Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Театральный выпуск "Поверх барьеров"Фрекен ЖюлиВедущая Марина Тимашева Марина Тимашева: В эфире - театральный выпуск "Поверх барьеров". У микрофона - Марина Тимашева. Новый спектакль Воронежского Камерного театра "Фрекен Жюли" в режиссуре Михаила Бычкова был показан в Москве в рамках Золотой Маски. На прошлом фестивале Татьяна Кутихина - исполнительница роли в "Дядюшкином сне" эту самую Маску за лучшую женскую роль получила. А вместе с ней и квартиру в родном городе. "Фрекен Жюли" наград не удостоилась, что не мешает ей, впрочем, оставаться очень привлекательной. То есть не ей, Фрекен Жюли, а ему - спектаклю по очень популярной в России пьесе Августа Стриндберга. Первое, что обращает на себя внимание и отличает все постановки Михаила Бычкова, немыслимая точность и аккуратная выразительность картинки. Черный кабинет, чистые линии, скульптурно завершенные мизансцены. Иногда возникает ощущение, что там, где работает Воронежский Камерный театр, нет даже пыли. Такое возможно в Германии или Скандинавии, но не в России. Кажется - поэтому, а не только из-за звучащей в спектакле музыки Шульца и Эф Эм Айнхайт - вы попадаете из Швеции Стриндберга в Германию 20-х годов. Комментарии Михаила Бычкова. Михаил Бычков: Эта особенность - она какая-то географически неопределенная. Она явно протестантско-западная, скажем так. Для меня и Скандинавия, и Германия - понятия, в общем-то, достаточно абстрактные. Я понимаю примерно через искусство, через литературу, через драматургию, наверное, какие-то нюансы, какую-то разницу. Но, тем не менее, такая психология людей, наверное, с этой формой религии, связана вот с этим протестантством. Вот эта фраза, которую Жан говорит: "Я рос в семье статора. Нас было семеро детей и одна свинья на сером поле, где не стояло ни деревца". Вот такой как бы образ. Жан: Знаете, каким кажется мир, если смотреть на него снизу. Да нет! Откуда же вам знать? Он кажется похожим на соколов и ястребов, у которых не видно спин. Ведь они парят в вышине. Я рос в доме статора. Нас было семеро детей и одна свинья на сером поле, где не стояло ни деревца. Но из окошка я мог видеть стену графского сада, и яблони за ней, как райский сад. И злые ангелы с огненными мечами его стерегли. Я, да и другие мальчишки тоже нашли, однако же, путь к древу жизни. Михаил Бычков: Это может быть где угодно. Это люди, выросшие на такой планете, скажем так, и там может быть все что угодно. Это вообще какая-то транзитная точка - эта Германия несчастная. Потому что вроде бы герои из Швеции собираются в Швейцарию убегать, искать спасения на берегах озера Кома. Но, даже рассказывая об этой дороге, Фрекен говорит о том, что мы поедем через Гамбург, через Лейпциг. Мы увидим там Мюнхен, музеи, замки короля Людвига. А я так понимаю, что ты воспринимаешь это, как перенесение. Такой сознательной задачи не стояло. Возникали костюмы, возникала пластика, и возникало опять же еще вот такое ощущение того, что необходимо как-то, наверное, использовать элементы экспрессионизма. И, естественно, экспрессионизм - это тоже ближе всего и более всего знакомо, как нечто немецкое, как Германия. И в результате, как я считаю, возникло фантастическое место действия, театральное, придуманное и, в общем-то, условное, но наполненное вот этими аллюзиями, ассоциациями, и какими-то культурными привнесениями, которые, наверное, соединились в Германию в чистом виде. Но я такой задачи не ставил. Марина Тимашева: Условно не только место действия, но и акцент, с которым изъясняются на русском языке персонажи спектакля. Он, скорее, похож на литовский, чем на немецкий, но дело не в этом, а в особенном аромате, который он привносит в спектакль. Михаил Бычков: Происходил процесс еще одного очередного прочтения этой пьесы. В основном все шло от такого ощущения текста, который или как-то неудачно переведен, или действительно является каким-то очень специфическим. Но все это звучит не по-русски. Написанный русскими буквами текст (называется - "перевод на русский") не по-русски звучит - по построению, по внутренней логике фразы, по тому способу отношений между людьми, которые в форме фраз заложены. И это возникало как препятствие, и его необходимо было как-то преодолевать. И в какой-то момент, как элемент такой репетиционный, что ли, технологический - возникла идея акцента. Когда этот текст зазвучал с акцентом, он ожил, он стал очевидно не русским и не претендующим на естественность речи. За ним русскому артисту, привыкшему к определенной манере, способу жизни, определенному способу использования слова - стало легче. Вдруг можно было произносить какие-то вещи и чувствовать за этими вещами, за этими словами, психологию людей, их особенность. Марина Тимашева: Фрекен Жюли в исполнении Елены Лукиных похожа на Марлен Дитрих: голубой ангел - женственное и порочное создание, но она вызывает в памяти еще и образ Пьеретты. Михаил Бычков всегда любил комедию-дель-арте и часто прибегал к помощи ее масок. Стало быть, декадентская Пьеретта - Жюли, развязная Коломбина Кристина (ее играет Наталья Шевченко и в ее образе проглядывает что-то от женщин Тулуз Лотрека) и зловещий Арлекин - набриолиненный, в кожаной куртке лакей Жан (Андрей Новиков). Вся группа в целом - будто актеры и клоуны, сошедшие с картин Пикассо. Спектакль насыщен изобразительными ассоциациями. Михаил Бычков: Из всего ставится спектакль. Хорошо, что там есть и Лотрек, и хорошо, что там есть дель-артовские персонажи. Там есть цирковое начало, которое почему-то родилось. Оно показалось мне необходимым. Мне показалось, что отчасти между Кристиной и Жаном есть какой-то заговор, то ли какая-то интрига против этой хрупкой девицы, и в этом они, как плебеи, получают наслаждение. Приземленность - но играть как что-то крестьянское, простонародное. Но мне это не очень близко, не очень знакомо и как-то слишком просто. Мне кажется, в грубости цирка, в грубости площадного действа какого-то - есть вот то самое приземленное, что может, наверное, чему-то рафинированному быть противопоставлено. Марина Тимашева: Спектакль насыщен не только изобразительными, но и политическими аллегориями: грязный лакей-фашист, соблазнивший и извалявший в грязи аристократическую страну-фрекен. А можно увидеть здесь старую, как мир, историю любви изнеженной Принцессы к Свинопасу. А можно - очень современную историю о мужчине-иждивенце, полагающемся только на деньги, связи, возможности женщины. - Я не рожден пресмыкаться. Во мне есть твердость. Есть характер. Мне бы только уцепиться за первую ветку. И увидите, как я полезу наверх. Сегодня я - слуга, а через год глядишь - предприниматель. Вот через десять лет стригу купоны. А там едем в Румынию. Выхлопочу себе орденок. И могу (заметьте, я говорю: могу) получить графский титул. В этой Румынии графские титулы и продаются. Так что вы все равно будете графиня. О, моя графиня! - Ну, зачем ты несешь, что я сейчас отринула. Скажи, что любишь, а не то, что же будет со мной? - Скажу, скажу. И еще тысячу раз скажу, но не сейчас, не здесь. - Ладно, не плохие, но для такого большого дела нужны большие капиталы. Есть ли он у вас? - У меня то? Еще бы. У меня есть мой опыт, моя сноровка, знание языков. Неплохой, я думаю, капиталец. - На который не купишь и железнодорожного билета. - Совершенно справедливо-с. А потому мне и нужен антрепренер, который бы снабдил меня деньгами. Марина Тимашева: Михаил Бычков вытягивает из пьесы Августа Стриндберга еще одну тему - воспитание эмансипированной женщины, которое не доводит ее до добра. - Мать научила меня презирать и ненавидеть мужчин. И я поклялась, что никогда не стану рабой мужчины. Михаил Бычков: Она пытается играть не в игру, будучи уверенной в своей неуязвимости и, как она говорит - в том, что она застрахована. Но вот мне кажется, будучи обманута определенными теориями, воспитанием и прочим, что у нее есть сила и возможности. Но все-таки он - мужчина. И в этой игре она не может по определению, как мне кажется, победить. Так устроен мир. Есть мужчины и женщины. И победить в таком прямом поединке мужчину женщине, наверное, все-таки невозможно. Это как бы, с одной стороны, она оказывается проигравшей в затеянной ею самой же игре, но все это еще погружено в контекст отношений аристократки и лакея, и вот здесь он, несмотря на свою победу, опять же оказывается проигравшим по определению. Потому что вот он - лакей, а она - аристократка. И это тоже некий объективный закон жизни. Так мне кажется. Марина Тимашева: Поначалу Фрекен смотрит на лакея и служанку в лорнет - как если бы разглядывала в лупу мерзких насекомых. А как еще прикажете ей смотреть на Жана, рассуждающего о благородстве и одновременно ковыряющего в зубах; требующего подать себе вино непременно в бокале на тонкой ножке и при этом рассуждающего о цене напитка. - Дай-ка мне бокал для благородного вина. На тонкой ножке, разумеется. - О! Боже сохрани от такого муженька. - Не болтай лишнего. Сама, наверное, рада радехонька такого парня подцепить. И думаю, ты не в обиде, что меня твоим женихом называют? Славно. Очень славно. Только переохладилось чуть-чуть. Мы ведь его в Дижоне покупали по четыре франка литр, без посуды. А ведь еще пошлина. Марина Тимашева: Презрение, смешанное с ревностью к Кристине и желанием доказать свою власть, рождает во Фрекен Жюли подобие чувства. Так начинается история болезни жеманной декадентки с набеленным лицом, заразившейся плотской лакейской похотью. - Почему это ты должна в канун святого праздника готовить варево для сучки. Больна она что ли? - Больна. Как же. Снюхалась с барбосом дворовым, течка у нее. А Фрекен про это и знать не желает. - Фрекен, кстати говоря, совсем за собой не следит. Не хватает ей благородства. Вот когда танцевали бриги. Она же просто вырвала лесничего у Анны, и сама его пригласила. У нас такого не водится. Когда господа начинают корчить из себя простых, так до того делаются просты. Марина Тимашева: Эстетский, внешне изысканно-холодный спектакль Бычкова в то же время - очень чувственный. Трудно припомнить в современном российском театре настоящую эротическую сцену. Речь - не о раздеваниях, о том, как длинным язычком утонченная Фрекен вылизывает соринку, попавшую в глаз лакею. О том, как придумана и выполнена сцена их близости. В соответствии с текстом, на сцене появляется лодка - но резиновая, не деревянная. Лакей надувает ее насосом - вот вам и половой акт. Вода, которая захлестывает лежащую в лодке Фрекен, - ее страсть. Еще недавно, прежде чем опуститься на пол рядом с Жаном, она протирала это место. А теперь он, в исподнем и в носках на резиночках, с вонючей папироской в зубах, будто лаская, пачкает белое лицо Фрекен ваксой. Пачкает сознательно, переводя в действие слова "Одним миром мазаны". И еще называет госпожу фамильярным - "милочка". - Что это было? И это - любовь? Да знаете ли вы, что такое любовь? - Уж не сомневайтесь. Думаете, я до вас уж и не был ни с кем? - О, какие слова, какие мысли. - Так уж я учен. Таков уж я весь. Ну, милочка. Не будем нервничать и из себя благородство корчить. Мы ведь одним миром мазаны. Марина Тимашева: Вековечная дуэль мужчины и женщины, война не на жизнь, а на смерть. Точно по Августу Стриндбергу. Но знаменитый шведский драматург был женоненавистником. О Михаиле Бычкове этого не скажешь: в его спектакле смертельный поединок женщины и мужчины организован по иным правилам. Нежная, как ее белый воздушный балахон, Фрекен хочет признаний в любви и теплого гнезда; грубый, как его блестящие сапоги, Жан разоряет одно гнездо за другим и унижает одну женщину за другой. Он насилует их не столько физически, сколько морально. И вот уже мечты графини становятся лакейскими, и идеалом кажется ей жизнь хозяйки маленького отеля. - Я оказалась первой веткой. - Ветка-то гнилая. - И мне бы так с начала знать отель - не вывеска. - Мы не в отеле. - Плевать на ваших клиентов и дать фальшивые счета. - Это я бы уж и сам. - Какой же грязной может быть душа человеческая. Марина Тимашева: Игра в перемену социальных ролей оказалась опасной и смертельной. Для той, что была благородней и, стало быть - слабее. Жан свернул шею не только любимой канарейке Фрекен, но и самой хозяйке. - Не буду отрицать. Мне было приятно, что золото, ослеплявшее нас, оказалось сусальным. Спина-то у ястреба тоже серенькая. Нежные щечки напудрены, под панированными ноготками - траур. Платочек-то хоть и надушен, а грязноват. С другой стороны я разочарован, что предмет моих воздыханий не оказался повыше и потверже. Я с тоской смотрю на то, как низко вы пали. Стали гораздо ниже вашей кухарки. Гляжу с тоской. Будто на моих глазах сорвало ветром осенние цветы. И они смешались с грязью. Марина Тимашева: Спектакль завершает монолог Кристины. Кристины - кухарки, Кристины - победительницы. Тонкие, по-старушечьи поджатые губы, лицо искажено злобной усмешкой. Она говорит о Боге и вере, но походит больше на колдунью возле котла с ядовитой смесью. Религиозная проповедь оборачивается злобным кликушеством. - Только господь людей не разбирает. Просто последние станут первыми. - Все-таки разбирает кто последние. - Им легче не будет пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в царствие божье. Вот как, Фрекен Жюли. Михаил Бычков: Это редкая возможность высказаться просто на тему, которая мне важна. Она меня волнует. Меня мучит мой атеизм, но в то же время для меня он не подвергается сомнению. Вот я воспринимаю жизнь, в которой все больше и больше окружающие меня люди все чаще и чаще говорят на какие-то религиозные темы, пользуются какими-то религиозными категориями. Я готов признать на каком-то очень высоком уровне человеческого сознания, которого я, наверное, не достиг, и который теоретически, я знаю, существует: определенным людям может открываться нечто, о чем можно говорить вот в неких таких религиозных категориях. Но для большинства, мне кажется, это такая спасительная химера, или как говорят о патриотизме как о прибежище негодяев. Мне кажется, что вот такое прикладное пользование даже не религиозность, а я бы сказал - церковность что ли; это тоже прибежище плебеев. Ой, страшные вещи говорю, не знаю, что там в вашем демократическом радио, кто его слушает? На самом деле в этом есть что-то лицемерное. В этой религиозной игре, в этой церковной игре, в этой игре праведников и грешников есть лицемерие, которое удобно. Оно становится идеологией людей, у которых не остается других аргументов, другой опоры. Не знаю, в силе, в таланте, в свободе чувства, в возможности как-то по-другому себя проявить. Одни могут быть патриотами, другие, может быть, праведниками и говорить, вот я не ем мясо, поэтому я - хороший, в отличие от остальных и т.д. Действительно, очень интересный момент, и, мне кажется, блестяще Наташа Шевченко это играет. Опять же не могу не сказать о том, что очень здорово мне помогла художница по костюмам, Вика Хлебникова. Вот как это складывается, когда из циркачки, из лотрековского персонажа двумя деталями (накидочкой и шляпкой) та же Кристина вдруг превращается - хотя там из под черненькой юбочки, одетой для церкви, продолжает торчать эта бесстыдная нижняя красная юбка, - тем не менее, она преображается вот в такую "девушку в шляпке". Праведницу такую, которой помогает жить сознание того, что у нее есть хоть что-то, что способно ее над кем-то из окружающих приподнять, возвысить, хоть в чем-то ощутить свое превосходство. Это - превосходство в том, что она последняя. А последние станут первыми. Это дает ей некую опору. Не знаю, наверное, каким-то там рабам, рывшим каналы, создававшим какие-то циклопические сооружения, такая иллюзия была нужна. Просто людям было легче жить. Но мне кажется, что сегодня это все - ханжество и лицемерие. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
