Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[01-07-00]
Факты и мненияВедущий Лев РойтманРоссия: интеллигенция как оппозицияЛев Ройтман: “Ниша оппозиции вакантна” - под таким заголовком в “Литературной газете” недавно была опубликована статья Александра Ципко, подзаголовок - “Роль оппозиции власти предстоит еще раз сыграть российской гуманитарной интеллигенции”. Александр Сергеевич Ципко, политический обозреватель “Литературной газеты”, участвует в сегодняшней передаче. Он, в частности, пишет: “Рисковать в России могут только те, которым ничего терять и которые не могут молчать”. И далее: “Я думаю, что наша интеллигенция, несмотря ни на что, проснется и начнет уже сегодня отстаивать интересы слабых, тех, кто нуждается в защите от либеральных пристрастий нового президента”. Здесь я оборву цитату и представлю других участников предстоящего разговора: философ Григорий Померанц, Москва; историк, педагог Кирилл Кобрин, Нижний Новгород. Александр Сергеевич Ципко, я ставлю на обсуждение ваш тезис, а именно - роль оппозиции президенту Путину предстоит сыграть гуманитарной интеллигенции. То есть выполнить ту же роль, что выпала на ее долю в советские времена. Григорий Соломонович Померанц, вы по возрасту - ровесник советской власти, по биографии - политический узник еще сталинских лагерей, что вы скажете? Григорий Померанц: Я скажу, что понятия, которыми оперирует Александр Сергеевич, нуждается в уточнении. Та интеллигенция, прошлая, которая готова была уйти в стан погибающих, не может быть определена как профессиональная группа, гуманитарная или какая-нибудь другая. Победоносцев был утонченный гуманитарий, переводил “Подражание Христу” Фомы Кемпийского, Белинский и приступить не мог бы к этой задаче. Но Победоносцев не был интеллигентом, а Белинский был. И Победоносцев считал слово “интеллигенция” ненужным и вредным неологизмом, он спорил об этом с Плеве. Плеве считал, что это слово необходимо, с чисто полицейской точки зрения, именно как определение некоей оппозиционной силы, но оппозиции особого типа. Оппозиции, которая не имела политической программы, а была нравственным протестом против того, что воспринимала как безнравственность и зло. В английском языке рядом существует “интеллекшионс” и “интеллиндженция”. “Интеллиндженция” пишется курсивом, это заимствовано с русского, это специфически русское, как кажется англичанам, явление. Это не профессиональная группа, это, если хотите, эмоциональная группа, нравственная группа. Лев Ройтман: Григорий Соломонович, и вот такую группу можете вы идентифицировать, можете вы ее привести к тому знаменателю, которым, по-видимому, пользуется, может быть эмпирически, Александр Сергеевич Ципко? Григорий Померанц: Эмпирически я не могу привести к этой группе. Сахаров не гуманитарий, Григоренко Петр Петрович не гуманитарий - генерал, Татьяна Михайловна Великанова была преподавательницей математики. Были и гуманитарии среди интеллигентов. Это группа этическая, а не профессиональная. И готовность к борьбе за успех безнадежного дела, как тогда говорили. Помните, был такой тост: “Выпьем за успех нашего безнадежного дела”. Мы привыкли к понятию оппозиции на Западе как к некому политическому движению, с программой, противостоящей программе правящей партии. Этика у консерваторов и у либералов приблизительно одна и та же, различаются программы. У нас не то, у нас различие этическое. И, как правило, эта группа нравственного протеста будет выступать против любой программы, потому что любая программа кого-то задевает, кого-то давит, каких-то слабых отбрасывает в сторону. И основным итогом нашей страшной истории было понятие о том, что всякая целенаправленная политика, всякое целенаправленное добро где-то оборачивается злом. К этому независимо друг от друга пришли Василий Гроссман и Юрий Айхенвальд. У Гроссмана в романе “Жизнь и судьба” Иконников рассуждает, что ни один злодей, мерзавец, насильник не совершили столько зла, сколько энтузиасты идеи добра. Лев Ройтман: Спасибо, Григорий Соломонович. С этими пояснениями, которые в чем-то превращаются и в квалифицированное возражение, Александр Сергеевич Ципко, как вы обосновываете ваш тезис, что именно гуманитарная интеллигенция станет вновь тем оселком, на котором, быть может, власть должна сломать зубы? И почему, кстати, вы полагаете, что Путин либерал? Александр Ципко: Прежде всего по поводу уточнения понятия. Я абсолютно согласен. В гуманитарную интеллигенцию я вкладывал другой смысл, я имел в виду гуманитарно мыслящую интеллигенцию. Я был вынужден сделать акцент на этом, потому что в ходе реформ, и демократических, и рыночных реформ, появилась целая группа людей, представителей, кстати, старой советской элиты, которая размышляла в старом таком ленинском стиле, что гуманитарный аспект реформ не надо учитывать, потому что мы делаем великое дело, мы меняем историю, мы делаем рыночные, либеральные реформы необратимыми. Вот в силу этой как раз ситуации, на мой взгляд, возникла потребность оценивать все преобразования с точки зрения именно, когда я говорю гуманитарный, я должен подчеркнуть, это тот тип интеллигенции, который рассматривает человека как самоценность, для которого все люди морально равноценны независимо от моральной принадлежности и обладают одной уникальной неповторимой жизнью. Они не могут быть принесены в жертву очередной раз, тогда во имя большевистской революции, теперь во имя либеральной. Вот что я имел в виду. И проблему термина необходимо уточнять. И он у меня, может быть, не точен, но проблема в другом. Вот эта проблема поразительная - почему вдруг после десяти лет образования партий, политических свобод у нас не сформировалась такая системность оппозиция, политическая оппозиция. Почему эта оппозиция не выполняет вот эту функцию защиты. Ну в России, наверное, нужно три функции выполнять. Прежде всего, противостоять традиционной тенденции к самовластию. Это защищать часть населения, которая является жертвой, а у нас действительно оказалась жертвой половина населения, по последним данным 50% населения за чертой бедности. Ну и в конце концов, противостоять традиционной и, к сожалению, все еще непреодолимой глупости, то есть тем решениям, которые по природе абсурдны и, так сказать, уже бытовой уровень. Мне кажется, что именно политическая оппозиция партий, которые даже формально противостоят сейчас Кремлю, Путину, они не выполняют эту миссию. Лев Ройтман: Спасибо, Александр Сергеевич. Ну что ж, коль скоро мы говорим об определениях, об чувствовании интеллигенции, то, может быть, уместно вспомнить, что Мережковский еще в 1906-м году в книге “Грядущий хам” определил интеллигенцию как “живой дух России”. Не конкретно, но, во всяком случае, красиво. Как бы то ни было, мы говорим о необходимости создания оппозиции, об этом сегодня говорят очень многие. Буду конкретен: Юрий Прокофьев в “Независимой газете”, не далее как 28-го июня пишет о необходимости создать оппозицию, которую он понимает как противовес правым силам, которые, якобы, завершили перегруппировку и создали мощную коалицию. Он говорит о политической общественной организации “Россия”. Его видение оппозиции мы сейчас не будем рассматривать, это уведет нас в сторону. Михаил Горбачев, председатель Российской социал-демократической партии, полагает, что именно эта партия имеет свою нишу и должна выполнить роль оппозиции. Борис Березовский недавно в журнале “Шпигель” в интервью говорит о том, что предпринимательский класс должен создать полезную, как он выражается, оппозицию, и говорит прямо - против Путина. Все это, конечно, можно продолжать. Но, Кирилл Кобрин, Нижний Новгород, по чувству, по духу вы издатель, вы педагог, вы историк, вы доцент Нижегородского педагогического университета, вы попадаете вполне под определение гуманитарная интеллигенция. Ну так вот, прошу вас к теме нашего разговора. Кирилл Кобрин: Прежде, чем примкнуть к оппозиции, надо все-таки выяснить, или не примкнуть, надо выяснить, что же имелось в виду. То ли оппозиция в том смысле, в котором говорил Григорий Соломонович, как некая духовная оппозиция, интеллигентская оппозиция, о которой писали “Вехи”, почему-то не вспомнили сегодня об этой книге. Либо все-таки мы говорим о политической оппозиции, которая работает в рамках определенной и, я надеюсь, демократической политической системы. Так вот настоящей политической оппозиции в России 20-го века практически не было. Но если считать некие попытки кадетов и октябристов, довольно быстро закончившиеся известно чем. В 19-м веке, естественно, мы не можем говорить об оппозиционных партиях, но были какие-то люди, которые блестяще справлялись с ролью именно политических оппозиционеров, например, князь Петр Андреевич Вяземский. Но по большей части даже в 19-м веке оппозиционеры заканчивали либо заговором, как декабристы, либо ударялись в самый необузданный консерватизм, как Михаил Катков. Почему это происходило, потому что такой характер власти или такой характер политической системы или такая, извините за выражение, ментальность, трудно очень сказать. Поэтому хотелось бы определить точно, о чем, о какой оппозиции мы говорим. И есть у меня еще одно замечание исторического свойства по поводу статьи Александра Сергеевича. Там сказано, что КПРФ выполняла очень важную роль оппозиции во время ельцинского режима, “сдерживала самодурство первого президента России”. Мне кажется, что наоборот КПРФ выполняла очень важную функцию при ельцинском режиме, но несколько иную. Компартия России канализировала социальный протест, выпускала его в пар, которым, в общем-то, они и надували такие фигуры как Зюганов или Илюхин. Было ли это сделано с умыслом или от безнадежной бездарности, все-таки за ними было большинство населения, они ничего не смогли сделать, это непонятно. И наконец, одно последнее возражение или уточнение теоретического свойства. О какой новой оппозиции идет речь? Насколько я понимаю, о левой. А что подразумевается под левой оппозицией? Исторически левыми с рубежа 19-20-х веков называли сторонников активного государственного вмешательства в жизнь общества, в разной степени от ленинцев до кинсианцев. Сейчас эта теоретическая платформа практически уничтожена. Ничего нового левоцентристские силы в теоретическом плане, и мыслители, думающие в этом русле, ничего не создали. Новые левые, если мы говорим о новой левой оппозиции, они не могут быть государственниками, они могут быть “зелеными”, феминистками и так далее. Но такой оппозиции Путину взыскивать как-то глупо, потому что она вряд ли в условиях нашего общества будет массовой. Поэтому, мне кажется, единственная возможная оппозиция Путину, который, конечно, как мне кажется, явно не либерал, это демократическая оппозиция. И бороться надо не с либеральным куражом президента Путина, а бороться надо с его ползучим авторитаризмом. Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл Кобрин. Александр Ципко: Смысл как раз проблемы состоит в том, что в этот сложный переходный период, когда мы не можем создать политическую оппозицию власти или когда политическая оппозиция неэффективна, а я бы сказал еще более жестко - политическая оппозиция или, как назвал ее мой коллега Кобрин, демократическая, не пользуется моральным авторитетом, в этом вся проблема. Не пользуется моральным авторитетом у подавляющей части населения ни СПС, ни “Яблоко” и, как ни странно, теперь не пользуется моральным авторитетом КПРФ, которая формально была левая. В этих условиях, на мой взгляд, в этот период становления гражданского общества мы должны вернуться к той оппозиции, о которой говорил Григорий Соломонович Померанц, и, честно говоря, это при нем можно сказать, олицетворением которой он был и остается. Моральная духовная оппозиция, которая оценивает власть не с точки зрения соотношения программ, а с точки зрения, если хотите, добра, с точки зрения, повторяю, уважения к самоценности человеческой личности. Лев Ройтман: Спасибо, Александр Сергеевич. Позволю себе высказать встречную мысль: для того, чтобы власть воспринимала подобную нравственную оппозицию, для этого власть должна функционировать на той же нравственной волне, по-видимому, что и оппозиция, иначе их взаимные сигналы не пересекутся. Григорий Померанц: Да, я считаю, что нам необходимы две вещи. С одной стороны, в нашей стране до сих пор нет действительной системы политических партий с четкими программами, с некоторыми, даже общими, нравственными установками. Это по ряду причин так. И проблема формирования партий остается проблемой, партий у нас нет, существуют клики. И другая проблема, может быть она иногда пересекается, переплетается, это то, о чем я говорил, то есть группа этической критики, защита слабых, которых представляли, скажем, Владимир Короленко, Максимилиан Волошин, не примыкая ни к белым, ни к красным, соответственно, ни к рыночникам. Это две разные проблемы. Но есть одна вещь, которая их связывает. Сегодня их связывает борьба за свободу слова. Потому что сейчас самая острая проблема, как мне кажется, это угроза свободы слова, без которой все виды борьбы за справедливость, за добро, как бы его ни понимать, чрезвычайно затруднены. И в этом фокусе сходится очень многое. Лев Ройтман: Спасибо, Григорий Соломонович. Кирилл Кобрин: Но я бы развел все-таки такие вещи как социальная критика. Потому что сочувствовать бедным это значит все-таки не власть критиковать, не столько власть, сколько само онтологическое устройство бытия или общества. Но традиции социальной критики, к сожалению, в России не существуют 20-го века. Поэтому, конечно, хотелось бы, чтобы это была не только духовная оппозиция, в которой морально осуждалась, ну, я не знаю, бедность, нищета, наркомания и так далее или нехорошие поступки власти, а чтобы это была осмысленная социальная критика, направленная на социальную экономическую политику правительства и президента. Вот, мне кажется, что такая оппозиция была бы более эффективна в нынешних условиях. Это во-первых. И второе, я очень сильно сомневаюсь в существовании того самого слоя гуманитарно-ориентированной на самом деле интеллигенции, которая могла бы выполнить ту функцию, о которой говорит Александр Сергеевич. Лев Ройтман: Спасибо, Кирилл Кобрин. Александр Цыкало: Я бы хотел еще отметить вопрос по поводу, что социальная оппозиция она обязательно должна быть у нас левой. Мне вообще кажется, что применительно к России деление на правых и левых крайне условно. В том-то и вся проблема, что наши левые, которых мы называем левыми, по природе своей традиционные российские консерваторы. Зюганов не случайно цитирует и Леонтьева, и Чичерина. А наши правые это, в лучшем случае, очень сильно выраженные левые либералы, они как раз последователи вот новых левых Беркли, Сорбонны и так далее. Поэтому я здесь согласен с Григорием Соломоновичем, что в этой уникальной российской ситуации наше противостояние между левыми и правыми оно не выстраивается по западной мерке, по западной схеме именно потому, что у нас нет гражданского общества и нет системы политических партий. Второе, очень коротко, надо учитывать специфику нашей посткоммунистической рыночной России. Почему наши системные партии, даже системные оппозиции, а сейчас у нас вообще целая серия партий системных оппозиций, они не пользуются авторитетом? Потому что они включены были самой логикой своего становления, логикой думских выборов в эту полукриминальную экономику, все включены, и правые, и левые. Правые не могут пользоваться моральным авторитетом, потому что это люди, которые принимали активное участие в чубайсовской приватизации, я за нулевой вариант, но нельзя не видеть моральных последствий ее. С другой стороны, КПРФ так же, как только она у нас стала системной оппозицией, она перестала быть оппозицией, потому что она так же вписана в эти отношения. И вот именно в силу этого, в силу этой тупиковости российского рынка, в силу уникального сращивания власти, криминала и собственности, мне кажется, эти партии политические, системные партии даже при самых добрых намерениях не могут выполнить вот эту европейскую функцию оппозиции. Лев Ройтман: Спасибо, Александр Сергеевич. Ну что ж, насколько я понял из того, что было сказано, что вы, Александр Сергеевич, стоите на позиции, что оппозицией должна быть оппозиция порядочных людей. Поскольку иначе, наверное, мы все заблудимся в определениях, кто такие эти интеллигенты, что такое гуманитарная интеллигенция и была ли она вообще тем двигателем оппозиционным в советское время, о чем вы, в частности, в своей статье в “Литературной газете”, она стала поводом для нашего разговора, пишете. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
