Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[06-01-05]
Поверх барьеровИтоги ушедшего 2004 годаВедущая: Марина Тимашева Марина Тимашева: Этот выпуск мы посвятим подведению итогов ушедшего 2004 года. Високосного, проявившего себя вовсе не с лучшей стороны, как следует из выступлений наших экспертов, в разных сферах жизни российской культуры. В первой части нашей программы: Новые школьные учебники - святочная страшилка от Ильи Смирнова; студии звукозаписи, или каким звукам мы обречены внимать - мнение Андрея Гаврилова; "если кит на слона налезет, то кто кого сборет" - Мариинский и Большой балеты глазами Татьяны Кузнецовой. Во второй части программы: будет ли Никита Михалков по-прежнему диктовать свою волю Союзу кинематографистов и "Новая драма" старого, старого театра. Святки, как известно, связаны с переодеваниями, и в связи с этим я обращаюсь к историку, который под маской народного эксперта Авесхана Македонского собирает шедевры учебного книгоиздания - пособия такого высокого качества, что их невозможно рецензировать всерьёз. Какие яркие экспонаты пополнили его коллекцию в прошлом году? Илья Смирнов: Вообще-то, святочные шутки часто бывали злыми и даже жестокими. Именно так шутит Министерство образования со школьниками, расставляя, где ни попадя, гриф "Рекомендовано". Вот скажите мне, Марина, кого, по вашему, в Древней Руси называли "челядью"? Марина Тимашева: Ну, слуг, наверное, прислугу: Илья Смирнов: Энциклопедический словарь уточняет: "В Древней Руси (9 - 12 вв.) - рабы". Но в учебнике истории для 10 класса - Сахаров А.Н., Буганов В.И. "История России с древнейших времен до конца XVII века", издательство "Просвещение", - сообщается нечто иное. Что это, дескать, "женщины, дети, другие члены семьи" свободных "мужей". Вы представляете себе реакцию сына свободного русича, если бы его кто-то публично обозвал рабом? Оружием, вообще-то, с 12 лет владели. Из того же учебника можно узнать, например, что "хомо сапиенс" - человек современного типа - появляется в период с 40-го до 13-го тысячелетия до нашей эры (на самом деле к 40-му тысячелетию формирование человека современного типа считается практически завершенным). Далее, что на севере России названия рек и озёр восходят с санскриту, то есть, извините, к литературно обработанному древнеиндийскому языку. "Ответь мне, Онега, и Печора, ответь, давно ль по-индийски здесь начали петь:" Ещё, что адыги относятся к индоевропейской семье, что Рюриковичи у нас, оказывается, коренные славяне. Такими откровениями пестрит буквально каждая страница тех глав, которые написаны Сахаровым Андреем Николаевичем. Если кто не в курсе, у нас есть директор Института российской истории РАН Сахаров А. Н. Именно он - вот я смотрю на сайте "inauka.ru" - недавно "с цивилизационной точки зрения" одобрил от имени академической науки последнюю реформу праздников. Марина Тимашева: То есть это новая государственная историография - что никаких варягов нам не нужно, а с Рюриком в Северной Руси, как здесь написано, "власть взяли выходцы из славянских земель Южной Прибалтики". Илья Смирнов: И тогдашняя, и сегодняшняя власть не есть нечто абстрактно-монолитное. И наука тоже бывает разная. Сенсацией последних десятилетий стали археологические раскопки в Ладоге. Вот посмотрите, какая издана роскошная книга "Старая Ладога - древняя столица Руси". Президент Путин посетил раскопки, участвовал в праздновании 1250-летия нашей первой столицы, финско-славянско-скандинавской. Тем не менее, подчинённые чиновники в школу рекомендуют совершенно другую историю. Извлекают из стратегических запасов "сорокмохнатого" года борьбу с норманизмом - она там же пылилась, где борьба с космополитизмом и генетикой. Как сказано в учебнике Сахарова-Буганова, "продолжается спор о судьбах России, славянства, об их исторической самостоятельности". То есть научная проблема - причем в науке уже решённая! - переводится в плоскость политической демагогии. Можно подумать, историческую самостоятельность англичан как-то ущемляет норманнское происхождение Ричарда Львиное Сердце. Заметьте, что учебник Сахарова-Буганова у нас вышел уже 9-ым изданием. А вот нечто новаторское - Сизанов А.Н., Хриптович В.А. "Модульный курс профилактики курения", издательство "Вако". 270 страниц убористым шрифтом, планы занятий с 5 по 11 класс, по 8 уроков в год. И совершенно неожиданные уроки. Например, поэзию Пушкина предлагается проанализировать с точки зрения комплекса неполноценности. Марина Тимашева: Простите, а причем тут борьба с курением? Илья Смирнов: Понятия не имею. Вот еще задание. На картинке нижние части женского тела, слегка прикрытые мини-юбками. Задание: "В течение 20 секунд из 6 позиций выберите две - той девушки, чья поза вам кажется наиболее привлекательной и не склонной к курению". Ей-богу, не шучу. Марина Тимашева: Я вижу, что вы не шутите. Илья Смирнов: Восьмиклассникам предлагается задание "Веселые животные": ":двигаются по кругу, изображая по сигналу ведущего какое-либо животное". Или: "Ученики становятся в круг, держась за руки. Каждый по очереди говорит: "Я могу сказать "нет" табаку!" После каждого высказывания вся группа повторяет эту фразу, ритмично хлопая в ладоши". Марина Тимашева: Илья, простите, ради бога, а этот учебник, как я понимаю, тоже рекомендован министерством? Илья Смирнов: Пока нет. Но будет рекомендован обязательно. Обратите внимание на ключевые магические слова - "Модульный курс". Вот замена нормальных учебных дисциплин на модули - одна из составляющих так называемого Болонского процесса, который продолжает навязывать нашему несчастному образованию уже новое руководство министерства. А что такое модули? Модули - это как раз, извините за выражение, инсталляции, на скорую руку скомпонованные из обрывков разных наук и пустопорожней болтовни. Никуда не денемся; если подписали обязательства перед ОБСЕ - покончить с тоталитарным советским образованием, то придётся нашим школьникам вместо физики и биологии "изображать по сигналу ведущего какое-либо животное, ритмично хлопая в ладоши". Марина Тимашева: В общем, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Илья, а вот если все же говорить о ситуации со школьными учебниками по истории и общественным наукам? Илья Смирнов: Совершенно не утверждаю, что нет хороших историков и нет хороших пособий в школьных библиотеках. Все это есть. И авторам книжек, где просто изложены факты про древние Афины или про доколумбову Америку, изложены без грубых ошибок, мы уже за это должны поклониться в ножки. Но! Наука - не куча фактов, а система знаний. Чтобы учитель мог преподавать, и чтобы ученик мог усвоить, нужна единая логика изложения предмета, как говорят учёные, методология. Откуда её взять, если старая советская отменена, а новая - цивилизационный подход и все остальное - обернулась пшиком? И нынешние руководители академических институтов, профильных, открыто заявляют, что наука у них должна быть в сослагательном наклонении. То есть как оркестр в ресторане: воспеть революционеров - маэстро, урежьте "Варшавянку"; велено воспеть мракобесов - даешь "Боже, царя, храни!"; можно попурри сыграть - Сталин вперемешку с Иоанном Кронштадтским и фон Хайеком - было бы уплочено. Беда, в конечном итоге, даже не в министерстве как таковом, потому что никакое министерство, даже если захочет, не соберет именитых биологов, чтобы дать положительное заключение на учебник биологии в духе креационизма или в духе Лысенко. А вот историков, философов, социологов, культурологов и прочей братии с профессорскими званиями и даже членкоров, как мы могли убедиться, можно набрать сколько угодно и на что угодно. Марина Тимашева: От учебников - к звукозаписи. Илью Смирнова сменяет Андрей Гаврилов, глава небольшой звукозаписывающей компании "Солид-рекордз". Андрей, в 2004 году умер лидер Культурного центра "Дом" и студии "Длинные руки" Николай Дмитриев. Остались ли в России другие студии, занятые некоммерческой музыкой? Андрей Гаврилов: Я вот только что обменялся новогодними поздравлениями с Сережей Беличенко, он сидит в своем Новосибирске и выпускает джаз, преимущественно сибирский джаз. Честь ему и хвала, он делает совершенно невозможное дело, потому что найти такое количество любителей сибирского джаза, которое окупило бы его усилия, еще сложнее, чем в Москве найти любителей московского джаза. Конечно, есть фирма "Экзотика", которая продолжает выпускать свои релизы преимущественно современной электронной музыки. Есть фирма "Электрошок" - они нашли свою нишу, тоже электронной музыки, более, может быть, экспериментальной. Замечательно! Это очень хорошо, когда люди выпускают то, что они считают нужным или должным выпускать. Замечательно работает питерский "Манчестер", она же "Бомба-Питер", - они практически стали питерской "Мелодией". Они выпускают очень много самой разной музыки, в том числе такой, которая стилистически относится к тому, что мы можем называть серьезной, некоммерческой и так далее. И очень многие музыканты сами выпускают свои пластинки, свои диски, даже иногда вообще без надписи какой-нибудь "ООО", без существования фирмы, иногда от какой-нибудь вымышленной практически фирмы. Потихонечку процесс идет. Марина Тимашева: Андрей, а существуют ли студии, осознанно занимающиеся только изданием классики? Андрей Гаврилов: Четкой разделенности нет. Она происходит естественно совершенно, по другим причинам. Я выпускаю, предположим, русские народные песни, я узнаю круг продавцов, которым интересно работать с этой музыкой, они знают круг своих покупателей - и вот наша маленькая "вертикаль власти" существует. Если завтра я вдруг издам диск старинных английских песнопений, он может быть очень хорош, но мне придется тратить время и силы на поиски или на создание вот такой же маленькой цепочки. Люди, издающие классику, знают магазины, знают продавцов, знают вплоть до продавцов на Горбушке, которые готовы торговать их продукцией. Марина Тимашева: Андрей, а какую часть рынков звукозаписи занимают компании, которые занимаются некоммерческой музыкой? Андрей Гаврилов: Я не знаю тиражи суперзвезд. Я полагаю, что они значительно больше, чем то, что объявляется официально на разного рода премиях и так далее, потому что это чисто налоговые дела. Я просто могу сказать, что для некоммерческой музыки нормальный тираж (нормальный не в том плане, каким он должен быть) - 500 экземпляров. Если посчитать количество народа в нашей великой стране, то получается, что этот диск растворяется: как там у Жванецкого "Казахстан Францию покрывает, как бык корову". Так вот, наше великое население покрывает эти тиражи, не заметив их совершенно, но, к огромному сожалению, пропадает целиком та часть населения, которая не знает этой музыки, но, возможно, хотела бы знать или могла бы знать. И вот этот целый срез, особенно это касается молодых людей, - это будущее поколение выпадает абсолютно. Что можно достать? Достать можно "Фабрику звезд", не особенно напрягаясь. Но напрягаться нужно, чтобы от нее избавиться. Марина Тимашева: Андрей, существуют ли в Москве, появились ли вообще в России какие-то компании-монополисты? Андрей Гаврилов: Нет, я думаю, здесь не совсем так ставится вопрос. Есть компании, которые подписали или подписывают договоры на 20, 30, 50 лет. С моей точки зрения, в этом есть что-то японское. Вот эта идея, как у Ленина, - я умру, но дело мое будет жить, - это вот что-то новое, честно говоря, в этом бизнесе. А есть люди, в смысле - фирмы, которые пытаются купить артистов на корню. Пока еще устоявшегося рынка нет, монополистов пока еще нет. Вообще, произошло абсолютное чудо, что в свое время "Мелодия", занятая обменом архива на колготки с американскими партнерами, пропустила развитие этого рынка, а с ее-то каталогом она да еще плюс несколько западных менеджером могли вообще захватить весь рынок. Но этого не произошло, и уже, я думаю, вряд ли произойдет. Марина Тимашева: Похожа ли ситуация в грамзаписи на то, что происходит на телевидении? Когда бы я ни включила телевизор, я вижу там, если кто-то поет, а не разговаривает, один и тот же набор одних и тех же имен, за исключением телевизионного канала "Культура". И таким образом получается, что канал "Культура" - это такой "вольер": Андрей Гаврилов: Гениальное определение канала "Культура"! Мне казалось, что канал "Культура" - это отдушина, мне в голову не приходило, что это - другая клетка или резервация (резервация - точнее). Нет, не похожа. Потому что ты на телевидении получаешь то, что они передают. В грамзаписи же нет. Если тебе хочется найти что-то - в общем, ты найдешь. На телевидении, если ты захочешь посмотреть, что такое, предположим, квартет, где играют одновременно Кондаков, Гайворонский и Тарасов, ты не сможешь этого сделать. Но их концерт был записан, пластинка вышла, опять-таки, наверняка, "гигантским" тиражом, типа 500 экземпляров, но она существует, и, в принципе, ее можно найти или, в крайнем случае, переписать. Марина Тимашева: Андрей, можем ли мы говорить о том, что развитие звукозаписывающей индустрии в России хотя бы как-то напоминает то, что происходит в цивилизованных, как мы это называем, странах - в Европе или в Америке? Андрей Гаврилов: Принципиальное отличие в том, что мы все еще, по-моему, на девять десятых - страна пиратства. Кроме того, на аудиорынке, как и на любом рынке, правила игры зависят не от участников, а от "токмо волею пославшей тя жены". Как скажет начальство, так и будет, и хотя начальство пока не особенно вмешивается, тем не менее, все больше и больше ощущение, что скоро вмешается. В конце концов, если типография должна иметь лицензию на печатание книг, почему, в общем-то, не ввести бы то, что нужно: ну, если не цензуровать, то, по крайней мере, лицензировать продукцию? Это же делается в течение минуты. Марина Тимашева: Итак, можем ли мы считать ситуацию в звукозаписывающей индустрии благополучной? Андрей Гаврилов: Ситуация столь же катастрофична, как и ситуация вообще в обществе. Если ситуация с "опопсением" общества развита до невозможности, если вкус общества - это Аншлаг на "Фабрике звезд", то чего же тогда ждать от звукозаписывающей индустрии? Оболванивание людей идет всеми возможными способами. Число слушателей некоммерческой музыки фантастически сокращается. Коммерческая музыка - это не всегда плохая музыка. "Аквариум" или Юра Шевчук - это, в общем-то, вполне коммерческая музыка, но, к сожалению, не они определяют ту атмосферу, в которой мы все живем. Если у нас уже вопросами книгоиздательства и культуры занимается министр обороны, то, в общем-то, я не удивлюсь, если скоро министр внутренних дел будет заниматься репертуарной политикой звукозаписывающих фирм. Легче всего назвать любого музыканта балалаечником и легче всего винить в убийстве книгу "Убить мента": Представьте себе в армии человека, который вместо книжки "Убить мента" у себя в бараке под строгим взглядом "дедов" возьмет Флобера. Я думаю, что за это его заставят в лучшем случае драить сортир еще 25 тысяч раз. Ну, о какой музыкальной культуре может идти речь? И конечно, ситуация в звукозаписывающей области чудовищна. Если брать это чисто как рынок - вложил деньги, напечатал, получил деньги - тогда да, это тишь да гладь, да божья благодать. Но если ты хоть немножечко думаешь о том, что ты делаешь, - волосы встают дыбом на голове. Марина Тимашева: Пожалуй, завершим первую часть программы самой оптимистичной нотой - разговором с балетным обозревателем газеты "Коммерсант" Татьяной Кузнецовой. Хотя и эту тему я должна начать грустно. Несколько месяцев назад в Праге пропал без вести главный балетмейстер музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Дмитрий Брянцев. Люди, которые не видели его спектаклей в театре, все равно знают его - хотя бы по телевизионному фильму "Галатея" с Екатериной Максимовой и Марисом Лиепой. Татьяна Кузнецова: О потере говорить все боятся. Поскольку пока нет доказательств смерти человека, все предпочитают считать его живым, в частности - руководство театра, которое заявило, что никаких замещений этой вакансии, если это можно читать вакансией, не будет, даже никакой и.о. не будет назначен. В театре пока сформирован худсовет. Театр хотел бы перенести на сцену вот этот кино-балет, о котором вы говорили, "Галатея". Это очень трудно, потому что кино-балет серьезно отличается от театрального зрелища, поэтому без Брянцева переделать "Галатею" будет трудно. Марина Тимашева: В то время как Театр Станиславского все-таки, видимо, понес очень тяжелую потерю, Большой театр, наоборот, еще в январе 2004 года (то есть год тому назад) сделал значительное, как кажется, приобретение. Балетную труппу Большого театра возглавил Алексей Ратманский, которого я прежде видела как солиста, с моей точки зрения, танцора совершенно замечательного, по крайней мере, одного из тех немногих молодых танцовщиков, которого я бы могла, увидев в одном спектакле, немедленно опознать и в другом, то есть человека, имеющего какую-то яркую индивидуальность. Что за этот год, с вашей точки зрения, сделал в Большом театре Ратманский и оправдал ли он те надежды, которые на него возлагали, удалось ли его тонкому и гибкому телу выдержать то напряжение и давление, которое оказывало на него мнение общественности? Татьяна Кузнецова: Мне кажется, Алексей Ратманский гибок не только в танце, но и в жизни. Он ведет очень осторожную политику. Конечно, когда 35-36-летний человек становится во главе труппы, где многие звезды старше его, я уже не говорю о педагогах, - это же совсем не то, что приходит молодая команда, имеет карт-бланш и может делать, что угодно. Мне кажется, за этот год Алексей сделал очень серьезные вещи. Не трогая структуру театра, он сумел очень четко обозначить репертуарную линию и перспективы театра. Он сделал ставку на молодежь, не ущемляя прав звезд, я имею в виду незапланированную премьеру конца того сезона - три балета молодых русских авторов. "Лабораторная работа", которую ведут очень многие серьезные театры в мире, "ворк-шопы" - во всем мире это аналог нашего ГИТИСа, даже не аналог, а альтернативная система воспитания хореографов. Потому что вместо теоретических занятий молодым авторам предлагается поработать во внеслужебное время с артистами, которых они смогут заинтересовать своими работами, и потом эти опусы и лучшие из них остаются в репертуаре, входят в концертную программу. Таким образом, появляются новые имена хореографов, которых во всем мире дефицит страшный. Вот в Большом театре двухактную такую программу подготовили молодые артисты, в частности - просто вчерашние выпускники, пока основная часть труппы ездила на гастроли в Америку. И эти работы оказались чрезвычайно любопытными. Таким образом как-то внутри труппы формируется то экспериментальное, авангардное ядро, на которое можно опираться в каких-то еще постановках, на которые, допустим, не согласятся наши маститые. Марина Тимашева: Таня, у меня такое впечатление иногда складывается, что две очевидные тенденции наметились в жизни балетного театра. Одна из них - реставрация или реконструкция старинного балета, то, что в музыке называется аутентичным исполнением. Я полагаю, что на самом деле это невозможно ни в музыке, ни в балете, тем не менее, это то, чем занимается, как я понимаю, Сергей Вихарев, да? И вторая тенденция - когда тот или иной значительный хореограф или некто из его ассистентов, из людей, которые танцевали в его балетах и которые получали все эти партии из первых рук, привозят эти балеты в тот или другой российский театр, и там его пересоздают с российскими танцорами. Татьяна Кузнецова: Вот эти две тенденции, я бы сказала, преобладают в Мариинском театре. В сущности, ту концепцию театра-музея, которую провозгласил Виноградов, новое руководство поддерживает, просто в этом "музее" оказался зал современного искусства. Свой музей современного искусства они тоже пополняют только отборными экспонатами, и вот сейчас они первые в России рискнули подойти к Форсайту, и это очень серьезная работа, поскольку требует абсолютно другой психофизической подготовки. Труппа просто сделала невозможное. Одновременно в этом же репертуаре существует весь советский и русский балет. Вообще, обширность репертуара Мариинского театра просто не укладывается в голове. Конечно, немножко от этого страдает его качество. В Большом все однозначнее и проще. У нас представлены балеты Григоровича, и, вопреки мнению и воплям его приверженцев, они представлены широко. Про вопли я говорю не зря, потому что на последней премьере "Сна в летнюю ночь" Ноймайера фанаты Григоровича попытались устроить демонстрацию, выкрикивая громко: "Браво, Григорович!" Уж совсем неуместно, поскольку, что Ноймайеру делить с Григоровичем? Вся классика идет в редакции Григоровича. Дальше проявилась как раз та тенденция, до которой я только что доползла, - стремление Большого театра иметь свой эксклюзивный репертуар. Ставка была сделана скорее на западных хореографов, когда придумали вести такую линию - никогда и нигде не ставившихся балетов, пригласили Пьера Лакотта, который сделал "Дочь фараона", пригласили Ролана Пети, который сделал "Пиковую даму". Вклад Алексея в том, что он сделал ставку на русских хореографов. Первый опыт был с "Ромео и Джульеттой", и появилось на балетном небосклоне новое имя - Раду Паклитару. Следом, закрепляя успех, Леша показал эту тройку балетов русских хореографов. Три хореографа одного возраста - это уже поколение. Конечно, вот эту эксклюзивную линию может вести сам Алексей Ратманский. Ратманский - один из немногих хореографов, который способен сейчас ставить двухактные балеты, сюжетные, - это вообще редкий дар. Марина Тимашева: Что ж, возможно, в какой-то точке этого пути Россия сумеет соединить достижения драматического балета с современной хореографией, которой за XX век достаточно предложил западноевропейский или американский мир. Новая драма старого, старого театра и кино как зеркало российского общества. О кино говорит гость московской студии - киновед, кинокритик Валерий Кичин. Я хочу начать с того, что, видимо, более всего хранится в сознании людей, а именно - со съезда Союза кинематографистов, не слишком убедительной победы на съезде Никиты Сергеевича Михалкова, собрания правления Московского Союза кинематографистов, которое хотело подавать судебные иски и считать нелегитимным избрание Никиты Михалкова на пост председателя Союза кинематографистов, и последовавшее за этим собрание, инициированное, насколько я понимаю, самим Никитой Михалковым, когда в противовес Союзу кинематографистов Москвы была создана еще одна структура, по названию вполне близкая к тому, что называется Московским Союзом кинематографистов. Валерий Кичин: В России кино все-таки больше, чем кино. И эта незабываемая телевизионная трансляция со Съезда кинематографистов, где уважаемые, любимые народом люди говорили друг другу совершенно страшные вещи и не были похожи на себя, - это тоже сказывается на состоянии умов в обществе. Потому что это кумиры, и если в у нас в стране рухнет последний миф - киномиф, это и на самом деле очень плохо. Это болезненно для самого общества. Я думаю, наше общество сейчас очень серьезно больно. Трагические события в Индийском океане меня потрясли, естественно, и сами по себе, но не меньше меня потрясла реакция в России на это. До чего же надо довести людей, если весь мир посылает туда гуманитарную помощь, а мы, вместе с гуманитарной помощью, посылаем туда туристов, люди могут там отдыхать, люди могут там развлекаться? И я вижу по телевизору двух замечательных сибирских мужичков, которые хохочут и говорят, что им здесь, по крайней мере, весело и прикольно. Это уже что-то совершенно расчеловеченное. Это уже не совсем люди - это уже какие-то мутанты. И ответственным за эту мутацию, я уверен, является и искусство, в том числе. Поэтому так болезненно реагируют сами кинематографисты на то, что произошло в их среде. А произошел раскол, который на самом деле, что бы ни говорил Никита Сергеевич Михалков, был инициирован лично им. Потому что это он ввел в обиход в среде кинематографистов "белую кость" и "черную кость", это при нем возник тоталитарный Устав СК, где все, кто прежде выбирались, теперь назначаются. И, наконец, когда на последнем съезде этот Устав вдруг сработал не в пользу того же Михалкова, - его можно было спокойно отменить, хотя устав для Союза кинематографистов - это своего рода конституция, основной закон. Может быть, это и благо, что кино и Союз кинематографистов на самом деле уже давно разлучены. Кино сегодня делается за пределами Союза кинематографистов, и это все знают. На съезде кинематографистов не было ни одного или почти никого из активно работающих кинематографистов, там не был ни одного из лауреатов международных премий, там не было молодых. Марина Тимашева: Валера, я буквально пару дней тому назад получила письмо Юрия Богомолова, тоже в некотором роде героя 2004 года, потому что сначала Юрия Богомолова попросили из газеты "Известия", в связи с чем разгорелся целый скандал. Потом на Юрия Богомолова подал иск в суд Андрей Караулов за то, что тот якобы оскорбил его, назвав "цепным псом демократии". И, наконец, теперь сам Юрий Богомолов является организатором некоего общественного действа, потому что в письме он обращается к членами Гильдии киноведов и кинокритиков России с призывом не участвовать в работе Национальной Академии кинематографических искусств "Золотой орел". Как вы оцениваете эту инициативу Юрия Богомолова? Валерий Кичин: Я очень уважаю эту инициативу, но думаю, что она чрезмерно романтична. И связано это с тем, что сообщества как такового больше нет. Было содружество единомышленников, сейчас такого содружества уже нет. Многое решит, состоится ли обещанный, запланированный на январь съезд Московского Союза кинематографистов. Марина Тимашева: Того, которым руководит Павел Финн? Валерий Кичин: Того, которым руководит сейчас Павел Финн и в противовес которому, собственно, Никита Сергеевич Михалков создал свое отделение - Московское отделение Союза кинематографистов. Просто руководство Московского союза и его политика не устроила ни лично Никиту Сергеевича, ни руководство Российского союза, и пришлось создать вот это отделение. И теперь все будет зависеть от того, какой выбор сделают те самые отсутствовавшие на съезде мастера нашего кино. Богомолов прав: пора не только гильдии, но и уважающим себя кинематографистам каким-то образом заявить свою позицию. Марина Тимашева: Но пока, похоже, силы очень неравны. Если Гильдия кинокритиков выразит протест, то это фактически означает противопоставление премии "Золотой овен" "Золотому Орлу". Что бывает с барашками, когда они встречаются в чистом поле с хищными птицами, всем, я думаю, понятно. Да, я прочитала еще одно сообщение, весьма любопытное, что правление Союза кинематографистов России готовится принять решение о том, что другое решение о приеме в члены Союза кинематографистов адвоката Островского было неправомерным и неправомочным. Дело в том, что именно этот самый адвокат Островский вроде подал судебный иск, в котором просит признать нелигитимными итоги выборов Председателя СК. Хотя, честно говорю, Валера: во время самого этого съезда симпатии мои не принадлежали ни одной, ни второй стороне. И живо напоминало мне все это зрелище модель общества, потому что такие "демократы" стоят таких "автократов" и наоборот. Но это лично моя точка зрения, и как раз мне в этом смысле гораздо хуже, видимо, чем большинству коллег, потому что я не нахожу опоры ни в ком. Валерий Кичин: Нет, во мне легко найти опору в этом смысле, потому что я тоже так считаю. Союза, действительно, именно поэтому больше нет. Наш Союз кинематографистов, на самом деле, всегда был микромоделью всего общества. Это там, в Союзе, началась перестройка, потом она уже вышла на масштабы всей страны. А сейчас тоталитарная модель Союза кинематографистов, возможно, на две ноздри опережает то, что происходит в целом обществе. Или предостерегает, что еще важнее. Марина Тимашева: В общем, настроены мы оба вполне пессимистично. Валера, если можно, мы эту тему завершим. Вторая тема, которая меня интересует: с вашей точки зрения, в 2004 году изменилось ли что-то принципиально в судьбе студий и в судьбе проката? Валерий Кичин: О судьбе студий я бы не мог сказать, что в ней что-то изменилось принципиально. Сегодняшняя политика студии "Мосфильм", скажем, уже развивается давно, и это конструктивная политика. Студия возрождается на наших глазах, и в павильонах, где еще недавно летали летучие мыши, сейчас уже активно снимают кинофильмы. Что касается проката, то здесь действительно происходят очень динамичные и очень отрадные явления. Активно строятся мультиплексы, кинотеатры современного уровня, с попкорном, без которого сейчас кино смотреть, как говорят, нельзя. И главное, что в этих кинотеатрах снова появились люди. Сейчас проблема только в том, как хотя бы часть этого проката отвоевать для национального кино - как это сделано во всем мире. Потому что любое государство мира заботится о возрождении, о поддержке собственной киноиндустрии - это обязательно. Не только потому, что кино - это развлечение, но и потому, что кино - это, как хотите, уровень сознания данного общества, это его состояние душевное. Если бы, скажем, Китай сдал свое китайское кино на потребу любого другого, тогда это был бы уже не Китай, люди там привыкали бы жить иначе, иначе думать, иначе ходить, иначе разговаривать. А мир хорош именно своей многоцветностью, и Россия хороша именно тем, что она Россия, а не провинция Америки, Франции или Южной Африки. Марина Тимашева: Почему это происходит? Вот кто за это, в принципе, отвечает? Валерий Кичин: Дело в том, что никто за это не отвечает в принципе. В конце концов, каждого конкретного владельца кинотеатра или киносети можно понять: ему нужны деньги, и почему, собственно, он должен себе в убыток показывать фильм, который, как ему кажется, не соберет публику? Другое дело, что это ему очень часто именно кажется. Для того, чтобы как-то предохраниться от этого субъективизма, во многих странах мира, где хорошо развита кинематография, существует система законов, которой у нас нет. Система законов предполагает: пожалуйста, предоставьте американцам строить у нас кинотеатры, но - по закону - хотя бы один зал в этом многозальном кинотеатре должен показывать, пусть и в убыток (но не нам, а американцам), отечественные картины. Так сделано в Германии. Во Франции другая ситуация - там есть пресловутые квоты. С квотами все сложнее. Я не уверен, что механическая, силовая замена американского или французского кино русским приведет к каким-нибудь результатам. Она может привести к тому, что вместо, скажем, картин Тарантино у нас будет демонстрироваться Олег Степченко с фильмом "Сматывай удочки", но я не уверен, что эта замена будет равноценной и порадует зрителей. Я уже не говорю о том, что вряд ли эта замена принесет кинотеатрам деньги. Тем не менее, квотирование я бы тоже не сбрасывал со счетов. В Канаде, в Австралии по закону половина кинорепертуара - отечественные фильмы, и тамошняя киноиндустрия стала быстро развиваться. Марина Тимашева: Так, значит, здесь мы с вами тоже не очень оптимистичны. Есть, наверное, вещь более приятная для нас с вами, а именно - что касается самого кино. Валера, согласны ли вы с тем, что, по крайней мере, в том, что называется искусством кино, происходит что-то дельное и хорошее? Валерий Кичин: Я с этим абсолютно согласен. Конечно, происходит что-то дельное и очень обнадеживающее. Не каждый год может похвастаться - даже в лучшие времена нашего кино - такими картинами, вышедшими на экран почти одновременно, как "Настройщик" Муратовой, "Свои" Месхиева, "Мой сводный брат Франкенштейн" Валерия Тодоровского, "Водитель для Веры" Павла Чухрая, "Время жатвы" Марины Разбежкиной, "Игры мотыльков" - замечательная картина, которую сделал младший Прошкин . Год был урожайный. Я только на одно хочу обратить внимание - все эти фильмы сделаны в традиции того самого "папиного" кино, над которым так много издевались в кинематографических тусовках. Мне кажется, что тусовка еще не очень сообразила, что это "папино" кино - социально активное, без постмодернистских приколов, свободное от цинизма и обладающее крайне непопулярным у тусовки качеством - гуманизмом. Будет ли продолжение в этой новой волне - честно говоря, не знаю. Потому что, в общем, тусовка рано или поздно должна опять закричать о "папином" кино. И, скорее всего, у нас снова появятся фильмы, где Настасью Филипповну будут подавать на блюде в качестве жаркого князю Мышкину. А пока это кино как бы гребет против общего течения. Марина Тимашева: В отличие от опозорившегося Союза кинематографистов, Союз театральных деятелей вел себя очень благородно. Только удивительной сплоченностью его рядов можно объяснить убедительную победу, одержанную театральным сообществом над попыткой реформировать отрасль по шаблону Минэкономразвития и Министерства финансов. Увы, итоги сезона этим не исчерпываются. И о них я разговариваю с главным редактором "Петербургского театрального журнала" Мариной Дмитревской. Марина Дмитревская: Вообще, от 2004-го, високосного ничего хорошего не ждали. В этом смысле он нас не разочаровал. Странно было бы провожать его добрым словом, особенно в стране, которая именно в этом году создала беспрецедентный прецедент, оказавшись одновременно на 3-ем месте в мире по золотовалютным запасам (этот золотовалютный запас хранится где-то не у нас) и на 105-ом месте по уровню жизни (а мы каждый день по этому уровню жизни ходим). И что же в этом случае было ждать от драматического театра, скажите? В нашем театре все чаще не совпадают, не срастаются художественные цели и рыночные задачи. Развитие театра часто обусловлено критериями, лежащими, к сожалению, вне сферы искусства. Режиссер не имеет возможности на эксперимент, на долгий репетиционный процесс, театры рассчитывают на массовый спрос и бегут на арт-рынок, предъявляя свой товар, а не занимаясь художеством. Зеленый свет времени дан "проекту", конвертируемому "арт-продукту", успешному результату, а остальные - то есть художники настоящие - идут на перекрестки. И если мы всмотримся в наш репертуар, то увидим, что многие застенчивые, иногда беззастенчивые элементы продюсерского мышления проникают в театры, наши творцы как будто занимаются искусством, а на самом деле думают, что, куда и как продать и во что заранее завернуть товар. Вот я думаю, что когда художник сосредоточен на творческом акте, как Пушкин писал - "тихий и суровый, волшебных тайн и звуков полн" - если он художник. А если он продюсер? Мы с вами же видим все время: он бежит давать пресс-конференцию, делясь с корреспондентами замыслом спектакля, который не только не создан, но даже не зачат. То есть на словах, заранее СМИ компостируют мозг, на премьере количество формулировок достигает максимума, и, сидя в зале, журналист уже не в силах отделить реально уведенное от услышанного. Это известная технология, связанная с арт-бизнесом, но не с искусством. Ведь ценность искусства не зависит от товарной стоимости. Например, у нас Валерий Фокин, который руководит Александринским театром, собирал нас на пресс-конференцию, посвященную началу репетиций "Двойника". Марина Тимашева: Да, мне нечего возразить. Марина, следующий вопрос мой вот каков. Как мне известно, в этом году "Новая драма" вышла за пределы Москвы, в которой она давно активно и весьма успешно насаждается целым рядом организаций, в том числе "Золотой маской", театром.doc и Центром драматургии и режиссуры Казанцева и Рощина, и многими моими коллегами - театральными критиками. И вот, наконец, она добралась до Петербурга. Как я понимаю, вы видели 21 спектакль, то есть всю афишу этой самой "Новой драмы". И, как мне кажется, мнение большинства петербуржцев разошлось с мнением тех людей, которые очень активно рекламируют, навязывают нам тот продукт, который они зовут "Новой драмой". Могу я вас попросить об этом несколько слов? Марина Дмитревская: Да, вы знаете, и следующая "Новая драма", как нам говорят, будет все-таки тоже проходить в Петербурге, они решили Петербург сделать своей базой. Может быть, именно потому, что Петербург не проявил такого воодушевления по поводу этой "Новой драмы". Я себя чувствовала таким "профессором Преображенским", который отстреливается из Калабуховского дома в течение всего фестиваля. Тем более, что этот фестиваль меньше всего напоминал театральный фестиваль. Он был похож на съезд партии, и 10 дней эта партия, предпринявшая экспансию в Петербург, очень агрессивно, очень провокационно, путано декларировала на дискуссионных клубах пункты своей программы, диктовала нашему затхлому питерскому монастырю свой передовой устав, подтверждая заявленную идеологию вечерними спектаклями. Идеология эта очень проста: классику в очередной раз сбрасывали с парохода современности. Михаил Угаров, драматург и комиссар этой "Новой драмы", заявлял, что весь русский театр XX века шел неверным путем Чехова. При этом это говорил человек, который инсценировал еще недавно "Палату номер 6" того же Антона Павловича. Марина Тимашева: Я перебью вас на одну секунду. Предыдущий успех сопровождал Михаила Угарова тогда, когда он сделал своего рода обработку романа Гончарова "Обломов". Марина Дмитревская: Да, они же путают. Они провозглашают свободу от всяких табу, но запрещают обсуждать, нужен ли на сцене мат. Он, по определению, нужен, и, знаете, в фойе артисты и драматурги матерились так же, как и их герои на сцене. И критик наша Ольга Скорочкина, как-то проходя по лестнице мимо матерящихся артистов, сказала: "Ребята, а что вы материтесь? Вы же не на сцене!" Они открыли рты, как в немой сцене Гоголя. Дальше: на "Новой драме" у нас прилюдно и беззастенчиво отменяли режиссуру, ее и впрямь в этих спектаклях почти не было. Лидеры "Новой драмы" заявляли, что образность, метафоричность, интерпретации - все это "отбросы режиссерского театра", они остались, слава тебе Господи, в XX веке, а теперь настал час драматурга, и они, благословясь, отправляются сами ставить написанные собой буквы. И еще осуждали буржуазность. Это было совсем забавно, потому что в основном осуждал буржуазность Эдуард Бояков, как мы знаем, суперпродюсер, очень состоятельный человек, поставивший "Свадебное путешествие" Владимира Сорокина - образец буржуазного спектакля, даже по меркам Москвы. На "Новую драму" было привезено довольно много молодых ребят, часто способных, и это, конечно, "площадка молодняка". Но способных молодых людей надо бы посадить за парту, просвещать, как когда-то делал Игнат Моисеевич Дворецкий в нашей Мастерской драматурга, а не развращать, как это делает "Новая драма". Олег Лоевский, один из отборщиков фестиваля, прочитавший сотни молодых пьес, говорил о незрелом, очень тинэйджерском сознании авторов. Об этом и вы, Марина, писали давно в своих статьях. И он даже посчитал, что 15 процентов молодых авторов пишет о том, что мир должен быть уничтожен, 20 - выясняет отношения с Богом, 80 - разбирается во взаимоотношениях мужчины и женщины, женщина всегда виновата, мужчина ей мстит, и 100 процентов наших молодых драматургов занято самоидентификацией. В этом смысле у новых пьес и дыхание, в общем, короткое и прерывистое. Неосуществимая мечта "Новой драмы" - закрыть стационарные государственные театры. В этом смысле они смыкаются с нашим правительством, и это еще одна тема. Марина Тимашева: Точно! Марина Дмитревская: И на фестивале звучало, что отношение к БДТ однозначное - утопить в Фонтанке. Так говорил, например, Угаров. Клим им очень трогательно сказал: "Родные, а вы куда со своими пьесами бежите? Во МХАТ, к Табакову бежите и там свои деньги имеете". То есть они путаются. Марина Тимашева: Марина, я еще раз перебью, чтобы объяснить нашим слушателям, что Клим - это Владимир Клименко, один из самых решительных режиссеров-экспериментаторов, авангардистов. Марина Дмитревская: Да. И они не могут объяснить, что такое новая драма и почему "Облом-off" Михаила Угарова, которого вы вспомнили, - это новая драма, а, например, "Дневник Анны К." Натальи Скороход, который идет в Екатеринбурге, - это не новая драма. Почему "Каренин. Анна, Вронский", который идет в Театре Ленсовета - инсценировка Геннадия Тростянецкого - это не новая драма, а что-то - новая драма? Считается, что новая драма - это тексты, которые провоцируют новый театральный язык, но мы-то знаем, что он рождается вне зависимости от того, когда написан текст, театральный язык. А спектакли этого фестиваля игрались артистами часто в манере Петросяна и Клары Новиковой. В программу вошли пьесы, написанные 10 лет назад, Сорокина, Железцова и так далее. Но самое, Марина, фантастическое - это было закрытие этого фестиваля. Финальный праздник ознаменовался ряжеными матросами, они бегали с транспарантами "Чайкам - рыбу!". Но было и еще пуще: шел женский стриптиз под монолог Нины Заречной о мировой душе, выступал голый трансвестит под монолог. Мужской стриптиз - под треплевские рассуждения о том, что нужные новые формы. В женском туалете мочился в унитаз манекен с голым задом в красной тенниске "Новая драма", в мужском показывали настоящее порно. То есть это было самое настоящее хулиганство таких половонезрелых подростков, которых, надо сказать, город Петербург вспоминает по сей день с дрожью. Я, находясь в этом матерном контексте "Новой драмы" 10 дней, просто заболела лихорадкой и стала материться. Три дня меня это не покидало, как и моих студентов, потому что это метод погружения, как в английский язык. А люди, которые, наоборот, матерились, - есть и положительное - они перестали, потому что они у них подобное выжгло подобным. В общем, мы с ними сражались, сражались, а они "котов душили, душили". Правда, в отличие от "Новой драмы", содержательно прошел очень фестиваль "Балтийский дом", в той его, кстати сказать, части, которая была связана с новыми пьесами. Кама Миронович Гинкас привез своих ребят, учеников, наученных не буквы ставить, как советует "Новая драма", а рождать собственно театральный текст. И если еще говорить об итогах года, так скромно, то в этом году в Петербурге родился новый фестиваль, он называется "Пять вечеров", имени Александра Володина. Это действительно дело новое, оно развивается. И в ближайшее время - со 2 по 10 февраля - пройдет второй володинский фестиваль. А из чего он будет состоять, если хотите, я вам расскажу как-нибудь потом. Марина Тимашева: Марина, и последний, наверное, у меня вопрос. Вы очень много ездите по стране, вы сотрудничаете с разными театрами, продолжаете хранить, бережно оберегаете традиции устных обсуждений на труппе. Вот каковы ваши впечатления о жизни провинциальных театров? Марина Дмитревская: В этом году сезон был на удивление неурожайным. В прошлом году была идея даже создать такую: не "Золотую маску", но фестиваль лучших российских спектаклей. И как раз когда эта идея возникла, спектакли "не уродились". Конечно, грибница должна отдыхать, и сейчас, я знаю, во многих театрах готовятся интересные спектакли. Но опять же по отборочным делам "Золотой маски", как я слышала, было очень трудно отобрать что-то даже на этот фестиваль, был пустой сезон. Он и в Питере был дохловатый, и в России был неурожайный. В Петербурге год дал нам двух новых руководителей драматических театров: Тимур Чхеидзе стал главным режиссером БДТ, Александр Морфов - главным приглашенным режиссером Театра Комиссаржевской, и оба иностранцы, и оба с юга. И вообще в этом году питерские театры явно потянулись к южному солнышку. Северная Венеция сомкнулась с Венецией и прочими итальянскими провинциями в "Турандот" и в "Слуге двух господ" Андрея Прикотенко в Театре на Литейном. Да и "Дон Жуана" забросило, как я помню, на Сицилию. Наши театры гуляли на юге, а в это время у нас тут собирались, как вы знаете, тучи, и правительство объявило на 2006 год разгосударствливание бюджетной сферы, под которое, наравне с Академией наук, музеями, поликлиниками, образованием и банями, попадали и театры. По определению убыточные театральные предприятия (а прибыльный театр существует только в одном месте мира - на Бродвее, между 42-ой и 44-ой стрит) не подстрахованы ни законами о спонсорстве, ни законами о меценатстве, нет их в нашей стране, которая на 105-ом месте по проживанию находится. И театрам грозила ужас акционирования, приватизации, перепрофилирования, голодной смерти, чего хотите. На самом деле всем понятно, что грядет очередной и, может быть, последний передел собственности. И в некоторые периферийные театры - я это знаю точно - уже приходили бизнесмены последней популяции, потиравшие умелые руки свои, и говорили: "Хороший офис в центре города:" Театры стоят в хороших местах. Русский репертуарный театр завис, и все еще висит, надо сказать, над пропастью. И вот уж точно високосный Касьян занес свою косу. Может быть, самым радостным событием прошлого года, его осени, стало объединение театральных людей. Перед лицом вступления во Всемирное торговое общество, которое называется ВТО (так же, как называлось когда-то Всероссийское театральное общество), на которое свалены все грядущие беды русской сцены, словно бы возродилось ВТО прежнее. Встала буквально вся Россия, прошли конференции в Сочи, Екатеринбурге, Москве. Вышел и напечатан сейчас в разных газетах и журналах меморандум, который противится этой реформе. Вся Россия встала, чтобы отбить эту реформу. Короче, поступательное движение реформы чуть приостановлено, и московские коллеги - директора и худруки театров, - кажется, держат руку на пульсе Германа Грефа и в последнее время сообщают, что его состояние стало ближе к норме. То есть документы приостановлены и должны теперь делаться в соавторстве с людьми театральными, с теми, кто понимает специфику этого дела. Успокаиваться и праздновать пока совершенно нечего, рано. Наоборот, нужно сохранять бдительность, строить некую линию Маннергейма, иначе все закончится тем, что мы с вами через год уже никаких итогов подводить не сможем, и вся страна окажется уже не на 105-ом, а на самом последнем месте по уровню проживания. Потому что театр все-таки какую-то роль в ней многие века играет. Марина Тимашева: Мы завершили разговор с главным редактором "Петербургского театрального журнала" Мариной Дмитревской. А я поздравляю всех с Рождеством Христовым и надеюсь, что все мы будем помнить, о чем говорил, чего хотел от нас человек, чей день рождения мы отмечаем. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
