Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновФрида и ТроцкийНедавно был сделан в Америке фильм "Фрида" - о мексиканской художнице Фриде Кало, которая сейчас вошла в моду, главным образом, стараниями феминисток, хотя, конечно, отнюдь не лишена была художественной одаренности. Она известна еще тем, что была женой великого художника Диего Риверы. Со временем ввели в культурный обиход тот еще факт, что Троцкий, поселившись в Мексике, стал ее любовником. Теперь они так же неразрывны во всех упоминаниях, как Айседора Дункан и Есенин. Ясно, что мимо такого сюжета не мог пройти Голливуд, со своей нынешней левизной и склонностью к интимным деталям (попросту говоря, к сексу). Есть еще одно обстоятельство, хорошо работающее на драматический сюжет: жизнь Фриды Кало была трагичной: она в ранней молодости жестоко пострадала в автомобильной катастрофе, несколько лет лежала в гипсе, потом более или менее оправилась, но со временем положение ухудшилось и ей пришлось ампутировать ногу. Ну, в общем, всё это и было представлено на экране в красках и с музыкой (кстати, музыка к "Фриде" была награждена премией Оскара). Продукция вполне доброкачественная, и фильм, что называется, смотрится: материал уж очень богатый. Есть такая тема, которую любят обсуждать в Америке: Голливуд и история. Я однажды даже документальный фильм видел на эту тему. Вывод априорно ясен: Голливуд историю искажает - скажем, так: упрощает до примитивности. Исторические фильмы Голливуда - самый сомнительный вид его продукции. При этом факты, в общем, не искажают; но сама необходимость представить историческую длительность в полуторачасовом формате любую историю делает в лучшем случае схемой. Фильм "Фрида" в этом отношении лучше других: история уж очень яркая и, так сказать, не особенно сложная. Есть материал и мотив для мелодрамы, есть возможность представить богатый местный колорит. Хорош Диего Ривера сам по себе, и без Фриды: гений, левак, коммунист, бабник. Я не знаю, оставался ли Ривера коммунистом до конца жизни, но в любом случае левому художнику это не мешает: быть коммунистом для свободного художника так же пикантно, как для красивой женщины быть немного проституткой. К этим эксцентричностям не следует относиться серьезно, хотя бывали такие события, как участие художника Сикейроса в первом, неудавшемся покушении на Троцкого. Сикейрос в этой акции явно превзошел меру потребного для художника бунтарства, здесь он был уже не свободен, а, что называется, ангажирован. Ривера в таких грязных делах не участвовал - хотя бы и потому, что был горячим поклонником Троцкого: это он выхлопотал у президента Карденаса разрешение поселиться Троцкому в Мексике и организовывал первое его, как сейчас говорят, обустройство в этой стране. И тут возникает тема, очень значимая для русских: был ли Троцкий альтернативой Сталину? Не только политической, но и культурной? В фильме "Фрида" Троцкий представлен как тонкий интеллектуал, убеждающий - да и убедивший левых всего мира, что сталинская диктатура есть перерождение революции в термидор, бюрократическое окостенение правящего аппарата победившей социалистической революции (в правоте и едва ли не святости которой Троцкий никогда не испытывал сомнений). Создается впечатление, что такие коммунистические вожди, как Троцкий, осуществляя цели социалистической революции, отнюдь не посягнули бы на искусство и его потребность быть свободным выражением голоса современности. Вопрос можно поставить короче и острее: совместимы ли коммунизм и искусство? И что в этом отношении дает опыт Троцкого, много писавшего об искусстве (не только о русской литературе, но и, к примеру, о выставках венского Сецессиона)? Для этого у нас есть богатый материал - книга самого Троцкого "Литература и революция", вторым, и полным, изданием вышедшая в 1924 году, когда он в общем был в революции первым человеком после Ленина. И тон этой книги - книги революционного вождя, пишущего о современных литераторах, - поразительно отличается от того декретирования и проработок, которыми приобрели дурную славу все прочие документы Российской коммунистической партии, касающиеся вопросов искусства. При этом я с самого начала вынужден заявить, что писания Троцкого о литературе очень неверны. И тут дело в том, что он хочет поставить литературу в перспективу революции, даже не подозревая о том, что у нее, литературы, имеется собственная кривая, собственная парабола, не подозревая, что в литературе нужно принципиально различать материал и стиль. Корень этой ошибки: Троцкий уверен, что революция изменила всё. На самом деле любая революция, меняя много и принципиально, бессильна изменить это самоe всё. Но прежде чем перейти окончательно к Троцкому, то есть к его трактовке литературы и искусства, возьмем свидетельство одного человека, несомненно разбиравшегося в искусстве а в молодости бывшего социал-демократом и встречавшегося с Троцким, даже жившим у него. Это Илья Эренбург: "В Вене я жил у видного социал-демократа Х. - я не называю его имени: боюсь, что беглые впечатления зеленого юноши могут показаться освещенными дальнейшими событиями. ... Х был со мною ласков и, узнав, что я строчу стихи, по вечерам говорил о поэзии, об искусстве. Это были не мнения, с которыми можно было бы поспорить, а безапелляционные приговоры. Такие же вердикты я услышал четверть века спустя в некоторых выступлениях на Первом съезде советских писателей. ... Для Х. обожаемые мною поэты были "декадентами", "порождением политической реакции". Он говорил об искусстве как о чем-то второстепенном, подсобном". Вердикты вердиктами, но Троцкий, в отличие от последующих идеологических вправщиков мозгов, писал по-своему, индивидуально. У него был стиль. Читать Троцкого, прямо скажем, - интересно. А соглашаться с ним и следовать указаниям вождя тогда, в 24-м году, было еще необязательно. С книгой Троцкого полемизировали в печати Эйхенбаум и Шкловский. Приведем несколько образцов безапелляционных, но к оргвыводам не ведущих высказываний Троцкого. О Зинаиде Гиппиус: "Пожалуй, через сотню лет историк русской революции укажет пальцем, как гвоздевый сапог наступил на лирический мизинчик питерской барыни, которая немедленно же показала, какая под декадентски-мистически-эротически-христианской ее оболочкой скрывается натуральная собственническая ведьма". О Розанове и повсеместном им увлечении: "А между тем Розанов был заведомой дрянью, трусом, приживальщиком, прилипалой. И это составляет суть его... перед силой всю жизнь червем вился. Червеобразный человек и писатель: извивающийся, скользкий, липкий, укорачивается и растягивается по мере нужды - и, как червь, противен". Увлечение религиозными мотивами у современных поэтесс (между прочим, Троцкий заметил Цветаеву): "Бог - нечто вроде свахи и повитухи, то есть с атрибутами всемогущей салопницы. И если позволена будет нота субъективизма, мы охотно признаем, что этот широкозадый бабий бог, хоть и не очень импозантен, но куда симпатичнее надзвездного парового цыпленка мистической философии". Или еще о том же (но это относится уже к Есенину): "Самой ходкой тканью поэзии - в век машинизированной текстильной индустрии - становится богородицын плат". Можно - и нужно - не соглашаться с этими оценками, но нельзя отрицать, что написано это энергично и, прямо скажем, красноречиво. Более того: в чем-то и верно. Я уверен, что сам Розанов согласился бы с такой своей характеристикой: у него не было оснований не любить червей, как и всё живое. А грязнотца Розанова - один из непременных и необходимых элементов его даже не стиля, а мировоззрения. Розанов написал где-то, что Дмитрий Философов решил подарить ему зонт и предложил выбирать из собственных богатых запасов. Розанов сказал: дайте мне этот. "Но это старый и грязный", - возразил Философов. - "Это как раз в моем стиле", - ответил Розанов. В общем, Троцкий умел писать. Он, как сказал бы Вячеслав Курицын, - вставляет. Я бы не стал отрицать наличие у Троцкого литературного вкуса. Оценки оценками, но он умел отличить хорошую литературу от плохой и, чувствуется, был способен радоваться хорошему чтению. Такова, например, его статья о Николае Клюеве, "лапотном Янусе", по словам Троцкого. Троцкий сумел верно описать его декоративный стиль, пристрастие к яркому орнаменту. Вообще, вот что первостепенно интересно в писаниях Троцкого о современной литературе. Он явно выделял русский национальный элемент в ней, это больше всего его интересовало. Главные персонажи его "Литературы и революции" - Пильняк, Всеволод Иванов, тот же Клюев с Есениным. И Троцкий очень внятно объясняет, почему этого рода литература особенно важна: революция в России осуществлялась крестьянским анархическим, стихийным элементом. Революция в России - крестьянская по основе, отсюда хаос и бесформенность. "Но по руководству, по методу ориентировки, - убеждает Троцкий, - она была самая правильная и продуманная". Такое отношение к литературе вытекало из понимания большевицкой революции как рационально-организующего начала, вырывающего человека и общество из-под власти всевозможных стихий. Так думал Троцкий, и в этом состояла самая большая его ошибка. Не только в отношении к литературе - но в отношении к жизни, самому бытию. Социалистическая революция должна создать нового человека - вот заветная мысль Троцкого. Отнюдь не пролетарий есть идеал и модель такого человека. Пролетарская диктатура, ее железные тиски - только метод и способ пересоздания человека, а не самодовлеющая цель. Отсюда - самая смелая установка Троцкого, ставившая его на самую острую грань партийной ортодоксии: "В эпоху диктатуры о создании новой культуры, то есть о строительстве величайшего исторического масштаба, не приходится говорить; а то ни с чем прошлым несравнимое культурное строительство, которое наступит, когда отпадет необходимость в железных тисках диктатуры, не будет уже иметь классового характера. Отсюда надлежит сделать тот общий вывод, что пролетарской культуры не только нет, но и не будет; и жалеть об этом, поистине, нет основания; пролетариат взял власть именно для того, чтобы навсегда покончить с классовой культурой и проложить пути для культуры человеческой. Мы об этом как бы забываем". Проект и в самом деле благородный. Осуществим ли он - другой вопрос. Да и вообще после изгнания Троцкого в СССР начали заниматься чем-то другим. Сталин, например, доказывал, что по мере движения к социализму классовая борьба не затихает, а усиливается и что роль государства в такой ситуации не отмирает, а усиливается. Есть проблема, немало интересующая историков: а в самом ли деле так уж отличались Сталин и Троцкий? Считают, что Сталин избавился от Троцкого в целях овладения полнотой власти, - отнюдь не из-за программных расхождений; а устранив Троцкого - осуществил его программу: и коллективизация, и огосударствление профсоюзов - всё это было и у Троцкого, и критиковалось его врагами как левый загиб. Избавились, повторяю, не от программных установок, а от слишком яркого человека, вызывавшего опасения в смысле вождизма, - между тем как Троцкий в грехе властвования вот уж никак не повинен. Он ведь вроде Ивана Карамазова: ему мысль решить надо. Имея в руках бесспорное руководство армией, Троцкий, будь он действительно властолюбец, мог бы без особых затруднений стать подлинным Бонапартом большевицкой революции. Но у него, повторяем, таких амбиций не было. Он замахивался на большее: переменить природу человека. Вот одно из важнейших высказываний Троцкого по этому предмету: "Повышаясь, человек производит чистку сверху вниз: сперва очищает себя от бога, затем основы государственности от царя, затем основы хозяйства от хаоса и конкуренции, затем внутренний мир - от бессознательного и темноты ... Коммунистический быт будет слагаться не слепо, как коралловые рифы, а строиться, сознательно, проверяться мыслью, направляться и исправляться. Перестав быть стихийным, быт перестанет быть застойным". И еще одна подобная формула, в которой ясно уже слышатся обертоны психоанализа: "Человек примется, наконец, всерьез гармонизировать самого себя. Он поставит себе задачей ввести в движения своих собственных органов - при труде, при ходьбе, при игре - высшую отчетливость, целесообразность, экономию и тем самым красоту. Он захочет овладеть полубессознательными, а затем и бессознательными процессами в собственном организме: дыханием, кровообращением, оплодотворением - и, в необходимых пределах, подчинит их контролю разума и воли. Жизнь, даже чисто физиологическая, станет коллективно-экспериментальной. Человеческий род, застывший хомо сапиенс, снова поступит в радикальную переработку и станет - под собственными пальцами - объектом сложнейших методов искусственного отбора и психофизической тренировки. Это целиком лежит на линии развития. Человек сперва изгонял темную стихию из производства и идеологии, вытесняя варварскую рутину научной техникой и религию - наукой. Он изгнал затем бессознательное из политики, опрокинув монархию и сословность демократией, рационалистическим парламентаризмом, а затем насквозь прозрачной советской диктатурой. Наиболее тяжело засела слепая стихия в экономических отношениях, но и оттуда человек вышибает ее социалистической организацией хозяйства. Этим делается возможной коренная перестройка традиционного семейного уклада. Наконец, в наиболее глубоком и темном углу бессознательного, стихийного, подпочвенного затаилась природа самого человека. Не ясно ли, что сюда будут направлены величайшие усилия исследующей мысли и творческой инициативы?" Давно уже известно, что Троцкий был большим поклонником психоанализа. Систематическое исследование этого сюжета мы можем найти в ряде новаторских книг Александра Эткинда, о котором мне выдалось много и с удовольствием писать. Троцкий, в общем, пытался построить как некую общественную практику рационализацию человека на путях психоанализа - реализовать методологию того, что позднее назвали фрейдо-марксизмом. Почти привилегированное положение психоанализа в двадцатых годах - это результат направляющих указаний товарища Троцкого. Из этого, естественно, ничего не вышло. К 1927 году власть Троцкого была ликвидирована - после опубликования им скандальной статьи "Уроки Октября", по которой получалось, что в решающие дни революции ошибались все, включая Ленина, и что прав во всем был один Троцкий. Сейчас, перечитывая эти тексты, мы можем с легкостью принять этот тезис: нас это, что называется, не колышет. Но выступить сразу против всех ведущих членов политбюро после смерти Ленина было громадной даже и не политической, а тактической (от слова такт) ошибкой Троцкого. Он доказал тем самым, что он не политик в чистом (или, если угодно, грязном) смысле этого слова. И от него быстро и сравнительно легко избавились. Значит ли это, что русская революция пошла вследствие этого кривыми путями, и что Троцкий имел лучший ее проект? Конечно, нет. Утопизм Троцкого заключался в его устаревшем, беспримесном рационализме: представлении о том, что всё можно перестроить на разумной основе. Но это и есть главное свидетельство несовершенства мысли и всего мировоззрения Троцкого. И наиболее порочно, безнадежно, можно сказать бездарно такой подход к действительности сказывается как раз в попытках рационализации искусства. Из этого следует, что дружба Троцкого с четой Ривера - Кало не могла быть союзом единомышленников в искусстве. Индивидуальный вкус Троцкого (повторяю - подчас достаточно высокий) не мог преодолеть его общего подхода к феномену искусства как фиксации и сублимирующего преображения иррациональных глубин бытия. Искусство - самостоятельный ряд, существующий вне целостности мировоззренческих установок, даже если эти установки вдохновляются проектом тотального преображения бытия. Можно сказать, что Троцкий значительно поднял себя в глазах людей, им отнюдь не восхищавшихся, фактом своей любовной связи с Фридой Кало. Как видно из этого, ничто человеческое было ему не чуждо. А что мы знаем, к примеру, о половой жизни Сталина? Разве что он довел свою жену до самоубийства (а есть гипотеза - что сам убил). В любом случае: чего могла достигнуть утопия Троцкого о тотальной рационализции человеческой жизни в новом, коммунистическом обществе? Возможный вариант уже описан Олдосом Хаксли в эпохальном романе "Дивный новый мир". Есть и отечественные варианты - "Мы" Замятина. Любовь по карточкам, все принадлежат всем. Или у Хаксли: детей начинают тренировать в совокуплениях в минимальном возрасте, и те, кто демонстрирует затруднения в этом деле, беспощадно выбраковываются. А может среди этого брака какой-нибудь новый Кафка наличествует? Интересен самый этот невольный каламбур: брак как супружество и как несостоятельность, изъян. Понимай Троцкий искусство по-настоящему, он бы к таким словосочетаниям прислушивался. Но можем ли мы требовать от вождя революции - поэтического таланта? Талантлив может быть художник, связавшийся с революцией (примеры - тот же Диега или даже Сикейрос, участвовавший в первом покушении на Троцкого), но не революционер, притворяющийся эстетом. Даже, собственно, и не притворяющийся, а считающий, что по мере разгружения человеческих глубин и выволакивания оттуда всякого рода шлаков человеку само искусство уже не понадобится. Он станет способным к прямому творческому выражению, вне искажающих аберраций искусства. Вопрос: а что ему тогда придется выражать? Как он вчера удачно провел вечер с какой-нибудь Сузи? Но ведь это и есть проект, начертанный Хаксли. Известно, что антиутопия Хаксли строилась на опыте осознания американского образа жизни - была попыткой некоего американского синтеза. Получилось весело, но, в конце концов, всё же неверно. Люди, не думающие ни о чем, кроме собственных утробных удовольствий, не ввязывались бы в грязь и кровь европейской (а теперь уже и не только европейской) истории. Правда жизни, с которой столкнулся Троцкий, никогда не увяжется гармонично с его проектами: ни калечество любимой Фриды Кало, ни его собственное убийство. Трагедия продолжается. Или, как сказал один из персонажей Бабеля: "А ты что хочешь - без врагов жить? Пошел от нас к трепаной матери". Как ни гнусно это звучит, но правда жизни точнее демонстрируется в таких феноменах, как Сталин или Саддам Хуссейн, чем в остроумных и просвещенных идеалистах, готовых на кровопускание во имя лучшей жизни. Цель власти - это власть, говорит Большой Брат у Орвелла. Отнюдь не осуществление утопических проектов. Что и доказал Иосиф Сталин. Троцкому в таком мире места не было. Троцкий полюбил калеку Фриду Кало, но он не понял, что все люди в некотором роде калеки и что из них не сделать лучезарных ангелов, посылающих в мир свет и правду: ибо калеки всегда злы. Человечество - калечество: лучшая из дактилических рифм. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
