Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Пьесе "Вишневый сад" - 100 летВедущая Марина Тимашева
Марина Тимашева: Уже сейчас, чуть загодя, по всему миру начались конференции и симпозиумы, посвященные важной дате. 100 лет в 2004 году исполнится с того дня, когда Антон Павлович Чехов попросил бокал шампанского и отчего-то по-немецки произнес: "Я умираю". 100 лет в 2004 году исполнится пьесе "Вишневый сад", вернее первому ее представлению в Московском Художественном театре и в режиссуре Константина Сергеевича Станиславского. Но уже исполнилось 100 лет с того дня, когда был продан "Вишневый сад". Это случилось 22 августа 1903 года - так в пьесе. Отрывок из спектакля - Вам уже известно, что вишней сад ваш продается? На 22 августа назначены торги. Марина Тимашева: Чуть упреждая череду чеховских мероприятий, Международный театральный Фонд имени Станиславского в содружестве с постановочной группой литовского театра "Менофортас" показал новую версию бесконечной и неисчерпаемой для версий пьесы "Вишневый сад". Она шла на крошечной сцене Культурного центра Союза театральных деятелей, но с сентября переместится в Театр Содружество актеров Таганки. Вообще, прежде Фонд Станиславского не занимался продюсированием спектаклей. Что изменилось? Свой вопрос я обращаю к директору Фонда Зейнаб Саид-Заде. Зейнаб Саид-Заде: Давно была идея, на самом деле, что-то сделать такое, чтобы сдвинуть с места какой-то период развития русского театра. И была такая программа придумана - "Вишневый сад", в нее входило восстановление вишневого сада в нашем имении "Любимовка". И мы восстановили, первое, что сделали, посадили сад всем миром. Об этом мечтал Олег Николаевич Ефремов, и мы реализовали эту мечту. Потом была идея сделать постановку к 100-летию памяти Антона Павловича Чехова. Марина Тимашева: Впервые России удалось сговорить на постановку человека, который в этой России почитается главным театральным авторитетом и абсолютным гением, - Эймунтаса Некрошюса. Он учился в ГИТИСе у Андрея Гончарова, но долгие годы ставил спектакли только в Литве и только со своими артистами. Пару лет тому назад Некрошюс пошел на уступки европейцам: в Петербурге на фестивале "Балтийский Дом" мы видели его "Чайку" с итальянскими актерами. И вот теперь "Вишневый сад". Зейнаб Саид-Заде объясняет, как это стало возможным. Зейнаб Саид-Заде: Идея, конечно, пришла мне, безусловно. Но я побоялась сама ему это сказать и пригласила высокочтимых профессоров - Бартошевича, Силюнаса, которые пришли с ним побеседовать. И как-то он так странно посмотрел на нас, не сумасшедшие ли мы. Он даже улыбался все время, и эту его улыбку можно было расценивать как некое согласие . Марина Тимашева: На вопрос, отчего выбор Фонда пал на Эймунтаса Некрошюса, Зейнаб ответила парадоксально: из-за его близости Станиславскому. Видимо, на моем лице нарисовалось крайнее удивление, и Зейнаб стала пояснять. Зейнаб Саид-Заде: Конечно, называть его прямым последователем Станиславского было бы нелепо, но то, что он его последователь и интерпретатор метода, - это скорее всего. Но он к Станиславскому постоянно возвращается. Марина Тимашева: Некрошюс действительно все время возвращается к Станиславскому. Например, прототипом Шарлотты склонны считать Лили Эвелин Мод Глассби, англичанку и гувернантку, она носила мужской костюм. Шарлотта Ирины Апексимовой одета в мужское платье. Одним из прообразов Епиходова исследователи видят убийцу-психопата, который шантажировал невесту револьвером. Именно таким выглядит Епиходов у Некрошюса. Петя Трофимов, которого играл Качалов, нервно листал книгу. Буквально по книге произносит свои бесконечные монологи Трофимов Игоря Гордина. В свое время Петербург коробило то, что дворянин Гаев в исполнении самого Станиславского "запихивал себе в рот платок", дабы заглушить рыдания. Теперь никого не коробит, что Раневская Людмилы Максаковой затыкает себе рот платком, чтобы не плакать. Есть вещи более существенные: в частности, звуковая партитура спектакля. Критики писали о "Вишневом саде" Станиславского: "За сценой кричат иволги и кукушки, играют жалейки, рубят деревья, гудит фисгармония, потом раздается какой-то протяжный и пугающий звук, словно что-то тяжелое валится на струны, гудит и грохочет". Антон Павлович Чехов злился: "Я напишу новую пьесу, и она будет начинаться так: как чудесно, как тихо. Не слышно ни птиц, ни собак, ни кукушек, ни совы, ни соловья, ни часов, ни колокольчиков и ни одного сверчка". О, этого Некрошюс наверное не читал! В его спектакле практически ни на минуту не смолкает музыка (Малер в аранжировке Миндаугаса Урбайтиса), все время грохочут выстрелы, ну и так далее, и тому подобное. Еще одна подробность, в которой ни Станиславский, ни Некрошюс не прислушались к автору. Чехов: "Сгубил мне пьесу Станиславский. Акт, который должен идти 12 минут максимум, у вас идет 40 минут". Ха-ха: Спектакль Некрошюса идет пять с лишним часов, не считая антрактов. Ну вот, общее, кажется, исчерпано. Различий куда больше. Станиславский работал с выученными в определенной школе актерами и создавал ансамбль. Некрошюс набрал артистов из разных трупп, даже нельзя сказать, что сам набрал. Зейнаб Саид-Заде: И тут вот опять профессура помогла, которая провела тщательный критический анализ, и писалось досье практически на каждого актера. Естественно, мы согласовали с ним эти имена, а потом он приезжал, отсматривал, говорил с ними. На одном из кастингов я сидела и слушала, как он это делает. Это было очень смешно, потому что у кого-то он спрашивал про детство, у кого-то он спрашивал про спорт, у кого-то он спрашивал про галактику. Марина Тимашева: Артисты, набранные из разных трупп, и играют по-разному. Людмила Максакова (Раневская) - очень эксцентричная актриса, внешне - резкой пластической формы, почти маска со странными, манерными интонациями. Евгений Миронов (Лопахин) - блестящий артист театра представления, подробнейшим образом имитирующий психологическое проживание. Владимир Ильин (Гаев) и Алексей Петренко (Фирс) - подлинно глубокие представители психологической школы, невообразимо естественные и органичные. Единственной, кому удается совпасть с той актерской школой, лидером которой и является Некрошюс, стала разве что Инга Оболдина в роли Вари. Об ансамблевости исполнения и речи нет, спектакль распадается на отдельные актерские номера. Понять, как кто и к кому относится, оказывается чрезвычайно затруднительно. Ясно, что Фирс очень любит Аню и Гаева (довольно посмотреть, как в придуманном режиссером прологе он чистит брошенные на стул пальто: любит хозяина - гладит его вещи, не любит - формально перетряхивает). Но, увы, без ответов остаются ключевые вопросы. Отчего Лопахин покупает сад? Отчего он не женится на Варе? Какие вообще отношения связывают его с Раневской? Он поет ей о любви, вытянувшись перед ней в струнку, как гимназист, но кроме как в словах песенки любви нет. Отрывок из спектакля Лопахин поет: Реял бы по воздуху я вблизи твоей. Любовался, любовался б горлицей, горлицей своей. Марина Тимашева: От начала и до конца выстроена только роль Вари. Скрюченная, перекособоченная тяжелой работой, мужичка-Варя напоминает не столько монашку, сколько приживалку из пьес Островского, в ней есть какое-то юродство, но она-то - ясно видно - и как обижается на упреки в жадности, и как она хвастает своими отношениями с Лопахиным и как сильно его любит. Отрывок из спектакля Варя: Ах, тяжело мне его видеть. Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют. А на самом деле ну ничего нет. Марина Тимашева: Кроме роли Вари, продумана и выстроена роль Фирса. Некрошюс, наверное, помнит Алексея Петренко в "Серсо" Виктора Славкина и Анатолия Васильева и потому берет артиста-громаду на роль немощного старика. Когда Фирс произносит последние слова пьесы, вы думаете не столько о персонаже, сколько о самом актере. Когда такой огромный, сильный человек говорит, что у него нет сил, зал рыдает в голос. Отрывок из спектакля Фирс: Жизнь-то прошла, словно и не жил. Силушки-то у тебя нету. Ничего не осталось, ничего. Эх ты, недотепа. Марина Тимашева: Всегда считалось, что, забыв Фирса, замуровав его в доме, господа-товарищи обрекли его на смерть. После спектакля Некрошюса остается иное впечатление: если кому-то суждено выжить, то только Фирсу. Связано это с постоянной для литовского режиссера темой: безнравственности, нравственного релятивизма и отрицания вечных ценностей. Хранителем вечных ценностей в "Вишневом саде" является именно Фирс с его смешным: "Раньше вишню сушили, мариновали". Кстати, его знание о том, как извлечь прибыль из вишневого сада, гораздо реалистичнее бизнес-прожектов Лопахина. Ограничившись тщательной работой над образами Вари и Фирса, Некрошюс не успел решить других. И пошел привычным путем. То есть начал заполнять смысловые лакуны режиссерскими ухищрениями. Театральный текст, как всегда у Некрошюса, чрезвычайно плотен, ничто ни одной секунды не пребывает в статике, люди буквально мечутся по сцене, бегают, прыгают, висят, ползают и кувыркаются. Иногда кажется, что вы присутствуете не на спектакле, а на мастер-классе по современному танцу. И напоминает это не о Станиславском, а о спектаклях Мейерхольда в пародийном изложении Ильфа и Петрова. Каждый жест, движение, звук преувеличен до предела и действует как физиологический раздражитель вместо того, чтобы воздействовать на эмоции. В принципе, это характерные для режиссуры Некрошюса свойства. Только иногда фантазия режиссера перестает быть самоценной, она подчиняется некой внутренней мелодии произведения и тогда позволяет артисту оживить персонажей, превратить их из носителей концепции в живых людей. Приведу классическую цитату из спектакля Некрошюса "Три сестры". Тузенбаха играет Владас Багдонас. Он садится перед дуэлью поесть - едва ли не фраке, салфетка заправлена под воротник. По-человечески хотел поесть напоследок. Очень большая пауза. Тузенбах ест медленно и слишком аккуратно. Все до крошки выбирает из пустой тарелки. Не хватило хорошего воспитания - слизнул. Может, и не в воспитании тут дело, а в том, что оттягивает момент прощания. Затем все же встает и волчком запускает по столу белое блюдо. Уходит. Блюдо вертится, жалостно и неприятно дребезжа, и внезапно с сильным хлопком падает на стол. Страшная тишина. Тузенбах больше не будет пить кофе за этим круглым столом - он убит. Это метафора - да, грандиозная. Но грандиозен и Багдонас с этой паузой, в которой - страх смерти. В "Вишневом саде" таких чувственных образов почти нет. Метафоры отдельно, артисты отдельно. Скажем, монолог Лопахина в исполнении Евгения Миронова превосходен. В нем и жлобство, и истерика, и страх, что опять станут смеяться над ним, и боль, и неверие в будущее, но это сольный номер. Отрывок из спектакля Лопахин: Вишневый сад мой. Мой! Погодите. Скажите мне, что я пьян. Ну, скажите мне... скажите, что я не в своем уме! Скажите, что... скажите, что все это мне представляется. Не смейтесь надо мной. Не смейтесь надо мной! Марина Тимашева: Некрошюс любит воспроизводить на сцене первобытные ритуалы. Так и здесь: одна из главных музыкальных тем спектакля - обрядовая, а Лопахин пробует зажечь костер трением камней. Отрывок из спектакля - Посмотрите. Покойная мама идет по саду в белом платье. Это она. - Где? - Господь с вами, мамочка! - Никого нет? Показалось. Направо, на повороте в беседку белое деревцо склонилось, похоже на женщину. Какой изумительный сад. Белые массы цветов. Голубое небо. Марина Тимашева: Очень часто в центре спектаклей Некрошюса оказываются три молоденькие девушки. Три сестры были совсем девочками, которые все смеются, щебечут, порхают, играют. Три сестры переходили в спектакль "Макбет" и, продолжая смеяться, порхать и щебетать, оказывались тремя погубившими его ведьмами. В "Вишневом саде" опять три молодые женщины: Аня, Варя и Дуняша. Вообще, все, что связано с детством и с игрой, видимо, очень важно для Некрошюса (может быть, он поэтому и работает в театре). Отрывок из спектакля - Приехали! Душечка моя приехала! Красавица! Выехали, когда было холодно. Шарлотта, всю дорогу говорила и представляла фокусы. Марина Тимашева: В "Трех сестрах" в дом к молоденьким и шаловливым девочкам-сестрам приходили немолодые грубые вояки. Уходя, они оставляли за собой руины. Немолодые мужчины, которые выпивают жизнь из молоденьких девушек. Мужчины, которые их вроде бы любят, но ненавидят, и унижают, и презирают одновременно. Иначе та же тема, звучит в "Вишневом саде". Уже тогда, когда Лопахин в первой сцене грубо схватит Дуняшу за ногу, а потом прищемит ей нос. И тогда, когда Петя Трофимов будет ногами отбиваться от обижающей его Раневской. Отрывок из спектакля Петя: Продано имение, не продано - не все ли равно? С ним давно уже покончено, заросла дорожка. Успокойтесь, дорогая. Надо перестать обманывать себя. Надо хоть раз в жизни посмотреть правде прямо в глаза. Марина Тимашева: Удивительно-банальное толкование роли Пети (мерзкого, неврастенического, брызжущего слюной резонера) - такого рода задачи входят в прямое противоречие с текстом: как такому Пете Раневская может сказать: "Вы умнее, смелее, талантливее нас"? Общий смысл высказывания к тому же не ясен. Вишневого сада на сцене нет. Вместо него - в черном кабинете, возле задника расставлены детские бумажные игрушки-ветряки на шестах. Раневскую волнуют только умершие - покойная мама и сын Гриша, - да и сама она больше напоминает маску смерти. И ее явление в имение обставлено как похоронная процессия: все персонажи толпятся у ворот усадьбы, спиной к зрителям, будто в ожидании катафалка на кладбище. Раневская выходит из-за кулисы незамеченной и волочет за собой черную жесткую кушетку, на которую и укладывается. Когда родные и близкие наконец ее замечают, они выстраиваются в очередь, как к гробу, а Дуняша - та просто кладет букетик цветов на грудь Раневской. Таких кладбищенских подробностей много. Да вот, послушайте хоть основную музыкальную тему спектакля. Звучит музыка из спектакля Марина Тимашева: Эймунтас Некрошюс все время ставит спектакли о разлагающемся бытии, о разрушенных основах человеческой жизни. Умозрительно я понимаю, о чем он говорит и на этот раз. О том, как хотели наладить жизнь, но не нашли времени прибрать место, в котором жили, и все разорили. О том, как хотели верить в лучшее будущее. Так страстно, что не заметили настоящего, потому что настоящая жизнь - не в радость. Вот когда-нибудь будет иная, лучшая, а эта - только репетиция, игра. И не важна продажа вишневого сада: его нет давно. Осталась разве что любовь к родному пепелищу и к отеческим гробам. И дом этот - не дом, а временное пристанище. И люди эти - не жильцы, хотя страдальцы. "Вишневый сад" в представлении Некрошюса оказался очень тяжелым психологически. Получается, что Раневская приезжает в имение не для того, чтобы приветствовать новую жизнь, но для того, чтобы прощаться с жизнью вообще. Действующие лица ни одной секунды не предполагают возможности благополучного исхода дела, но по инерции шалят и резвятся, как малые дети. Что-то вроде предсмертной агонии, смерти и попытки отпеть покойников, которая не получается, а потому души их, не находя упокоения, будут по-прежнему тревожить мировые сцены. Кстати, отпеть покойников еще в 1924 году предлагал Кугель: и Раневскую, и Лопахина, и Петю. А может, Некрошюс читал еще одну статью из газеты "Советская Украина" 20-х годов. Там было написано о "Вишневом саде" как о "могиле умирающего класса красивых пушистых зверьков". Тогда, за вычетом слова "красивых", прояснится самая странная подробность постановки Некрошюса. Когда Шарлотта устраивает представление, Варя и Аня прыгают по сцене с бумажными заячьими ушами, Шарлотта в них стреляет, они падают и умирают. Отрывок из спектакля - Зайчик, спи. Усни, мой сладкий. Зайчик, зайчик, засыпай. Баю-бай, усни, мой сладкий. Баю, зайчик, засыпай. Марина Тимашева: И в финале спектакля, когда все уезжают из дома, персонажи никуда не уходят. Они останавливаются у задника, все до одного с бумажными заячьими ушами, а вместо стука топоров грохочут выстрелы. Если писать фельетон, так его можно было бы озаглавить: "Принесли его домой, оказался он живой". По крайней мере, так выходит в спектакле: все умерли, но живы. Хотя, на самом деле, природа образа иная, она, видимо, происходит из той же любви Некрошюса к детской игре, детским считалочкам, песенкам. Ну, и из знания театра: умер герой, подождал, вышел на поклоны - зайчик бессмертный. Сценография к спектаклям Некрошюса всегда знакова. Здесь главным ее элементом становятся гимнастические кольца. Во втором действии их застекляют, и кольца становятся похожими на пенсне. А еще позже к ним привязывают трость, получается набросок к портрету - то ли Чехова, то ли Станиславского. Но в самом спектакле гимнастики и физиологии куда больше, чем душевных движений и психологии. Хотя: В этом путаном, затянутом и несделанном спектакле есть минуты такого театрального счастья, за которые профессиональный зритель может отдать жизнь. Но просто зритель вряд ли захочет пожертвовать не то что жизнью, шестью часами своего драгоценного времени. И, наверное, будет прав. Спектакль Некрошюса важен вообще не для зрителя, а для развития искусства. Но завершу я передачу все же минутами счастья. Мне кажется, они слышны даже в звуке. Поясню только, что у Чехова Петя говорит: "Весна моя. Солнышко мое". И все. У Некрошюса эти слова наперебой выкрикивают, прыгая высоко-высоко, словно намереваясь взлететь, Петя и Аня. И чем восторженнее звучат их голоса, тем яснее, что добром дело не кончится. Отрывок из спектакля Аня: Весна моя! Петя: Солнышко мое! Аня: Солнышко мое! Петя: Весна моя! Аня: Весна моя! Петя: Солнышко мое! Аня: Солнышко мое! Петя: Весна моя! Аня: Весна моя! Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
