Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
23.11.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Наши гости
[22-03-01]

Факты и мнения

Ведущий Лев Ройтман

"Романовы. Венценосная семья" - фильм особого назначения

Лев Ройтман:

Давняя уже американская книга о доме Романовых называлась “Дом особого назначения”. Для большевиков убийство царской семьи тоже было расстрелом особого назначения. По аналогии фильм Глеба Панфилова “Романовы. Венценосная семья” - это фильм особого назначения. Валерий Кичин писал в “Известиях”: “Вопрос в том, не потонет ли в спорах идея, ради которой Панфилов взялся за свой труд, идея покаяния”. Споров вокруг этого фильма в самом деле достаточно. Историк Андрей Зубов, он участвует в нашей передаче, пишет в “Общей газете”: “Этот талантливо сделанный фильм станет, мне кажется, событием нравственной и духовной жизни нашего народа ближайших лет”. Станет ли? Кинообозреватель “Независимой газеты” Екатерина Сальникова, и он участвует в передаче, говорит о фильме: “Принять его всерьез могут лишь монархически настроенные домохозяйки”. Третий участник передачи, историк той эпохи, Владимир Булдаков.

Я, к сожалению, этот фильм не видел, однако, о этом фильме достаточно, скажу так, начитан. Андрей Борисович Зубов, профессор-историк, теолог, вы ведь нередкий участник наших передач, но за эти годы я так и не удосужился спросить у вас - монархист ли вы? Если захотите, вы ответите на этот вопрос, говоря о вашем восприятии общественного, нравственного звучания этого фильма Глеба Панфилова.

Андрей Зубов:

Что касается моей политической позиции, то отношение к монархии для меня не есть центральная часть моих взглядов по путям возрождения России, по путям выхода России из того состояния, в котором она сейчас находится. Но при всех прочих равных, я считал бы, что монархия была бы для России лучше, чем, предположим, парламентская республика того типа, какая возникла в России первого сентября 17-го года, да так и не сложилась, а уж тем более, чем советская республика. Но что касается фильма, о котором мы сейчас говорим, то в нем монархической идеи как таковой вовсе и нет. Потому что царь Николай Второй показан в этом фильме, именно как царь, я бы сказал, далеко не с лучшей стороны. Как раз он показан очень слабым правителем, который отрекается от престола, который принимает роковое, как в этом фильме, прямо написано в титрах, роковое решение вернуться с фронта в Царское село, несмотря на все уговоры генерала Алексеева, несмотря на все попытки других генералов остановить вот это решение. Он предпочитает семью своей стране, своей борющейся армии. И в этом смысле он как раз плохой царь, царь, который во многом погубил Россию, как потом в свое время сказал Солженицын: слабый царь, он предал всех нас. Но фильм не об этом, не о Романове Николае Александровиче - царе, а фильм о Романове Николае Александровиче - человеке. И вот как раз после отречения начинается крестный путь, путь на голгофу Романова Николая Александровича - человека, который идет на эту голгофу потому, что он был царем и идет на эту голгофу со всей семьей. Вот этот путь принятия страданий, путь раскаяния за свои ошибки на престоле, раскаяния за отречение. Он говорит в одной из сцен в доме Ипатьевых во время ночной молитвы: “Меня надо было бы четвертовать за то, что я отрекся от престола”. Вот этот путь совсем не монархический, но очень человеческий, он обращает, на мой взгляд, души и сердца смотрящих к главной, к корневой идее, которая вообще сейчас держит Россию и, может быть, если эта задача не будет решена, Россия погибнет - это осознание прошлого так, чтобы в этом прошлом увидеть и свою вину и эту вину искупить правильным решением нынешних, сегодняшних политических и общественных проблем.

Лев Ройтман:

Екатерина Викторовна Сальникова. Я приводил маленький отрывок из вашей статьи, “Независимая газета” за 12-е марта этого года. Сама статья носит говорящий заголовок “Мелодрама о мнимом императоре”. Видимо, с вашей точки зрения, фильм вообще не может достичь никаких поставленных целей в силу того, что это сентиментальная неисторическая картина.

Екатерина Сальникова:

Да, на мой взгляд, основная проблема фильма Панфилова - это стремление выделить отдельный эпизод нашей истории и оторвать его от всех причинно-следственных связей, в которых этот эпизод, собственно, находится в реальной действительности. Только что Андрей Борисович говорил, что после того, как последний император совершил свой роковой шаг, показан его путь на голгофу. Но дело в том, что здесь драматизм фильма и, может быть, вся его проблема в том, что никакие ошибки реальные последнего императора не показываются, отсекается весь момент царствования и оставляется только финальная стадия в жизни Николая и его семьи. Соответственно, люди, которые приходят смотреть это кино, не видят того, каким был Николай как последний император, они видят только страдающего человека, который как бы ни в чем не виноват, который обладает достаточно многими достоинствами душевными и которого, может быть, только жаль. Но, на мой взгляд, это неправильный подход, поскольку к политику, к человеку, который наделен высоким государственным статусом, невозможно относиться просто как к частной личности. Это просто-напросто не соответствует реальному положению дел. Драматический герой, каким предстает Николай в фильме Глеба Панфилова, это прежде всего частный человек. К частному человеку совершенно нелепо предъявлять какие-либо претензии, связанные с его государственной деятельностью или ждать от него тех действий, которые могут что-то изменять, как-то направлять жизнь государства, тем более такого большого, сложного, мятущегося, стихийного, иррационального государства как Россия.

Лев Ройтман:

Спасибо, Екатерина Викторовна. Ну что ж, насколько понимаю, пользуясь той аналогией, к которой я прибегнул в начале передачи, вы говорите о том, что в этом фильме показан муж особого назначения, не дом, не царь, не император, а муж особого назначения. В этой связи вспоминается, кстати, коль скоро речь идет о частной жизни в подобных семьях, история принцессы Дианы в Англии. Она зачастую вела себя как частное лицо, а дом исторг ее из своего лона именно потому, что она должна была быть частью монархии, частью империи, частью истории, кем она себя в такой степени, как этого от нее ожидала королевская семья, не понимала. Прошу вас, Владимир Прохорович Булдаков - доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории, академический институт, и Генеральный секретарь Международной комиссии по истории русской революции. Я вот что хочу у вас спросить: то, что подобный расстрел особого назначения это варварство при любых обстоятельствах - погибли не только царь, который олицетворял монархию, но и его дочери, его малолетний сын, ни в чем неповинный - это, естественно, с человеческой точки злодейство. Но ведь цареубийство это феномен в истории достаточно известный. А как в историческом контексте тогда понималось это цареубийство, теми, кто его совершил - большевиками?

Владимир Булдаков:

Для начала я хотел бы сказать, что я не видел фильма и, к сожалению, даже не знаком со статьями Андрея Зубова и Екатерины Сальниковой. Я специально не занимался личностью Николая Второго, хотя мне приходилось писать на эту тему, кстати говоря, тоже в “Независимой газете” в прошлом году. Понимаете, для меня к личности Николая Второго, к тому, что произошло с ним и его семьей, своеобразным ключом является, к сожалению, малоизвестное высказывание Зинаиды Гиппиус, ее непосредственная реакция на расстрел царской семьи. Она писала буквального следующее: “Щупленького офицерика не жаль, конечно, он давно был с мертвечинкой, но отвратительное уродство всего этого не переносно”. Вот так она пишет об этом. Для меня вот это варварское убийство продолжение своеобразное вот этой самой пресловутой мертвечинки. И для меня вопрос вопросов всей этой трагической истории заключается как раз в том: в чем заключалась вот эта самая пресловутая мертвечинка? А что касается фильма, как я понял, в фильме речь идет о том, как вел себя Николай Второй уже после отречения. По дневникам, по крайней мере, совершенно точно и ясно видно, что вел себя как отстраненное частное лицо. Я, кстати сказать, по дневнику не разглядел мотива покаяния. Ну, вообще он крайне сдержанный человек, дневник его предельно сух, по-своему тоже показателен. Эмоций там немного, конечно. Но я не ощутил того, что он как-то по-новому стал относиться и к тому, что было, и к стране, и к политикам. Нет, мне кажется, что от начала до конца в общем относился достаточно ровно. Весьма и весьма, что самое главное, пожалуй, и в чем, может быть, главная причина трагического исхода его царствования, он относился к своей должности, даже миссии несколько так отстраненно, я бы сказал, как какое-то частное лицо, на которое жизнь, история, судьба возложили какую-то непосильную ношу. И вот с этой точки зрения я воспринимаю все его царствование и последствия этого царствования.

Лев Ройтман:

Спасибо, Владимир Прохорович. Андрей Борисович, коль скоро мы говорим о покаянии, о раскаянии, что и является, так сказать, сверхзадачей - вызвать эти чувства, побудить к ним фильма Глеба Панфилова, хочу спросить у вас: с вашей точки зрения, было ли у последнего императора российского какое бы то ни было основание каяться в том, что сделал он сам, кроме отречения?

Андрей Зубов:

Что касается отречения, то я бы хотел добавить к тому, что сказал Владимир Прохорович, что осталось совершенно ясное указание о таком покаянном чувстве императора в воспоминаниях Пьера Жильяра. Человека, исключительного близкого к государю и который находился с ними в тобольском заточении. Уже после корниловского мятежа впервые, Пьер Жильяр пишет: “Я услышал от Государя выражение сожаления об его отречении”. А дальше он продолжает: “Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний”. Таким образом, указания на его покаянные чувства в отречении безусловно были. Что касается его царствования, то, действительно, я не знаю црской рефлексии эпохи уже после отречения о том, что плохого и что хорошего было сделано за это царствование. Я должен сказать только одно - фильм Глеба Панфилова не является историей царствования Николая Второго. И в этом смысле нельзя призывать, как это делает Екатерина Викторовна, к тому, чтобы показать все царствование, это невозможно было бы сделать в художественном фильме. Другое дело, что в этом фильме присутствует косвенно, например, 9-е января 1905 года. В фильме государь говорит, что он несет полную ответственность за то, что там произошло, хотя приказа открывать огонь по народу он не отдавал. Я думаю, что задача Глеба Панфилова была совсем не в том, чтобы вынести оценку царю Николаю Второму. Задача Глеба Панфилова была в другом, как раз в том, о чем вы говорили, Лев Израилевич, поставить человека на очную ставку с этим ужасным событием, которое на самом деле, конечно же, не только с государем произошло, оно произошло в это время с миллионами русских людей, заложников, расстрелянных большевиками, священников, утопленных ими. Но в лице царя, в лице его семьи была квинтэссенция этой трагедии. И вот поставить перед лицом этой трагедии современника и сказать - как ты к этому относишься? Ты на стороне тех, кто расстреливал, ты на стороне Юровского, ты на стороне Свердлова, ты на стороне Ленина? Или ты на стороне тех, кого расстреливали, хотя, конечно же, они люди не безгрешные и царь, безусловно, за многое несет вину. Но такова ли его вина, что он должен быть без суда и следствия убит в подвале по совершенно абсурдному решению уральского облсовета вместе с детьми, вместе с женой, вместе со слугами, и даже его собаки должны быть при этом повешены, как об этом пишет один из участников расстрела.

Лев Ройтман:

Спасибо, Андрей Борисович. Ни у кого, я полагаю, не вызывает сомнений, что никто в этом мире, никто, не я подчеркиваю, не заслуживает того, чтобы быть расстрелянным без суда, без следствия или тем судьей, который заочно вынес тебе этот приговор.

Екатерина Сальникова:

Вся проблема, связанная с отношением к расстрелу царской семьи сама по себе, на мой взгляд, двойственна. Поскольку ни один нормальный человек, который основывается на современных гуманистических позициях, не скажет: я думаю, что да, этот расстрел был необходим, оправдан, его можно оправдать. Однако само интенсивное муссирование темы расстрела именно царской семьи оно как бы подразумевает, что расстрелять царя и царскую семью это еще хуже, чем убивать просто обычных людей, которые не были никогда облечены никакими подобными регалиями и титулами. И это уже некорректная постановка вопроса, которая возникает сама по себе, совершенно стихийно, вне зависимости от чьих-либо усилий. Этот момент, мне кажется, всегда надо учитывать. Царь это такой же человек, как и все остальные, в том плане, что его неправомерно лишать жизни. И в данном случае он, конечно, и в фильме, и в нашей истории является жертвой. Другое дело, что как человек, который был императором и был слабым императором, который оказался неспособен удержать власть, естественно, он выступает не только как жертва, но и как лицо чрезвычайно драматическое и конфликтное. Фильм основывается на том, что необходимо решать, как относиться к нашему последнему царю. На самом деле, мне кажется, более корректная историческая позиция это разобраться, почему так произошло. Почему он не смог удержать власть, роковое решение отречения, но мог ли он не отречься? Мог ли он сохранить за собой всю полноту власти? Скорее всего не мог, насколько я могу представить, может быть, историки меня поправят

Лев Ройтман:

Спасибо, Екатерина Викторовна. Историк нам и поможет в этом разобраться. Виктор Прохорович, вы так и не ответили на мой вопрос. Я не могу, естественно, играть в передаче роль рупора большевистской позиции, я не большевик, поверьте мне. Но вы историк, и я хотел бы у вас спросить все-таки, чем большевики в тот период объясняли, что царская семья была уничтожена. Они ведь собирались, они ведь долго носились с идеей, которая была еще при Временном правительстве выдвинута - поставить царя перед судом.

Владимир Булдаков:

Вы знаете, я скорее все-таки солидарен с Екатериной Сальниковой. И вот почему. Мы забываем одну простую вещь, что всякий правитель - и сегодняшний, и правитель очень отдаленного пошлого, это функциональная величина истории. Мы забываем о том, что власть это чрезвычайно архаичное понятие во всех отношениях. Мы забываем о том, что в общем-то убивали плохих и слабых правителей на протяжении всей человеческой истории. Можно сказать, что так повелось с древности. И убийство слабого правителя, негодного правителя, старого правителя даже, имеет помимо всего еще и ритуальный характер - вот этот не годится, поставим другого. Есть еще один момент. В то время, когда было совершено это убийство, время уже дышало насилием, дышало убийством в полном смысле слова. Человеческая жизнь ничего не стоила. Мы как-то забываем о том, что до расстрела царской семьи под Пермью был убит его младший брат Михаил Александрович. Причем, он был убит по почину низов, которые решили, что большевистские местные власти тянут с Михаилом Романовым, которого рассматривали, кстати сказать, как одну из потенциальных фигур, через которые может быть реставрирована монархия, убили по собственному почину, выкрали и расстреляли в лесу вместе с адъютантом. А что касается центральной власти, то вот за этим самым самоуправным действием она с удовольствием в полном смысле слова наблюдала. То есть эта развязка большевикам, тем, которые в Кремле в это время уже были, она определенно понравилась. То есть речь идет о том, что большевики в общем-то по-разному смотрели. Кому-то это дело не нравилось, но в общем-то, наверное, всем понравилось то, что екатеринбургский Совет проявил такую инициативу. Я в этом почти уверен. И всегда нужно иметь в виду, что любой правитель, особенно император, в архаичной политической системе он очень основательно рискует. Он должен соответствовать своему назначению, своей миссии. Если он ошибается раз, ошибается два, в общем-то он очень сильно рискует.


Другие передачи месяца:


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены