 86 тысяч иракских военнослужащих. Три четверти из них были пленены американскими войсками. От той войны в Заливе в мире осталось 697 тысяч ветеранов. Организации ветеранов Залива есть во всех странах, участвовавших в выполнении 678 резолюции Совета Безопасности ООН. В Соединенных Штатах, Великобритании, в Канаде, во Франции. В Соединенных Штатах их несколько. Одна называется Ассоциация ветеранов "Бури в пустыне". Город Одесса в штате Техас. Мы разговариваем с ветераном Вьетнама Виком Сильвестером. Его сын Джеймс служил в Ираке. Вик Сильвестер: Моему сыну было 18, когда он отправился на войну в Заливе. Сама ассоциация ветеранов "Бури в пустыне" была создана из-за моего сына и его друзей. Когда я поехал в Вирджинию провожать его на войну, то выяснил, что у троих-четверых из его друзей либо кто-то из родственников, либо кто-то из друзей участвовал в так называемой операции "Оранжевый дождь" во Вьетнаме. Они представляли себе, что Саддам Хусейн может перейти к химической или биологической войне против США, если его власть, его контроль над страной подвергнутся угрозе. Они знали, что во времена войны во Вьетнаме никто, кроме правительства, не вел документации об "Оранжевых дождях". А когда люди почувствовали на себе последствия этого химического оружия и попытались получить помощь у правительственного агентства по делам ветеранов, они не смогли представить никаких документов, чтобы подтвердить свои претензии. Так что еще до начала "Бури в пустыне" семьи военнослужащих обратились ко мне с просьбой: создать ассоциацию и вести документацию войны в Заливе. Организация была создана в ноябре 1990 года, и я начал собирать документы. Часть, в которой служил мой сын, была расквартирована в порту Эль-Джубайль, где они с приятелем Майком Эгкоком и нашли несколько телефонных будок, из которых звонили домой. Не надо было ездить в соседний Дахран и стоять в очереди к телефону, как делали все остальные. В Дахране людям приходилось стоять в очереди по два-три часа, а потом вдруг начинался обстрел СКАДами, и место в очереди терялось. Я говорил по телефону с Джеймсом ночью 19 января, когда рядом с портовыми доками в Эль-Джубайле взорвалась ракета СКАД. Я слышал взрыв, затем - молчание, телефонная трубка ударилась о стену, затем вновь голос моего сына. Он не мог отдышаться. Я спросил: "Ты в порядке?" И он ответил: "Да". Почему я рассказываю это? Потому что спустя несколько лет, в 1993 году, когда я давал показания на слушаниях в конгрессе, которые организовал конгрессмен Кеннеди, я стоял и ждал своей очереди выступать и вдруг услышал голос из зала. Голос говорил: "Я разговаривал по телефону со своим сыном, когда раздался взрыв. Затем - молчание, трубка телефона ударилась об стену. Затем голос сына. Я спросил: Майкл, ты в порядке? И он ответил: Да". Эти мальчики были в полуметре друг от друга. Майкл умер через 11 месяцев после того, как вернулся в Соединенные Штаты. Умер от многочисленных раковых опухолей неизвестного происхождения. Вот так теперь живу я - в страхе за то, что может произойти с моим сыном. Ирина Лагунина: Насколько сильно отличается болезнь Залива от синдромов, которые вы принесли с собой из Вьетнама? Вик Сильвестер: Ситуация в следующем. Я знаю, что я перенес на себе "оранжевый дождь". Я попал под этот химический агент. Известно и доказано, что это может породить рак. И некоторые мои сослуживцы скончались от рака, их семьи потом получили компенсацию. Что же касается ситуации с ветеранами "Бури в пустыне", то мы до сих пор не знаем, чем они на самом деле больны. Вот такие, как мой сын, как другие военнослужащие, вернувшиеся из Залива, как их семьи - они не знают, с чем они борются. Можно задать вам вопрос? Что вы первым делом делаете утром? 90 процентов семей ветеранов Залива первым делом проверяют, жив ли их ветеран. И я тоже проверяю, потому что я живу в неизвестности. Ирина Лагунина: Могу ли я спросить, как проявляются синдромы Залива? Вик Сильвестер: У Джеймса кратковременные выпадения памяти, порой поднимается температура, порой выступает сыпь, появляется головная боль и боль в суставах. В медицинском отделении агентства по делам ветеранов ему однажды сказали, что у него аллергия на воздух. Ветеранам войны в Заливе дают огромное количество болеутоляющих таблеток, но никто так и не докопался до причины болезни Залива. В США сейчас проводится 192 разных научных медицинских исследования. Только 10 из них исследуют ветеранов, а из этих 10 - только 4 пытаются установить, как лечить эту болезнь. Ирина Лагунина: Одно из исследований выяснило, что в организме практически всех ветеранов Залива не хватает кальция. Одним из первых о синдроме Залива в Вашингтоне заговорил сенатор от штата Мичиган Дональд Ригл - в 93-94-м годах. Выступая в Сенате в сентябре 1994 года, сенатор Ригл предположил, что так называемый синдром Залива - это целый набор заболеваний, которые могли появиться в результате применения Ираком химического оружия и в результате уничтожения этого оружия артиллерией и авиацией коалиции. Однако большинство документов на этот счет до сих пор закрыты. Сенатор привел и такой случай. Морской пехотинец был у детектора химических агентов как раз в тот момент, когда сработал сигнал химической тревоги. Он видел, как компьютер отмечал, какие химические агенты присутствуют в районе, он сообщил об этом в штаб. Его попросили передать эту компьютерную запись с курьером. После чего она бесследно исчезла. Этот морской пехотинец тоже давал показания на закрытых слушаниях в Сенате. Ветеран Вьетнама, отец ветерана Залива Вик Сильвестер. Что вы чувствуете, когда слышите, что администрация Джорджа Буша предлагает начать новую войну в Заливе - на этот раз против режима Саддама Хусейна? Вик Сильвестер: Мое личное ощущение, что они думают об экономических интересах, об интересах чести государства, но забывают о цене войны. А цена войны - не только смерть солдат, молодых ребят, граждан нашего государства. Цена еще и в том, что платит ветеран после войны, что платит его семья. Ирина Лагунина: Но сейчас министерство обороны США готовится использовать намного больше точного оружия, чем в прошлую войну. Так война, кстати, вообще не отличалась массированными бомбардировками. Для сравнения, во Вьетнаме в месяц сбрасывалось 44 тысячи тонн металла, а в Ираке - 40 тысяч. Но бомбардировки Вьетнама продолжались 140 месяцев, а "Буря в пустыне" - полтора. К тому же только пять процентов бомб и ракет, выпущенных по иракским позициям в то время, были высокоточным оружием. А вообще, у вас нет того чувства, о котором часто говорят ветераны - что та война осталась незаконченной. Саддам Хусейн по-прежнему у власти, он по-прежнему представляет угрозу США, поддерживает терроризм: Вик Сильвестер: Именно так. С таким чувством вернулись домой 99 процентов всех ветеранов Залива. И если вы сегодня спросите ветерана, даже если он болен, даже если он в инвалидном кресле, даже если он живет с кислородной маской, - если вы спросите его, пойдет ли он вновь воевать в Ирак, 99 процентов ответят "да". Потому что они чувствуют: они не закончили свою миссию. Ирина Лагунина: А у вас после Вьетнама было такое же чувство? Вы смогли его побороть? Вик Сильвестер: Да, было такое чувство, и побороть я его не смог. Несколько дней назад мы, вьетнамские ветераны, на открытии памятника. Вы бы послушали наши разговоры. Они по-прежнему чувствуют, что не закончили работу. Они могли выиграть войну, но они ее не выиграли и не проиграли. Проиграли политики. Ирина Лагунина: Мы говорили с Виком Сильвестером, отцом ветерана Залива, живущим в городе Одесса, в штате Техас. Лидия Пейс, медсестра, провела пять месяцев в Дахране и в непосредственной близости от театра военных действий в Кувейте, живет в городе Литтл Рок в штате Арканзас. Какие-то исследования того, что за химические агенты могли распыляться в воздухе над войсками коалиции все-таки проводились. Лидия Пейс: Джим Тюд, который был помощником сенатора Ригла, в 92-93-м годах составил два доклада на эту тему. Он не только говорил с ветеранами, которые могли подвергаться воздействию химического оружия. Хотя это было время, когда у ветеранов войны в Заливе начали проявляться различные болезненные синдромы, и общество узнало о проблеме. Он проследил, какие объекты в Ираке бомбили Соединенные Штаты (в основном заводы, которые могли производить химические агенты), а потом попытался установить, в каком направлении двигались облака после взрыва. Не в сторону ли наших войск? Он выяснил, что повод для серьезного беспокойства был. Облака двигались на юг, где находились войска, а не от них. Ирина Лагунина: Эти исследования, о которых говорит медсестра Лилия Пейс, начали проводиться из-за того, что, войдя после "Бури в пустыне" в Ирак, инспекторы ООН обнаружили склады химического оружия. Было также известно, что Ирак применял химическое оружие в предыдущих войнах - против Ирана и против курдов. Еще до начала "Бури в пустыне" военные пытались определить степень угрозы от иракского химического и биологического оружия. Капитан военно-морских сил Лэрри Сиквист, например, изучил природные условия саудовской пустыни. Он заметил, что осенью три-пять ночей в неделю в пустыне проходили температурные инверсии, то есть у земли теплый воздух скапливался пластом над холодным. Уже тогда военные поняли, что это может означать. Инверсии делали биологическое и химическое оружие еще более убийственным, потому что позволяли распространять облако горизонтально над целью. Расчеты показали. Допустим, в Саудовской Аравии расквартировано 200 тысяч военнослужащих США. Если иракцы запустят в Персидский залив один единственный катер с распылителем на борту, то этот распылитель сможет выпустить облако бактерий или смертельных химических агентов, которое убьет 90 процентов военнослужащих. Лидия Пейс, вы были медсестрой, как вы оцениваете сейчас тот свой опыт войны? Лидия Пейс: Знаете, быть медсестрой и видеть все, через что прошли наши военнослужащие - ожоги, сломанные конечности, ампутации, разорванные раны: Мы видели всё и вся. Это было очень сложно. Надо было работать, и надо было работать хорошо. И это нормально на войне, там каждый должен концентрировать внимание на поставленной перед ним задаче. Так что я пыталась не думать ни об угрозе биологического оружия, ни об угрозе химической атаки. Но конечно, если правительство направляет куда-то войска и если при этом оно заботится о своих солдатах, то оно должно их полностью подготовить к предстоящему и максимально защитить. Есть еще один момент, который мне хотелось бы отметить. Когда мы взрывали эти бункеры Саддама Хусейна. Мы ведь могли случайно подвергнуть наши собственные войска опасности поражения химическим оружием. Повторяю, ненамеренно. Мне кажется, что до того, как взрывать бункеры, надо было все-таки тщательно проверить, что в них находится. Тогда многих инцидентов бы не произошло. А так, предположительно, последствия слабого распространения химических веществ могли испытать на себе более 100 тысяч человек - американских солдат. Когда информация об этом впервые вышла на свет, министерство обороны сказало, что всего могли пострадать около 5 тысяч человек. Затем цифра выросла до 10 тысяч, затем до 100. Не исключаю, что и я могла быть подвергнута химическому воздействию. Я была в радиусе распространения этого облака. Ирина Лагунина: Но вы были там пять месяцев. Помимо того, что приходилось видеть людей, раненых, убитых, что было для вас лично самым сложным в этой военной операции? Лидия Пейс: Думаю, то, что мне пришлось оставить на время мужа и моего двухлетнего сына. Но в самой операции самым тяжелым психологическим моментом были СКАДы. Я до сих пор повторяю, спасибо, что у нас есть ракеты "Пэтриот", слава Богу! Если бы не они, меня бы сейчас здесь могло и не быть. И я каждый день благословляю эти наши ракеты. Они спасли мне жизнь. Я знаю, что они спасли мне жизнь. Ирина Лагунина: СКАДы действуют на психику не только потому, что это большие ракеты, которые производят мощные взрывы. На самом деле военные называют эти ракеты глупыми. Ими довольно сложно попасть в цель. Но один момент - они издают чудовищный рев, когда летят. Я слышала это в Афганистане в 90-м году. Что еще в Ираке было сложным, помимо СКАДов? Лидия Пейс: Лидия Пейс: Представьте, каждую ночь после ракетных обстрелов нам говорили, что мы должны оставаться в костюмах химической защиты. Мы в них спали, мы не могли их снять. И вот даже когда идешь в обычный душ, думаешь о том, что можешь попасть в ситуацию: Это страшно. Каждую ночь мы лежали в палатках и слышали эти взрывы, и казалось, что вне палатки уже ничего нет, все уничтожено. А потом звучали сирены, мы бежали в бомбоубежище. Но я пыталась думать только о работе. Вероятно, в такие моменты именно это и спасает от сумасшествия. Нет времени думать о себе. Знаешь, что люди от тебя зависят, рассчитывают на твою помощь. Без этого невозможно справиться со своими чувствами. Какое это было облегчение, когда мы подписали перемирие и обстрелы прекратились. Ирина Лагунина: Вы сейчас часто об этом вспоминаете? Лидия Пейс: Я скажу вам одно. Я живу в штате Арканзас, и у нас довольно часто проходят торнадо. Каждую среду проводится испытание сигнала тревоги. Звук этой сирены похож на тот, который мы слышали по ночам во время "Бури в пустыне". Когда по средам в полдень раздается этот звук, я возвращаюсь в Залив, меня преследуют вспышки памяти, картины того, что было. Я ненавижу эту сирену. Ирина Лагунина: Лидия Пейс, медсестра во время "Бури в пустыне", живет в городе Литтл Рок в штате Арканзас. Джеймс Мол, исполнительный директор Британской ассоциации ветеранов войны в Заливе и их семей, был в военной разведке. Попал в район Залива в октябре 1990 года, был одним из первых, кто вообще там оказался, и оставался до марта 1991-го - то есть все время операции по освобождению Кувейта. Что было самым сложным в районе Залива для британского офицера Джеймся Молла? Джеймс Молл: Самое тяжелое было - тревоги о возможной химической атаке. Нам приходилось все время проводить в костюмах химической защиты и в противогазах. Иногда мы не снимали их по 12 часов кряду. А жить в таких условиях да еще при жаре в пустыне чрезвычайно сложно. Люди теряли вес, получали тепловые удары. Но помимо этого в костюмах химической защиты очень сложно есть, пить, справлять любые человеческие потребности. Элементарные вещи, о которых в обычной жизни не задумываешься, вдруг в момент угрозы химической атаки становятся проблематичными. Ирина Лагунина: Как это отразилось на вашей жизни? То есть, я имею в виду, чего ожидать для себя будущим ветеранам? Джеймс Молл: Одно из возможных последствий - посттравматический синдром. У них могут быть ночные кошмары: всю свою последующую жизнь у них перед глазами будут возникать картины того, что они видели. Иногда они, быть может, будут впадать в забытье, оказываться в том времени, в прошлом. Эти видения может вызывать все, что угодно - запах, звук. Запах гриля или звук удара может привести к состоянию, когда ты не знаешь, где ты находишься. Это очень опасно, если ты - за рулем. Вдруг какой-то запах или шум, а окно в машине открыто: Немало ветеранов в Великобритании погибли в автомобильных катастрофах, сидя за рулем. У них были затмения, они теряли контроль над автомобилем. Вдобавок к этому - физические заболевания, потому что во время войны в Заливе нам давали целый коктейль из лекарств и лекарственных препаратов. Многие из этих медикаментов в то время еще не имели правительственной лицензии в Великобритании. А многие, как выяснилось, нельзя было давать взрослым людям. Теперь уже подтверждено, что они вызывают проблемы со здоровьем. Правда, сейчас ситуация меняется и военные должны дать письменное согласие на то, чтобы им сделали какие-то уколы. Тогда с нас согласия не спрашивали. Еще одна область для беспокойства - возможное применение химического оружия и возможные пожары на нефтяных скважинах. Не забывайте о том, что в ту войну тысячи нефтяных скважин горели, и токсические продукты горения попадали в наши организмы, вызывая токсические отравления. Так что здесь возникает много проблем со здоровьем. Ирина Лагунина: Как далеко продвинулись британские ветераны Залива в том, чтобы правительство признало существование так называемого синдрома войны в Заливе? Джеймс Молл: Мы ведем регулярные переговоры и с парламентом, и с медицинскими учреждениями. И все, что мы хотим, это чтобы синдром Залива был признан на официальном уровне и чтобы нам было предоставлено какое-то лечение. Со времен прекращения военных действий 555 ветеранов умерли от синдромов войны в Заливе. Это просто неприемлемо. Правительство до сих пор не признает, что есть такой синдром. Однако, они признают, что ветераны Залива больны. Синдром не признается потому, что в правительстве опасаются, что это вылетит в большие расходы на компенсацию. Но нам не нужны денежные компенсации. На самом деле мы бы хотели получить небольшую пенсию и, главное, правильное лечение. Потому что тысячи здоровых десять лет назад молодых людей и девушек сейчас серьезно больны, и болезни передаются детям. Ирина Лагунина: Вот отец американского ветерана "Бури в пустыне" Вик Сильвестер привел мне такую статистику: в США сейчас проводится 192 разных научных медицинских исследования. Только 10 из них исследуют ветеранов, а из этих 10 - только 4 пытаются установить, как лечить эту болезнь. Есть ли в Великобритании научные медицинские программы по выяснению того, почему и чем болеют ветераны Залива? Джеймс Молл: Мы в рамках Ассоциации ветеранов войны в Заливе и их семей пытаемся проводить наши собственные исследования. Есть и одна государственная программа в Лондоне, но ее субсидирует Министерство обороны. А единственная цель этого министерства - подтвердить, что ветераны не больны. Они дошли до того, что заявили как-то: мы обследовали столько-то ветеранов. Столько-то - больны, столько-то - здоровы, а у стольких-то есть симптомы, но чувствуют они себя хорошо. Мы спросили, а что это значит: хорошо себя чувствовать с симптомами? Нам объяснили, что эти ветераны принимают лекарства, которые позволяют им хорошо себя чувствовать. И теперь они хотят оправить новых людей в тот самый район, где столько тысяч человек получили болезни. Но ведь они даже не знают, как лечить тех, кто уже болен. И хотят направить новых! Я просто не понимаю, зачем им это надо. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
