Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Русские ВопросыАвтор и ведущий Борис ПарамоновБыки и медведи в контексте НицшеВ издательстве Йельского университета вышел перевод книги немецкого автора Иоахима Кёлера: "Секрет Заратустры: внутренняя жизнь Фридриха Ницше". Статья Эдварда Ротстайна об этой книге появилась в Нью-Йорк Таймс 6 июля. Ротстайн, культурный обозреватель газеты, - серьезный автор, но название его статьи содержит оттенок зазывной сенсационности, необходимой, впрочем, в любом газетном деле. Статья называется: "Была ли у философии Ницше гомосексуальная основа?". Прежде чем дать оценку этой статьи, да и этой книги, о которой вполне можно судить по тексту Ротстайна, представим этот текст почти в полном переводе: "Стоит ли говорить о том, что квартирная хозяйка, у которой Ницше снимал комнату в Турине, заглянув однажды в замочную скважину, увидела его танцующим в голом виде? Или о том, что он, желая отвадить одну молодую поклонницу, преподнес ей подарок - жабу, завернутую в окровавленный носовой платок? Или о том, что Рихард Вагнер распространял слухи, будто все проблемы Ницше происходят от неумеренной мастурбации, а может быть и от педерастии? Или что Ницше позволял себе предаваться гомоэротическим приключениям в Сицилии? В последние десятилетия такие вопрошания о сексуальных привычках гениальных художников, философов, ученых, их чудачествах, их политических симпатиях или антипатиях, сделались расхожим явлением. Совершенство и мощь их творений выводятся из личных слабостей и несовершенств. Творения гениев психоанализируются, демонтируются, подвергаются холодной отстраненной разборке. Но когда внимание обращается к Ницше, как это сделано в книге Иоахима Кёлера, такого рода копание во внутренней жизни возвращается к своим корням: это ведь Ницше настаивал на том, что идеи рождаются не в антисептической атмосфере чистого разума, а в крови и плоти их творцов. "Мало-помалу для меня выяснилось, - писал Ницше в 1886 году, - чем была до сих пор всякая великая философия: как раз самоисповедью ее творца, чем-то вроде мемуаров, написанных им помимо воли и незаметно для самого себя". В случае самого Ницше, исповедь и воспоминания были столь открыто явлены, что один его близкий друг прямо сказал, что это не что иное, как блестящее упражнение в интимном самоописании. Действительно ли философия Ницше нечто большее, чем закодированная исповедь его тайных переживаний? Безусловно, большее, если помнить тот факт, что его интеллектуальное влияние вот уже век с четвертью действует на самые чувствительные нервы культуры. Как бы там ни было, но книга Кёлера исследует в основном одну, как говорит автор, великую тайну, определившую жизнь Ницше. Это тайна - его гомосексуальность, слухи о которой постоянно сопровождали его жизнь. Конечно, книги и эссе, доказывающие гомосексуальность множества знаменитых людей, стали общим местом. Часто соответствующие исследования заходят слишком далеко, что можно сказать и о сочинении Кёлера. Но они также часто открывают неизвестные аспекты личности, или обнажают страсти, скрывающиеся за творчеством, или показывают, как сексуальные аффекты влияют на всё человеческое поведение. Как писал сам Ницше: "Степень и характер сексуальности человека формируют высшие достижения его духа". Дальше Эдвард Ротстайн приводит некоторые хорошо известные факты из жизни Ницше, связанные с его творческой карьерой: профессорство в Базельском университете, ранняя отставка по болезни, скитальческая жизнь по различным европейским курортам - и напряженная работа над книгами, которые далеко не сразу принесли ему славу. "В течение жизни Ницше его сочинения разошлись в количестве всего 500 экземпляров. Однако он был убежден в том, что его работа разрешила вопросы тысячелетия. Постепенно с ним стали соглашаться и другие. Рихард Штраус написал симфоническую поэму, вдохновленную его книгой "Так говорил Заратустра". Малер задумывал посвятить ему одну из своих симфоний. Фрейд ревновал Ницше как провозвестника многих своих идей. Юнг провел четырехгодичный семинар, посвященный работам Ницше. Томас Манн в 1947 году характеризовал Ницше как "явление огромного культурного диапазона, подлинное резюме европейского духа". Эта репутация была сильно скомпроментирована сестрой Ницше Елизаветой Форстер, подыгрывавшей нацистам и представившей философию своего гениального брата как провозвестие фашистских идей и практик. Но после Второй мировой войны идеи Ницше были усвоены европейскими левыми, в том числе западными марксистами, интересовавшимися, как идеи делаются орудием власти, - одна из главных тем Ницше. Самый знаменитый из ницшевских эпигонов - Мишель Фуко; самый знаменитый из недавних оппонентов -американский философ Аллан Блум. Современные аргументы в пользу культурного релятивизма всё еще пользуются мыслями Ницше. У нас есть сейчас Ницше-фашист, Ницше-фрейдист, Ницше-экзистенциалист, Ницше - психолог контркультуры, Ницше - домодерный постмодернист. А сейчас появился Ницще-гомосексуалист. Все эти воплощения находят основания в работах Ницше. Давно известно, что во многих отношениях его работы прямо связаны с событиями его биографии: короткая дружба с Вагнером сформировала его трактовку греческой трагедии; его экстатические гимны здоровью и силе вышли из-под пера человека, не обладавшего ни тем, ни другим; его женоненавистничество было инспирировано его матерью и сестрой. Именно в его случае философия и психология нерасторжимо связаны. В книге Кёлера на этом и делается упор. "В какой отравленной атмосфере прошло мое детство!"- вспоминал Ницше. Его болезненный отец умер, когда Фридриху было четыре года. Его суровая мать, обожавшая дочь, никогда не позволяла выказать по отношению к сыну какой-либо намек на слепую материнскую любовь. Иоахим Кёлер утверждает, ссылаясь на многочисленные документы, сохранившиеся о ранних годах Ницше, склонность его к аффектированной дружбе со сверстниками, подчас переходившей некоторые общепризнанные границы. Так однажды, уже в университетские годы, он, заболев, писал другу, что мечтает о его ночном визите в качестве некоего исцеляющего инкуба. Позднее Ницше говорил студентам, что на знаменитом автопортрете Ганса Гольбейна его рот кажется созданным для поцелуев. В Базеле, где начал профессорствовать Ницше, подобные разговоры и слухи продолжали распространяться. Выдающийся историк Якоб Бурхард говорил, что Ницше неспособен вести себя как нормальный молодой человек. Ему настоятельно, подчас довольно бестактно, советовали жениться, в то время как люди, хорошо его знавшие, говорили о скрытой женственности его натуры. И в книгах своих, и в письмах Ницше начал намекать на свои секреты, особенно когда описывал свои частые поездки на юг Франции и Италии, воспевая их жизнеутверждающую культуру, за каковыми дифирамбами, по мнению Кёлера, таились метафоры его гомосексуальных приключений. Такой громадной метафорой и метафизическим преображением этих его склонностей, утверждает Кёлер, стала самая знаменитая книга Ницше "Так говорит Заратустра". Автор подверг также реинтерпретации единственный доподлинно известный роман Ницше с женщиной - знаменитой Лу Саломе, бывшей впоследствии подругой двух других гениев - поэта Рильке и Зигмунда Фрейда. Ницше позднее называл ее "тощей, грязной, дурно пахнущей обезьяной с фальшивой грудью". Сама Лу Саломе, научившаяся у Фрейда психоанализу, трактовала Ницше как садо-мазохиста. Гомосексуальность Ницше вряд ли может быть доказана и останется скорее как гипотеза, переносящая представления одной культурной эпохи в другую, - пишет далее Эдвард Ротстайн. - Но она помогает внимательнее рассмотреть его темы - темы желания, мужества, одиночества, отчуждения, составлявшие содержание его философской мифологии, бывшей отчасти легендой об утраченном Рае и о путях его обретения". Далее Ротстайн излагает основные сюжеты философии Ницше. Это реинтерпретация им древнегреческой трагедии, в которой он увидел сочетание двух принципов, означив их мифическими именами Аполлона и Диониса. Дионис - бьющая через край жизненная, бытийная сила, выходящая за рамки индивидуального существования, Аполлон - принцип формы, жесткой организации элементарных сил. Эта гармония, характеризовавшая античный дух, была нарушена появлением рационалистической мысли, знаменовавшей упадок, декаданс культуры и жизни. Этот декаданс Ницше связал с именем Сократа. В этом же ряду, как дальнейшее нарастание декаданса, Ницше видит религию христианства. Произошло извращение основ западной культуры: философия ушла от глубин бытия к плоскому разуму, религия внушила мораль как кодекс рабского поведения. Своей задачей Ницше видел преодоление этого декаданса обретением новой витальности, - расслабляющая сентиментальность должна быть преодолена новой оргиастичностью, избыточным цветением бытия. Далее Эдвард Ротстайн пишет: "Для Ницше эта мифология обладала персональной ценностью. Она вдохновила его к знаменитой переоценке всех ценностей. Первой задачей философии стала для Ницще демонстрация иллюзий, овладевших современным миром: то, что считается истиной и светом, - не более чем тени и призраки; то, что называется моралью, не обладает собственной силой, но выступает как ширма постыдных страстей и вожделений. "Я отрицаю мораль, как отрицаю алхимию",- говорил Ницше. Он провозгласил смерть Бога и сумерки идолов. Действительно, многие из этих фальшивых культурных божков увяли под его пристальным взглядом. Но Ницше не столько переоценивал ценности, сколько их обесценивал. Разрушение должно предшествовать творчеству, говорил он. Эта идея, к несчастью, стала слишком популярной в двадцатом веке, революции и войны которого можно рассматривать как отдаленную реализацию ницшеанских моделей. Результатом становился не обретенный Рай, но тирания и новое идолопоклонство. Можно ли после всех этих опытов говорить о самом Ницше как потускневшем идоле? Не наступили ли сумерки его собственных идей? Не светят ли они неким нечеловеческим светом.? Если это так, то книгу Иоахима Кёлера можно рассматривать как попытку не столько уменьшить значение Ницше, сколько восстановить подлинный его облик при дневном свете, обнажающем его позиции и пророчества. Тогда, говоря словами самого Ницше, его философия предстает как "человеческая, слишком человеческая". Этим заканчивается статья Эдварда Ротстайна о книге Кёлера, посвященной Ницше. Перейдем теперь к оценке этой книги, статьи и ситуации, связанной с Ницше, в целом. Должен сказать, что статья Ротстайна о книге Иоахима Кёлера не вызвала у меня желание прочитать последнюю. Психоаналитический подход к великим творцам всегда интересен и может подчас открыть что-то важное и ранее не замечавшееся. Как уже говорилось, гомосексуализм Ницше Кёлер видит в "Заратустре", но тут я должен сделать личное признание: мне никогда, даже в глубокой юности эта книга не нравилась, казалась искусственно форсированной, излишне пафосной. Помню, как обрадовался, прочитав подобный отзыв о "Заратустре" у Томаса Манна. Известно, что Ницше любил в грозу импровизировать на рояле. "Заратустра" вроде этих импровизаций. Вдохновение должно быть сдержанным, управляемым - по-пушкински. Таков Ницше в "Рождении трагедии". В "Заратустре" Ницше прикинулся поэтом. Но стилистическая сила Ницше не в пафосе, а в иронии, в умении разоблачить, а не приукрасить. Другая позиция или, если угодно, позитура ему шла чрезвычайно: выступать в маске циника-позитивиста. Бергсон, притворившийся Дарвином, - вот формула, крайне ему подходящая. В общем, гомосексуальные подтексты "Заратустры" меня не интересуют - потому что "Заратустра" интересует не сильно. А самого Ницше я знаю и без Иоахима Кёлера, хотя, ясно, без тех подробностей, которыми несомненно владеет немецкий профессионал. Что нужно знать о Ницше вне подробностей, в том числе гомосексуальных? Интимно-персоналистическая или, как сейчас по делу и без дела говорят, личностная детерминированность его философии шла отнюдь не отсюда, не из сексуальных его склонностей. Она шла от болезни. Болезнь Ницше куда важнее любых его сексуальных девиаций. Болезнь была его школой, он создал самую настоящую философию болезни. Эти его мысли были подхвачены и блестяще развиты Томасом Манном, в замечательной формулировке: болезнь как критический противовес миру. Сам Ницше вычеканил другую, еще более замечательную формулу: больной не имеет права на пессимизм. Вот отсюда идут все его дифирамбические гимны здоровью и избыточной силе бытия, то, что справедливо было названо философией жизни. В этой школе Ницше понял, что философские идеи рождаются как мистифицированное выражение индивидуального опыта. Мистификация самого Ницше была в том, что он писал не о своем опыте, а вопреки ему. Философия, понял Ницше, как и искусство, не терпит прямоговорения. В этом ее кардинальное отличие от науки, которая может и должна быть безличной, объективной, а по-другому сказать - бесчеловечной. Ницше доподлинно очеловечил философию. Позднее это стали называть экзистенциализмом. Разговор о гомосексуализме Ницше (подлинном или мнимом) избыточен. Ницше понятен и без этого. Я бы даже сказал: он хорош и без этого. Хотя, конечно, гомосексуализм, как всякий эксцентричный опыт, способен необыкновенно утончить человека. Еще одно обстоятельство, связанное с этим. Культурно неприемлемые сексуальные интересы - а во времена Ницше именно так обстояло дело с гомосексуализмом - делают их ингибированными, вытесненными из сознания в бессознательное, откуда они и посылают свои импульсы, символически репрезентируемые в творчестве или просто в поведении. Но случай Ницше другой, и он определяется одним высказыванием Фрейда: когда сознание потрясено, бессознательное умолкает. Сознание Ницше было потрясено его болезнью. Мы видели в статье Эдварда Ротстайна отнесения философии Ницше к событиям и духовным движениям двадцатого века. Это один из парадоксов его творческой судьбы. В свое время еще Бердяев писал в сборнике "Вехи", что Ницше пригодился всем и был растаскан по всем лагерям. Этот одинокий ненавистник всякой демократии вдруг пригодился именно демократом, иронизировал Бердяев. Интересно, что подобная судьба ждала Ницше и в Америке. Об этом и писал с приличествующим негодованием упоминавшийся Ротстайном американский культурфилософ Аллан Блум. Стоит привести соответствующую цитату из его нашумевшей книги "Затмение американского разума": Современная демократия, конечно же, была объектом критики Ницше. Ее рационализм и эгалитаризм был для него противоположностью творчества. Ницше призывал бунтовать против либеральной демократии с куда большей страстью, чем делал это Маркс. Но несмотря на это или, может быть, благодаря этому, новейшее демократическое развитие и эгалитарное сознание нынешнего гражданина демократии в значительной мере определяются ницшевским пониманием проблем. Демократия в ее исторических истоках была мировоззрением пристойной посредственности в ее противостоянии блестящим порокам старых режимов. Но совсем иное дело сегодняшние демократии, в которых любой гражданин, по крайней мере, потенциально абсолютно автономен и сам выступает творцом собственных ценностей, своего собственного жизненного стиля, "лайф стайл". Ценностный релятивизм оказался большим облегчением от вечной тирании добра и зла, от груза стыда и вины. Больше нет надобности чувствовать дискомфорт от дурной совести - достаточно только произвести необходимую ценностную коррекцию. И эта потребность освободиться от напряжений и обрести мир и счастье в мирном и счастливом мире - первый знак восприятия обыденным американским сознанием наиболее изысканных постулатов германской философии. Некоторые немецкие идеи не потребовали даже английского перевода для того, чтобы войти в повседневную речь американцев. Философские тонкости, уместные в устах веймарской интеллектуальной элиты, стали в Америке расхожими, как чуинг-гам. Америка сглотнула, не переварив, продукты европейского нигилистического отчаяния. Это нигилизм вне бездны, нигилизм с хэппи-эндингом. Американский "лайф стайл" сделался диснейлэндовской версией катившейся в бездну Веймарской республики - Германии 20-х годов. Ницше сказал: не вокруг нового шума - вокруг новых ценностей вращается мир: он вращается бесшумно. Ницше сам был таким открывателем новых ценностей, и мы сейчас вращаемся вокруг него - но вращаемся с визгом. На нашей американской сцене разыгрывается комический спектакль - как демократический человек одуряет себя заимствованными изысками чужой и чуждой культуры. Наследие Ницше, немецкое наследие вообще противоречит великой американской культурной традиции, утверждал Блум. Америка была основана как страна "общего", то есть здравого смысла, и это общность коренилась и обосновывалась нормами просвещенческого рационализма. Америка была страной, как бы воплотившей идеал ненавистного Ницше Сократа: человек разумный не будет делать зла, разум и добро тождественны. Отсюда - традиционная "коммунальность" американской жизни, известная склонность ее к конформизму - черта, отмеченная еще Токвилем в его основополагающей книге "Демократия в Америке". А сейчас каждый дует в свою дудку, и это воспринимается как некая новая норма демократии - отсутствие норм. Рубежом здесь были пресловутые шестидесятые годы, когда американские отцы могли увидеть, сколь неуправляемыми стали их дети. Вот тут и коренится болезнь Америки, предостерегает Аллан Блум. Это то, что называется нерепрессивной культурой, культурой вне норм, культурой созидаемой, а не уже созданной и нормированной. Другими словами: что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Разбить старые скрижали и дать новые - дело творца-гения, а не биржевых игроков на повышение, которых на уоллстритском сленге называют быками. Уже после Блума эти быки, как известно, профершпилились, и на американской бирже настало время медведей - брокеров, играющих на понижение. Но медведь это также распространенный на Западе эмблематический образ России. Стоит поговорить о темах, поднятых в новых сочинениях о Ницше, в применении к русской культуре. Таковая очень многое утрачивает в отсутствии как раз психоаналитических ее интерпретаций. Мы сказали, что Ницше понятен вне психоанализа, разговор о его предполагаемом гомосексуализме излишен, не дает ничего принципиально нового для понимания его философии. Но в русской литературе (да и философии) есть сюжеты, просто непонятные и до сих пор непонятые вне психоаналитического подхода. Между тем попытки таких подходов вызывают прямо-таки инквизиторскую нетерпимость людей, считающих себя хранителями и душеприказчиками русской культуры. Приведу самый, можно сказать, скандальный пример: опыты интерпретации знаменитой поэмы Блока "Двенадцать". До сих пор не понимают, почему в ней появляется Христос во главе красногвардейцев. Чего только не наговорили по этому поводу! Одна интерпретация меня особенно поразила: ее автор доказывал, что это не Христос предводительствует красногвардейцами, а они его преследуют - и стреляют в него. Между тем разобраться в этом сюжете можно даже и без Фрейда - достаточно отечественного гения, Розанова. Это ведь он доказывал, что психологический тип первохристианина - это сублимированный содомит (так в свое время называли гомосексуалистов). Блок находился под очень большим влиянием Розанова, это ясно всем читавшим обоих. Блок увидел Христа по Розанову - как мизогина, освятившего своим присутствием ритуальное убийство Катьки - то есть женщины, то есть России в женском облике. Конечно, выбору такого сюжета всячески способствовали собственные идиосинкразии Блока, латентный гомосексуализм которого чрезвычайно ощутим (а может быть, и не только латентный - очень уж откровенны письма к нему Сергея Городецкого, известной гомосексуальной проститутки). Так что уж говорить о Юпитере-Ницше, когда мы с собственными быками и медведями не разобрались. А ведь пришла, давно пришла пора поделить медвежьи шкуры. Так сказать, сыграть на понижение. На этом ведь тоже можно обогатиться. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
