Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[Архив]
Поверх барьеровНикто не хотел умиратьАвтор программы Александр Генис Первую антивоенную демонстрацию я увидел сразу после 11 сентября. Она состоялась в парке Юнион-сквер, на 14-й стрит. Все улицы южнее были закрыты для движения. Власти расчищали руины, спасатели с собаками еще надеялись найти выживших, дыра на месте близнецов дымилась, и люди ходили в масках - дышать было трудно. Особенно здесь, на границе зоны бедствия. Подчиняясь чрезвычайным топографическим условиям (ближе к месту трагедии не пройти), ньюйоркцы устроили в парке импровизированный мемориал под открытом небом. Фотографии близких, рисунки, свечи, и, конечно, живые цветы. Вечером, после работы, здесь собирались люди с гитарами и пели грустное. Наверное, поэтому первые пацифисты новой войны выбрали именно этот уголок Нью-Йорка: тут не было ничего официального. Демонстрация оказалась малолюдной - человек 15-20, представлявших два поколения: отцы и дети. В первых сразу узнавались ветераны-шестидесятники. Длинные, но уже седые волосы, линялые разводы на рубахах, потертые джинсы, профессорские очки. Знакомый и очень симпатичный тип - постаревшие хиппи. Кажется, что они, как любимый персонаж американского фольклора Рип ван Винкль, проспали смутные 70, богатые 80-е, эйфорические 90-е, чтобы подхватить изрядно забытое антивоенное дело там, где его оставила вьетнамская эпоха. Молодежь неуверенно, но истово держалась старших, быстро учась на примере. Зрелище, надо сказать, было странным. После 11 сентября всем стало ясно, что война уже началась. Но было еще непонятно, с кем Америке теперь придется воевать. Появление людей со старыми значками, наспех написанными плакатами и импровизированными, не слишком внятными речевками казалось в этой, еще очень смутной ситуации механической реакцией на знакомый раздражитель. Если учесть - место и время, участие в протесте требовало немалого мужества от его участников. Ведь погибших в небоскребах-близнецах еще даже не успели опознать. Впрочем, собравшаяся вокруг демонстрации толпа скорее недоумевала, чем возмущалась. "Ну а делать-то что?", - спрашивали пацифистов. Но те говорили, пели и кричали о своем, не слыша вопроса. Он так и повис в воздухе. С тех пор антивоенные протесты, умело использующие сегодняшние средства связи, прежде всего - интернет - выросли во всемирное движение. Оно разворачивается по всем континентам как грандиозное произведение искусства времен глобализации. В этом пацифистском ажиотаже чувствуется игровая, артистическая природа протестов. Не находя себе должного применения, контркультура, тлевшая десятилетиями под слоем более или менее мирной почвы, вырвалась наружу. Новое в этом процессе - постмодернистские обертоны, приучившие нас не столько творить, сколько цитировать. Сегодняшний пацифизм - в отличие от вчерашнего - не создает антивоенного искусства, взлетом которого была отмечена вьетнамская эпоха. Вместо этого, он обращается к знаменитым образцам прошлого. Так, одной из самых ярких антивоенных акций стало одновременное исполнение или хотя бы публичное чтение во всем мире (От Бруклина до Карачи) древнегреческой комедии "Лисистрата". Описанный Аристофаном заговор женщин, отказавших мужьям в супружеских ласках, чтобы вынудить их завершить Пелопонесскую войну, показался настолько своевременным, что вызвал к жизни радикальную идею - повторить подвиг решительной афинянки: Диктор: "Пресс-секретарь Социал-демократической партии Германии по делам женщин Моника Донер-Фишер и вице-президент партии Йоханна Вернер-Маггендорффер призвали жен тех политиков, которые выступают за войну в Ираке, отказаться от исполнения супружеских обязанностей. "Это может оказаться гораздо эффективнее, - говорит Вернер-Маггендорффер, - чем зажигание свечек во имя мира, распевание песен или приковывание себя к каким-либо воротам. Когда речь идет о том, чтобы остановить войну, женщины должны быть услышаны, и отказ от секса - одна из немногих вещей, которые мы можем сделать". Александр Генис: Похоже, однако, что из этого своеобразного хэппенинга ничего не выйдет. Сексуальный бойкот в корне противоречит самому известному лозунгу пацифистов 60-х: "Make Love, not War". Главная особенность сегодняшнего антивоенного движения - его анахроническая природа. Сохраняя, как уже говорилось, преемственность с контркультурой, порожденной Вьетнамом, оно некритически переносит проблематику 60-х в ХХ1 век, который бросил миру совсем другие вызовы. Об этом уже довольно давно говорят сами пацифисты. Развитие событий после окончания Холодной войны привело антивоенное движение в этический тупик. Политические кризисы последнего десятилетия все чаще ставят мир в такое положение, когда аморальным становится НЕ воевать. Еще задолго до 11 сентября ведущий теоретик пацифизма в Америке, профессор христианской этики Стэнли Хоэровос писал: Диктор: "Пришла пора разделить войну и полицейские акции. Первая по-прежнему недопустима с религиозной точки зрения, она по-прежнему нарушает заповедь "не убий", но полицейские меры - дело другое. Полицейские обязаны пресечь конкретное преступление, применяя силу в пределах необходимости. Полицейские - это оружие высокой избирательности, они воюют не с народом, только с преступниками. При этом, полицейские не подменяют собой ни судью, ни присяжных, они лишь выполняют возложенный на них правосудием долг. В рамках такой доктрины слово "война" вообще выпадает из политического лексикона, заменяясь понятием "полицейская акция международного масштаба". Александр Генис: Вопрос о том, как называть происходящее в Ираке, казалось бы, всего лишь терминологическая проблема, но именно она разделила на два лагеря мир, занятый поисками спасения нашей цивилизации от угрозы террора. Нашу передачу о социально-культурных аспектах антивоенного движения продолжит американский историк, профессор Колумбийского университета Алан Бринкли, с которым беседует Владимир Морозов. Владимир Морозов: Профессор Бринкли, расскажите, пожалуйста, об истории пацифизма и антивоенного движения в Америке? Алан Бринкли: Это два отдельных движения. Антивоенные демонстрации протестуют против той или иной конкретной войны. Антивоенные выступления были в США во время каждой войны, кроме Второй мировой, когда на нас напали и нам приходилось защищаться. Но пацифисты были и во время Второй мировой. Они существуют как бы вне времени и пространства, потому что для них главным является общение с Богом, а не с людьми, не с властями. Скажем, квакеры или некоторые группы католиков. Вообще, пацифизм вряд ли можно назвать движением. Речь идет об очень небольших группах людей, которые выступают против всякого насилия и отказываются участвовать в любой войне. Владимир Морозов: Как возникало в Америке антивоенное движение? Начнем, скажем, с Гражданской войны: Алан Бринкли: Рабочий класс Севера страны считал, что Гражданская война ведется в интересах богатых, которые сами в боях не участвуют. Многие северяне не хотели жертвовать своей жизнью из-за чернокожих рабов, судьба которых была им безразлична. Кроме того, северяне опасались, что освобожденные рабы переедут на север и отнимут рабочие места у белых. Первые два года война вызывала особенно резкую критику, потому что дела у северян шли неважно. Была масса дезертиров, вспыхивали бунты против набора в армию. А в 1864 году Авраам Линкольн легко мог проиграть выборы. Его спасло то, что перед самым голосованием армии северян одержали несколько убедительных побед. Владимир Морозов: Еще более массовыми были протесты против участия Америки в Первой мировой: Алан Бринкли: Многие американцы не понимали, зачем США должны вступать в войну. Население не принимало предложенного правительством морального разграничения между Англией и Германией. Против участия в Первой мировой выступали многие профсоюзы, иммигрантские группы, американцы немецкого происхождения, выступала социалистическая партия, которая в то время была крупной силой. Поэтому во время своей предвыборной компании будущий президент Вудро Вильсон обещал, что США не станут вмешиваться в войну. Его правительство провозгласило нейтралитет, но оно не признавало блокады Англии и поставляло туда продовольствие и оружие. Когда немецкие подводные лодки начали топить американские суда, стало ясно, что без войны не обойтись. Владимир Морозов: Мистер Бринкли, извините, но сколько вам лет? Вам не приходилось участвовать в протестах против Вьетнамской войны? Кстати, чем они отличались от тех же акций времен Корейской войны? Алан Бринкли: Мне 53. Я был против Вьетнамской войны, хотя и не участвовал в протестах, которые, кстати, были гораздо более мощными, чем во время Корейской войны. Во Вьетнаме не было такой массовой и явной интервенции сил коммунистов, как это произошло во время Корейской войны. Во всяком случае, так считали многие американцы. Поэтому наше участие в войне казалось нежелательным. Кроме того, боевые действия складывались для американцев неблагоприятно. Антивоенное движение обычно усиливается по мере роста американских потерь. Та же самая тенденция существовала и во время Корейской войны. Но тогда не было массовых демонстраций и маршей протеста, не было организаций, которые, как во время Вьетнамской, помещали бы в крупных газетах целые страницы антивоенных призывов. Владимир Морозов: То есть, антивоенное движение сыграло заметную роль в американской истории? Алан Бринкли: Оно оказало заметное влияние на то, как правительство США формулировало свою политику и строило дипломатию. Мощное антивоенное движение во время Вьетнамской войны сильно поколебало решимость американского правительства продолжать войну. Но было бы преувеличением утверждать, что антивоенное движение сыграло огромную роль. Оно еще ни разу не предотвратило войну. Владимир Морозов: В чем особенности нынешней ситуации? Алан Бринкли: Раньше таких боевых действий мы не вели. Теперь правительство убеждено в необходимости превентивных ударов. Нам предлагают новую доктрину войны, которая гласит, что мы можем начать боевые действия в какой-либо стране мира, чтобы изменить там политическую и военную ситуацию. Многие в США и в других странах не уверены в правомочности такой концепции. Но даже самое активное антивоенное движение вряд ли способно изменить мнение правительства. Александр Генис: Ну, а теперь послушаем тех, кто принимает и не принимает участия в акциях протеста. У микрофона Марджери Мэрфи из Пенсильвании: Марджери Мэрфи: Я пацифистка. Хотя я и не обладаю достаточно сильным характером, чтобы быть настоящей пацифисткой, как, например, квакеры. В этой религиозной общине детей учат быть верными себе и Богу. Для этих людей взять в руки оружие - значит изменить Богу. Я преподаю историю в колледже квакеров, но сама я не квакер, а католичка. Просто квакеры пригласили меня на работу. Это очень симпатичные люди, они обходятся без священников и церкви, много занимаются благотворительностью. Квакеры всегда были пацифистами, отказывались воевать и шли в тюрьму за свои убеждения. С них и начиналось пацифистское движение в Америке. Одним из его основателей была квакер, школьная учительница Лукреция Мат. Она выступала за права женщин, помогала молодым людям скрываться от призыва в армию во время Гражданской войны, при этом основала общество борьбы против рабства. Александр Генис: А вот, что говорит нью-йоркская художница Айрин Мильтон: Айрин Мильтон: Я была против Вьетнамской войны, как и бОльшая часть молодежи. Нам доставляло огромное удовольствие ходить по улицам с плакатами "Занимайтесь любовью, а не войной!" Это очень раздражало моего отца, который воевал в Европе во время Второй мировой и был там ранен. Он был убежден, что коммунистов во Вьетнаме надо остановить военной силой. И говорил, что если бы я была не дочерью, а сыном, то он послал бы меня воевать во Вьетнам. Сейчас я смотрю на войну по-другому. В конфликте с Ираком всё слишком запутано, что я так и смогла решить, то ли я за, то ли против. Но 11 сентября я видела из окна, как рушились башни Всемирного торгового центра. Впервые в жизни я почувствовала, что моя жизнь под угрозой. Я поддерживала войну против талибов. Александр Генис: Принять участие в сегодняшней программе мы пригласили нашего коллегу Юрий Гендлера, попросив и его высказаться об антивоенном движении. Юрий Гендлер: Мне приходилось встречать пацифистов, как в Америке, так и много-много лет назад в России, в мордовских лагерях, в частности. Могу засвидетельствовать: это были хорошие, добрые люди, всегда готовые помочь и в чисто бытовых отношениях. Да и их убеждения, кроме уважения, ничего вызвать не могут. Убийство, война - вещи, действительно, ужасные. Вне зависимости от религиозных и пацифистских установок. А в рамках их религиозной системы, доводы пацифистов просто неоспоримы. Повторяю, в рамках их религиозной системы. Проблема, на мой взгляд, заключается в том, что в современных цивилизованных обществах религия отделена от государства и не без оснований. Функции и уровень ответственности государства существенно иной. Первая и главная основная обязанность государства - это охранять и защищать нас грешных. В том числе и пацифистов, нашу жизнь и собственность. И если необходимо, то и с применением силы. Моя внучка Наташа училась в школе Стайвисон, которая находится рядом со Всемирным Торговым Центром. Полтора года назад, 11 сентября она около 9-ти утра вышла из метро, и на ее глазах люди прыгали с сотых этажей вниз и рухнула одна из башен. В сплошной тьме ее схватил полицейский и бежал с ней подальше, сколько мог. Так что в деле защиты нашей жизни государство представляется мне более надежным и компетентным партнером, чем пацифисты. И еще момент. Государство также обязано защищать и уважать наши взгляды и убеждения, какими бы они не были бы. И в этом смысле у пацифистов сейчас особых проблем нет. Армия в штатах - дело добровольное, и пацифисты туда, естественно, не идут. Да и раньше, при воинской повинности, пацифистские взгляды, в общем, уважались. На памяти случай со знаменитым Кассиусом Клеем, который во время вьетнамской войны, приняв ислам и став Мухаммедом Али, заявил, что религия не позволяет ему брать в руки оружие. Правда, поначалу у него были неприятности, но потом все уладилось, Верховный суд встал на его сторону. Александр Генис: Когда все сказано, когда все аргументы выложены на стол, а спор не кончается, и ни одной стороне не удается убедить другую, остается полагаться на историю. Она уж точно рассудит. Только так, от конца можно вынести верный вердикт. Скажем, пацифисты времен Первой мировой войны кажутся сегодня трезвомыслящими и благородными людьми, но пацифисты гитлеровской эпохи, а их тоже было немало, в том числе и в Америке, представляются близорукими и опасными идеалистами. Провести границу между разумом и безумием антивоенного движения - задача для пришельца из будущего. И это накладывает немыслимую ответственность на тех, кто в конечном счете принимает решение, веря в свои силы не столько предвидеть, сколько творить будущее. Думая об этом нечеловеческом грузе, лежащем сегодня на плечах американского президента, мы вправе вспомнить другого политика, который, пожалуй, больше всех повлиял на облик того мира, который достался 21 веку по наследству от века двадцатого - Уинстона Черчилля. Мне кажется, что нет сегодня более полезного чтения, чем его книги и речи. Во всяком случае, мучаясь сомнениями, как, наверное, все сегодня, я нахожу в этих текстах ту решительную и мудрую определенность, которой нам так не хватает сейчас. Давайте перелистаем эти тома, в поисках урока на завтра. В удостоенных Нобелевской премии мемуарах о Второй мировой войне Черчилль постоянно повторял: непростительной ошибкой Запада был дефицит исторической решительности, помешавшей во время остановить нацистов: Диктор: "Агрессивная политика Гитлера опиралась не на силу Германии, а на разобщенность и робость Франции и Англии, а также на изоляцию Соединенных Штатов. Когда правительства поняли, какие ужасные изменения произошли, было уже слишком поздно: Английские и французские кабинеты были в то время похожи на две стиснутые перезрелые дыни, в то время как больше всего был нужен блеск стали". Александр Генис: Если отвлечься от последствий, то нам и сегодня легко понять ту эпоху воинствующего пацифизма, выдвинувшего лозунг "Мир любой ценой". Никто не хотел умирать. Измученные войной, обещавшей покончить со всеми войнами, народы готовы были на все, чтобы не ввязаться в новые сражения, но история заставила мир расплатиться за страх перед новыми жертвами. Большая кровь пролилась вместо малой. Однако сегодня даже более актуально звучит знаменитая Фултонская речь Черчилля 46-го года. Этим шедевром ораторского мастерства и политической дальнозоркости Черчилля, во время мобилизовавшим Запад, мы во многом обязаны тому, что свободный мир не повторил старой ошибки, и Холодная война так и не стала Горячей. Но смысл этого судьбоносного документа не исчерпывается прошлым - через головы современников Черчилль обращался и к будущему, то есть, как выяснилось сегодня - к нашему настоящему. Сила этой поразительной по своему воздействию речи заключалась еще и в том, что не услышанный во время пророк опирался на горечь собственного опыта: Диктор: "В прошлый раз я взывал во весь голос ко всему миру, но никто не пожелал слушать: Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями, чем та, которая только что разорила огромные области земного шара". Александр Генис: Если этот опыт останется невостребованным, то, говорил Черчилль: Диктор: "Могут вернуться времена средневековья, и на сверкающих крыльях науки может вернуться каменный век". Между тем, "нет никаких причин, кроме человеческой глупости и бесчеловечного преступления, которое не дали бы всем странам без исключения воспользоваться наступлением века изобилия". Александр Генис: Но самые актуальные слова этого ораторского триумфа обращены к Америке, которую Черчилль считал гарантом будущего и которую он призывал оказаться достойной своей безгранично тяжелой миссии. Полвека назад Черчилль сказал то, что, не меняя ни слова, может повторить Буш в эти трудные дни: Диктор: "Соединенные Штаты находятся в настоящее время на вершине всемирной мощи. Сегодня торжественный момент для американской демократии, ибо вместе со своим превосходством в силе она приняла на себя и неимоверную ответственность перед будущим. Оглядываясь вокруг, вы должны ощущать не только чувство исполненного долга, но и беспокойство о том, что можете оказаться не на уровне того, что от вас ожидается. Благоприятные возможности налицо. Отвергнуть их, проигнорировать или же без пользы растратить означало бы навлечь на себя бесконечные упреки грядущих времен". Александр Генис: Тогда, в 46-м, Черчилль призывал Америку, набираться сил, чтобы строить "Храм Мира". Может быть, мы только потому и добрались до ХХ1 века, что его призыв был услышан. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
