Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[05-05-02]
Разница во времениАвтор и Ведущий Владимир Тольц
Письма с войныСегодня мы - получатели писем, написанных шесть десятилетий назад. Что нам эти, часто не дошедшие до адресатов послания?- "Сегодня уже 28-е декабря 1941-го года. Прими все лучшие пожелания, чтобы Новый год принес нам вместе с большой, прочной и окончательной победой много-много счастья и радости..." "Дорогая Ирмгард! Прими наилучшие и сердечные приветы со Сталинградского фронта. Надеюсь, Рождество и Новый год ты провела хорошо, а не так как мы в бункере и земляных ямах, без елки..." За почти два десятка лет работы на Радио Свобода мне довелось сделать десятки передач о войне. Вернее о войнах. Самых разных. - О Русско-шведской (еще петровского времени) и о войне с Наполеоном, о двух русско-японских и о гражданской, об англо-бурской и об афганской, о Первой Мировой и о Второй, о финской и о чеченской, о советско-польской и о многих еще других. Ну, и о Великой Отечественной, разумеется, многократно. Я вот припоминаю сейчас все это, а сам думаю: не слишком ли? не слишком ли много не для меня, в войну родившегося, - тема для меня эта "родная", - а для слушателей, чьи отцы и матери, бабушки и дедушки, да и многие из них сами выросли под шелест всенародного причитания, несанкционированно ставшего слоганом части советской и постсоветской эпох, - "лишь бы не было войны"? Если судить по отзывам на "военные" передачи, которые доходят до меня, вроде получается, что "не слишком". Да оно и понятно, когда припоминаешь, что не только ты лично, но ни одно поколение в России прошлого, 20-го, и нынешнего столетий не прожило свой век в условиях, чтобы его страна не воевала. И вот сейчас, в очередную годовщину конца Второй Мировой, я снова про войну. Я давно хотел выполнить одну вашу просьбу. Год назад мне повезло: я встретился с историком Александром Асташовым, исследователем материалов русской военной цензуры времен Первой Мировой войны, и он поделился с нами и этим материалом, и результатами своих изысканий. Тогда пришло много одобрительной почты с просьбой рассказать о письмах солдат Великой Отечественной войны. Но, как известно, успехи механически не тиражируются. Материалы советской военной цензуры времен войны (как, впрочем, и многие другие страницы истории этой войны) по-прежнему остаются секретом за семью печатями, к которому допускаются лишь избранные, чьи публикации уже по этой причине особого доверия не вызывают. Да и в своих отношениях с Радио Свобода они (по этой же причине) не свободны... Опубликованных же подборок интересующих нас писем не много. А главное они очевидно тенденциозно сколочены... И вот мне опять повезло: я почти случайно встретился с Анной Симоновой - сотрудником Российского государственного военного архива, занимающейся анализом трофейных документальных коллекций. И оказалось, что интересующая вас тема ей тоже не чужда, а уж писем с войны (и советских солдат, и немецких) она прочла немерянно... - Анна, что значит для вас - человека и историка молодого - та далекая уже война? Анна Симонова: - Ну, для меня действительно война значит многое. Во-первых, потому что я с детства знала, что у меня два моих дедушки погибли на войне, и об этом всегда говорили в семье, сохранились их письма, я многое о них слышала от своей бабушки, от своей мамы. Это из области личного. Что касается моего восприятия войны как человека молодого достаточно, я это разделю, пожалуй, на два момента - историка и человека. Те материалы, с которыми мне пришлось познакомиться, вызвали у меня достаточно сильное чувство патриотизма и протеста по поводу происходящего и очень сильный негатив в адрес немецкой нации, который я до сих пор не могу в себе искоренить. Владимир Тольц: М-да... Вот такая непозволительная в общем-то для историка страсть, для меня означающая лишь то, что Великая Отечественная историей "в чистом виде" еще не стала. Ведь ни кому же из историков, изучающих, к примеру, греко-персидские войны, в голову не придет высказаться о "негативе" в отношении древних греков или их современников персов... - Анна, я вот что хочу спросить вас: войны как социальный феномен оставляют после себя множество самых разнообразных реликтов, оказывающихся для историков в последствии историческими источниками. Письма - лишь одна из разнородностей памятников войны. Что они дают вам - ее историку? Анна Симонова: - Письма - это очень интересный источник. Дело в том, что так сложилось, что за последние сорок лет изучения огромного количества материала по истории войны так никто и не занимался проблемой такого источника как письма, мемуары людей, которые воевали на войне, которые были угнаны в плен, которые попали в лагеря и так далее. Причем, здесь тоже не все так просто. Причин две. Первая - к началу Великой Отечественной войны в СССР уже успело укорениться отношение к человеку как к простому винтику в государственной машине, и человек добровольно соглашался с такой постановкой вопроса. И подтверждение этому мы находим в письмах периода Великой Отечественной войны. Так сложилось, что эта тема не стала темой серьезных научных исследований по проблемам политическим. Никого не интересовал "человеческий фактор". Невозможно было посчитать потери Второй Мировой войны. Этого нельзя было сделать ни тогда, сразу после войны, ни сейчас. Владимир Тольц: Но нас-то интересуют как раз и люди, и их судьбы, и то, что на военно-канцелярском сленге именуется "военными потерями". Вот они, эти судьбы и потери, в письмах, предоставленных нашей программе Анной Симоновой. 28-е декабря 1941-го года. "Милая моя мамусенька! Я живу хорошо. Наше подразделение передвинулось на другой рубеж вслед за удирающими гитлеровским отродьем. Мы сейчас живем в деревне, в полутора километрах от которой происходили бои. Много ужасного рассказывают местные жители. К нашей хозяйке приходила женщина, брата которой немцы расстреляли только за то, что он и еще четверо его товарищей (14-15-ти лет) вышли на улицу после 4-х часов дня. Фашисты везде звонят о культуре своей нации. А сами ведут себя хуже всяких дикарей. Свояченица нашей хозяйки рассказывала, что человек семь немцев вошли к ней в избу и прямо при ней и при дочери. Разделись до гола и принялись плясать с самыми дикими возгласами." И все они, говорит, такие паршивые, прыщавые, шелудивые, все в болячках". На двор ходить они не считают обязательным, в уборную ходили прямо за печку и в сенях, причем совершенно не стесняясь присутствия женщин. Ну, им тут здорово ума вложили. Куда ни глянь, везде валяются жуткие оскаленные, обмороженные морды. В пилотках, в ботинках, в легких брюках на выпуск, обросшие, грязные, противные. Убирать такую пакость никто не хочет. А в одной деревне мальчишки привязали за ноги веревкой одного немца и финна и возят из конца в конец. А уж оружия и боеприпасов сколько здесь подобрали, прямо видимо-невидимо. Все пробросали "благородные, чистокровные рыцари..." Сегодня уже 28-е декабря 1941-го года, скоро Новый год! Я, конечно, не сумею послать тебе поздравительную телеграмму, так лучше в письмишке моем прими все лучшие пожелания, чтобы Новый год принес нам вместе с большой, прочной и окончательной победой много-много счастья и радости, чтобы в этом году я опять могла бы обнять и поцеловать мою замечательную, единственную и неповторимую мамуленьку. Хорошо бы было, если бы ты смогла прислать мне рекомендацию в партию. Только скорее!!! Твоя Ната!" Это письмо Наташи Ковшовой, 17-ти лет. Рядового стрелка-снайпера 528-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии. А вот другое новогоднее послание. (Это уже декабрь следующего 42-го года). Написано оно с другой стороны советско-немецкого фронта ефрейтором Эллингхофеном и адресовано в Феш под Кемпеном. "Дорогая Ирмгард! Во-первых, прими наилучшие и сердечные приветы со Сталинградского фронта. Надеюсь, Рождество и Новый год ты провела хорошо, а не так как мы в бункере и земляных ямах, без елки. У нас в этом году было печальное Рождество. Без почты, без елки без свечей, да, без всего, у нас ничего не было, что могло бы указывать на Рождество. Но я рад, что по крайней мере вы дома могли провести праздник спокойно, и я знаю, что вы в рождественский сочельник точно так же думали о нас, как мы о вас. Сколько раз произносились слова "Германия" и "Родина" на Рождественский Сочельник я не знаю но очень, очень часто. В бункере я нахожусь вместе с одним 22-х летним, парень в сочельник плакал, как малый ребенок. Я тебе скажу, у нас всех стояли в глазах слезы, когда мы услышали, что нет почты. Но несмотря на то, что мне только 21 год, стиснул зубы и сказал: "Может быть почта придет завтра", хотя я сам в это не верил. Таким было у нас Рождество 1942-го года, и я этого не забуду никогда в жизни... С моей любовью все покончено, но ты, наверное, знаешь об этом от домашних. Теперь я ищу новую привязанность. И я хотел бы тебя спросить есть ли в твоем сердце еще маленькое место для меня? Я тебя уже давно держу в своем сердце, но ты ведь не хочешь! Не обижайся, дорогая Ирмгард, если я написал какую-нибудь глупость. Но я для тебя взял самый лучший конверт... Как хорошо поболтать вдвоем, хотя ты пока одинок. Можно не говорить о далеких вещах, а говорить о любви..." Программа "Разница во времени". Сегодня она посвящена письмам с войны. С фронтов Великой Отечественной. Или с Восточного (это, смотря кем и куда они были адресованы). Я продолжаю свою беседу с историком-архивистом Анной Симоновой, предоставившей нам эти письма. - Анна, мне уже приходилось делать передачу о письмах солдат, солдат, сражавшихся на полях Первой мировой... Мой партнер по той давней передаче, московский историк Александр Асташов извлекал их (вернее выписки из них) из материалов военной цензуры. А какие архивные фонды используете вы? И попутно еще один источниковедческий вопрос: насколько доступны ныне исследователям материалы советской военной цензуры Второй Мировой? (Ведь именно там, как можно предположить, и находятся богатейшие запасы непрочитанных даже адресатами писем). Анна Симонова: В основном все письма, которые сейчас доступны исследователям, они так или иначе не достигли своих адресатов. Материалы, которые я использую в своей работе и с чем я сталкиваюсь, это письма людей, которые были угнаны в плен, на работы, и немцы, которые писали домой с Восточного фронта. Есть несколько категорий таких документов и несколько хранилищ, музеев и архивных собраний, которые хранят эти письма. Если мы говорим о письмах немцев, воевавших на Восточном фронте, то прежде всего нужно обратиться к материалам Российского государственного военного архива, к его трофейным коллекциям, к материалам архива Федеральной службы безопасности. К материалам иностранного происхождения доступа простым исследователям нет. К материалам российского и советского происхождения есть. Но здесь мы сталкиваемся со следующей проблемой - эти материалы очень сложно изучать. Никто никогда не выявлял письма, никто с ними не работал, никто не писал никаких научных статей, никогда они не использовались как массовый источник для получения какой-то информации. Собственно, какую информацию можно было из них получить, полезную для советской пропаганды? Никакой, кроме такой, скажем, "сомнительной" информации, которая бы могла, не дай Бог, разрушить общепринятую концепцию Второй Мировой войны. Что касается материалов немецких военнопленных, то, как вы понимаете, доступа к этим документам не было и нет. Этот огромный комплекс материалов, который хранится в нашем архиве, не разрабатывается. К нему проявляет интерес немецкая сторона, и мы даем ей такую возможность. Потому что существуют такие организации как "Черный крест" и другие немецкие организации, сотрудничающие с Красным крестом, которые занимаются поиском родственников, поиском самих людей, которые были в советском плену. Владимир Тольц: Вот они, так и недошедшие до адресатов письма из плена. Немец из советского лагеря военнопленных. 4-е января 43-го года "Дорогие мать и бабушка! За 14-20 дней получается первое письмо. Но в дальнейшем вы, наверное, получите мои письма. Если все хорошо, я напишу вам подробный отчет о том, что здесь произошло. Ты меня спрашиваешь на счет дела. 6-го января я должен быть допрошен. В зимних вещах я не нуждаюсь, кроме, разве, пары перчаток. Зимние вещи мы же получили. В этом году не так холодно, как в прошлом. Каждый имеет валенки, толстые шинели и достаточно одеял. У меня 5 штук. ... Я знал что будет плохо, но что это так долго продлиться я не думал. Все равно, где мы находимся, если час настал нужно идти, хотим мы этого или нет. И куда идти, тоже все равно..." А это - из немецкого плена. Михель (Михаил, конечно!) Вареник. 3-й лагерь в Бромберге, на Хинфштрассе, барак № 4. "Здравствуй Миша, разреши мне с тобой поговорить, что я жив и здоров и того тобы желаю. Миша, прописуй как твоя жизнь проходит а я свою жизнь пропишу, что я живу по старому, деньги имею... Играю в очко с Данильцевым на одну руку, так что хлеб покупаю у немцев по 12 марок за буханку и за картошку 1 марка 10 штук, та получаю баланди 2 раза на сутку и хлеба 300 грамм и больше. Ничего, живу помаленьку. Часто мне снятся, что наче буваю в 3-м лагери и вижу всех холпцив своих. Миша, я хочу тобы прописать, что на 21 апреля 43 года был большой террористический налет более 100 самолетов, и они налетали 3 раза в ночь в течении 3 часов. Город разбили, только одни стенки стоять. Ну я остался жив, ничего не сталося со мною. Людей погибло 5-6 тысяч мирного населения и военщины. Часто бувае тревога ночью, днем, коли попало. Передавай привет от меня всем ис моей комнати..." И снова - письма из действующих армий. Полковник Степан Тронин, заместитель командира 13- го стрелкового корпуса. 10-е декабря 1941-го года. "Добрый вечер, дорогая Нюрик! Пожалуй, раньше Нового Года ты едва ли получишь это письмо а поэтому, пожалуй, будет своевременно поздравить тебя уже сейчас с Новым годом. О, Нюрик! Как я скучаю по тебе, а ты все еще никак не соберешься мне выслать свое и рябят фото. Как бы я хотел видеть моих орлят: Вовусю и пеструшку Шурика, не представляю себе. Как они ведут себя. Что вы делаете длинными вечерами, часто ли вспоминаете обо мне или по глупости, может быть, постепенно забывают своего папу? Нюрик, береги себя, береги свои расшатавшиеся нервы, ведь ты так нужна сейчас детям, ты у них единственное счастье и надежда..." Лейтенант Виктор Емельянов, Герой Советского Союза, начальник артиллерийской разведки 3-го гвардейского отдельного минометного дивизиона Приморской армии. Письмо без даты. "Томка, ты пишешь, что болеет Люська. Я этого, конечно, ожидал, раз ты ее носишь в ясли. Значит, толку от этого не будет... Я об этом писать много не буду, я с тобой говорил об этом раньше, если не сохранишь Люську, будешь пенять на себя. Кроме Люськи у тебя никого нет и делать больше нечего, как только заниматься с ней и беречь ее. На этом пока Томка, все, остаюсь жив и здоров, того и вам с Люсей желаю. Только ты не подумай, что мы в безвыходном положении, уже скоро полгода обороняется Севастополь. Целую, Виктор..." Рядовой Плугин, метеоролог гидрометслужбы при штабе армии Ленинградского фронта. 5-е октября 1943-го года. "Здравствуй, моя дорогая Ната! Наконец-то получил долгожданное письмо и открытку. Я всегда с такой жадностью читаю каждую строчку. Что значит получить письмо, написанное рукой дорогим человеком и знать, что она и ее окружающие живы и здоровы! Невольно хочется громко крикнуть, чтобы ты слышала и знала, что я жив и здоров. Что будет дальше - увидим. Ната, я представляю, как вы переживаете эти суровые годы, хотя и радует меня, что ты накопала 8 мешков картошки. Ната, наберись терпения, перебори все трудности, когда перебьем всю эту нечисть, вернемся домой и заживем как раньше, да еще может быть получше, потому что эти годы многому научили. А неплохо было бы поскорей, правда, что-то соскучился я. Ведь скоро пойдет третий год. Я уж совсем забыл, как с Катей ругался, как сердились мы друг на друга, как было бы хорошо все это вернуть. Скоро подходит праздник, холодный, дождливый, скучный, да что это я чуть не расплакался. До праздника мы очистим всю свою родную землю от проклятой нечисти и праздновать будем дома... Ну пока, моя дорогая, целую крепко-крепко много раз..." Передача посвящена сегодня письмам с войны. Письмам солдат Второй Мировой. Советских и немецких. Письмам, в основном недошедшим до своих адресатов. Подборку этих писем предоставила нам Анна Симонова - сотрудник Российского государственного военного архива - Анна, - спрашиваю я у нее,- что вы можете сказать нам о судьбах авторов этих писем? Анна Симонова: - Вы знаете, встречаются письма очень разные. Мне сложно сейчас, может быть, отвечать на ваш вопрос, потому что для меня, как для исследователя, совершенно ясно, что, говоря о письмах советских людей и немецких письмах, мы говорим о двух разных проблемах и о совершенно двух разных комплексах документов, о которых сложно говорить вместе. Я их не воспринимаю как письма с фронта, как, может быть, это делаете вы, имея опыт работы с письмами гражданской войны. Поэтому начну с писем советских. Что стало с этими людьми? Статистики никто не проводил, сколько из них погибло. Я думаю, что 80%. Что стало с немцами, которые были в наших лагерях? Это зависело от степени их вины, которую устанавливали соответствующие органы, занимающиеся фильтрацией. У нас есть материалы людей, которые состояли в "Гитлерюгенд". В основном это были молодые ребята, даже дети, можно сказать, которые в 46-47-м году были депортированы к себе на родину в Германию. Если мы говорим о людях, которые принимали участие в актах массового уничтожения, безусловно, эти люди были переведены в соответствующие лагеря, и вместе с ними мы передавали и документы, поэтому у нас этих материалов нет, это материалы ФСБ. В основном эти все люди вернулись к себе на родину до 57-63-го года. Сейчас большинство из них умерло. Были предприняты попытки, в основном нашим архивом они сейчас проводятся, для того, что найти этих людей или их родственников или их детей, чтобы им сделать копии личных дел их отцов, их родственников, которые были у нас в плену. Мы столкнулись с такой проблемой, что большинству из них это неинтересно, они не хотят об этом знать, они не хотят это вспоминать. Владимир Тольц: В России отношение к эпистолярному наследию Великой Отечественной совершенно иное. Поэтому собственно мы и знакомим вас сегодня с письмами той далекой уже, но еще не ставшей отболевшим прошлым поры. Ноябрь 42-го. Письмо Софьи Найденовой, адресованное матери той самой 17-летней снайперши Наташи Ковшовой, чье письмо маме мы прочли в первой части нашей передачи. "Дорогая Нина Дмитриевна! ... О том как погибли девушки, скажу Вам, как говорил мне один раненый боец, которого я перевязывала. Дело было 14-го августа, шли в наступление. Наш полк теснил немцев. Немцы остервенело лезли. У девушек был убит командир. Командование приняла Наташа. Вскоре была тяжело ранена Машенька, затем Наташенька. К девушкам подходили пьяные фашистские офицеры и солдаты, крича "Русь! Сдавайся!" Тогда Наташенька, поцеловав Машеньку, бросила гранату крикнув: "большевики в плен не сдаются..." Последовал взрыв, но от него погибли и девушки. Трупы их не нашли, несмотря на розыск. Девочки были награждены Орденами Красного Знамени 18-го августа, но они об этом не узнали. Сейчас командование хлопочет о присвоение им звания Героя Советского Союза. Вы послали письмо в дивизию насчет усыновления. Скажу одно, такую дочку Вам никто не заменит, родная. Не лучше ли Вам взять ребенка 5-6 лет, воспитать его таким, как была воспитана Наташа. Простите, родная, что я вмешиваюсь, но я ведь женщина и понимаю Вас, тем более, что у самой у меня большое горе - убит мой племянник, ему 17 лет, мечтал быть летчиком, и вдруг, Наташа знала его, чудный-чудный мальчик. Ох! Тяжело! Пишите, родная. Крепко жму Вашу руку. Софья Дмитриевна Найденова... " Женщины на войне - вообще особая, трагическая тема, о которой, может быть, никто лучше их самих не рассказал. Вот отрывки из писем Косорез Ольги Николаевны, отправленных ею из действующей армии, в конце 41-го - начале 42-го года родителям Софье Моисеевне и Николаю Филипповичу. "Газеты достаточно пишут о "деятельности" немецких войск, но, кажется, слов не хватит, чтобы описать все, что видишь, проходя по их следам. Теперь пришел их черед. Некоторые наши части даже не тратят на них снарядов, а просто, выгоняют из селений и замораживают, а мерзнут они, как мухи. Они стараются завернуться во все, что попало, не брезгуя даже женским бельем. Заворачиваются в мешки, проделывая отверстия для головы и рук. Представляете, как выглядит это войско?.. Здесь народ, конечно, лучше, чем был в Брянске. Все командиры очень хорошие, простые и культурные. Нас здесь всего 3 женщины, я самая младшая..." "Здравствуйте, дорогие мои! Простите, что немного запоздала с поздравлением. Ничего не поделаешь. Сама я наступление Нового года проспала и даже не заметила, впрочем, у нас все спали, кроме артиллеристов. В 23 часа 45 минут, преподнесли такой подарочек новогодний немчуре, что гул в воздухе до утра стоял. Нам к Новому году подарков массу прислали. Хорошее вино, мыло в мыльницах, конфеты, печенье. А как вы провели Новый год? Мамуся, ты, наверное, вспомнила, что твоей младшей дочке 21 стукнуло? А все-таки много - 21. Мне все кажется, что 15-16. А 21 это совсем взрослый человек. А я, мне кажется расту назад..." А это - штабной переводчик и машинистка. Тоже конец 41-го - начало 42-го. Отправлено из Ленинградской области. "За 9 дней мы отогнали немцев почти на 200 км. Новый год встретили в Орле, а праздновать будем в Берлине. Сейчас уже 28-е. Кроме часовых, все до единого спят мертвым сном - прошлую ночь совершили небольшую прогулочку и все устали... Недавно попался мне иллюстрированный "эсэсовский" журнал, на первой странице морда фюрера и его обращение к "великой Германии", о том, что после победоносного окончания войны перед Германией станет задача возрождения Европы и великой мировой культуры, но выполнить эту задачу можно только при увеличении народонаселения Германии, а посему - арийцы оплодотворяйтесь, плодитесь и размножайтесь. Весь журнал состоит из снимков в разных видах породистых арийских "эсэсовских" производителей и чистейшей расы голубоглазых блондинок, здоровых как коровы и глупых, как бараны - к каждой картинке соответствующая подпись о качестве и количестве проектируемой продукции... ... Я уже приступила к исполнению своих обязанностей - несколько раз ездила допрашивать пленных, и самое замечательное то, что я прекрасно справляюсь с языком. Часто немцы знают английский, так что я себе немного помогаю. Немецкие солдаты, которых я видела - все очень молоды - 18, 19, 20, 21 год. Два летчика были старше 26 и 27 лет. Все они в один голос заявляют, что хотят домой, к маме, к папе, в России им ничего не надо. Им только ноги унести и жизнь сохранить. Все они видели наши листовки и иллюстрированные газеты. Листовки носят с собой в кармане. В свободные минуты размышляют. Если б они были на то способны, но я мало верю в их способность о чем либо мыслить, кроме" essen und trinken". А так как это они получают, то больше им ничего и не надо. Странный народ, люди с высшим образованием, а рассуждают, как десятилетние, вернее не рассуждают. А отвечают: "мы солдаты, нас послали, мы пошли. Кому нужно, мы не знаем. Нам сказали, что Россия хотела выступить против Германии, а мы собрались защищаться". Меня они как чудо какое-то разглядывают - "арийское" мое происхождение на лицо, или вернее "на лице". Они, верно, давно таких не видели. А кругом больше военные, и все со мной разговаривают. Один раз наш комиссар стал им объяснять, что он - русский, а я - еврейка, а мы с ним большие друзья и вместе работаем. Они отвечают: "а у нас закон". И все... все ни под одну гребенку, стрижены. Сегодня должны привезти "господ офицеров" - посмотрим - что за птицы". А вот письмо одной из этих "птиц". Офицер Рейха. Вернувшийся из отпуска на Восточный фронт. Февраль 43-го "13-го я выехал. А 17-го я благополучно прибыл домой. Слово "благополучно" нужно подчеркнуть, так как у нас не всегда все бывает гладко. Описание всей поездки я отложу. И сделаю это позже в следующем письме. Сегодня же я хочу тебе рассказать вот о чем. В то самое воскресенье я, счастливейший из счастливых, сидел в кресле у печей с огромным удовольствием покуривал сигареты глубоко затягиваясь. В такие часы не хочется смотреть дальше собственного носа, и довольствуешься немногим. В эти долгие зимние ночи появилось время для философствования и полезных (или бесполезных) раздумий. Но попутно скажу: не хочется превращаться в такого же ограниченного человека, какие они здесь. По крайней мере, в первые два года из пяти, которые нужно пробыть здесь. - Приятная перспектива! Ведь этот край не выпустит из своих рук любого, кто сюда попал. Раньше я читал, что здесь поблизости должна быть магнитная гора, которая затапливает приближающиеся к ней корабли путем вытягивания железных гвоздей из планок корабля. Какая прекрасная сказка, думал я тогда. Теперь же я могу ощутить правоту всего этого в определенном смысле на собственной шкуре. А то, что я о пяти годах говорю, так с полной уверенностью. Когда во время моей подготовки в 1941-м году на вопрос: "Сколько продлиться война?" я ответил, "10 лет", то этим навлек на себя упреки (если не сказать больше) со стороны своих товарищей по казарме, которые собирались на Рождество тоже быть дома, а я у них отбирал всякую надежду. В конце концов, я на них не обижаюсь, так как желание вернуться домой занимало все их мысли. Не думай, однако, что их сердце - это что-то вроде каземата, и что я не радуюсь скорому окончанию войны. Просто я более или менее расстался с безрассудными желаниями. И, будучи хоть и глупым сельским учителем, я не разучился все-таки думать... Однообразие сельской жизни и вынужденное одиночество превращают человека в доморощенного философа. (Некоторые, правда, утверждают, что - в чудака и фантазера, но я не знаю, правы ли они.) В конце концов, можно и в Третьем Рейхе - или как раз и в Третьем Рейхе - быть блаженным на свой фасон. Раньше такого не было. Но у тебя драгоценное преимущество - молодость, дающая возможность более легко приспособиться к ходу времени... Однако условия, в которых ты сейчас находишься, не подходят для легкой дискуссии. Об этом нам нужно было бы раньше поговорить, но, к сожалению, мы этого не сделали. Возможно позднее, если снова не будет слишком поздно. Жалко, что у нас отпуска не в одно и то же время..." И снова из писем штабной переводчицы: "Сегодня я пришла домой. Сидит у нас зав. пекарней и говорит, что он делает печенье и у него есть варенье, я не поленилась опять вылезти в эту грязь и пошла с ним в пекарню. Там начальник снабжения фронта - сначала испугался, потому что ему сказали, что я из сан. ревизии, но потом отвалил мне большой стакан замечательного малинового варенья. (Не знаю, почему испугался, там было очень чисто)". Война, однако, не стакан варенья. И горечи в письмах, отправленных с фронта, куда больше. Из письма гвардии капитана, помощника начальника штаба 1446-го самоходного артиллерийского полка 29-го танкового корпуса. 3-е июля 43-го года. "Дорогая, любимая Лидушка! Я, лежу во ржи, за гребнем фашисты, гремят разрывы снарядов. Вот уже семь часов, не переставая, эта "музыка". Если бы ты посмотрела на жителей, главным образом женщин, от которых немцы ушли только вчера, как рады они нам, как они ненавидят немцев. Сердце кровью обливается, когда слушаешь о том, что они здесь делали. Моя рана почти зажила, и совсем не причиняет беспокойства... Но посмотрела бы ты на мой внешний вид. Не помню, когда брился и стригся в последний раз. Голова грязная, так хочется вымыться в бане, но... все ничего, лишь вперед, вперед на Запад. Не скучай, все равно мы с тобой увидимся скоро..." Солдатские письма близким - несомненно основной массив эпистолярного наследия войны. Но сохранились и другие. Публичные. Вот, к примеру: Зинаида Туснолобова - воинам Первого Прибалтийского фронта. Май, 1944-го года. "Отомстите за меня! Отомстите за мой Родной Полоцк! Пусть это письмо дойдет до сердца каждого из вас. Это пишет человек, которого фашисты лишили всего - счастья, здоровья, молодости. Мне 23 года. Уже 15 месяцев я лежу, прикованная к госпитальной койке. У меня теперь нет ни рук, ни ног. Это сделали фашисты. Я была лаборанткой-химиком. Когда грянула война, вместе с другими комсомольцами добровольно ушла на фронт. Здесь я участвовала в боях, выносила раненных. За вынос 40 воинов вместе с их оружием правительство наградило меня орденом Красной Звезды. Всего я вынесла с поля боя 123 раненых бойца и командира. В последнем бою, когда я бросилась на помощь раненому командиру взвода, ранило и меня, перебило обе ноги. Фашисты шли в контратаку. Меня некому было подобрать. Я притворилась мертвой. Ко мне подошел фашист. Он ударил меня ногой в живот, затем стал бить прикладом по голове, по лицу... И вот я инвалид. Недавно я научилась писать. Это письмо я пишу обрубком правой руки, которая отрезана выше локтя. Мне сделали протезы, и, может быть, я научусь ходить. Если бы я хотя бы еще один раз могла взять в руки автомат, чтобы расквитаться с фашистами за кровь. За муки, за мою исковерканную жизнь! У меня есть брат. Он не может больше мстить за меня: он теперь тоже остался без руки. Это сделали фашисты. У меня был муж, лейтенант. Его убили. Это сделали фашисты. Я была молода и счастлива. Теперь я калека. Это сделали фашисты. Русские люди! Солдаты! Я была вашим товарищем, шла с вами в одном ряду. Теперь я не могу больше сражаться. И я прошу вас: отомстите! Вспомните и не щадите проклятых фашистов. Истребляйте их как бешеных псов. Отомстите им за меня, за сотни тысяч русских невольниц, угнанных в немецкое рабство. И пусть каждая девичья горючая слеза, как капля расплавленного свинца, испепелит еще одного немца..." Немцев давно уже "испепелили". (Правда они, как сфинкс, сумели восстать из пепла, объединиться и вновь устремиться на Восток - с гуманитарной помощью и предложениями дружбы и сотрудничества.) Давно уже нет в живых большинства из участников закончившейся "майскими короткими ночами" 45-го года войны. По-прежнему лежат под спудом десятки тысяч их непрочитанных адресатами писем. "Получателями" их сегодня оказались мы с вами. Да еще хранящие их архивисты. И вот с одной из них, Анной Симоновой, я беседую о смысле этого полученного почти через шесть десятилетий послания. И она отвечает мне: Анна Симонова: Я думаю, что пришло время начать говорить о Второй Мировой войне немножечко более субъективно, если позволите. Очень хорошо нам известны и разработаны материалы, подробным образом разбирающие военные кампании, большие и малые сражения, работы, в которых обсуждается возможность альтернативного хода войны, делаются предположения о политических предпосылках войны, могла она закончиться по-другому, почему она началась и так далее, но не было принято говорить о человеке. Мне кажется, что это самое важное. Всегда в любых военных конфликтах прежде всего ломаются человеческие судьбы. На мой взгляд, ни одна политическая победа не стоит человеческой жизни. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
