Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[29-04-99]
Поверх барьеровАмериканский период Владимира НабоковаМарина Ефимова: В 1940 году Набоков с женой Верой и маленьким сыном Дмитрием бежали из Берлина в Америку. Владимиру Владимировичу было уже 40 лет, и он был вполне и давно сложившимся писателем. Не Набоковым, правда, а Сириным. Такой он выбрал себе литературный псевдоним для русских изданий. Им уже была написана большая часть его стихов и восемь, так называемых, русских романов. Среди них "Машенька", "Соглядатай", "Король, дама, валет", "Камера обскура", "Защита Лужина" и, опубликованный в 1938 году, "Дар", который сам автор считал своим лучшим русским романом. Добавим, и последним романом, написанным им на русском языке. В Европе Набоков был чрезвычайно противоречивой фигурой в литературном эмигрантском мире. Во всяком случае, его не принимал ни главный критик европейской эмиграции Георгий Адамович, ни один из первых поэтов эмиграции Георгий Иванов, который писал: Диктор: В "Короле, даме, валете" старательно скопирован средний немецкий роман. А в "Защите Лужина" - французский. И секрет того, что пленило в Сирине некоторых критиков, объясняется просто. "Так по-русски еще не писали", - говорят они. Совершенно верно. Но по-французски и по-немецки так пишут почти все. Марина Ефимова: Однако в Америке, у писателя уже были поклонники. Особенно, после "Защиты Лужина" и "Дара". Благодаря им, благодаря своему замечательному, с детства освоенному английскому и кэмбриджскому образованию, Владимир Набоков получил работу преподавателя русской литературы в престижном университете Уэлсли колледж. Лучше всех эту работу описал, естественно, он сам. Диктор: В осеннем семестре в списке записавшихся на курсы русского языка значились трое: Джозефина Малкин, предки которой были родом из Минска, Чарльз Макбет, сверхъестественная память которого, уже одолела 10 языков и готова была поглотить еще с десяток, и томная Эйлина Лейн, которой кто-то сказал, что, усвоив русский алфавит, можно, в принципе, читать "Анну Карамазову" в оригинале. Марина Ефимова: Этот отрывок и следующий, мы приводим из романа Набокова "Пнин", о русском интеллигенте, затерянном на чужбине. Диктор: Как преподаватель, Пнин не мог соперничать с теми поразительными русскими дамами, рассеянными по всей академической Америке, которые, не имея никакого специального образования, как-то умудряются, однако, при помощи интуиции, болтливости и какого-то материнского наскока, внушить группе ясноглазых студентов магическое знание своего трудного и прекрасного языка в атмосфере песен о Волге-матушке, красной икры и чая. Марина Ефимова: Занимаясь преподаванием, Набоков делал очень много переводов русской классики. И для своих, ставших потом знаменитыми, лекций, и в чисто культуртрегерских целях. В том числе, им был сделан известный, и, по мнению специалистов, единственный приемлемый для американцев перевод "Евгения Онегина". Набоков много переводил Гоголя и о Гоголе, перевел "Героя нашего времени" Лермонтова и "Слово о полку Игореве". Но при этом за почти 20 лет, проведенных в Америке, им были написаны всего три романа. "Истинная жизнь Себастьяна Найта", практически написанная в Европе, "Лолита" в 1955, и "Пнин" в 1957. Все три по-английски. Как, впрочем, и все последующие вещи Набокова, включая его воспоминания о России "Другие берега". Кем же стал Набоков для американцев - американским писателем, русским писателем? Я спросила об этом у Роберта Уолтера - профессора Калифорнийского университета в Беркли и автора многих работ о Набокове. Роберт Уолтер: Я думаю, что его положение уникально. Нет, он, конечно, не американский писатель. Но и не просто русский, пишущий на английском языке. Начать с его языка. Это волшебный, невероятно богатый, но, довольно странный английский. Не то, чтобы он был неправильным. Наоборот, он часто почти научно точен. Но это язык, отчасти, изобретенный. В нем своя, очень необычная музыка. Словом, это, опять же, набоковский английский язык, его уникальное творение. Марина Ефимова: В связи с тем, что сказал профессор Уолтер, особенно любопытно ощущение нашего сегодняшнего гостя, российского писателя Андрея Битова, которого я спросила о его первом впечатлении от прочтения Набокова. Андрей Битов: Это был для меня шок. Как будто от меня забрали все мои игрушки, в которые я играл, с ощущением, что они мне принадлежат. Это был мой, частный, профессиональный шок. И я не могу сейчас вспомнить, что это было, то ли "Дар", то ли "Лолита". И это совершенно разные вещи. Потому, что один был именно позднейший русский роман, наиболее фундаментальный, а "Лолита" - это наиболее фундаментальное его американское произведение. Так что я сразу стал знакомиться с обеими ипостасями. Впечатление было такое, чисто художественное, просто, как можно писать по-русски замечательно. А "Лолиту" я читал в его же собственном русском переводе, где он, в конце, жалуется, что эта ниша уже им покинута, и его русский уже заржавел. Но именно этот заржавевший русский меня поразил. Марина Ефимова: Но, конечно, не только язык определил особое место Набокова. Роберт Уолтер: То, как Набоков видел людей и их поведение, тип его наблюдательности, опять же, был не американским. И даже не русским, по-моему, а европейским. На мой взгляд, во все его книги, где действие происходит в Америке, попали такие детали характеров и человеческого поведения, которые бы без него остались вне поля зрения американских писателей. Вы находите вот эту его проницательность чужака в романе "Пнин" и в романе "Бледный огонь", и, разумеется, в "Лолите". Марина Ефимова: Вот одно из тех описаний, которое, я полагаю, имеет в виду профессор Уолтер, когда говорит о набоковской проницательности чужака. В романе "Бледный огонь", автор описывает дом судьи Гольцварта, который герой снял в университетском городке. Диктор: Гольцворт затратил массу труда на выписку, на клочках бумаги, рекомендаций, объяснений, предписаний. Чего бы я ни коснулся в первый день моего пребывания, все наделяло меня образчиком гольцвортианы. Я отпер аптечный шкафчик во второй ванной, и оттуда выпорхнуло предостережение, что паз для использованных безопасных лезвий слишком полон, чтобы можно было им пользоваться. Я открыл ледник, и он, с лаем, предупредил меня, что в него не следует помещать изделия национальной кухни с трудно выводимым запахом. Среди множества подробных заметок, приколотых к специальной доске в кладовой, вроде водопроводных руководств, диссертаций по электричеству, трактатах о кактусах и тому подобном, я нашел диету черного кота, принадлежавшего к дому. Понедельник, среда, пятница - печенка. Вторник, четверг, суббота - рыба. Воскресенье - рубленое мясо. У меня он получал только молоко и сардинки. Но, может быть, самая смешная записка, относилась к манипуляции оконных портьер, которые следовало затягивать различным образом в различные часы, чтобы предотвратить действие солнечных лучей на обивку мебели. Для каждого окна было описано положение солнца по дням и по временам года. Впрочем, в сноске, великодушно предлагалось заменить управление занавесками тем, чтобы отодвигать и убирать за пределы достижения солнечных лучей самые ценные предметы обстановки. Но это следовало делать осторожно, чтобы не поцарапать стенного карниза. Марина Ефимова: Напомним, что у нас сегодня в гостях прозаик Андрей Битов, написавший большое эссе о Набокове, которое он назвал "Одноклассники". Андрей, как бы вы описали, какой вам представилась Америка из романов Набокова? Андрей Битов: Может быть, когда я читал "Пнин", я что-то почувствовал про внутреннее состояние русского вообще в эмиграции, в частности, в Америке. Мне что-то по-человечески стало понятно. И все. Но после того, как я сам побывал в Америке, произошло внутреннее перечитывание такого романа, как "Лолита". Мне кажется, что "Лолита" настолько об Америке. Конечно, она не просто об адюльтере с 12-летней девочкой. Это ясно. Но у меня такое впечатление, что Лолита и есть Америка. Это написано о любви Набокова к Америке. Но он выбрал такую удаленную перспективу, как девочку, как ребенка, как тинэйджера. И что-то в этом духе было и первым моим впечатлением, потому, что, когда я приехал в Нью-Йорк и раскрыл свою варежку, то я сказал про себя, впрочем, это не было критикой, столь принятой у русских по отношению ко всему, что им дано, а, скорее, это было восхищением - цивилизация двоечников. Взяли, сбежали уроков, построили из кубиков, как хотели, и все у них получилось. Работает, живет. Вот эти разбитые коленки и есть Америка. Это что-то одно. И у Набокова это так сильно получилось, что там одновременно и страна, и девочка, и любовь. Марина Ефимова: "Лолита". Этот роман решил судьбу Набокова. В течение всех 18 лет жизни в Америке писатель преподавал. Из них 12 лет подряд в одном из лучших университетов Америки в Корнеле. Но даже и там Набоковы не завели себе постоянного жилья, а вечно жили по чужим домам, вроде того, который описан в "Бледном огне". Его дома навечно остались там, в Выре, в Рождествено, в Петербурге. А вот, что пишет Андрей Битов в своем эссе о Набокове. Диктор: Восхищение перед Набоковым, преклонение перед его мастерством ничто по сравнению с тем неразделенным его одиночеством, тем нашим долгом ответной любви, которой он не получил. Не тот ли мальчик также остался стоять на палубе, глядя на отплывающий от него "Севастополь", и простоял так до самой смерти? Мы узнаем у Набокова то, что забыли сами. Мы узнаем свои воспоминания. Без него бы и не вспомнили о собственной, не столько прожитой, сколько пропущенной жизни. Будто это мы сами у себя эмигранты. Марина Ефимова: Набоков всегда бы элитарным писателем. Но вот, в 1958 году, когда писателю уже было 59 лет, пронесся, по его собственному выражению, от Калифорнии до Мэйна, ураган "Лолита". Скандал вокруг этого романа о непреодолимой страсти немолодого университетского профессора к 12-летней девочке трудно описать. Особенно в эмигрантских кругах, где тогдашний редактор "Нового журнала" Роман Гуль в яростной рецензии назвал автора коммерцпорнографом. Публика роман раскупала. Стэнли Кубрик снимал фильм с Джеймсом Мейсоном и Питером Сэллерсом. Тот самый фильм, который стал уже американской классикой и музыку из которого мы выбрали сегодня для нашей передачи. Американская критика разделилась во мнениях. Вот, что рассказывает профессор Уолтер. Роберт Уолтер: Начать с того, что еще до успеха "Лолиты" Набоков был с восторгом принят всей американской литературной элитой. Эдмунд Уилсон, тогда ведущий литературный критик Америки, был почитателем его таланта и очень много сделал для создания его писательской репутации. Его рассказы регулярно публиковались в "Ньюйоркере". Уже роман "Пнин" был встречен с восторгом. Конечно, коммерческий успех "Лолиты", скорее всего, обеспечила история запретных отношений немолодого мужчины с 12-летней девочкой. Однако ведь не только публика, но и самые элитарные критики, приняли роман с огромным энтузиазмом. Марина Ефимова: Роберт Уолтер приводит отзывы и других критиков. Таких, например, как Уильям Гас, писавший о Набокове в известнейшем литературном обозрении "Нью-Йорк ревью оф букс". Роберт Уолтер: Приведу вам строчку, которую позже использовали в качестве аргумента литературные противники Набокова. "Набокову, как романисту, - писал Гас, - вредит его ум и редкая образованность. Он как бы вечно ведет блистательную партию в шахматы с читателем, который не может ему ответить. И поэтому автор постоянно выигрывает эту партию". Гас писал и о непопулярной в Америке высокомерной элитарности Набокова, которая, якобы, иллюзорно поднимает его над необходимостью нравственной и гуманной основы писательства. Марина Ефимова: Дадим самому автору ответить критикам. Вернее, его герою, Гумберту Гумберту, которого мы застигнем в момент отчаяния и безнадежности. В тот момент, когда он собирается убить соблазнителя, отнявшего у него Лолиту. Диктор:
День умирал. Я катил по шоссе под мелким дождиком, и как бы деятельно ни ездили два близнеца по смотровому стеклу, они не могли справиться с моими слезами. Чернела теплая аппалачская ночь. Изредка проезжали мимо меня автомобили. Удаляющиеся рубины, приближающиеся бриллианты. Но городок спал. Не было на тротуарах той веселой толкучки прохлаждающихся граждан, какую видишь у нас, по ночам, в сладкой, спелой, гниющей Европе. Я один наслаждался тут благотворностью невинной ночи и страшными своими думами. По другой стороне улицы гараж сквозь сон говорил "автора убили", на самом деле автомобили. На одной одинокой остановке между Колмонтом и Рамсделом я пересмотрел все обстоятельства моего дела. С предельной простотой я видел теперь себя и свою любовь. Увы, мне не удалось вознестись над тем простым человеческим фактом, что какое бы духовное утешение я ни снискал, ничто не могло бы заставить мою Лолиту забыть все то дикое, грязное, к чему мое вожделение принудило ее. Поскольку не доказано мне, что поведение маньяка, лишившего детства североамериканскую малолетнюю девочку Долорес Гейс, не имеет ни цены, ни веса в разрезе вечности. Если это можно доказать, то жизнь - пошлый фарс. Закончу эту главку цитатой из старого и едва ли существовавшего поэта:
Марина Ефимова: Как только гонорары за "Лолиту" позволили оставить преподавательскую работу, Набоков навсегда уехал из Америки. И никогда не возвращался в Россию. Он поселился в Швейцарии, в действительно нейтральном месте. В городке Монтре. Почему он уехал после 19 лет жизни в США? После такого успеха? Роберт Уолтер: Я думаю, Набоков уехал, потому, что всегда оставался европейцем и предпочитал жить в достижимой близости от Парижа, Рима и Венеции. Но он любил Америку. Это видно и в образе американского поэта Джона Шейда в романе "Бледный огонь" и в "Лолите", даже в иронических пассажах или карикатурных характеристиках. Кстати, есть любопытные свидетельства о его лояльности к Америке. Профессор Симон Карлинский рассказывал мне, что однажды, в Монтре, где он навещал Набокова, в ресторан впорхнула стайка старых американских дам-туристок. Вы их знаете. С голубыми сединами, только что от парикмахера, в ярких нарядах. Спутники писателя стали их обсуждать и над ними подтрунивать. И тут, Набоков произнес целую речь в защиту этих дам и Америки, которую европейцы не в состоянии издали оценить по достоинству и даже, в защиту американской массовой культуры. Вот тех самых песенок, например, которые так любила Лолита. Марина Ефимова: Ну, а американцы, читают ли и помнят ли они Набокова? Вот, что говорит об этом профессор Присцилаа Майер, специалист по творчеству Набокова. Присцилла Майер: Может быть, вы не знаете, но есть по электронной почте группа любителей. Среди них - журналисты, ученые, писатели, издатели, которые говорят исключительно о Набокове. Любой человек может подписаться. Недавно моя дочь сдавала вступительный экзамен в аспирантуру, на кафедру английской литературы, и она заметила, что на все эти вопросы надо выбрать между пятью ответами, и что один ответ правильный - Набоков и два неправильных - Набоков. Конечно, это не широкий читатель, но, тем не менее, у нас считается, что он из великих англоязычных писателей этого века. Марина Ефимова: В русских справочниках Набокова уверенно называют русским писателем. В американских, с чуть смещенной объективностью - англо-русским. Как относится к национальному статусу Набокова Андрей Битов, который писал в своем эссе, что не включает Набокова в число эмигрантских писателей? Андрей Битов: Я считаю эмигрантами тех, кто выехал со своим чемоданом. Не изменил ему. Такая есть вещь, как остановка в своем времени, в своих ценностях и некоторые сложности в развитии, в питании. Самые лучшие писатели именно такого рода - Бунин, Ходасевич. Но они продолжали так, как будто бы ничего не случилось, но только с огромной болью по отношению к утраченному. Деление это, само по себе, грубое потому, что в советской литературе, как мы знаем, происходили некоторые вещи, которых не могло произойти ни в какой другой истории. Есть еще такие писатели замечательные, которых никогда бы и не было, не будь этой ужасной истории. Никогда бы не было Зощенко, никогда бы не было Заболоцкого, Никогда бы не было Платонова и даже позднего Мандельштама. И это не плюс, не завоевание советской власти, что они были. А представьте себе, что люди возникают в этой точке, как пришлось Набокову. Так что я считаю, что Набоков - это нечто третье. Не эмигрантское, не советское, а непрерывная линия воображаемого развития координат. Нет русского писателя не с перерубленным пополам телом. И вот, Набоков разрублен на три куска. Россия, Европа, Америка. Все, так или иначе, перерублены. Я не знаю, что считать - Достоевскую каторгу или Набоковскую эмиграцию. Потом кровожадные исследователи любят его судьбу. Но мне никогда это не нравилось. Я думаю, что гораздо жальче просто физическое тело. Это было страдание. Когда это случилось со мной, как шок, я полгода читал Набокова, я понял, что поэзия невстречи - это его тема. Он тоже со всеми разминулся, ни с кем не встретился. Крупному писателю свойственна такая имперская замашка, что он захватывает какие-то вещи. Вот Набоков отхватил себе нимфетку, бабочку, еще что-то и вот эту невстречу. Потерянные ключи, запертые двери, резинку. И когда что-то происходит такое, что что-то не можешь найти. Понять, что то исчезло, это все каким-то образом поймано Набоковым. Я думаю, что это из-за этой удивительной трагической трещины между Россией и его всей последующей жизнью. Марина Ефимова:
И особенно это трещина заметна в стихах Набокова. Таких, как "Расстрел".
Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
