Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
25.4.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Открывая ЦветаевуВедущий Иван ТолстойИван Толстой: Сегодня в нашей студии полный аншлаг. Мы с трудом здесь помещаемся. У нас еще не бывало столько специалистов по творчеству Марины Цветаевой сразу, вместе. Поводом для разговора послужил выход альбома неизвестных писем Марины Ивановны. Я не оговорился - альбома писем. Их адресат - Константин Родзевич, студент Карлова университета Праги. О существовании этих писем в архиве известно было уже давно. Однако их содержание было не доступно. Теперь все препятствия на пути их издания сняты, и вот они выпущены. Но как! По-моему, так красиво, с такой любовью, в России письма еще не издавали. Приведены не только тексты, но и сами автографы, факсимиле почерка, богатый комментарий и панорамные фотографии Праги цветаевских лет. Разговор вокруг этих писем и этого издания мы сейчас и поведем. Мой первый вопрос Зое Николаевне Атрохиной. Зоя Николаевна - директор Цветаевского музея в Болшево. Как возникла идея издать эти письма, и откуда, честно говоря, Зоя Николаевна, взялись цветаевские письма Константину Родзевичу, когда, казалось бы, цветаевское наследие, в общем, уже издано? Или я не прав? Зоя Атрохина: Не совсем правы. Дело в том, что архив цветаевский был закрыт до 2000 года, и мы все, конечно, очень ждали. С 2000 года, когда появился доступ к этим письмам, мы очень хотели издать переписку Марины Ивановны с Родзевичем. Во-первых, потому, что Прагу очень любим. Во-вторых, потому, что мы в Праге, будучи в апреле, решили, что тут будет создано цветаевское общество. Мы очень хотели, чтобы эта книга была хорошей, и результат вы видите. Иван Толстой: А кто такой Константин Родзевич? Зоя Атрохина: Константин Болеславович Родзевич для Чехии личность известная, потому что учился в Карловом университете на факультете филологии и философии. Большая дружба была у них в те годы, когда жила здесь Марина Ивановна с семьей. И самое главное, что Родзевич стал героем двух поэм, двух великих произведений Марины Ивановны: «Поэма горы» и «Поэма конца». Поэтому мы очень ждали этих писем. Для меня что отрадно? Что, зная Марину Ивановну, переписку ее, как-то все ее дружбы сходили на нет, или превращались в ненормальные, нехорошие отношения. Вот книга «Переписка с Родзевичем» показывает, что Марина Ивановна осталась с ним в большой дружбе до самых последних дней. В Париже они были друзьями. Во-вторых, конечно, как любая книга, которую делаешь, бывает много негативных моментов. А эта книга рождалась в большой любви. Было очень приятно работать. Над этой книгой работал лучший текстолог цветаевских текстов - Елена Коркина. Она работает в архиве нашем Центральном московском, и когда стоит на книге имя Коркиной, это уже знак качества. Тексты будут прочитаны правильно, тут не будет ошибок, и этим текстам можно доверять. И то, что эта книга издана красиво, хорошо, что эту книгу приятно взять в руки, мы этому очень рады и гордимся. Иван Толстой: Зоя Николаевна, какая судьба Родзевича дальше, после расставания с Цветаевой? Зоя Атрохина: Судьба такова: сначала он помогал Эфрону, потом потихонечку ушел от этого. Он рисовал, он художник. Есть рисунок, где он изобразил Марину Ивановну. Он занимался скульптурой, его выставки были в Париже. Он журналист, переводчик. Он прожил долгую жизнь и умер под Парижем в возрасте 89 лет. Иван Толстой: Мой следующий вопрос к Светлане Владимировне Шамановой. Светлана Владимировна - студентка МГИМО и, тем не менее, способствовала изданию такой шикарной книги, целого альбома. Светлана Владимировна, на чем основывается ваш интерес к Цветаевой, почему вы взялись помочь издать эту книгу? Светлана Шаманова: Интерес к Цветаевой во мне проснулся, когда я еще училась в 5-м классе в школе. У меня была замечательная преподавательница по литературе, которая, наверное, и зародила во мне первый интерес к ее стихам. Потом и прозе. А с Зое Николаевной мы встретились, потому что я однажды пришла в болшевский музей. Кстати, он тогда уже был закрыт. Я там случайно встретила Зою Николаевну и спросила, могу ли я чем-то помочь музею. Так завязалась наша дружба. И когда открылись архивы, узнали, что есть письма к Родзевичу. Основной задачей стало сначала получить эти письма. Мы этого добились. Затем найти издателя. Мы его нашли. Затем издать книгу. И сейчас уже книга издана, издана великолепно, так, как ранее ее письма не издавались. По левой странице идет факсимиле настоящего письма, справа - соответственно этому разобранный текст. Опубликованы дарственные надписи, фотографии. Замечательный комментарий к книге. Иван Толстой: Светлана Владимировна, а у вас не только организационный интерес к наследию Цветаевой, но, может, какой-то есть научный, литературный? Светлана Шаманова: Наверное, больше все-таки душевный интерес, хотя как может быть душевный интерес без литературного, учитывая слог этого великого поэта и писателя? Иван Толстой: В нашей передаче участвует профессор ГИТИСа Антонина Михайловна Кузнецова. Я хотел попросить Антонину Михайловну прочесть одно из цветаевских писем Константину Родзевичу. Оно прозвучит на волнах «Свободы» впервые. Антонина Кузнецова: 22 сентября 1923 года. Арлекин! - Так я Вас окликаю. Первый Арлекин за жизнь, в которой не счесть - Пьеро! Я в первый раз люблю счастливого, и может быть в первый раз ищу счастья, а не потери, хочу взять, а не дать, быть, а не пропасть! Я в Вас чувствую силу, этого со мной никогда не было. Силу любить не всю меня - хаос! - а лучшую меня, главную меня. Я никогда не давала человеку права выбора: или все - или ничего, но в этом все - как в первозданном хаосе - столько, что немудрено, что человек пропадал в нем, терял себя и, в итоге, меня. Другой должен быть Богом, Бог свет отделил от тьмы, твердь от воды, «ветру положил вес и расположил воду по мере» (Библия, книга Иова) - другой должен создавать нас из нас же (о, не из себя!) и возможно это, конечно, только через любовь. Любовь: Бог. До Вас это у меня звучало: любовь: болезнь. Отсюда и наваждение, и очнуться, и разорванность, и после разорванности (дабы спастись от нее!) оторванность (мое отрешение). Вы сделали надо мной чудо, я в первый раз ощутила единство неба и земли. О, землю я и до вас любила: деревья! Все любила, все любить умела, кроме другого, живого. Другой мне всегда мешал. Иван Толстой: В нашей студии - ведущий библиограф Цветаевой. Историк Лев Мнухин. Лев Абрамович, я хочу попросить вас, если можно, немного отступить от главной линии нашего разговора и рассказать о вашем громадном проекте - Хронике культурной и научной деятельности русских эмигрантов во Франции. Эта хроника завершена, осталось только выпустить общий указатель к 8-ми томам. Там, конечно, масса упоминаний Марины Цветаевой, но мой вопрос самый общий: каков содержательный итог всей хроники? Лев Мнухин: Это возможность обозреть. Возможность увидеть панораму жизни русских во Франции за такой большой срок и практически во всех сферах их деятельности. Скажем, образование в 20-30 годы, русская гимназия в Париже, школа Александрина в Ницце, версальский Кадетский корпус. Образование поставлено на широкую ногу. 80% учащихся детей - русские. Преподаватели все русские. Но проходит время, и это видно уже по нашей хронике, как меняется качественно и количественно присутствие русских детей. Меньше преподавателей русского происхождения. И это видно только сверху, если посмотреть на протяжении многих лет. Или, например, положение с периодическими изданиями. Даже вот в тот период, который мы описываем, если взять такой срез - 55 год. Выходили газеты: «Русская мысль», «Русские Новости», «Русское воскресенье», «Русская Правда» Кадомцева, в то время, как во время войны была сначала одна газета, потом две газеты, потом сразу четыре. А сейчас мы видим только одну газету - «Русскую мысль» - и то она испытывает трудности. Это все опять видно во времени. Можно посмотреть по отдельным областям, что дает хроника. Возьмем художественные салоны. Как правило, 15-20 фамилий можно называть сразу, не гадая. Но если посмотреть полный список участия русских в салоне, то оказывается, что там 70 процентов имен неизвестных. Имен, которые не вошли ни в словари, ни в обиход. И здесь уместно сказать, что, к сожалению, конференции или сборники докладов по эмиграции - одни и те же имена писателей, художников, ученых. Сейчас вышла книжка «Русские экономисты эмигранты» - опять те же фамилии: Петр Струве, Бернадский. Но вы не найдете там Бунатяна, Маркова, следующий какой-то ряд. То же самое в кино. Мы считаем, что кино было только в 20-30 годы. Это Уржанский, Кованько, Мозжухин. Но я вам могу сказать, например, что 74-й год - 40 фильмов во Франции снято с участием русских. Это дала только хроника, только когда это удалось суммировать и показать. Некоторые области, как медицина, вообще не изучены. А там помимо общего врачевания и практики русскими, были просто уникальные имена. Скажем, Иван Иванович Манухин, которого Зинаида Гиппиус называла человеком, страдающим от жестокости других. Он участвовал в открытии русских отделений при французских госпиталях. Это отец и сын Маршаки, это врач Серов, которого помнят еще нынешние эмигранты. Зубной врач, который лечил еще императора, Кострицкий. Появляются имена по которым нет не то что монографии, а даже приличных статей. В этом году умер Кирилл Александрович Ельчанинов - выдающийся педагог, деятель РСХД, издатель. И посмотрите: без хроники вы теперь не сможете его биографии написать. Кто сейчас знает и где найдет журнал «Молодая смена», который издавал Ельчанинов? В хронике это есть. Это же можно сказать об ушедших в этом году Борисе Николаевиче Лосском и Зинаиде Алексеевне Шаховской. Воспоминания, которые он написал, он написал, пользуясь нашей хроникой. Есть какие-то мелкие находки. Если вы откроете одну из лучших книг по русской литературе - Глеба Струве, то в статье о Юрии Анненкове вы увидите, что он писал под псевдонимом Наталья Беляева. Как это получилось? Где он писал под этим псевдонимом? Мы открываем хронику и видим, что состоялся вечер поэтов, выступила поэтесса Наталья Беляева, то есть живая и настоящая Беляева. Кроме того, если учесть, что она и в кино играла, то это вообще реальный персонаж. Для тех, кто занимается литературой в России, есть тоже много любопытных фактов. Скажем, в 1949 году было впервые прочитаны воспоминания Вадима Андреева о Цветаевой. Это была лекция, которая выросла потом в воспоминания. И очень бы хотелось, чтобы те, кто будет заниматься, смогли бы это и многое другое вытащить из этих 4-х томов. Иван Толстой: Лев Абрамович, а вы открыли для себя какие-то интересные фигуры, полюбили ли вы кого-то, заинтересовались ли вы в истории русской эмиграции какими-то людьми, которые были закрыты, прикрыты временем, пока не появилась ваша работа? Лев Мнухин: Дело в том, что нас не хватало бы на чувство любви и благодарности людям, которые сохраняли в тяжелейших условиях уровень и культуры и науки. И поэтому фигур масса. И даже трудно выделить. Потому что когда сталкивался с какой-то фигурой и нужно что-то о нем узнать или суммировать сведения из хроники, то он, конечно, становился человеком привлекательным. Но невозможно было на нем остановиться. Это, скажем, сестры Поляковы-Байдаровы. Их отец Владимир Байдаров, замечательный человек, о котором хотелось бы узнать больше, который был и прекрасный музыкант, и высокообразованный человек. Например, врачи. Хотелось бы у многих узнать их биографии. На что они жили? Потому что многие врачевали русских бесплатно. Например, Карп Агаджанян, который много вложил в психиатрию, у него лечился Бальмонт, удивительный человек. Его брат уехал в 22 году в Америку и у него тоже был соблазн уехать, но он не уехал, он продолжал здесь практиковать. У нас указатель деятелей эмиграции, в самых разных уровнях, на 10-12 тысяч. Иван Толстой: Но об указателе я бы хотел спросить другого участника этого проекта - Галину Сауловну Бернштейн. Галина Сауловна, со стороны глядя, человек, который занимается указателем, - это человек, которому дали самый скучный участок, самый неинтересный, что-то мелким шрифтом такое написано? Я ошибаюсь? Галина Бернштейн: Да. Вы представьте читателя, который открыл 1, 2, 3-й том и начинает читать изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год эту хронику. Он попадает в поток жизни этой эмиграции, но он тут же понимает, что извлечь нужную информацию он не может. Нужен ключ, чтобы ему помогли, чтобы он мог в этом потоке жизни на протяжении 25 лет разобраться. Поэтому четвертый том составлен из указателей. Большую часть этого тома составляет именной и предметный указатель. А также есть небольшой топографический указатель, указатель периодических изданий и указатель адресов. Чем жила эмиграция, какие пьесы шли в театрах, какую музыку слушали на концертах, дни посвященные каким писателям, ученым? Все это можно узнать из именного указателя. О героях нашей хроники можно узнать и в предметном указателе. Например, в таких разделах, как защита диссертаций, вечера памяти, чествования. Мы, как самые добросовестные читатели, прочитали дословно, не пропустив ни одно событие. У нас предметный указатель, в который вошли от А - академии, до Я - ярмарки, вошли все возможные мероприятия, союзы, общества, колонии, студии, школы, театры, храмы, оркестры, хоры. Весь этот широкий спектр жизни русской эмиграции. Каждый указатель дополняет друг друга. Иван Толстой: Когда занимаешься таким узким, прицельным делом, как созданием указателя, влюбляешься в какие-то имена, в какие-то реалии. А вас возникли такие личные чувства к кому-то из героев? Галина Бернштейн: Конечно. Мы же работали в Париже в библиотеках, там у нас появились друзья эмигранты, наши герои. И когда встречаешь Лосского, который защитил диссертацию, или детей Зайцева, - все это родные люди. А я еще занимаюсь указателями, посвященными жизни и творчеству Цветаевой, немало-немного с выхода первого сборника и до выхода собрания сочинений Цветаевой. Так что моя основная работа - сделать этот указатель о жизни и творчестве Цветаевой. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
