Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
29.3.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Россия
[30-09-01]

Россия как цивилизация

Автор Елена Ольшанская
Ведущий Анатолий Стреляный

"Ревнители благочестия"

В передаче принимали участие:

Андрей БОГДАНОВ - доктор исторических наук, Институт российской истории РАН
Виктор ЖИВОВ - доктор исторических наук, Институт русского языка имени академика Виноградова РАН
Валерий КЕРОВ - кандидат исторических наук, Университет дружбы народов
Александр КОПИРОВСКИЙ - Свято-Филаретовская московская высшая православно-христианская школа, преподаватель
Ольга ЕЛИСЕЕВА - писатель, историк, Институт российской истории РАН
Андрей ЮРГАНОВ - доктор исторических наук, Российский государственный гуманитарный университет
Благодарность Михаилу Субботину, США

Ведущий:

"Ревнителями благочестия" три с половиной века назад назвались молодые священники, озабоченные тем, что церковная служба отклонилась от устава и правил. Их возмущало, что среди духовных лиц процветают лень и пьянство, что в монастырях, "любя серебро и злато, и украшения келейные, и одежды великолепные, ведут жизнь разгульную и развратную". В узкий круг ревнителей благочестия, или боголюбцев, входили будущий патриарх и реформатор церкви Никон и будущий его заклятый враг, вождь раскола протопоп Аввакум. Слово "благий" или "благой", - говорит словарь Даля, - выражает наборы противоположных качеств. Это - добрый, хороший, полезный, добродетельный. Но это и - злой, упрямый, беспокойный, тяжелый, неудобный. "Ни кто же благ, токмо един Бог". Но - "Лошадь благая, берегись - убьет". И - "Нынче дорога благая, ехать благо, почитай - езды нет!"

Русь взяла из Византии строгую веру, согласно которой, настоящий из настоящих христиан это - инок, монах. Первые русские аскеты и книжники оказались хорошими учениками греков. Главное, что они усвоили - то, что мир греховен и опасен, и только бегство из него сохраняет душу в чистоте. После гибели Византии и падения Золотой Орды, когда русская церковь и русское государство начали самостоятельную жизнь, возникли первые религиозные разногласия.

Андрей Богданов:

В начале 16-го века случился крупный конфликт среди ортодоксальных православных людей, из которых часть считала, что для благочестия вредно, когда церковь обладает богатствами. Идея эта родилась в маленьких монастырях, где монахи сами осваивали землю, пахали, трудились, получали какие-то небольшие пожертвования, приношения от малочисленного населения этих диких мест. Эти монастыри становились форпостами цивилизации, русской колонизации даже. Естественно, были и представители богатых церквей, богатых монастырей, жившие на вклады, грубо говоря, эксплуатировавшие труд крестьян, накапливавшие богатство, на которых светская власть, естественно, смотрела с большим подозрением. Потому что богатства церкви никогда не давали покоя ни у нас в России, ни где-либо за рубежом, они не давали покоя князьям светским. Казалось бы, нестяжатели должны были одержать победу как духовное течение. Потому что мало того, что их позиция выглядела благороднее, это течение было естественно для 16-го века, мы знаем в Западной Европе аналогичное выступление против богатств церкви. Церковь имела шанс обновиться очень существенно. Но в результате хитроумной придворной борьбы, победу одержали иосифляне, сторонники Иосифа Волоцкого, вождя стяжательского направления. Как вы понимаете, название "стяжатели" не могло закрепиться в публицистике, потому что оно уже само по себе звучит обличительно. Поэтому их называли иосифлянами, последователями Иосифа Волоцкого. Они победили. Ни на что не претендовавшие учителя из далеких монастырей отправились в еще более далекую ссылку, все они пострадали.

Ведущий:

Начало 17-го века было омрачено Смутой. Гибель царства казалась неизбежной. Спасение пришло от народной стихии. Само собою возникло ополчение, которое прогнало чужеземцев, и в Москве была установлена новая царская династия - Романовых. Началось возрождение прежнего русского быта. Из Соловецкого монастыря в Москву привезли мощи замученного еще Иваном Грозным митрополита Филиппа. Это было время торжества и покаяния.

Виктор Живов:

Смутное время воспринималось как страшное наказание за совершенные грехи, за то, что общество ушло от христианства, за то, что оно беспробудно грешило. И вот теперь, чтобы больше такого не случилось, чтобы последняя православная держава не погибла от нечестия, нужно было реконструировать благочестие. Этим и занялись те несколько человек, которые известны нам как боголюбцы, или как "ревнители благочестия". То, к чему призывали боголюбцы в первую очередь - это неуклонное посещение церкви, это благочинное поведение во время служб, это очищение церковной жизни от всего ложного, дьявольского, языческого, прежде всего, от неблагочестивых обрядов. Мы знаем, что в формировании программы боголюбцев и в ее осуществлении самое активное участие принимал молодой царь Алексей Михайлович. Он и женился замечательно. У него на свадьбе с Марией Милославской вместо того, чтобы плясать, играть, петь всякие нечестивые песни, пить спиртные напитки и так далее, все прошло в полном благочестии - пели духовные песни, никаких плясок не было, пили квас, и вообще была полная благодать. Тут, конечно, было влияние Стефана Вонифатьева, духовника.

Ведущий:

Молодой священник Иван Неронов проповедовал в московском Казанском соборе с таким успехом, что церковь не могла вместить всех желающих его слушать. Народ толпился на паперти, взбирался на окна, паства плакала. Сам проповедник тоже иногда рыдал. Боголюбец Аввакум, протопоп, проповедовал в Юрьевце, Лонгин в Муроме, Даниил - в Костроме, Лазарь - в городе Романове. Никон был назначен митрополитом в Новгороде. Простые попы ворчали на "ревнителей благочестия": "Заводите вы, ханжи, ересь новую, единогласное пение... Беса вы, ханжи, в себе имате".

Виктор Живов:

В больших церквах разные части службы могли читаться одновременно. Это приводило к тому, что для присутствующих на этой службе тексты, которые прочитывались, были неразличимы. В одно и то же время читался один канон, и другой канон, или читался канон и хор пел что-то свое, и так далее. Это создавало такой шум, при котором ничего разобрать было невозможно. Но зато это давало возможность вычитать всю службу. Служба же длинная, она и так была очень длинная -все полагались пропеть, все каноны прочесть и так далее. За этим, конечно, стояла большая идея, что служба приносится Богу, Богу все равно, читается все одновременно или по очереди, важно, что служба, как она есть - это осуществление царствия Божия на земле, и должна быть полностью реализована. Боголюбцы начинают думать о том, что от службы должна быть духовная польза для присутствующих, что они должны слышать, внимать тому, что происходит в церкви. Это встречает большой протест по очень понятной причине - если все читать последовательно, то служба удлиняется страшно. Тогда вопрос - как вообще жить? Если ты восемь часов в день проводишь в церкви -если ты монах, конечно, слава Богу, тебе больше и делать нечего, а если ты ремесленник какой-нибудь, да кто хочешь, хоть боярин, хоть купец, где у тебя столько времени? А если у тебя нет времени, то ты вообще в церковь ходить не будешь, а если ты в церковь ходить не будешь, то ты и денег давать в своем приходе не будешь, и приход разорится и священнику нечем жить будем. Так что это вызывало мощный протест, и было - нехорошее такое слово - было продавлено, вопреки протестам патриарха Иосифа, было продавлено молодым царем Алексеем Михайловичем.

Андрей Богданов:

Предложение вести службу на протяжении четырех, пяти или шести часов было совершенно неприемлемо для приходских священников, обычных, не ревнителей благочестия, и для церковных иерархов, которые совершенно четко понимали границы своей реальной власти. Они ведь не тащили людей в церковь силком, они старались делать церковь привлекательной для прихожан, которые, собственно, сами строили храм и нанимали на свои деньги священника. Священник обладал большими правами, ну, например, он мог, по жалобе жены на беспутство мужа, который, допустим, гуляет и ее бьет, приходской священник мог такого мужа и в монастырь заточить на определенное время - до исправления или до просьбы жены этого мужа вернуть. Но делал он это потому, что его, священника, призвала и поставила к себе община и дала ему эти полномочия. Если бы он вел себя самоуправно, его бы не стали терпеть.

Андрей Юрганов:

Средневековые западноевропейские люди под верой понимали то, что русские средневековые люди под верой понимали как "правда". Западноевропейские люди говорили, например: "вера ведет к спасению, вера - это единственное условие спасения". А русские средневековые люди то же самое сказали бы только иначе - "правда ведет к спасению". И когда они соотносили свои понятия, когда они их пытались соотнести, то оказывалось, что они не могут найти общего языка. У них те же самые слова имеют разную смысловую наполняемость. Они только догадывались, иногда, мне кажется, что они догадывались, особенно русские средневековые люди, догадывались о том, что здесь что-то не то. Например, сам царь Иван Васильевич неслучайно так особенно интересовался протестантизмом. Он все время спрашивал об учении Лютера, он все время интересовался, каковы основные положения учения Лютера. И однажды в 1577-м году в Ливонии он встретился с одним лютеранским пастором, которого стал спрашивать, какова их вера лютеранская. Пастор ему отвечал, что вера их - это не обряд, это не то, что нужно петь в церкви, как одеваться, как есть, пить. А царь спрашивал именно так: какова их вера? Какие песнопения они используют в литургии, какие тексты они используют в богослужении, как ведет себя священник в церкви? Пастор был ошеломлен. И он сказал царю так: что то, что он называет верой христианской, у них - просто обряд.

Валерий Керов:

В православии человек, даже самый праведный, не может быть уверен в спасении, а в протестантизме может. Благочестивый человек - тот, который Богу работает, тот, который действует для развития, сохранения этого благочестия в отношении себя (себя не забывает), который спасает собственную душу, каясь, молясь, жертвуя сирым и убогим, действуя иногда не деньгами, а работой. Дело в протестантизме не спасает, спасает только вера. Но дела являются критерием, вот этой лакмусовой бумажкой, чтобы выяснить, ответить на животрепещущий вопрос - спасусь я или ждет меня геенна огненная, потому что остальным, конечно, путь в ад. И человек всю жизнь старается заработать деньги, потому что деньги являются, в частности, в протестантизме критерием успеха. Вот они не для чего-то нужны, не деньги сами по себе. Это просто критерий успешности, соответственно, богоизбранности, соответственно, много денег - много уверенности в собственной богоизбранности. В православии надо готовиться постоянно, и все равно нельзя быть уверенным. Более того, уверенность в спасении в протестантизме - это хорошо, а в православии это с неизбежностью ведет к попаданию в ад.

Виктор Живов:

Чем на самом деле были обряды для боголюбцев - вот это нужно определить. И это связано с тем, как они представляли себе спасение. Как вообще русские люди в 16-м или начале 17-го века представляли себе спасение, как они представляли себе спасение мирян? Понятно, что монах, удаляющийся в монастырь, спасается особым образом, он занят аскетическими подвигами, длительной молитвой и, в общем, ничего другого не делает, кроме как спасается. А как спасется остальной мир, за счет чего он спасется, за счет чего он достигнет Царствия Небесного? Это вопрос основной, он основной и для протестантской Реформации в Европе, и для католической Контрреформации. Это спор, скажем, о спасении верой или спасении делами между католиками и протестантами. Такого спора у русских не было. Не было, потому что, видимо, у них были совсем другие представления о спасении. Не верой, не делами, а - церковной жизнью. А что такое церковная жизнь для мирянина? Это не значит, что он молится целый день или что он совершает какие-то определенные благие поступки. В общем-то, церковная жизнь сводится к посещению церкви и к соблюдению православных обрядов. А о том, чтобы эта церковная жизнь превратилась в Царствие Божие, позаботится Бог, а не люди. Царствие Божие как бы найдет на православных - как оно присутствует уже в храме, когда в храме совершается служба, так оно распространится на весь мир, втянет его в себя, и все, кто остался внутри этой церковной жизни, спасутся . Вот и все. Для этого не нужно никаких особых усилий, для этого не нужно никакой особой аскезы, для этого даже не нужно все время проводить в церкви. Живи спокойно. Но служба должна быть такой, чтобы в ней реализовалось Царствие Небесное. Вот это основа того, что так поверхностно называют обрядоверием.

Ведущий:

Исправлением церковных книг, искаженных за несколько столетий многократного переписывания, озаботились еще в 1513-м году при великом князе Василии Третьем. В 1551-м году Стоглавый Собор принял ряд важных постановлений, в том числе, понудил новгородцев и псковичей, начавших креститься тремя перстами, вернуться к двоеперстию. У конфликта из-за книг и обрядов, который вспыхнул внутри церкви в 17-м веке, была особая причина.

Андрей Юрганов:

Алексей Михайлович и его окружение пытались преодолеть один непреодолимый, в сущности говоря, кризис. Дело в том, что как только выяснилось, что православный Восток имеет другую обрядовую символику, как только выяснилось, что православие в обрядовом отношении разное, а этому придавалось огромное значение, под этим понималась сама вера христианская, получалось, что веры разные, хотя называются православными, православная одна вера. Вот это обстоятельство очень удручало сознание Алексея Михайловича и его окружения. И, собственно, было два пути. Либо сказать, что Московское царство - оно богоспасаемое одно, а все остальные как хотят, так пусть и спасаются. И тогда кризис будет иметь масштаб вселенский, тогда окажется, что раскол произошел в рамках всего мирового православия. Или провести реформу, соединиться в обрядном отношении со всем православным миром, и тогда раскол станет фактом только истории одной православной страны. То есть, надо было совершить некое культурное конфессиональное объединение всех православных. И когда начались эти изменения, выяснилось, что очень многие люди понимают себя совершенно иначе, и понимают свою страну совершенно иначе. И считают, что только в России осталось истинное православие, что греки, которые потеряли свою независимость еще в 15-м веке, уже не сохранили того чистого православия, которое сохранилось в Москве. И возник культурный конфликт такого сложного свойства, когда и то, и другое религиозно окрашено. Но, можно сказать, что путь Алексея Михайловича и Никона, в конечном счете, вел к расшатыванию, точнее, даже к уничтожению средневекового православия.

Виктор Живов:

Алексей Михайлович находит своего агента, который будет действовать в сфере церковного реформирования. Ясно кто это - это патриарх Никон. Вот здесь цели духовного реформирования соединяются с целями государственной унификации, с целями централизации, с целями имперской политики. Алексею Михайловичу хотелось быть императором всего православного мира. Он решается на присоединение Украины, он воюет с Польшей, и так далее. Все это требует, если говорить сегодняшними словами, утверждения государственной идеологии. И вот здесь пути Никона и пути его давних друзей по кружку "ревнителей благочестия" расходятся.

Андрей Богданов:

Для того, чтобы Никону реализоваться, ему необходимо было прежде всего избавиться от своих соратников. Он не мог, как патриарх Иосиф, плакать и просить царя не слушать дурных советчиков. И поэтому Никон буквально немедленно издал несколько очень крутых распоряжений о чисто формальных изменениях в службе и в обрядной стороне церкви. Изменениях, которые, как признано современными богословами, не имели к сути вероисповедания и к основам веры ни малейшего отношения, изменения были чисто формальными. Но, естественно, все "Ревнители благочестия", которые считали именно себя единственными знатоками и толкователями, взвились - с ними не посоветовались. Они немедленно ушли в оппозицию, и это позволило Никону употребить власть, против которой уже и царь ничего не мог сделать. Потому что выступление против патриаршей власти не мог поддержать государь, даже если речь шла о его ближайших друзьях.

Александр Копировский:

Если вспоминать историю расколов, то мы должны будем начать гораздо раньше, не от 17-го, не от 16-го, не от 15-го века, может быть, еще вспомнить схизму середины 11-го века, Константинополь и Рим. Но что мне видится, если бегло говорить, во всех расколах - мне видится очень сильная государственная позиция, причем, далеко не всегда ее выражает государство, собственно, государственные люди, император или чиновники. Вот эта государственная струя, которая вошла в церковь, начиная с императора Константина, а на самом деле, даже еще раньше, которую можно вывести только из духа государства, из духа кесаря, которая в церкви появляется, приводит к самого разного рода расколам, не зависящим друг от друга. Но дух в них почти всегда один - или черное или белое, или да или нет. Там, где по-церковному, по-христиански можно было бы решить обсуждением или, по крайней мере, что-то потерпеть, естественно, не принимая точку зрения противника, но потерпеть его как врага, то, с государственной точки зрения, абсолютно невозможно.

Андрей Юрганов:

И Алексей Михайлович, и Никон - оба государи. И Никон тоже государь, и к нему бояре идут и спрашивают разрешения сделать то-то или что-то другое. Не только Алексей Михайлович решает светские проблемы, но и Никон вмешивается, явно вмешивается в дела государства. Алексей Михайлович, будучи человеком очень дружественным, почти таким интеллигентом 17-го века, он позволяет, по мягкости характера, Никону делать все, что он хочет делать. Но он и сам, в конечном счете, когда-то позволил Никону заниматься делами чисто светскими. Когда Никогда был новгородским митрополитом, то именно Алексей Михайлович разрешил ему надзирать за судьями, за всей воеводской системой, чтобы они не брали посулов, то есть, взяток. И Никон, будучи человеком очень жестким и очень принципиальным, естественно, выполнял это дело лучше всех. И когда он стал патриархом, Никону показалось, что, вообще говоря, в этом есть какой-то смысл. Раз церковь чиста, раз церковь - организм более подготовленный к тому, чтобы честно, правильно, верно управлять государством, то почему бы и не попробовать, раз получается. И, тем более, царь благосклонен к такой ситуации. И он, будучи человеком очень властным, с таким стремлением подавить, он, конечно, стал фигурой очень значимой. И, естественно, что тут возникает поле напряжения, которое затем завершается ссорой.

Александр Копировский:

Когда начались казни икон, написанных, как казалось, неправильно, с эмоциональными оценками - конечно, никаких специалистов по иконописи, по канонической иконописи уже давным давно не было, все руководствовались своими мнениями. Ну вот это дух, который был в Никоне, который изъял насильственно у людей богатых иконы, написанные, как он считал, "по-фряжскому", то есть, с какими-то западными влияниями, и в Успенском соборе устроил им публичную казнь. То есть, брал из рук слуги и бросал на пол, разбивая их в щепки, и требуя затем их сжечь. Единственное, что удалось царю Алексею Михайловичу, это то, чтобы их закопали в землю, а не сожгли. Но, надо думать, что не один он дышал таким духом. Те, кто выступили против него, выступили примерно с той же силой, схватываясь насмерть. Я не буду цитировать, но все-таки в писаниях Аввакума, главного противника Никона, вышедшего из этого кружка, можно найти не только яркую народную речь, но и откровенно нецензурные выражения. Для него уже нет границ, поскольку он себя отождествляет с борьбой за правду, он - ревнитель благочестия, а выше благочестия уже и нет ничего. Благочестие и Бог отождествляется. Это - трагедия 17-го века в России, трагедия ее духовной культуры. Потому что при царе Алексее Михайловиче трагедия началась еще до всякого раскола. То есть, когда благочестие выражалось в немыслимом количестве икон в доме, где только можно, вплоть до того, что к рукомойнику прибивали крест, чтобы освятить воду. Это, конечно, то, что могло бы вызвать умиление и даже некоторое восхищение у некоторых людей, особенно у иностранцев. Архидьякон Павел Алеппский говорил, что иностранцы в церкви не выдерживали, они садились на пол и стонали, а эти русские, как молчаливые истуканы, все клали и клали свои поклоны. Это хорошо в каком-то смысле, но страна не может быть одним большим монастырем.

Ведущий:

11-го февраля 1653-го года вышла новая "Псалтирь". Из прежней в нее не попали важные статьи о двуперстном крестном знамении и о поклонах. Вскоре перед началом Великого поста по церквам было разослано послание патриарха, поистине революционное послание. Устанавливалось троеперстие, трехперстное крестное знамение, и сокращалось количество поклонов при чтении Великопостной молитвы. За этим последовало исправление почти всех богослужебных книг.

Андрей Богданов:

Когда государство посылало карательные отряды изымать старые книги из церквей и заставлять попов служить по новым книгам, вдруг немалая часть населения страны узнала, что, оказывается, и сами они, и их отцы и деды верили не так. Вот тут произошел настоящий раскол. Потому что кто-то смирился, а кто-то сказал - ах так, вы нас считаете раскольниками, нет, это вы раскольники, а мы - сторонники старой, истинной веры. Впоследствии Никон сам забыл о подавляющем большинстве тех изменений, которые он, собственно говоря, внес. Например, в типографии, которую устроил сам Никон в монастыре, печатались книги в неисправленном, дореформенном виде, те книги, которые Никон запретил. Греки, которые были его сторонниками и опорой, на чей авторитет он ссылался в борьбе с ревнителями благочестия, оказались его врагами, когда его, Никона, решили отрешить от патриаршего престола, когда он вышел из милости государя.

Ведущий:

Перед Собором 1666-го года выступил протопоп Лазарь. Он предложил обратиться к Божьему суду, чтобы выяснить, кто прав. "Повелите ми идти на судьбу Божию в огонь, - предложил он. - Если я сгорю, то новый обряд хорош, если же уцелею, то, значит, старый обряд является истинно православным обрядом". Восточные патриархи не решились на это испытание.

Андрей Богданов:

И Никона, и староверов осудил один и тот же церковный Собор, на который в качестве экспертов и как бы глав этого Собора, "зиц-председателей", я бы сказал, были приглашены восточные иерархи, не вполне легитимные, кстати сказать, и об этом знал и Никон, и староверы. Собор русских иерархов не хотел отлучать от церкви ни Никона, ни его противников. Собор, грубо говоря, но точно, - нанятый царской администрацией - отлучил от церкви староверов и изверг из сана Никона. И что произошло? После того, как староверы были отлучены от церкви, светская власть была обязана начать их преследовать.

Ведущий:

Боярыня Морозова, Феодора, она же Феодосия, заключенная в Боровске, страдала от "глада и жажды, и от засухи и вшей". Она обратилась к своему стражу: "Рабе Христов, даждь ми калачика". Он же рече: "Ни, госпоже, боюся". И глагола мученица: "И то поне хлебца". И рече: "Не имею". И глагола Феодора: "Не смеешь ли принести по мне яблочко или огурчик?" И глагола: "Не смею" И глагола блаженная: "Добро, чадо, благословен Бог наш, изволивший тако". Ревнители благочестия знали, что их ждет мученическая смерть, и шли ей навстречу. Протопоп Аввакум и его сподвижники были сожжены на костре 1-го апреля 1681-го года при царе Федоре Алексеевиче. Официальная церковь безжалостно преследовала приверженцев старой веры, объявила их еретиками. Тысячи крестьян покидали свои дома и уходили на край света, в леса и болота, где часто их ждала смерть от невзгод или настигала, еще хуже смерти, царская расправа. Они знали, что конец света, Страшный суд, предсказанный в духовных книгах, уже идет, и предпочитали жертвенное самосожжение. Подробнее об этом будет в нашей следующей передаче.

Валерий Керов:

Доносили чиновники МВД, то есть, полицейские чиновники, которым в задачу вменялось преследовать раскол, искоренять в центральных губерниях России, не где-то там в Сибири, в Ярославской губернии, Костромской и так далее, доносили, что во многих деревнях, в том числе и смешанных или рядом находящихся, прихожане официальной церкви не считают себя верующими. Один крупного ранга высокий чиновник Ярославской губернии, и это не единственное упоминание, доносит, что крестьяне называют старообрядцев верующими, христианами, а себя они называют - " по церкви" - вот мы - церковные, а они - православные. Потому что они признавали за старообрядцами большую, если хотите, преданность религии, ревность в религии, большую правильность, соблюдение каких-то норм. Когда проходили переписи разные, надо было доказать, что ты не старообрядец. А как это доказать? Вот ты не ходил к исповеди в синодальную церковь, а это было запрещено старообрядцам, естественно, потому что это ужасно - исповедоваться какому-то священнику. Не ходил, значит, ты -старообрядец, тебя можно или ссылать или на наложить какой-нибудь штраф. Поэтому платили священнику деньги, он всех записывал в исповедальные книги, условно говоря, - комиссия приходит, тут все записаны. Плюс, скажем, детей: как их признавать, крестить или не крестить? Пожалуйста - священнику дали, он у себя запись сделал, а крещение на самом деле проводит священник старообрядческий. Ребенок же не может быть не зафиксирован, а крестильные книги были такими метриками. Естественно, священники получали больше денег от старообрядцев, спасая душу, платили не жалея. Тем более, что платили часто не они, а платил, скажем, предприниматель крупный, община выделяла деньги на эти цели. Я нашел любопытные документы, "черную бухгалтерию" Гучковых-первых. Там прямо записано: в канцелярию обер-полицмейстера ежемесячно пять рублей. На какие-то еще расходы, на рыбу, на то, не се, столько-то денег. Угощение чиновникам в Думу, угощение квартальному, 22 паспорта для мальчиков, послушников Преображенской общины - 48 рублей. Все у них записывалось. Конечно, губернатора там нет и самого обер-полицмейстера там нет. Но когда хоронили одного из руководителей Преображенского кладбища, на похороны пришел и обер-полицмейстер, и гражданский губернатор. Правда, они постояли, постояли и ушли, но пришли почтить.

Виктор Живов:

Старообрядцы в 18-м веке становятся маргинальной группой. В духовной жизни России они оказывается все-таки на обочине, как их ни много. Они не обладают теми культурными институциями, которыми обладает официальная церковь, они разбиваются на толки. Что касается официальной церкви, то может показаться, когда ты занимаешься 18-м веком, что постепенно с государственным давлением, с контролем государства, начавшимся так ясно, так выразительно при Алексее Михайловиче, что с этим контролем живая жизнь уходит из синодальной церкви. И действительно, если мы посмотрим на вторую половину 18-го века, это удивительно унылая картина, в смысле церковной жизни. Тем не менее, эта жизнь не прекращается.

Ольга Елисеева:

В России зарождаются в это время совсем иного рода полурелигиозные и оккультные отчасти организации, организации эзотерического характера, масонские ложи. И до определенного момента власть не считала необходимым с ними бороться, потому что не видела в них ничего предосудительного. Более того - Елизавета Петровна сама не вступала в масонскую ложу, да женщин тогда и не брали, а вот уже Петр Третий входил в масонскую ложу. Екатерина в первой половине своего царствования серьезно покровительствовала и английской, и шведской системе масонства в России, потом немножко охладела к шведской. И лишь в 80-х годах 18-го века масонские ложи, причем, далеко не все, начинают рассматриваться как определенная угроза власти.

Виктор Живов:

Давление государства на церковь не прекращалось до тех пор, пока империя существовала. А когда империя кончилась, началось давление большевиков. При всем этом, были Паисий Величковский и последователи Паисия Величковского, оптинские старцы. И этот проект духовного исправления общества никогда полностью не уходил, не умирал. И с этой традицией, конечно, связаны многие страницы духовной истории России в 19-м веке. И Гоголь, и Достоевский, и Константин Леонтьев, да и, в конечном счете, вероятно, и Толстой, при всем том, что он уходит из православной традиции.

Ведущий:

В 1939-м году Николай Бердяев опубликовал в русском эмигрантском журнале "Путь" статью под названием "Существует ли в православии свобода мысли и совести?". Статья была написана в защиту профессора Богословского института в Париже Георгия Федотова, которому был предъявлен ультиматум - уйти из института или перестать писать статьи на политические темы. Христианские мыслители в то время были уже давно изгнаны из России, где тоже буйствовали ревнители благочестия, правда, несколько иные.

Андрей Богданов:

Интеллектуалов угнетает, что в мотивации репрессий 20-го века в России было мало чистой, возвышенной мысли. Потому что расстрелять человека как шпиона Японии или, хуже того, Польши, это все-таки не то, что сжечь еретика, который не так истолковал Писание. Допустим, краткий курс ВКП(б), за это тоже сажали, эти репрессии были, но интеллигенция в данном случае недоработала. Чувствуется, что мы недобрали.

Ведущий:

В 17-м веке Россия пережила ломку перехода к Новому времени. 20-й век, как и 17-й, начался смутой и гибелью царства. Как и в 17-м веке, новое царство, царство большевиков, дало трещину и духовно раскололось. Зла не желал никто, все хотели блага, каждый нес в душе веру, которую считал единственно правильной, и каждый хотел во что бы то ни стало навязать ее обществу. Каждому для этого нужна была безраздельная власть.

Ольга Елисеева:

Когда на глазах одного или двух поколений происходит слишком резкий скачок или резкое изменение реальности (такое изменение реальности произошло, скажем, в эпоху великих географических открытий, в эпоху начала Возрождения, когда менялся быт, менялась внешняя картина перед глазами человека), люди от этого слишком резкого изменения пугались. Этот испуг равнялся массовому психозу. Именно поэтому в моменты крупных серьезных изменений, в условиях крупного массового психоза обществу свойственно искать врага и свойственно его находить. Мы сейчас в России пережили очень серьезные изменения, ломку социальной и экономической жизни, изменилась картинка перед глазами общества. И это изменение картинки пугает. Мы проходим сейчас через очень опасный момент: если общество позволит себе всерьез испугаться, неких химер ли, которые существуют вне, или неких врагов, которые существуют внутри него самого, тогда для оправдания данного страха ему потребуются процессы, серьезные процессы. Потому что сумасшедший хочет доказать себе, что он здоров. А для этого ему нужно показывать себе, что он подозревает реально действующих врагов вокруг себя. Сейчас редкая ситуация в России, когда не только верховная власть решает, но и самое общество может либо поддаться порыву страха и даже, более того, пожелать, чтобы возникли или раздули свои штаты и заработали карательные органы. Либо спокойно продолжать существовать в своей прежней ипостаси и не поощрять свои страхи, то, что называется, не лелеять свои комплексы, а просто продолжать жить.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены