Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
22.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Три дневника. По маршруту Стейнбека полвека спустяАвтор и ведущий Владимир ТольцКУЛЬБИТ В конце июля 1947 года Стейнбек и Капа летели в Москву из Стокгольма через Хельсинки и Ленинград на старом американском транспотном самолете "С-47", полученном СССР во время войны по ленд-лизу. (Советские модели самолетов из Стокгольма тогда, кажется, не летали.) 50 лет спустя я тоже летел через Ленинград (не Ленинград уже, конечно, а Санкт-Петербург). Из Праги до Питера - на старом советском ТУ, а из Питера в Москву на новеньком "Боинге", принадлежавшем одной из российских авиакомпаний. Этот кульбит с заменой имени города на исконное и возвращением россиян к использованию американских самолетов, сам по себе, достаточно символичен для того полувека, который отделял мою поездку от стейнбековской. Но символики этой я, признаться, тогда достаточно не продумал, поскольку занят был чтением предисловия к отдельному советскому изданию "Русского дневника". В нем говорилось: СЛОЖНОЕ ВРЕМЯ Летом 1947 года в Москву прилетел великий американский писатель, классик ХХ века Джон Стейнбек Время было более чем сложное: всего два года назад окончилась жесточайшая мировая война, началась война холодная. Слишком многое в мире было неясно... Господи, - думал я,- ну а когда ясно бывает? Когда у этой страны было (и будет ли) простое время? Вот полвека прошло, а что? Проще стало? В 90-м, когда эта книжка вышла, наконец, по-русски тоже, ведь: только что закончилась одна война - афганская, но до следующей - чеченской было уже в общем-то недалеко. Но перед ней предстояло еще пережить и путч 91-го, и распад Советского Союза, и обвальный шаг к свободному рынку, и расстрел Белого дома и многое, очень многое еще... Но тогда, когда Леонид Жуховицкий писал свое доброе предисловие к русскому изданию РУССКОГО ДНЕВНИКА, ему, как и Стейнбеку в 47-м, как и нам всем и в 90-м, и сейчас "многое было неясно" АНГЛИЙСКИЙ КАК СРЕДСТВО ОБЩЕНИЯ Первый советский человек, который в 47 году встретился Стейнбеку в СССР - вежливый таможенник - знал единственное английское слово -"йес". И таможенники, и пограничники, которые встретили в Питере меня , по-английски могли изъясниться куда более свободно. Впрочем, нам это не понадобилось. А в Москве самолет встречала вообще "англоязычная" толпа деловитых, мрачноватого вида людей. На все лады они спрашивали: "Такси, мистер?", Ексченч?", "Ду ю ниид рашен мани?" Московский аэропорт, неприветливо встретивший в 47-м не знавшего русского Стейнбека, похоже, вполне овладел английским. ШЕЛ ДОЖДЬ. МЫ ВЫШЛИ ИЗ САМОЛЕТА И СОБРАЛИ БАГАЖ ПОД ДОЖДЕМ: СИЛЬНОЕ ЧУВСТВО ОДИНОЧЕСТВА ВДРУГ ОХВАТИЛО НАС. НИКТО НАС НЕ ВСТРЕЧАЛ. НИ ОДНОГО ЗНАКОМОГО ЛИЦА. У НАС НЕ БЫЛО РУССКИХ ДЕНЕГ. МЫ НЕ ЗНАЛИ, КУДА ЕХАТЬ. Я знал, куда ехать. Со встретившим меня нашим шофером Володей мы немедля покатили в Старопименовский, в московское бюро "Свободы". ВИСКИ Ну, а Стейнбек в 47-м из аэропорта направился в "Метрополь". Гостиница "Метрополь" была действительно превосходной, с мраморными лестницами, красными коврами и большим позолоченным лифтом, который иногда работал. А за стойкой находилась женщина, которая говорила по-английски. Мы спросили, есть ли для нас номера, она ответила, что никогда про нас не слышала. Тогда случилась досадная накладка: уехавший на пушной аукцион в Ленинград глава московского бюро "Геральд Трибюн" Джозеф Ньюмен забыл заказать для Стейнбека и Капы гостиничный номер. Мы решили поселиться в номере Джо Ньюмена и таким образом наказать его. Мы пользовались его полотенцами, мылом и туалетной бумагой. Мы пили его виски. [...] Порядочный человек не пьет чужого виски. Директор московского бюро "Свободы" Савик Шустер на мое счастье никуда не уехал; казенная квартира была для меня готова. Ну, а виски, я предусмотрительно закупил еще в Праге. ГОСТИНИЦЫ А "МЕТРОПОЛЬ" я тоже посетил. Даже дважды. Не мог не посетить. Ведь для Стейнбека гостиницы - "Метрополь", а затем и "Савой", куда он позднее на легальных уже основаниях переселился, были той исходной точкой, с которой начиналось его знакомство с Москвой 47-го года. Там накапливались его первые впечатления о русской повседневности, там говорили на понятном ему языке, там возникали его первые московские контакты... Неслучайно в "Русском дневнике" так много места отведено описанию гостиничных номеров (даже ванные комнаты и туалеты подробно описаны!), гостиничных ресторанов и гостиничных знакомств и разговоров. ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ Конечно, поселившись в отеле, поблекшая великолепие интерьеров которого могло, по мнению советского историка архитектуры, соперничать с художественным музеем, Стейнбек не имел возможности оценить места дома, в котором временно жил, в контексте российской да и мировой истории. Он не знал, к примеру, что спроектировавший всю эту роскошь русский англичанин, родившийся под Одессой Уильям Уолкот (в России его звали Вильям Францевич Валькот) всего лишь несколько лет назад (в 1943-м) умер в Лондоне совершенно разорившимся - его имущество, дом, мастерская - все погибло при бомбардировке британской столицы немцами. Не знал он и того, что инициатор сооружения "Метрополя" Савва Морозов в ходе строительства гостиницы оказался по обвинению в растрате в Таганской тюрьме, но судом присяжных, в котором его защищал знаменитый Плевако, был оправдан. Стейнбек вообще не знал ни про Уолкота, ни про Морозова, ни про Плевако. Имена его предшественников - знаменитых гостей "Метрополя" - Льва Толстого, Федора Шаляпина, Бернарда Шоу были ему, разумеется, известны, но совершенно не связывались в его восприятии с отелем, в котором он поселился. ТЕНИ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ "Метрополь" для Стейнбека был просто местом, где селили иностранцев. Местом в самом сердце города и страны, чью жизнь он пытался понять (до символа советской власти - Кремля - рукой подать, до вселяющей страх Лубянки - тоже). Но он не знал, что "Метрополь, переименованный в 18-м году во 2-й Дом Советов, сам был обиталищем этой власти: здесь после переезда советского правительства в Москву располагались и аппарат ЦК РКП/б/, и Народный комиссариат иностранных дел, и ВЦИК. Стены коридоров, по которым Стейнбек добирался до номера Джо Ньюмена хранили память и о заседавшем здесь в 18-м году Ленине, и о Сталине, вместе с "любимчиком партии" Бухариным участвовавшим здесь в сочинении первой конституции РСФСР, и о проживавшем в "Метрополе" законодателе кожаной комиссарской моды Свердлове. Тогда, в первые московские годы советской власти, многие из столпов ее избрали "Метрополь" в качестве своего московского жилища. И многим из них впоследствии метропольская роскошь была заменена спартанской простотой расстрельных камер (тот же Бухарин, Антонов-Овсеенко, Карахан, Стеклов, партийный историк Лукин). Когда в конце 20-х часть номеров от первой очереди именитых большевистских жильцов разгрузилась, решено было восстановить гостиницу. И опять громкие имена, но уже из другого ряда. В 27-м, к примеру, - Сергей Прокофьев, в 1937-м - вернувшийся на родину престарелый Куприн... Но Стейнбека эти исторические ассоциации не отягощали. МЕТРОПОЛЬ В "Метрополе", реконструированном в 91-м году и включенном в мировую гостиничную сеть "Интерконтиненталь", меня встречали двое - Ирина, молодая дама (она ведает маркетингом и, если ей позвонить, всегда отвечает по-английски), а также ее 26-летний подчиненный Роман, ответственный за паблик релейшенз отеля. Мне с гордостью были показаны и реставрированные интерьеры коридоров, холлов и залов, врубелевские панно и отдельные номера - от простенького, в каком мог жить Стейнбек (с виду примерно то же, что и в других "интерконтиненталях", только несколько дороже) до президентского суита, где останавливаются главы правительств и "звезды", вроде Майкла Джексона. Показали мне даже настольную лампу, которую Майкл Джексон пытался у отеля приобрести (довольно безобразное золоченое сооружение в виде сосны, украшенное здоровенным металлическим медведем, который пытается на эту конструкцию взобраться). Джексон предлагал немыслимые деньги.
Ирина говорит, что гости из СНГ - это, в основном, банкиры и руководители крупных предприятий (нефтегазового комплекса, к примеру).
- То, что касается общей жизни в стране, 1991 год - это было только начало. Мы еще не знали, куда мы идем и что мы получим в результате. Сейчас мы немножко продвинулись, конечно. Из того, что мы получили, может быть, не все нас устраивает и не все так, как хотелось бы. Но я прекрасно понимаю, что за 6 лет нельзя в корне изменить то, что что прививалось, на чем воспитывалось не одно поколение. Для того, чтобы произошли серьезные изменения в этой стране, нужно, наверное, чтобы изменился менталитет людей. А про гостиницу мне трудно говорить, что было в 1991 году, это было только начало. (Я пришла в гостиницу в 1993 году.) Я бы сказала, что те люди, которые сейчас работают здесь, в 91-м они только начинали; они сейчас изменились - если в 91-м им приходилось очень много учиться (и мен приходилось многому учиться в 93-м), то сегодня они могут сами очень многому учить и других. И изменилось, скажем так, отношение к работе и отношение к жизни. С Ириной мы беседовали дважды. И оба раза в наших беседах тема "Метрополя" (производственный, так сказать, сюжет) постоянно переплеталась с темой куда более широкой, с разговором о нынешней российской жизни вообще
Жизнь в России, - говорю я Ирине, - постоянно, как мне рассказывают здесь, дорожает. Ну как номера в вашем "Метрополе". Скажите, как это сказывается на вашей повседневной жизни?
Присутствующий при этом разговоре Роман работает в гостинице с 92-го, почти с начала ее новой после реставрации жизни. Зарабатывает, как сам считает прилично "на жизнь хватает". На мой вопрос, что изменилось с тех пор, как он начал свою работу в "Метрополе", подумав отвечает:
И снова наш разговор возвращается к 47-му году, когда в "Метрополе" останавливался Стейнбек. Юный специалист по общественным связям знает о тех временах только по рассказам своих старших коллег:
Говорю Роману:
Я еще вернусь в "Метрополь", и вы еще услышите рассуждения его сотрудников о жизни. Но тогда я, поблагодарив Ирину и Романа, спешно откланялся. - Меня ждал один из героев "Русского дневника" Стейнбека - он же - один из авторов того, другого русского дневника, который мне еще предстояло найти. АНАРХИЗМ Идейно выдержанная Джессика Смит - редактор "Совьет Раша Тудей" - не так уж ошибалась, когда в своей специальной справке писала об анархистских взглядах Стейнбека: он-де "против капитализма, потому что он слишком организован, и против социализма по той же причине." Много позднее, в "Путешествии с Чарли в поисках Америки", писатель и сам признался в застарелом собственном анархизме, всегда выражавшемся у него в отношении к чиновничеству.
РУССКИЙ ГАМБИТ В добавок ко всему советские чиновники в массе своей в 47-м году показались Стейнбеку еще и крайне недобросовестными.
В августе 47-го, названивая из "Метрополя" в разные советские учреждения, Стейнбек и Капа открыли для себя еще одну особенность работы московских присутственных мест, определенную (но они этого не знали) личным режимом жизни самого Сталина, приноровившегося обдумывать судьбы человечества и отдавать распоряжения на сей счет по ночам.
Все это, естественно, любви к советским чиновникам Стейнбеку не добавляло. А стойкая его неприязнь к ним выразилась в разнообразных саркастических описаниях и характеристиках советских должностных лиц, которые содержатся в "Русском дневнике". КАРАГАНОВ Единственный, пожалуй, о ком много и хорошо пишет в своем дневнике Стейнбек, - Александр Васильевич Караганов, - заместитель председателя ВОКСа. Ему удалось дозвониться с утра. Он обеспечил им "легальный" номер в "Савое". Он сразу же согласился принять американских визитеров и обсудить их планы. Ведь он (но Стейнбек и Капа этого не знали) давно уже готовился к их приезду, поскольку являлся ответственным за их визит.
50 лет спустя Александр Васильевич был нашей встречей, как мне показалось, несколько взволнован. Он принял меня в кабинете своей квартиры на Тверской (там где раньше магазин "Пионер", помните, конечно? - объяснял он по телефону - Только вход со двора. Парадная дверь по советской еще традиции закрыта) Показывая свои фотографии с именитыми писателями и книги с дарственными надписями, рассказал о себе Он 1915 года рождения. Интеллигент в первом поколении, первым из своей деревни пошел учиться в город. Окончил ИФЛИ - Институт истории, философии, литературы, получил направление в Сталинград преподавателем пединститута. Оттуда - на фронт.
После пяти месяцев лежания в госпитале Александра Караганова (он тогда еще ходил на костылях) оставили на комсомольской работе на Урале, секретарем горкома в Шадринске.Еще через 5 месяцев он "дорос" до секретаря обкома в Челябинске. А затем его перевели в Москву. В ВОКС, где он и стал заместителем председателя. Спрашиваю Александра Васильевича :
Караганов усмехается.
В ДУХЕ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ Из секретного отчета ВОКСа, направленного заместителю заведующего Отделом Внешней политики ЦК ВКП/б/ Баранову Л.С. и заместителю министра иностранных дел Малику Я.А. 11 ноября 47 года:
Особо выделены были в секретном воксовском отчете в ЦК и МИД высказывания Стейнбека об СССР
Особенно же часто распространялся Стейнбек на тему о "советской агрессии", причем, совершенно в духе реакционнейшей антисоветской американской пропаганды. Целью советской агрессии, по словам Стейнбека, является самооборона. Точно такую же цель, по словам Стейнбека, будто бы преследовала и фашистская Германия. Задача ВОКСа, как она формулировалась в цитируемом документе, состояла в том, "чтобы сломить изложенные вздорные измышления Стейнбека". А потому:
СИМПАТИЯ Но в ходе той первой беседы, про которую рассказал мне Александр Васильевич Караганов, Стейнбека ничто не раздражало. Никаких споров "в духе холодной войны" не было. Это подтверждается и найденным мною позднее дневником самого Караганова, и дневником Стейнбека: Караганов нам очень понравился. Этот человек говорил прямо и без смущения. Позже мы слышали много высокопарных общих слов. Но никогда мы не слышали такого от Караганова. Мы не скрывали, что мы именно те, за кого себя выдаем. У нас было свое мнение, своя, американская точка зрения и, вероятно, с его точки зрения, ряд предубеждений. Но он не проявил ни нелюбви, ни недоверия, наоборот, казалось, что он проникся уважением к нам. За время нашего пребывания в Советском Союзе он здорово помог нам. Мы неоднократно встречались с ним, и его единственная просьба к нам заключалась в следующем: - Напишите правду, напишите то, что увидите. Не меняйте ничего, напишите так, как оно есть, и мы будем очень рады. Потому что мы не доверяем лести. Он показался нам честным и хорошим человеком. СЛЕЖКА Я прошу Александра Васильевича Караганова припомнить его первые впечатления о пребывании Стейнбека в Москве 47-го.
И вдруг неожиданно соглашается:
Из воспоминаний Стейнбека о первой встрече с Карагановым:
Это кто же вас так сориентировал, Александр Васильевич? - спросил я у Караганова. (Спрашивая, я еще не знал, что ВОКС к приезду Стейнбека заказал специальный реферат "Заблудившегося автобуса", и в этом сочинении Стейнбека была усмотрена "проповедь пессимизма"
Из найденного мною позднее секретного дневника Караганова, направленного в ЦК и МИД:
АМЕРИКАНСКИЙ ПЕССИМИЗМ-47 Необходимо отметить, что тема пессимизма в американском послевоенном обществе живо интересовала не только писателя Стейнбека, но и его советских собеседников, старательно фиксировавших и сообщавших начальству любое его высказывание на сей счет. Ну, к примеру, такое:
АТОМНЫЕ СТРАХИ Для чиновников страны, чьи шпионы давно уже выкрали американские технологические атомные секреты, а ученые, инженеры, техники, а также зека давно уже работали над воплощением их в жизнь советской атомной бомбы, для чиновников, регулярно посылавших донесения о разговорах приезжих американцев в ЦК, не только руководящий (как и всем) советским атомным проектом, но и стремящийся возглавить всемирную борьбу с атомной угрозой, и в МИД, глава которого через три месяца оповестит мир, что "секреты американской атомной бомбы для СССР уже не тайна", для них любые сведения о реакции американского общества на атомное оружие представляли специфический интерес. Из секретного документа, направленного в ЦК и МИД товарищам Вышинскому, Базыкину и Василенко:
СОВЕТСКИЙ ОПТИМИЗМ-47 Только не надо думать, что люди, столь старательно расспрашивавшие Стейнбека в Москве об американском пессимизме, атомных страхах и неуверенности в завтрашнем дне сами были какими-то завзятыми пессимистами и ипохондриками. Напротив! В тех, кто получал отчеты про высказывания Стейнбека и Капы о послевоенном американском пессимизме и неуверенности в будущем, да и во многих из тех, кому американские гости об этом говорили, разговоры эти вселяли чувство оптимизма и надежду на будущее. А надежды, как известно, в России - чуть ли не национальный вид спорта. Тогда, в 47-м Стейнбек подметил: В России о будущем думают всегда. Об урожае будущего года, об удобствах, которые будут через десять лет, об одежде, которую очень скоро сошьют. Если какой-нибудь народ может извлекать из надежды энергию, то это именно русский народ. Спрашиваю Александра Васильевича Караганова (а именно он и его подчиненные старательно фиксировали и доносили начальству пессимистические высказывания Стейнбека):
РАЗДВОЕНИЕ Но вообще-то, чуть позже признался мне Александр Васильевич, чувствовали, порой, не совсем то, что надлежало. Жизнь и ощущение ее, как бы, раздваивались. С одной стороны то, что следовало показывать заезжим иноземцам, чем полагалось гордиться, то, как полагалось жить и чувствовать. С другой, - жизнь, которую от иностранцев да и от многих советских скрывали, чувства и переживания, которые опасно было выражать и описывать словами... Вот об этой-то, скрытой от Стейнбека русской жизни 47-го года и о том, чем эти прошлые сокрытия оборачиваются в жизни сегодняшней, и пойдет речь в следующих передачах из серии "ТРИ ДНЕВНИКА. ПО МАРШРУТУ СТЕЙНБЕКА ПОЛВЕКА СПУСТЯ" |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
