Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)

 

 Новости  Темы дня  Программы  Архив  Частоты  Расписание  Сотрудники  Поиск  Часто задаваемые вопросы  E-mail
21.11.2024
 Эфир
Эфир Радио Свобода

 Новости
 Программы
 Поиск
  подробный запрос

 Радио Свобода
Поставьте ссылку на РС

Rambler's Top100
Рейтинг@Mail.ru
 Культура

Памяти Николая Моршена

Ведущий Иван Толстой

31 июля в Калифорнии, в прибрежном городке Монтерее скончался один из ярчайших поэтов второй волны эмиграции - Николай Моршен. Киевлянин, ушедший в годы войны с немцами, тридцать лет преподававший русский язык в Калифорнии, отшельник, редко дававший интервью. Николай Моршен скончался в возрасте 83-х лет. Его памяти мы посвящаем нашу передачу.

Николай Николаевич Моршен (настоящая фамилия - Марченко) родился 8 ноября 1917 года в Бирзуле на Украине. Школу закончил в Одессе, университет - в Киеве, уже под немцами. В 43-м ушел на Запад, последние раскаты войны встретил в Гамбурге. Переехав в Соединенные Штаты, поселился в Монтерее, на берегу Тихого океана, 30 лет подряд преподавал русский язык. Псевдоним Моршен возник в первые послевоенные годы, когда советские репатриационные комиссии в Германии охотились за русскими эмигрантами. Множество беженцев меняли свои фамилии, уничтожали документы, некоторые кончали с собой. В то время не только Марченко стал Моршеном, но и его отец-писатель, тоже Марченко, превратился в Николая Нарокова. В Америке Нароков выпустил несколько книг, довольно известный роман «Мнимые величины».

Когда в 87-м году я ехал к Моршену в Калифорнию, меня знающие люди предупреждали: интервью не дает, стихов на запись не читает, будет угощать рыбой.

Всё оказалось так, да не так. Рыба - это мягко сказано: стол буквально ломился под рыбным царством: рыба копченая, соленая, тушеная, рыбные котлеты, простите за выражение - карпаччо, балыки всех цветовых оттенков - от нежно-розового до буро-медового, какие-то водки (большей частью, как я понял, собственного изготовления). Словом, как у Кирилы Петровича Троекурова, если бы Моршен не был полной тому противоположностью. Поджарый, высокий, очень демократичный в общении - но... не желающий записываться. Ни в какую! Два дня я уговаривал, уламывал Моршена, чуть что не стыдил его, включал магнитофон на пять минут, урывками, причем микрофона приходилось держать подальше, чтобы не раздражать. Такая натура, что поделать! И сегодня, когда Николая Николаевича уже нет, я надеюсь на снисхождение слушателей, запись плохая, но это - Моршен. Обсуждаем рыбную ловлю:

- А вы лодку здесь берете?

Николай Моршен:

Нет, у нас два каноэ было. Одно мы сами построили.

Иван Толстой:

В каноэ же неудобно рыбу ловить.

Николай Моршен:

Как неудобно? Было время, я по Днепру однажды в деревне Летки под Киевом шел на каноэ вверх по течению. Смотрю - второе каноэ. И в каноэ девушка. Я подошел. Девушка вдруг весло потеряла. Я подплыл, подал ей весло, и мы познакомились. И странное дело - теперь эта девушка живет в Монтерее, причем, в том же доме, где я живу и четверо детей у нас. Так что для нас каноэ - это своего рода реликвия. Каноэ надо уметь водить. Ведь большинство людей, если вы посмотрите, гребут с одной стороны и с другой. Это показывает, что они понятия не имеют о каноэ. Нужно только с одной: весло вот так вывернуть, чтобы половину пути оно шло так, половину эдак. И тогда лодка идет прямо. И когда этого добьешься, руки сами автоматически это делают. Так вот мы на Днепре познакомились, потом зиму в Киеве провели вместе, на следующее лето опять и там уже решили пожениться, а на следующее лето не пришлось: война началась.

Как раз государственные экзамены я сдавал. Последний экзамен был по «Краткому курсу» истории партии. Я взял «Краткий курс» с собой, сел за стол, положил билеты, нахально на глазах экзаменатора раскрыл курс истории партии и что-то стал записывать и потом пошел ответил ему.

Иван Толстой:

Почему вы так сделали?

Николай Моршен:

А так приятно было. Демонстративно плевал я на ваши курсы истории партии. И он, думаю, тоже плевал.

Иван Толстой:

Как? Потому что уже объявили войну

Николай Моршен:

Да.

Иван Толстой:

То есть ваше хулиганство было...

Николай Моршен:

Совершенно безопасное. Ему не до меня. Аспирант какой-то был, которому уже в армию идти.

Иван Толстой:

Говорим о последних днях войны.

Николай Моршен:

Мы в Гамбург попали в начале 45 года. Конец войны. Гамбург был разбомблен, и на Берлин летали самолеты и бомбили, и все над Гамбургом. Туда и обратно. Поэтому одна тревога за другой.

Иван Толстой:

И сам город бомбили?

Николай Моршен:

Нет. На обратном пути сбрасывали бомбы, если над Берлином не сбросили. А иногда с другой стороны летали. У немцев ведь так было, что все время включено радио, по радио передают положение, потом музыку, потом (Моршен изображает голос диктора): "Вражеские тяжелые бомбардировщики вылетели из Англии и находятся на Ла Маншем, они пересекают Бельгию, одна часть разделилась летит туда-то другая туда-то». И все время это. И если приближаются, то дается тревога. Тогда делайте, что хотите: оставайтесь в квартире, бегите в подвал или поезжайте в убежище. И в последний момент нас чуть на тот свет не отправили, потому что это были уже не бомбардировщики из Англии, а фронтовые самолеты. Налетели и стали бомбить Гамбург. Мы после тревоги вернулись домой, и я стал мыться по старому способу: одна миска на табуретке, другая внизу. И только я влез, как вдруг бомбы без тревоги - бабах! Бабах! Я вскакиваю, натягиваю брюки. Талочка соскакивает с постели, мы хватаем коляску со спящим младенцем и с 4 этажа - вниз. А бомбы - бабах! - кругом. Добежали до последнего этажа. А на улицу боимся выскочить, потому что там бомбы рвутся. Через минуту как-то стихло, мы выскочили на улицу, забежали в подвал. В дом бомба не попала, а напротив попала. Это был самый такой опасный момент.- («должен быть»)

Иван Толстой:

Я говорю Николаю Николаевичу, что моему сыну, тогда девятилетнему, нравится его стихотворение «По тропинке по лесной». А, для сына - пожалуйста:

По тропинке по лесной
Два солдата шли весной.
Их убили, их зарыли
Под зеленою сосной.

Кто убил и почему
Неизвестно никому -
Ни родному, ни чужому,
Разве Богу одному.

Через год иль через два
Прорастет кругом трава,
Все прикроет, припокоит,
Приголубит трын-трава.

У тропинки у лесной
Запоет гармонь весной:
«Слышу, слышу звуки польки,
Звуки польки неземной».

Иван Толстой:

Стихотворение о двух солдатах - из первого сборника Моршена - «Тюлень». Название, очень приклеившееся к поэту. Одинокий тюлень прорубает своим носом толщу льда - ледяной и бесчеловечный советский ад - и дышит в дырку, в отдушину. Стихи гражданские, философские, о своем месте в мире Николай Моршен не переставал писать и после многих лет тихой калифорнийской жизни.

В деревне - а Монтерей и по пейзажу, и по многому другому - несомненная деревня - поневоле замыкаешься на любимом деле. Николай Моршен в удвоенной, с утроенной внимательностью вчитывается в стихи, в русскую классику, не всегда справедливо раздраконивая чужие строки.

Николай Моршен:

Я читал на днях антологию, которую составил Владимир Марков. В трех известнейших стихотворениях трех известнейших поэтов - грубейшие ошибки. Пастернак, Георгий Иванов, Мандельштам. Ошибки поэтов, не составителя. Кого хотите?

Иван Толстой:

Георгия Иванова.

Николай Моршен:

Поэзия становится цветком...
Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в ваше благородие,
В корнета гвардии...

Лермонтов был не корнетом гвардии, а лейб-гусаром! И никто не видит!

Иван Толстой:

Мандельштам?

Николай Моршен:

Мандельштам - еще хуже.

Помнишь, в греческом доме любимая всеми жена,
Не Елена, другая, как долго она вышивала?

О ком речь? Какая другая жена? Пенелопа. А что она делала? Ткала, ткала покрывало! Мандельштам, который Грецию якобы... Вот так. Теперь хотите Пастернака?

Кому ничто не мелко,
Кто погружен в отделку
Кленового листа
И с дней Экклезиаста
Не покидал поста
За тешкой алебастра...

За тешкой чего? А что такое алебастр? Это гипс. А кто ж гипс тешит? Тешат мрамор, гранит, а гипс лепят!

Иван Толстой:

Вы написали Маркову

Николай Моршен:

Сказал по телефону. Но кто не ошибался, мы все ошибаемся. Но удивительно не то, что это ошибка, а что никто не видит.

Иван Толстой:

Я спрашиваю Моршена, как отзываются читатели о его стихах.

А в Россию, спрашиваю, когда поедете?

Николай Моршен:

Я туда не поеду. Я из этой страны уехал, и здесь мне хорошо - настолько, насколько может быть хорошо в чужой стране.

Иван Толстой:

Вас ведь звали в Москву на 80-ти летие?

Николай Моршен:

Я сразу отказался. Я просил даже не устраивать. Но меня не послушались.

Иван Толстой:

Николай Николаевич - человек себе на уме, на поклон не ходит, ничего не просит, дом его полупустой, ничего не коллекционирует, библиотеки по существу нет. Зачем какие-то интервью? - Мудрость в том, чтобы быть в ладу с самим собой, с мыслями, с природой.


c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены