Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновНицше в РоссииПризнаюсь, в названии сегодняшней программы есть некоторое преувеличение. Такой серьезный вопрос, как Ницше в России или русский Ницше, не уложить в рамки пятнадцатиминутного разговора. Но поговорить всё-таки надо, потому что появился очень уж подходящий для этого повод. В России в этом году московским издательством Центрополиграф выпущен перевод биографии Ницше, написанной видным английским переводчиком и знатоком Ницше Ар. Джей. Холлингдейлом (дать его имена полностью издательство не сочло нужным). Вот этот перевод и понуждает к высказыванию. Автор его - А.В.Милосердова (опять-таки только инициалы). Нельзя сказать, что перевод так уж плох: текст достаточно гладок и читается без спотыканий, которые неизбежны при переводе совсем уж плохом. Но он полон чудовищными ляпсусами, печально подчеркивающими глубокое падение издательской культуры в России, где, говорят, нынче ликвидирован институт редакторов - как класс. Английский язык сейчас в России, создается впечатление, знают чуть ли не все. Но не имеют даже самого элементарного, школьного представления о французском и немецком. Сколько раз мне встречалось написание французских имен с окончанием "ин", когда требуется "эн"! Похоже, что никто уже не помнит о французском произношении: сочетание "и-н" на концах имен чаще всего читается как "эн". Приятным, так сказать, исключением является маркиз де Кюстин, которого в фильме Сокурова кто-то так и окликает при разъезде гостей из Зимнего дворца: "Кюстин!" Люди "с раньшего времени", как говорил Паниковский, никогда бы так не обратились к человеку: они сказали бы "господин де Кюстин" или "маркиз". Пехота... То же самое произошло и с немецким. Казалось бы, нетрудно усвоить, что в немецком языке "с" в сочетании с согласной читается как "ш". А зная это, можно ли назвать заведомого немца Штерна - Стерном, как делает это г-жа Милосердова? Или что две одинаковые гласные подряд при произношении не удваиваются? Поэтому приятеля Ницше звали Пауль Рэ, а не Рее. Отсюда известный каламбур: Ницше под влиянием этого знакомого стал "рэалистом"; у Добросердовой эта изящная шутка пропадает от чудовищной подмены: "рееалист". Тут, кстати, следует напомнить, что знаменитая книга Шкловского называется не "Цоо", а "Цо". Я знаю одного русского гражданина мира, который произносит это как "Зоо"; говорил бы уж прямо по-английски - "зу". Человек, взявшийся переводить книгу о Ницше, предположительно - культурный человек, и он (она) должен бы знать, что приятельницу Ницше во всех книгах о нем принято называть Лу Саломэ, а не Саломей. Но шедевр переводческого провала, если можно так сказать, это страница 149 указанного издания, где появляется следующая фраза:
"(Ницше) прибыл в Женеву 6 апреля и там познакомился с молодым кондуктором Гуго фон Зенгером, который представил его Матильде (Трампедах)..." Возникает недоуменный вопрос: а зачем было университетскому профессору Ницше знакомиться с каким-то кондуктором? Тем более, как выясняетсся несколькими строками ниже, он попросил этого кондуктора предстательствовать перед Матильдой для передачи ей марьяжного предложения Ницше. Неужели такое деликатное поручение можно доверить трамвайному или даже железнодорожному кондуктору? Действительно, самого поверхностного знания английского достаточно для того, чтобы понять, о чем идет речь: "кондуктор", или, по-английски, "кондактор" - это дирижер. Невозможно представить, чтобы человек, переведший с английского целую книгу, причем книгу не простую, а толкующую об интеллектуальных сюжетах высочайшего уровня, мог этого не знать. Тем не менее факт налицо. Я не в силах его толковать.Это какой-то воинствующий антикультурный разврат. Я уже не говорю о том, что слово "апофегма" превратилось на страницах данного издания в "апофтерму": это может быть опечаткой. Простите пехоте, как пел поэт. Повторяю: книгу Холлингдейла русским переводом погубить не удалось. Ницше представлен русскому читателю - хотя бы тем пяти тысячам, на которых рассчитан книжный тираж. (Кстати, надо бы знать, что, говоря о тиражных цифрах, по-русски употребляют слово "экземпляр", а не английскую кальку "копия".) Ницше автором растолкован и понятен для самых неподготовленных читателей, если они сами сочтут для себя интересным прочесть что-нибудь о Ницше. С текстом самого философа это было бы труднее. Холлингдейл разжевал Ницше и вложил его в рот читателю. Продукт, свидетельствую, вполне питательный. Что ему безусловно удалось, так это лишить зловещих обертонов самые скопрометированные понятия философии Ницше: воля к власти и сверх-человек и самое туманное - вечное возвращение. Последнее, по Холлингдейлу,- это у Ницше некий суррогат метафизики, позволивший синтезировать взаимоотрицающие понятие бытия и становления. С другой стороны, можно усомниться, что Ницше в какой-либо форме владела потребность в метафизических построениях. Все три вышеуказанные понятия - это термины ницшеанской этики, и ничего кроме этики у него не было. Этот имморалист - на самом деле создатель изощренной этики, морального учения, ставшего в ХХ веке чем-то даже вроде светской религии элитных мыслителей. Основная мысль этой поистине автономной этики, в разных поворотах всех трех терминов, - свобода ее от каких-либо метафизических обоснований. Субъект и одновременно объект человеческих усилий у Ницше - это сам человек, в героической попытке самопреодоления. Воля к власти - это воля к совершенству, к победе над собой; сверх-человек - это человек, достигший такой победы, сумевший построить этический максимум вне опоры на какие-либо транцендентные ценности, иллюзорность которых Ницше разоблачил сильнее и решительнее, чем Кант или даже Маркс. Вечное возвращение в этом контексте - это готовность человека принять уготованную, самим себе выбранную судьбу, вечно нести свой крест, "да", сказанное жизни. По-другому это называлось у Ницше "амор фати"- любовь к судьбе. Каков всё же русский Ницше - усвоение и интерпретация его философии в культурном контексте России, когда можно было еще говорить о культуре и ее контекстах? Здесь не обойтись без одной цитаты из Бердяева, писавшего в сборнике "Вехи" (1909 г.):
Тут сейчас наиболее непонятен Луначарский и его опыт обогащения марксизма при помощи Ницше. Вообще-то в такой процедуре нет ничего сверхестественного: ницшеанство - философия волюнтаризма, волевой пафос, который преодолевает и отвергает любого рода метафизические построения. А марксизм был своеобразной метафизикой, он выработал метафизическую историософию - учение о движении человеческой истории по ступеням естественно-исторического процесса. Это движение было, по Марксу, необходимым, то есть обладало достоинством и силой закона природы. Вот тут и сказалось то противоречие между бытием и становлением, которое так интересовало Ницше. Луначарский, человек читавший Ницше и кое в чем разобравшиийся, понимал, что марксистскую картину мира и истории нельзя представить в качестве революционного учения, если в нем не будет элемента человеческой активности, воли: что это за революция, которая осуществляется сама собой по железным законам естественно-исторического процесса? Протвники марксизма острили тогда: марксисты считают, что они партия борьбы за лунное затмение. Но ведь Луна для прохождения своих циклов ни в чьем содействии не нуждается. Ленин всячески ругался с Луначарским, но из-под руки кое-что у него усвоил (так же, как у Богданова): со временем он стал говорить о субъективном факторе историко-революционного процесса. Да он знал об этом уже тогда, когда писал свое "Что делать", то есть в 1902 году: революционное рабочее движение невозможно вне партии интеллигентов-революционеров, само по себе оно может родить только тред-юнионистскую политику. Инстинкт Ленина всегда ориентировал его правильно, но философской мотивации не хватало. Вот такую мотивацию давало представление об активном марксизме, выработке которого способствовали Луначарский, Богданов и Горький. Да, Горький, бывший в России примером весьма вульгарного восприятия Ницше: критики говорили о "босяцком ницшеанстве Горького". Горький усвоил из Ницше главным образом такие парадоксальные афоризмы, как "Падающего толкни" или "Больные не имеют права на жизнь". У Ницше ведь это было своего рода самоиронией больного и преодолевающего болезнь человека; если угодно, он был - по советским моделям - Николаем Островским, только не сомнительную повесть написавшим при поддержке комосомольских товарищей, а мыслителем, создавшим совершенно новый тип философствования, который позднее назвали экзистенциализмом. О Ницше полезно вспомнить именно сейчас, когда Павку Корчагина снова пытаются выдавать за тип советского сверхчеловека. Безусловно, самой интересной рецепцией Ницше на русской почве была та, что предложил поэт и теоретик символизма Вячеслав Иванов. Он опирался на раннего Ницше, периода "Рождения трагедии", в каковом труде Ницше выработал представление о двух полярных, но сотрудничающих бытийных силах, построяющих мир человеческой культуры. Он назвал эти начала Аполлон и Дионис. Дионис - бог бытийного преизбыточествования, оргиастических, вырывающихся за все пределы природных сил. Это как бы энергия бытия. Второй принцип, Аполлон, - принцип формы. Их единство создает эстетические феномены, являющиеся в то же время формами самого бытия. Жизнь - это аполлонический сон, иллюзия ставшего бытия, постоянно нарушаемая взрывами некоей подпольной дионисийской энергии. Нынешний психоанализ называет это сознанием и бессознательным, каковые термины выражены Ницше на языке мифологических метафор. Но Вячеслав Иванов иную философию пытался строить на дионисических энергиях. Дионисийский экстаз прорывает формы единичного, выводит за грани индивидуации. В Дионисе происходит взаимообращение "я" и "мы". Из этого Вячеслав Иванов делал что-то вроде мистического обоснования коммунизма, в его лексиконе именованного привычным в России термином "соборность". В дальнейшем эта его установка дала плод в теориях Михаила Бахтина о коллективном народном теле, каковая теория была сублимацией коммунистической террористической практики: народное тело бессмертно и не убывает, сколько б его отдельных представителей ни расстреляли. Долгое время принято было считать, что Ницше - провозвестник практики немецкого фашизма. Теперь от этого превратного мнения отказались. Русский пример показывает, как мы видели, что с таким же успехом можно его утилизировать для обоснования коммунистической практики. Другие передачи месяца:
|
c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|