Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
3.12.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[21-07-02]
Россия как цивилизацияАвтор Елена ОльшанскаяВедущая Ирина Лагунина Homo novusДмитрий Харитонович - историк, Институт всеобщей истории РАНВиктор Живов - филолог, историк, Институт русского языка имени академика Виноградова РАН Александр Каменский - историк, РГГУ Андрей Богданов - историк, Институт российской истории РАН Кирилл Рогов - филолог, РГГУ. Владимир Кантор, писатель Татьяна Смолярова - филолог, Гарвардский университет, США Александр Леденев - филолог, МГУ Благодарность Михаилу Субботину, США Ирина Лагунина: Предыдущая передача этого цикла о средневековой России называлась "Новые люди". Когда в 988-м году киевский князь Владимир крестил Русь, он, по преданию, обратился к Богу со словами: "Христе Боже, створивший небо и землю! Призри на новые люди сия..." "Новым человеком" назван в Евангелии тот, кто принял христианство. На подвластной ему территории Владимир создавал новый христианский народ. Петра Первого его сподвижники сравнивали с Владимиром-крестителем. Петр выковал новый тип русского европейца. Следующим, кто начал массовое производство новых людей, был Ленин. Результат почти векового большевистского эксперимента над человеческой природой тоже получил название "Хомо" - "хомо советикус". Елена Ольшанская: "Новый человек" ("homo novus") - так в Европе называли того, кто превзошел себе подобных, выбился вперед, благодаря таланту или иным личным качествам. Дмитрий Харитонович: Что значит "homo novus"? Строго говоря, терминологически, восходя к Риму, "homo novus" - это именно терминологическое понятие в Древнем Риме,оно означало человека, который первым в своем роду достиг высших магистратур. Когда Кай Марий стал первым в своем роду консулом, у него поинтересовались его предками, он сказал, что он сам является собственным предком. Сын рыбака, известный поэт Пердигон, первый поэт Окситании, был сыном замкового истопника, встречались также дети пекарей и так далее, а это - прославлявшая именно куртуазные ценности рыцарская поэзия. Другая система - там, где люди отстаивают иной, новый тип ценностей. Люди, попадающие тоже на высокие ступени социальной лестницы, и тоже из социальных в той или иной степени низов, но именно со своими представлениями. Ангерран Мариньи при Филиппе Красивом, при Карле Седьмом - банкир Жак Кер и целый ряд других подобных людей. Это может быть, например, лорд, который отказался принять рыцарское звание, потому что лучше быть первым среди третьего сословия, чем последним в сословии рыцарском. Это люди, которые свои бюргерские, если хотите, ценности приносят в эту систему, в эту власть. Обращение Бернарда Клервосского, где он действительно восхваляет новый (слово "новый" у него постоянно повторяется) тип рыцарства, который "не ради сребра и злата сражается во имя высоких идеалов христианских" - и так далее. Можно относить к этому слово "новый"? Да, безусловно можно. Можно ли считать "homo novus" человека Ренессанса? Во всяком случае, значительную часть ренессансной элиты, элиты совершенно не обязательно наследственной - Леонардо и Эразм Роттердамский внебрачные дети, и не герцогские бастарды. Тот, кто возносит наверх, если не социальной, то этической пирамиды свою новую систему ценностей - да, конечно, того можно считать "homo novus". Елена Ольшанская: В русской истории было немало выдающихся личностей, ярких судеб. Но героем считался тот, кто боролся за старое, возвращал исконное. Средневековая православная традиция порицала новизну. Во второй половине 16-го века при молодом царе Федоре Алексеевиче в моду вошли европейская музыка, поэзия, живопись, в Москве собирались открыть университет. Юноша-царь Федор Алексеевич умер в 1682-м году в возрасте 21 года, он правил шесть лет, за это время перестроил и усилил армию, провел подворную перепись населения, готовил крупные реформы. Вождь церковного раскола, протопоп Аввакум, еще отца Федора, царя Алексея Михайловича, за его нововведения называл антихристом. Но ни Федор Алексеевич, ни его сестра, царевна Софья, "новыми людьми" себя не считали. "Новым" стал их младший брат, Петр Первый. Виктор Живов: Насколько петровские реформы - это такое новое обращение Руси, подобное тому, которое совершил Святой Владимир? Конечно, это было катастрофическое развитие, очередной катаклизм. В петровское время эксплуатировалось, мы это знаем, метафора крещения Руси. Феофан Прокопович пишет свою драму о Владимире с совершенно прозрачным отождествлением Владимир - Петр, языческие жрицы - клерикальные сторонники местной традиции, противники Петра и так далее, очень все прозрачно. Так что эта метафора использовалась. Насколько она по существу основана на реальных сходствах отношений? Здесь я, пожалуй, был бы осторожен. Петр, конечно, в значительной степени меняет символический язык, меняет то, как люди думают про себя, про свою историю, про свое прошлое. Это переживает очень существенное изменение. Что касается реальных изменений социальных отношений, то тут, конечно, заметно куда больше преемственности, чем разрыва. Реформы Петра накладываются на ту сложившуюся традицию изменений общественных отношений, которая идет от его отца и осуществляется и при Федоре Алексеевиче, и при царевне Софье. Он не был таким безумным новатором в серьезных государственных делах. Он был новатором в том отношении, что он взялся вводить это силой. Александр Каменский: Петр был как личность, как человек по своему мироощущению, фигурой, скажем так, Нового времени. В нем очень хорошо прослеживается усвоенный им от его западных учителей практицизм, любопытство. Любопытство - одна из самых характерных черт личности Петра, но эта черта абсолютно несвойственна традиционному сознанию. Он был чрезвычайно чувствителен ко всему новому и чрезвычайно любопытен ко всему новому. У него было очень характерное рациональное мышление. Он проявлял огромный интерес к тому, к чему проявляли в то время интерес на Западе. То есть, то, что было связано с развитием естественно-научного знания - как устроен человек, например. Почему он с таким удовольствием наблюдал в анатомических театрах в Голландии как режут трупы, почему он любил это делать в России, вот его любовь ко всяким уродам заспиртованным и так далее. Вот это этот естественнонаучный интерес. Тут проявление уже его личности, черт, характерных для человека нового времени, с европейским складом мышления. Андрей Богданов: При Петре появляются новые люди. Казалось бы, когда историки изучают состав лиц, непосредственно окружавших Петра, обнаруживается, что больше 90% - это представители старой аристократии. Когда мы смотрим, кто, собственно, внешне изображал новизну петровских реформ - да это те же самые представители старой аристократии. Пожалуйста: боярин Шереметьев едет в Италию, заезжает в Венецию, где уже живет, задержавшись там с местной куртизанкой, его собственный брат. И князь Куракин имел там же в Венеции свою метрессу. Едет наш Шереметьев дальше на Мальту, получает алмазный мальтийский крест, потрясает всех своими полководческими способностями, возвращается, становится главнокомандующим, фельдмаршалом, выигрывает Северную войну. Вот он новый человек. Именно когда Шереметьев появился в черном кафтане с алмазным мальтийским крестом, со шпагой и в шляпе, Петр и указывал боярам, что вот образец, вот новый человек. Кирилл Рогов: Европеизация социальной жизни принадлежит не Петру, она скорее характеризует 70-80-е годы, вообще вторую половину 17-го века в России. Собственно говоря, основные партии и основная риторика их спора к тому моменту, когда Петр начинает свои преобразования, уже давно сложилась. Также, например, мы считаем, что Петр всех русских переодел в европейское платье, это не совсем верно. Переодевание - это довольно длительный процесс, ввели польское платье, потом была мода на венгерское платье. Это процесс, который происходит примерно с 70-х годов 17-го века. Петр просто в один прекрасный день выпустил указ о немецком платье. Но на самом деле здесь была не такая большая разница, как нам представляется, что из кафтанов он сразу переодел в немецкое платье. До немецкого платья носили венгерское. Александр Каменский: Указы, связанные с ношением немецкого платья, с бородами и так далее, эти все указы распространялись только на определенную часть населения, они не распространялись на крестьянство. Крестьянству было разрешено продолжать ходить в русской одежде, носить бороды и так далее. А вот если ты горожанин, если ты купец, например, и хочешь ходить в русском платье и носить бороду, тогда изволь платить за это специальный налог. То есть, Петр как бы сознательно с самого начала разделил своих подданых на две категории. Одни, для которых европейская культура, для которых реформы, для которых нововведения. И другая часть, гораздо более многочисленная, которая остаются в своем прежнем состоянии. Виктор Живов: Немец, который носит немецкий кафтан, носит просто одежду. Если тебя насильно переодевают в немецкий кафтан, то этот кафтан становится некоторым символическим предметом, который обозначает то, что ты превратился в европейца. Этой символической значимости у немецкого кафтана в Германии нет. Конечно, Петр сознательно шел на культурный раскол в обществе. Понятно почему, потому что каким образом можно получить всевластие, откуда? Для этого нужно, чтобы были разделены люди на своих и чужих, на верных и неверных, с тем, чтобы всякая нелояльность, потенциальная нелояльность могла быть предметом наказания и изничтожения. Этим Петр и занимается. Он провоцирует нелояльность и эту нелояльность уничтожает. Елена Ольшанская: Петр был 2 метров 7 сантиметров ростом, с прекрасным лицом, обезображенным тиком. На картинах и в книгах мы видим его бегущим вперед, свита отстает. В руке у Петра палка, ею он бьет тех, кем недоволен. Глаза его были красны от недосыпания: он ложился в 4-5 часов утра, но вскоре вставал и принимался трудиться, он любил физическую работу. ("Рожденный к скипетру простер в работу руки", - писал о Петре Ломоносов.) На ночных ассамблеях с попойками и танцами до утра Петр, по воспоминаниям современников, часто сидел задумчив и печален. Многих восхищала о его феноменальная память, но пугала вспыльчивость и неуравновешенность, переход от милости к немилости был мгновенным. Петр отменил патриаршество, низвел церковь до одного из своих министерств, но при этом был верующим человеком. Ему было 54 года (как Ленину), когда он умер, оставив жуткую память о шутовских маскарадах, о глумлениях и кощунствах. Виктор Живов: Что касается Всешутейшего и всепьянейшего собора при Петре Первом, маскарадов - этого было много, шутовские свадьбы, похороны карликов. Каждый год что-нибудь такое было, да еще не по одному разу, а по нескольку. Это все относится к материалу, из которого созданы петровские кощунства. Материал, конечно, известен. Здесь мы как раз можем увидеть социальные измерения этого принуждения. Потому что, когда происходит какая-нибудь в 1714-м году шутовская свадьба, это публичная церемония, все на это могут смотреть. Как пишет Голиков, толпы бегают и кричат со смехом: "Патриарх женится, патриарх женится!". Так что это такое мощное воспитательное средство, направленное на городское население. Цель этого - принуждение общества к разрыву с традицией. Владимир Кантор: Ходят легенды о петровской палке. Действительно палкой он вколачивал, как говорил Ключевский, просвещение в русских людей. Но было трудно. Ведь Петр был человек, который в общем-то в одиночку, в окружении небольшого круга героев, я их по-другому назвать не могу, русских героев, типа Александра Меншикова, Румянцева и других, совершал колоссальный поворот страны, которая не привыкла ни работать по-европейски, ни учиться по-европейски. У нас говорят - почему Петр начал с введения академии, а не с начальных школ? А кто бы в этих начальных школах преподавал? Начал Петр введение европеизации с крыши. А с чего он мог начать? Где был фундамент? Он строил крышу, была Академия, потом при Елизавете Университет и только потом появляются начальные заведения типа гимназий, и только потом школы. Потому что вначале надо создать людей, которые могут это делать. Да, он был жесток, но вместе с тем впервые при Петре вводится действительный принцип, что родственники не отвечают за преступников. Когда казнили человека, которого Петр считал преступником, ему, естественно, приближенные сказали, что надо бы и семью прибрать, Петр сказал - на каком основании? Невинные за виновного не отвечают! И сохранил им и их богатства, и их дома, и никого не тронул. Это было впервые после Ивана Грозного - расправ, когда тот уничтожал родами своих бояр, совершенно новый принцип, который предполагал достоинство. Дворяне, когда пошли на Сенатскую площадь, они знали, что их семьи не пострадают. Человеку не страшно умереть самому, страшно за близких. И вот тогда он теряет свое достоинство, когда ему говорят, что на твоих глазах сейчас будем близких убивать и мучить, и человек теряет себя. Петр от этого принципа отказался. Известное дело, что до Петра, до Алексея Михайловича за плен подвергали казни. Знаменитый воевода Шеин, который два года держал Смоленск против поляков, сражался, и когда сил не стало, добился того, что с воинскими знаменами в полном вооружении его поляки выпустили, из Смоленска он пришел в Москву, сохранив армию - он был казнен на Лобном месте. Представьте себе Кутузова, это уже послепетровское время, который сдал Москву, чтобы сохранить армию. По законам Московской Руси, Кутузов должен был быть казнен, однако он - наш национальный герой. Александр Каменский: В свое время Ключевский писал о том, что Петр вернулся из Великого посольства, представляя себе Европу в виде сплошных фабрик с дымящимися трубами, гаваней, портов, верфей и так далее, и вот именно такой он хотел видеть и Россию. А вот что касается политического устройства, социального устройства, здесь взгляд Петра был совершенно иным. Он совершенно ясно понимал, и это было его убеждение, что социальный строй в России должен остаться таким, какой есть, он не помышлял, конечно же, о, скажем, ликвидации крепостничества. Здесь есть некий парадокс, потому что он был в Голландии, он был в Англии, он был в каких-то других странах, и в общем-то это простая мысль, которая вроде бы была на поверхности, что, может быть, эти страны могущества своего технического и торгового достигли как раз потому, что там - свободный труд? Нет, эта мысль Петру или не приходила в голову или, наоборот, он полагал, что совершить тот переворот, который он замысливал, можно только опираясь на труд крепостных, и что это есть для него средство, возможность осуществить то, что он задумал. И в реальности так оно и было. Потому что мы вполне вправе задаться вопросом: а сумел ли бы Петр сделать то, что он сделал, если бы не было крепостного права и, таким образом, не было бы возможности принуждать огромные массы населения к разного рода мероприятиям? Ну и сам Петр, известны его слова, он не раз говорил о том, что наш народ таков, что без принуждения ничего не сделает. "Наш народ яко дети, - он писал, - учиться ничему не хотят и пока от мастера приноровлены не будут, делать ничего не будут. Нам англицкая воля как стене горох". Татьяна Смолярова: Петру самым важным было провозгласить себя первым. Необыкновенно важное значение уделяется каждому событию. То есть, изменяется сам статус истории, она более не представляется циклом повторяющихся дат, которых все ожидают, а она начинает выстраиваться как прямая, состоящая из новых, первых и в каком-то смысле по идее неповторимых событий. Будь то какая-то значительная военная победа, день рождения императрицы или ее отважная прививка от оспы, как это было сделано Екатериной в 1768-м году и, как мы знаем, этому событию были посвящены чрезвычайно пышные торжества, аллегорические спектакли и оды были написаны. Петру чрезвычайно импонировало сочетание разных смыслов и соотнесение каждого события новой российской истории с чем-то уже бывшим в истории реальной или мифологической, или аллегорической. Неслучайно аллегорическое изображение выбито на медали в честь Полтавской битвы, там был изображен Самсон, раздирающий пасть льву. Этот всем известный библейский образ здесь как бы расслаивался. С одной стороны, лев был всем известным символом Швеции, и Россия, победившая в Полтавской битве Швецию, и Россия воплощенная, безусловно, в лице своего первого императора, таким образом, отождествлялась с Самсоном. С другой стороны, известно, что Полтавская победа состоялась в день святого православного пантеона Самсона, который, по идее, ничего общего с тем самым исходным библейским Самсоном не имел. И Петру было очень важно именно сочетание этих двух разных культурных кодов. Сам факт того, что все эти разные смыслы слились в одном событии. Владимир Кантор: Христианское летоисчисление началось с Петра Первого, до этого Россия вела летоисчисление от сотворения мира. С Петром Первым она вдруг помолодела почти на пять тысяч лет. Это абсолютный акт введения России в христианскую систему ценностей, европейскую, если угодно, мы стали жить одним ритмом с Европой. Мы называем нашу азбуку принадлежащей Кириллу и Мефодию. Какая неблагодарность по отношению к Петру, который и придумал, и ввел ту азбуку, которой мы пользуемся, стал переводить книги, стал печатать газету. Как говорил Лихачев, пусть кто-нибудь из тех, кто прославляет Кирилла и Мефодия, попробует прочесть что-нибудь написанное кирилицей, они не прочтут, они пользуются алфавитом, введенным Петром. Вот с ним возникают действительно эти новые люди. "Птенцы гнезда Петрова", которые стали потом екатерининскими орлами. Новая порода людей, независимых. Да, Петру они подчинялись. Да, Петр мог бить Алексашку Меншикова палкой, но не отрезал ему язык. Алексашка был великий, наверное, деятель, но ворюга, каких мало, за воровство его, собственно, Петр и учил палкой. Андрей Богданов: Кто-то из новых людей был талантлив, например, Меншиков. Блестящий государственный муж, при этом как человек, родившийся в бедности, страшно жадный, использовавший свой колоссальный ум и талант в личное обогащение и действительно награбивший очень изрядно, грабивший так, что даже Петр впадал в ярость, заставлял периодически награбленным делиться. Яркий пример - фискалы. Кто такие фискалы? Абсолютно безродные люди, которые выдвинулись путем доносов на людей, не платящих налоги. Прибыльщики - тоже такие же безродные люди, которые изобретали новые налоги. Народ их ненавидел ужасно, знать их презирала. Александр Каменский: Начиная с Петра, самая главная проблема всех русских правительств, это была до боли знакомая нам проблема - как собрать налоги. Налоги шли в основном на содержание армии. Население к концу Северной войны оказалось разоренным, были массовые побеги крестьян, которые, в свою очередь, вызывали недовольство дворян. Недовольство вполне понятное, потому что, когда крестьяне бегут, то это подрывает экономическое положение дворянства. То есть, дворянство беднеет, беднеют все слои населения. Петровская индустриализация, если это слово годится для того, что Петр делал, была очень похожа на социалистическую индустриализацию. Как нас в школе учили, что социалистическая индустриализация имела те преимущества перед капиталистической, что у нас в первую очередь развивалась тяжелая промышленность, отрасль группы А, а не группы Б, потому что она производит средства труда и, соответственно, это гораздо лучше. В конечном счете, мы имели то, что мы имели в Советском Союзе, когда должны были для того, чтобы купить холодильник, записаться в очередь, отмечаться по ночам и так далее. То же самое происходило и в петровское время с петровской индустриализацией. Петровская индустриализация была нацелена исключительно на тяжелую промышленность, потому что она под собой имела военные, прежде всего, нужды. Она была ориентирована на армию. Если развивалась, скажем, текстильная промышленность, то это было производство сукна для армии и парусины для флота. На протяжение 18-го века предпринимались несколько попыток ( в 30-е сначала годы, потом в середине века ) - предпринимались попытки, связанные с тем, что мы сегодня назвали бы приватизацией промышленности. Но приватизированные предприятия попадали в руки наиболее богатых вельмож, министров и так далее. Это были люди, которые не были заинтересованы в том, чтобы вкладывать получаемые доходы в развитие производства, а были заинтересованы в том, чтобы получить как можно больше и истратить это прежде всего на собственные нужды. Впоследствии, уже в 60-е годы 18 века, тяжелая промышленность была фактически снова национализирована. Потому что, когда Екатерина Вторая пришла к власти, она эти злоупотребления увидела, и она она все вернула в казну. Но у казны в 18-м веке, точно так же как потом в советское время, никогда не было денег в достаточном количестве для того, чтобы промышленность развивать, опять же вкладывать деньги, модернизировать и так далее. В результате, если в 40-е годы 18-го века Россия, как об этом написано во всех школьных учебниках, вышла на первое место в мире по производству чугуна, то концу 18-го века она опять стала отставать. Наряду со многими другими явлениями все это в конечном счете привело к новому системному кризису, который произошел уже в середине 19-го века и проявился, в частности, в Крымской катастрофе. Андрей Богданов: Никогда не назывались новыми людьми, скажем, декабристы. Новый человек - Пушкин, действительно, человек, который создает новый язык, новую литературу. Ведь Пушкин не один, это круг, весьма значительный круг людей, которые создают новую культуру. Они не называются новыми. Яркий пример отношения к новому - это крепостной мыслитель Федор Подшивалов. Когда Пушкин обедал в доме князя Лобанова-Ростовского на Арбате - беседа здравомыслящих людей, которые говорят, что крепостное право плохо, что монархия вырождается в тиранию, что ее надо как-то конституционно ограничить и так далее, - а обед им готовит повар, который в свободное от работы время пишет трактат "Небо новое". Буквально евангельская мысль, что должен произойти переворот нравственный в обществе, и общество станет новым, установится коммунизм. Каким образом? Благодаря развитию самосознания. Ведь рабство есть сознание пребывания себя в рабстве. Если все рабы крепостные вдруг осознают, насколько эта крепостная неволя есть зло и несколько она несвойственна человеческой природе, крепостное право само собой исчезнет. Люди перестанут быть рабами, изменится все государство. И Федор Подшивалов пишет целый трактат огромный, как все будут свободны, не будет никаких сословий, мужчины и женщины будут все равны, детей будут замечательно воспитывать. И представил они пути, какими это будет происходить, и написал он на последних страницах трактата страшную картину революции, народного бунта. И собрал он все свои бумажки и пошел сдаваться Бенкендорфу, шефу Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии. И Бенкендорф, прочитав его трактат и посоветовавшись с императором, отправил его на исправление в Соловецкий монастырь. Елена Ольшанская: Помещик Кошкаров был младшим современником Пушкина, еще в детстве он выучил наизусть "Бахчисарайский фонтан". У себя в усадьбе Кошкаров устроил гарем. "... 12 - 15 молодых и красивых девушек занимали целую половину дома, - вспоминал сосед -...все они непременно должны были, кроме Матрены Ивановны, начальницы гарема, - спать в одной с Кошкаровым комнате. - Для девушек грамотность была обязательна, иначе они не могли исполнять своих обязанностей чтиц, партнерок в вист и проч., а потому каждая вновь поступившая сразу же начинала учиться чтению и письму... Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, те же из них, которые ... старались спрятаться из стыдливости, возвращались оттуда битыми". Самым страшным наказанием для девушек было возвращение назад в крестьянские семьи, после этого им запрещали носить барское, то есть, европейское платье. Историк культуры Борис Успенский считает, что такой пример не единичен - Кошкаров не был сумасшедшим, как и его современник граф Аракчеев. Алексей Андреевич глубоко чтил Павла 1. Каждое утро перед завтраком он торжественно выливал у себя в саду чашечку кофе к подножию бюста покойного императора. Петровский "поворот в Европу" был так крут, через и через 100 лет (да и до сих пор) языческое, темное, "неправославное" поведение многими воспринимается как новое, западное, просвещенное. Александр Каменский: Пропасть непонимания ширилась с годами, она ширилась по мере того, как эти европейские культурные основания все более закреплялись в образованном русском обществе, порождали определенные общественные настроения, общественную мысль. На мой взгляд, здесь же и корни такого абсолютно необычного явления, как русская интеллигенция. Самая главная черта именно русской интеллигенции, как специфического социокультурного явления, это наличие того, что я бы назвал чувством вины перед народом - непросвещенным, необразованным, живущим в тяжелых условиях, создающем своим трудом материальные блага и так далее, Корни его тоже в этом культурном расколе. Елена Ольшанская: В 1863 году Иван Аксаков писал Достоевскому: "Первое условие для освобождения в себе плененного чувства народности - возненавидеть Петербург всем сердцем своим и всеми помыслами своими. Да и вообще нельзя креститься во христианскую веру,... не отдувшись, не отплевавшись, не отрекшись от сатаны". Западники, в отличие от славянофилов, пытались привить народу вкус к прогрессу. Николай Чернышевский был арестован по доносу, как автор листовки, которая начиналась так: "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". Листовка призывала крестьян не бунтовать поодиночке, а ждать общего сигнала. Чернышевский никогда не звал, как это принято думать, "народ к топору", а, напротив, боялся революции. "Грязь и пьяные мужики с дубьем", - так он видел грядущее народное восстание. Главной бедой он считал непривычку российских людей к деловой инициативе. Владимир Кантор: Один из терминов, который выдвигает Чернышевский в своем романе "Что делать?", это термин "новые люди". К сожалению, привычно мы полагаем, что он придумал слово "новые люди", и речь идет о революционерах, демократах, а потом эти новые люди как бы стали большевиками и прочее. Слово-то евангельское, новые люди - это люди, обладающие абсолютным пафосом независимости. Мы говорим о протестантской этике, что именно христианская протестантская этика родила дух творчества, дух капитализма и так далее. Но и в России Чернышевский призывал к тому же духу творчества, духу предпринимательства. Как писал Лесков, "Что делать?" - это первый антинигилистический роман, где люди призываются к тому, чтобы заниматься буржуазной деятельностью, заводить мастерские, строить фабрики. Куда уезжает Лопухов после своего мнимого самоубийства? Он уезжает в Соединенные Штаты Америки и возвращается под именем американца Бьюмонта богатым промышленником. Вот судьба и путь нового человека, который, на взгляд Чернышевского, должен перестроить Россию. И фамилия какая замечательная - Лопухов. Смысл в том, что любой лопух в принципе может стать независимым и свободным человеком. Помните, опять же Базаров говорил: "Умру, на могиле только лопух вырастет". Елена Ольшанская:
В романе Тургенева "Отцы и дети" естествоиспытатель Базаров бестрепетно резал лягушек, но вскоре сам оказался подопытной лягушкой в руках судьбы. Заразившись во время вскрытия трупным ядом, Базаров в конце романа мучительно умирает. Писатель сочувствовал прогрессивной молодежи, но, чтобы сделать Базарова героем, пришлось подарить ему несчастную любовь и трагическую смерть. Базаров умер, не успев ни развить свои убеждения, ни разочароваться в них. Через полвека после того, как симпатичный нигилист препарировал лягушек, советский поэт Николай Олейников (погибший затем в ГУЛАГе) посмотрел на тех, кто режет по живому, с другой стороны:
Андрей Богданов: Освобождение крестьян, реформа, введение земской системы, судебная реформа, военная реформа, все были проведены совершенно мимо тех, кто считал себя новыми. И пока те кричали, били в набат, в России жизнь развивалась и, глядишь, уже реформы разворачивалась. Надо было что-то делать, надо было бросать бомбы. И именно за Александром Освободителем охотились с невероятным упорством и - взорвали. И потом охотились с невероятным упорством за Столыпиным и - застрелили. Хотя не вполне ясно, кто его застрелил, революционеры или все-таки приложили руку крайне правые. Елена Ольшанская: "Пришел долгожданный хам и удивился. И занес он ногу в будущее, но сделал шаг назад". В начале ХХ века народнические ценности были отодвинуты в сторону новым художественным стилем, наступил "Серебряный век" после "Золотого", пушкинского. "Не понять прекраснодушному интеллигенту-радикалу спокойного служения искусству и культуре, он слишком много и бесплодно "беспокоился", воюя с реакцией", - писал главный редактор журнала "Аполлон" Сергей Маковский. Александр Леденев: Свобода стала ассоциироваться с феноменом красоты. Собственно, в этом был определенный возврат к идеалу пушкинской эпохи и, может быть, еще глубже - к идеалам классической древности. Но на поверхностный, самый первый взгляд, в чем проявлялась новизна? Она могла появляться даже в поведении, в том, что человек становился менее зависимым от своего окружения, в том, что он начинал культивировать в себе приватность, частность существования. Он мог позволить выбирать себе достаточно редкие и даже экзотические хобби, он мог коллекционировать бабочек, кататься на велосипеде, играть в теннис, что для России той поры было еще диковинкой, он мог боксировать, играть в футбол, но вот этим он утверждал себя как личность абсолютно раскрепощенную. И еще одна черта этого нового типа людей - нежелание блокироваться, вступать в постоянные длительные связи с большим количеством людей, во всякого рода кланы, партии, союзы. Интересно, что этот тип людей нарождался практически одновременно с политизацией страны и с активным развитием политических движений. Андрей Богданов: История не успела расставить все точки над "i", произошла революция и у новых не осталось конкурентов из старых созидателей. 1917-й год это действительно резкий перелом, все сплошь новые люди - Феликс Эдмундович и прочие. И при этом, вы обратите внимание, - конфликт в конце гражданской войны, старая гвардия и партийные унтер-офицеры, Ленин и Сталин, это тот конфликт, который очень долго жевали наши шестидесятники, пытаясь противопоставить Ленина и старую гвардию тем новым, которые выдвинулись в ходе гражданской войны и пришли им на смену, просто перестреляв старых. Александр Леденев: Если размышлять об истории в сослагательном наклонении, то можно сказать, что перед Россией было множество сценариев, в отличии, скажем (может быть я субъективен), но в отличии от условно взятой среднеевропейской страны, где вариантов развития могло быть не так много. Мне кажется, что Россия могла развиваться по самым разным и неожиданным сценариям, и в этом была и сила, и, конечно, слабость, которая всегда оказывается оборотной стороной силы. То есть, Россия, уже пользовавшаяся достижениями гражданских свобод и достижениями новых технологий, могла стать одной из самых развитых европейских стран. И бурный расцвет культуры тому был залогом, поручительством, предпосылкой. С другой стороны, сам интерес к крайностям в искусстве, который оказывается следствием энергетического взрыва, интерес к самым левым тенденциям в искусстве он, наверное, параллелен и интересу к левым идеям в политике. Вот эта эстетика эстрадного поведения, с желтой кофтой Маяковского или с диванной подушкой, висящей на груди Бурлюка, эта эстетика была опробована в полной мере. Они выходили на сцену не для того, чтобы развлечь слушателя, а для того, чтобы зарядить его энергетически, сорвать с места, заставить кричать, орать, плеваться, то, что сейчас называется рекламной раскруткой. Они интуитивно нащупали законы пиара. Елена Ольшанская: Советский человек как идеальная модель был "спущен" сверху - из литературы в жизнь. Александр Леденев: Официально провозглашается задача создания нового типа личности. "Как закалялась сталь" - это один из лучших примеров формовки этого нового типа личности. Он оказался по-своему удачным. Я знаю по собственному опыту, что даже еще в 70-е - начале 80-х годов сравнительно молодые люди, хотя их было не очень много, как правило, это были выходцы с дальней периферии, но они пытались сознательно подражать именно этой корчагинской модели поведения. Но если говорить о влиятельности этой модели, то она, наверное, к середине 50-х годов исчерпывает себя, и преобладающей становится иная ориентация, ориентация, которую мы позднее назовем диссидентской, но, может быть, она была не столь уж всерьез диссидентской. Это ориентация на артистическую свободу, на то, что совпало с началом эстрадной поэзии, что мы помним по ранней поэзии Вознесенского, Евтушенко. Даже какая-нибудь строчка Евтушенко - "Постель была расстелена, и ты была растеряна" - которая была немыслима, абсолютно немыслима для корчагинского типа личности. В еще большей мере, мне кажется, что здание советской идеологии подтачивалось публикациями самых правоверных, модельных, образцовых произведений тогдашней словесности, того, что печатала "Роман-газета", хотя "Роман-газета" печатала и Солженицына, надо сказать, но все-таки преобладающим типом продукции были произведения авторов типа Рашидова. И вот суконное слово, слово заведомо предсказуемое, которое приводило к полной неразличимости авторов друг от друга, тяготение к монументальности, панорамным романам, мне кажется, что такого рода словесность сыграла еще более активную роль в выработке полного скепсиса, полного неприятия. И, наконец, можно, пожалуй, выделить еще одну волну, совсем уж современную, это волну прагматиков, которые не совсем сбросили со счетов идеалы артистической свободы, творческой раскованности, но для которых эти идеалы становятся одними из возможных. То есть, это неплохо, это может быть престижным - знакомство с такого рода культурой, но отношение к ней уже не захлебывающееся восторженное, отношение спокойное, как к некоей ценности, которая сопоставима с другими товарными ценностями. Виктор Живов: По-моему, у нас сейчас общество никаких ни новых идей, ни новых людей не ждет. По-моему, сейчас, скорее всего, наступило торжество стабильности. Общество в целом хочет, чтобы ничего нового не было. И это совмещается со стабильностью - раз, такого государственного благочестия - два. Всюду народ торжествует, попы кадят, фимиам возлетает и все живут замечательно, ничего нового не появляется. Вот это, по-моему, главное направление нынешнего общественного умозрения. Елена Ольшанская: "Сегодня все слова кончились, и в том, что их могло не хватить, единственный проблеск надежды", - заметила однажды Надежда Мандельштам. Но отечественная традиция подсказывает, что "нового человека" лучше, надежнее и безопаснее выводить искусственным путем. Недавно в России началось строительство очередного инкубатора для непьющих, некурящих, послушных, читающих только партийно-дозволенное и обожающих президента. Выглядит новоиспеченное молодежное движение топорно. Но чем громче в обществе кричат о том, что юных заманивают бесплатными билетами в кино, модными средствами связи, обещанием легкой карьеры, тем вернее, что в стройные ряды вольются именно те, кто там и нужен. Их, "идущих вместе", уже назначили "новыми", "homo novus". А действительно новые придут иначе, непременно придут. Кем они окажутся? "Медленно течет жизнь глубоких родников, долго должны они ждать, прежде чем узнают, что упало в их глубину. Вокруг изобретателей новых ценностей вращается мир, незримо вращается он", - писал немецкий философ в конце 19-го века. Впрочем, по иронии судьбы, именно Фридрих Ницше, больше всего на свете ненавидевший мелких людишек, стадо, ищущее для себя поводыря, стал в ХХ веке кумиром одного из самых зловещих массовых движений. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
