Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"МаривоВедущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Спектакль новосибирского театра "Глобус" "Двойное непостоянство" на 100 процентов войдет в афишу будущей "Золотой маски" и будет претендовать на ее главную премию. А режиссер спектакля, 33-летний Дмитрий Черняков, будет номинирован сразу на две национальные премии - за работу в драматическом и музыкальном театрах. Именно он поставил в Большом театре "Похождения повесы", и его версию оперы Игоря Стравинского единодушно признали событием как театральные, так и музыкальные критики. Тут надо заметить, что совсем молодой режиссер уже выдвигался на "Золотую маску" со спектаклем "Молодой Давид" - современной оперой в Новосибирском музыкальном театре и получил премию за спектакль "Сказание о невидимом граде Китеже и святой деве Февронии" Мариинского театра. Дмитрий Черняков является совершенным уникумом и потому, что он одновременно и режиссер, и автор оформления спектаклей. Пьеса, которую он предложил театру "Глобус", тоже свидетельствует о незаурядности Дмитрия Чернякова. Обычно режиссеры только сетуют на отсутствие пьес: мол, современная драматургия - дрянь (что в основном правда), а Чехова ставить по 18-ому кругу тоже не хочется. Поискать в классических запасниках незаезженный, незатасканный материал им почему-то в голову не приходит. Зато пришло Чернякову. В принципе, Пьер Карле де Шамблен де Мариво во Франции почитается вторым французским комедиографом после Мольера. Но, посудите сами, сколько вы видели в российских театрах мольеров и сколько Мариво? А уж что до пьесы "Двойное непостоянство", написанной в 1723 году, то, может, ее кто-то в России и ставил, но было это давно и, видимо, неправда. Я спрашиваю у Мити, где он откопал такую диковину? Дмитрий Черняков: Планировал я, кстати, совсем другое название, и в театр я приехал с другим названием. Но потом я понял, что это название было рассчитано на артистов-стариков и таких больших стариков, которыми не каждый театр обладает. И я решил, что надо брать то название, которое удачно попадает в театр, не приклеивать его к артистам, а как-то очень естественно на них это примерять, не насилуя, не натаскивая. Я походил, посмотрел несколько спектаклей и просто заметил, условно говоря, пять-шесть человек, которые мне так были интересны. Может быть, даже не столько я думал об актерской "оснащенности", о каком-то таланте, а просто они интересны как проявление какой-то человеческой выразительности, так скажем. И как-то у меня эта пьеса выпала сама собой. Видимо, в один из каких-то моментов, когда я заставлял себя читать, работать, разузнавать про жизнь, про то, про се, про театр, я прочитал весь большой сборник Мариво ("Библиотечка драматурга" - такое советское издание 50-х годов), где было пьес 10, и мне казалось потом, что они примерно все одинаковые. Какой был механизм того, что именно эта пьеса мне запомнилась лучше других, неведомо сейчас, я не знаю. Но я вспомнил не "Торжество любви" (не топ-названия), не "Игру любви и случая", не "Счастливую уловку", а эту, которая, может быть:.. да, по-моему, в России она и не ставилась никогда. Так что это национальная премьера, да. Марина Тимашева: Что мы знаем о Мариво? Что был он членом французской академии, что написал авантюрные романы "Фарзамон" и "Приключения", сатирический роман "Телемак наизнанку", психологические книги - "Жизнь Марианны" или "Удачливый крестьянин", что является автором 36-ти комедий, самые известные из которых - "Игра любви и случая" и "Торжество любви". Произведения Мариво принадлежат галантному веку и искусству рококо. Если вы вспомните полотна хотя бы Буше, вы поймете, что в пьесах Мариво должны действовать бледнолицые и бескровные дамы и господа в прекрасных платьях и париках. А поскольку для рококо характерны пасторальные сюжеты, то, стало быть, простой народ должен быть представлен нежными пейзанами и пейзанками. Правда, Мариво пользовался масками комедии-дель-арте, но его арлекины и коломбины несут на себе отпечаток изящного стиля. Представляете, какими красотами мог бы попотчевать режиссер театральных гурманов! Однако делать этого Дмитрий Черняков не стал. Аристократы - Принц и Фламиния (играют Александр Варравин и Людмила Трошина) - в его спектакле одеты как современные модели на показах высокой моды; Арлекин (Игорь Паньков) - в бесформенный костюм; Коломбина - ее зовут Сильвия (Ольга Цинк) - в черное платье и тяжелые ботинки. Таких юношей и девушек полно на московских улицах. Отчего режиссер не стал стилизовать оформление под рококо? Дмитрий Черняков: Ой, я не умею это. Ну, если заниматься рокальным стилем, рококо, то, наверное, нужно быть каким-то очень тонким стилистом. Первые годы, когда я ставил спектакли, вопросы декоративности стиля, актерской манерности и вообще вопросы выразительности меня преимущественно интересовали. И, видимо, в какой-то момент я подумал, что что-то не то делаю. Мне было потом как-то пусто-пусто, и я понимал, что это не очень тот путь, который для меня естественен. Хотя я слышу от разных знакомых и незнакомых людей, что спектакли последние мои визуально имеют большую выразительность, мне сейчас как-то это не очень интересно. Вот, наверное, самое интересное для меня - найти какую-то правильную субстанцию произведения - вот так бы я сказал - и ее как-то так очень искренне рассказать. Вот это для меня самое главное. А если понадобится для этого какая-то особого рода выразительность, даже причудливая, если она необходима, - я буду стараться. А если нет, то спектакль может быть вообще внешне совершенно неброским, неэффектным. Марина Тимашева: Пренебрегая декоративными деталями искусства того времени, Дмитрий Черняков все же исходит из его сущности. В мире рококо, пишут исследователи, есть что-то эфемерное, хрупкое, словно он сделан из фарфора. Декорация спектакля "Двойное непостоянство" сделана из стекла. Зрителя отделяет от актеров стеклянная стена, герои заточены, заключены в хрупкую темницу - в ней происходит все действие. Сюжет пьесы Мариво в приблизительном изложении выглядит так. В некоем царстве, в некоем государстве принц непременно должен жениться на простолюдинке и выбирает Сильвию. Однако у Сильвии есть сердечный дружок - Арлекин, от которого она не намерена отказываться. Отрывок из спектакля - Я боюсь, что, не видя меня подолгу, ты привыкнешь к этому. - Что ты говоришь? Как я могу к этому привыкнуть? - Я не хочу, чтобы ты меня забывал, но и не хочу, чтобы из-за меня страдал. Я не умею выразить то, что чувствую. Я слишком сильно тебя люблю. Но ты не плачь, а то я тоже буду плакать. - Как я могу не плакать, когда ты так страдаешь. - Я никогда больше не буду говорить о своей грусти. - А я и так догадаюсь, что ты страдаешь. Знаешь что, ты должна мне обещать, что не будешь больше плакать. - Хорошо. Только и ты пообещай мне, что всегда будешь меня любить. - Да ты что, Сильвия! Я твой возлюбленный, а ты - моя возлюбленная. Какую клятву ты хочешь еще от меня услышать? - Да не надо мне клятв! Я знаю, что ты человек порядочный, что ты привязан ко мне, а я привязана к тебе. Я тебя никогда не лишу своей привязанности. Не плачь. Я кому другому-то могу ее отдать? Разве ты не самый красивый юноша у нас в деревне? И разве найдется кто-нибудь, кто будет тебя любить, как я? А что еще нужно? Если мы останемся такие, какие есть, нам вообще не потребуются клятвы. - И через 100 лет мы будем такими же. - Нет сомнения. - Стало быть, нам нечего опасаться? - Ну, может быть, немножечко придется помучиться. - Ну ничего. Когда немножко пострадаешь, наслаждение еще слаще. - Да, это точно. Марина Тимашева: Арлекин не только клянется в вечной любви к Сильвии, но и совершенно не намерен уступать ее сопернику. На помощь принцу приходит придворная дама Фламиния. Тонкий знаток человеческой психологии, она клянется своему господину, что добьется для него любви Сильвии. Отрывок из спектакля - Оставьте, государь. Не слушайте его басни о чудесах. Я-то хорошо знаю своих сестер - женщин. Все это годится для сказок. Чудесное в них лишь одно - их кокетство. Честолюбие Сильвии не затронуто, но у нее есть сердце, а следовательно, и тщеславие. И я сумею затронуть ее женскую природу. За Арлекином послали? - Я жду его. Марина Тимашева: Фламиния перевыполняет данное обещание. К финалу спектакля Арлекин не только не любит Сильвию, он любит Фламинию. Счастливый финал. По сути, пьеса - безделушка, красивая, затейливая и бесстрастная - так ее воспринимали все до Дмитрия Чернякова. Он резко меняет правила игры, начиная с жанровых. "Двойное непостоянство" продолжает вызывать смех, но более не кажется комедией. Дмитрий Черняков: Жанровые рамки изначально никакие не задаю. Как бы на первый взгляд кажется, что спектакль получится совсем не про то, про что имел в виду Мариво. Но мне кажется... да, "кажется" - не то слово, я уверен, что Мариво не был бы таким большим драматургом, если бы за облаком пудры не стояло бы ничего содержательного, если бы мы не видели в этих пьесах никакого важного для нас человеческого содержания. Конечно, есть какие-то более мощные высказывания на эту тему. Например, Лакло ("Опасные связи"), который броско и открыто рассказывает истории про игры и манипуляции друг другом, и про игры, в которые играют люди и заигрываются, и попадают на такую территорию, где они уже не понимают, устроители они игры, участники игры или они уже тоже в этой карусели, в этой вертушке, не владея ситуацией, сами уже крутятся и проваливаются туда, где становится уже очень опасно, откуда уже не выберешься. Заигрались, что называется. Вот я думаю, что как раз у Мариво за всей прихотливостью и вычурностью какое-то ощущение тревоги и опасности. Вот оно для меня было очень плотно. Я не думаю, что я это надумал, что я это присвоил произведению. Вот у меня какое-то очень уверенное ощущение, что это я как-то так вот вычитал, выудил, выщупал из этой пьесы. Марина Тимашева: Ощущение тревоги и опасности усилено не только тем, что все люди помещены в стерильное пространство за стеклом, будто в пробирку для лабораторных опытов, но и тем, что вы не слышите живых голосов - актеры говорят в микрофоны, и звук доносится до зала через динамики. Чуткие микрофоны очень усиливают вторичные звуки: стук каблуков, шорох платья, ударившуюся о блюдечку чашку. С одной стороны, эти звуки ритмизуют спектакль, с другой - они пугающе ненатуральны. Существенна ли для Дмитрия Чернякова так плотно разработанная музыкальная партитура спектакля? Дмитрий Черняков: В случае Мариво - да, конечно. Я бы не назвал все-таки эту пьесу психологическим искусством. Я знаю, что там очень много рассказано про всякие изгибы и извилистости взаимоотношений людей, но все равно это не психологический театр в чистом виде: время по-другому как-то сжато и распределено. Хотя мне кажется, что и Чехов - не психологический театр в какой-то момент, хотя там время пытается подражать... скажем, сам текст пытается уловить, как течет время, со всеми его звуками, со всеми незначащими вопросами, ответами, с какой-то ерундой и болтовней - и вдруг чем-то таким, очень сущностно сказанным. Здесь нет, здесь все как-то по-другому сгущено. И так как ты пытаешься в этой нарочитости, искусственности некоей построить диалог, ты чувствуешь нарочитость - и ты чувствуешь, что должен понять ее законы. И еще, так как мы рассказываем об эксперименте, связанном с человеческими отношениями, рассказываем о том, как он по-разному, иногда непредсказуемо вдруг проявляется, мы должны почувствовать, какие мелодии, какие есть ритмические сбои, как это все происходит. То есть как персонаж может воздействовать на другого с помощью нахрапистого, оголтелого, яростного, просто удушающего крика, а потом с помощью вкрадчивого шепота, потом с помощью дружеского лепета, с помощью безответственной болтовни, с помощью сухого, леденящего, обдающего холодом человека тона. Марина Тимашева: Дмитрий Черняков говорит, что "Двойное непостоянство" - не психологическая пьеса. Так, признаться, думала и я сама, но ровно до того, как посмотрела спектакль. То, что актеры ведут себя на сцене не самым естественным образом, что они порой манерны, порой эксцентричны, ни в коей мере не мешает воспринимать историю как подлинную и видеть в героях не маски, но лица. Конечно, у Арлекина в руках полагающаяся маске дубинка, но то, как он ест, ковыряя ногтем в зубах, из стеклянной банки, как вылизывает ложку, как шмыгает носом, как чавкает, то, как немедленно замусоривает чистое пространство и какую скверную поп-музыку слушает, - это уж вещи житейские. Дерганая и неуклюжая Сильвия потихоньку, полегоньку начинает примерять на себя не только платья, но и светские позы. Она приобщается к американскому джазу, начинает засматриваться в зеркала. Сильвию и Арлекина искушают властью и богатством, и начинают с того, чтобы приучить их говорить о любви, смеясь. В результате люди теряют всякую нравственную ориентацию в пространстве. Вот смотрите, монолог Сильвии в начале спектакля. Отрывок из спектакля - Ну разве я не обязана хранить верность? Разве не в этом долг порядочной девушки? Да разве можно быть счастливой, если ты не выполнишь своего долга? К тому же разве вся моя привлекательность не в этой верности? И они еще смеют мне говорить: а ну-ка, соверши-ка дурной поступок, который принесет тебе лишь вред, - откажись от радости и добропорядочности. А когда я не соглашаюсь, называют меня привередницей. - Ну что вы хотите, эти люди думают по-своему, желают, чтобы принц был доволен. - А почему бы этому принцу не выбрать себе девушку, которая пошла бы за него по доброй воле? Что это за прихоть - добиваться той, которой не мил? Что он нашел во мне? Ведь напрасно же старается - все эти концерты, эти пиры, похожие на свадьбы, комедии, драгоценности, которые мне посылает. Это стоит кучу денег, целую пропасть. Он разоряется, а что он выигрывает? Да подари он мне хоть целую модную лавку - я получу от этого меньше радости, чем от клубка ниток, подаренного мне Арлекином. Марина Тимашева: Итак, сперва истинно добродетельная Сильвия обличает низкие нравы двора. Смотрите, что происходит с ее моралью дальше. Отрывок из спектакля - Когда я полюбила - любовь пришла ко мне. А теперь я не люблю, любовь ушла. Она пришла, меня не спросив, и ушла точно так же. Мне думается, у него нет ко мне претензий. - Ну, почти так же. - Что значит - почти? Вы должны делать как я, ибо это так и есть. Я не понимаю людей, которые говорят то "да", то "нет". - Почему вы сердитесь? - Потому что так надо. Я прошу у вас совета, а вы мне толкуете о каких-то "почти". Это меня сердит. - Разве вы не видите, что я шучу, что вы достойны лишь похвалы? Так кого вы любите, тот, по-моему... - Кого же еще? Хоть я все еще не решаюсь любить его, но в конце концов я к этому приду. Нельзя же вечно говорить "нет" человеку, который ждет, что ты скажешь "да". Нельзя же вечно видеть его печальным и жалующимся, утешать его горе, которое сама ему причиняешь. Боже, это так утомляет. Лучше уж и не приносить ему горя. Марина Тимашева: Подчиняясь нехитрым манипуляциям, человек предает не только свою любовь, но все, что прежде казалось свято. Он вообще перестает отличать черное от белого, добро от зла и становится в сто раз гаже тех, кто затеял игру. Неофиты, будь то люди или целые страны, приобщаясь к новой вере или новому миру, принимают их свойства в наиболее глупом, уродливом и утрированном виде. Отказываясь от индивидуальности, они становятся смешны, нелепы и похожи на всех. Довольно послушать, каким тоном начинает разговаривать Сильвия, чтобы в этом убедиться. Отрывок из спектакля - Мое безответное чувство к вам не стоит того горя, которое вы испытываете по отношению ко мне. - Я бы могла любить вас! И это было бы вовсе не трудно, если бы я только захотела. Я предупреждаю, я не могу видеть вас таким грустным! Не плачьте! Можно подумать, вы это делаете нарочно. Ну, какой в этом смысл? Улыбнитесь! Мне было бы легче любить вас всей душой, чем находиться в теперешнем моем состоянии. Улыбнитесь! Марина Тимашева: Любопытная вещь происходит со зрителями во время спектакля: на смену симпатии к жертвам приходит симпатия к палачам. Чем больше первые становятся похожими на кукол, тем больше кукловоды напоминают живых людей. Больше не веря в любовь Арлекина и Сильвии, тем не менее, веришь в любовь принца к Сильвии и Фламинии - к Арлекину. Дмитрий Черняков: Если так происходит, то я очень рад, что все это происходит. Как ты помнишь, финал нашего спектакля достроен к пьесе Мариво. В пьесе Мариво его нет, там кончается все очень благополучно и гармонично. Человеческие взаимоотношения - это очень сложная штука. Симпатизируют кому-то, если понимают правду кого-то. Например, у кого-то вызывает неприязнь как бы, не сочувствие поведение кого-то другого, антагониста. Но это простое, какое-то неполноценное, мне кажется, человеческое переживание, потому что мир слишком сложен для того, чтобы делить людей на плохих и хороших, правых и неправых. И в конце концов, когда начинаешь подробно разбираться в ситуации, ты понимаешь, что у тех людей есть тоже какая-то правда. Мне не хотелось, условно говоря, эту ситуацию замыкать в то, что опытные, расчетливые, витийствующие, хладнокровные, циничные, с хватками, с металлическими глазами, с вкрадчивостью и эскападами прожженные монстры ткут вязь вокруг двух невинных существ. Потому что эти невинные существа в какой-то момент... Конечно, в самом начале они - как в клетке, они пытаются выбраться из загона - и мы им сочувствуем, потому что понятно, что они жертвы. Сначала у них ужас отчаяния, потом они как-то привыкают и успокаиваются, потом воспринимают как должное, потом им это совсем не в тягость. Потом они даже рады, что так все происходит: "манипулируйте, давайте, мало манипулируете". Потом просто они требуют этого. А потом те люди, которые ими манипулируют, как-то так включаются в эту игру, что испытывают уже человеческие чувства к этим персонажам, привыкают к ним, они становятся частью их жизни, и потом они уже начинают зависеть от них. Но потом может возникать какое-то человеческое чувство. Например, даже любовь Фламинии к нему уже настоящая, а он по сути, так как она попадает в эту зависимость человеческую от него, он может манипулировать ею. Вот что и происходит, потому что я хотел сделать специально, что Сильвия в самом конце разговаривает о! каким тоном и вот как по-хозяйски, причем с каким-то таким рыком вахлачки, я не знаю, с какой-то плебейской победительной гримасой разговаривает с ними. Уже непонятно, кто кем манипулирует. Вот они в конце просто освоились в этом доме. И мне нужно было рассказать не про то, как одни, нехорошие, поступают с другими, симпатичными. А вот сама природа игры в человеческие чувства, сама ее небезопасность, страшноватость этой игры - вскрыть ее опасный оскал. Обе стороны должны оказаться у разбитого корыта и оказаться у какого-то страшного итога. Я не считаю, что там есть, в конце концов, растоптанные две души, а кто-то хладнокровно уходит с поля игры. Я думаю, что они как бы все "расцарапанные" и все несчастные. Марина Тимашева: У этого спектакля довольно жуткий финал. В гробовой тишине безмолвные рабочие сцены скатывают белый ворсистый ковер. Бескровная и съежившаяся Фламиния снимает парик и грим. Входит некто с видеокамерой и приступает к съемкам. Получается, что и принц, и Фламиния действовали не по своей воле, что они были просто нанятыми работниками. Стало быть, предательство Арлекина и Сильвии было просто напрасным: не видать им ни дворцовой неги, ни шитых золотом платьев, ни райских кущ. Сильвия выбегает из бывшей клетки, затравленно озирается и бросает в стекло чем-то тяжелым. Финальным аккордом становится звук разбитого стекла. На вопрос - кто же все-таки затеял эту игру - большой начальник или сам Господь Бог? - каждый зритель даст свой ответ. Но к финалу спектакля настойчиво возникают мысли о телепередаче "За стеклом". Дмитрий Черняков: Я практически (может быть, за исключением каких-нибудь 15-20 минут случайно) не видел никогда этой передачи. Конечно, я знал, что она существует и знал примерно, как она устроена. Но я очень редко смотрю телевизор, тележизнь не является частью моей жизни, и как-то я никогда об этом не вспоминаю. У меня был момент страшного стресса во время сочинения спектакля. Спектакль для меня был уже ясен во многом, и я даже сказал одной из своих знакомых об этом, она стала жутко смеяться и вспомнила про схожесть устройства, принципа. Появилось просто отчаяние и ужас, что это будет соотноситься. Мне не хотелось, чтобы это было как-то вульгаризовано. И как объяснить всем, что это для другого служит и про другое рассказ, чтобы это было лишены спекулятивности и глянцевости? Как еще объяснить, я не знаю. А потом я подумал, что, наверное, не стоит мучиться, а надо просто очень спокойно, тщательно и серьезно рассказывать все, что ты хочешь рассказать. И наверное, чем серьезнее, подробнее и тоньше ты расскажешь всю эту историю, тем меньше дашь зрителю шанс спекулятивно воспринимать твой замысел. Я еще хочу сказать, что если я про себя имел в виду какие-то образцы подобного рода манипуляций, то я, скорее, как бы вспоминал и боялся, что еще может быть похоже на известный фильм Бергмана "Змеиное яйцо", где герой живет в некоей квартире, действие происходит в Третьем рейхе или в преддверии Третьего Рейха, и где за ним ведется какая-то страшная то ли слежка, то ли влияние на жизнь с помощью каких-то там звуков, каких-то психотропных опытов. Герои начинают ссориться, сходить с ума, а потом распознают, что сквозь зеркало человека изучают или разглядывают... я не помню уже подробно. Я как-то вспоминал об этом, и мне казалось, что, например, если ассоциации будут именно с этим фильмом всплывать, будет как-то более правильно. Потому что так мы понимаем жуткий масштаб всего, а передача "За стеклом" - это как бы такая просто модная придумка. Да, мне не хотелось, чтобы это воспринималось как модная придумка, потому что мне это было нужно как бы для страстности и точности задуманного. Марина Тимашева: Как бы то ни было, ассоциации с телепередачей нисколько не вульгаризуют действие спектакля. Они только помогают понять, какой властью над людьми обладает масс-медиа, прочувствовать, как могут реальные кукловоды обезличить и растоптать живую индивидуальность, и как обманчивы их заманчивые посулы. Прелестная комедия-шутка Мариво обернулась очень серьезным и своевременным предупреждением. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
