Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Одноэтажная АмерикаАвтор программы Александр ГенисВедущий Иван Толстой Александр Генис: Приходя в себя после удара, Америка с тревогой осматривает пейзаж, в котором ей предстоит жить. Постепенно следы трагедии затягиваются ряской нормальной жизни. В небе вновь летают самолеты, по телевизору вновь показывают комедию и рекламу, на стадионах вновь играют в бейсбол и в магазинах вновь появились маскарадные костюмы к предстоящему карнавалу Хэллоуину. Однако, как в один голос говорят политики и обозреватели, Америке никогда уже не быть такой, какой она была до 11 сентября. Журналисты уже успели окрестить «Золотым веком» промежуток времени между падением Берлинской стены и атакой террористов. Реальность новой войны мгновенно окрасила ностальгическими тонами совсем недавнее вчерашнее прошлое, когда чуть ли не главной темой предвыборной президентской компании была скидка на лекарства для пенсионеров. Сейчас перед страной проблемы иного уровня. В отличие от прежних войн, массовый террор, развеявший двухвековую уверенность американцев в своей неуязвимости, угрожает самой ткани повседневной жизни. Этим грядущим переменам и будет посвящена сегодняшняя передача, в которой мы заново, ввиду случившегося, обратимся к нескольким центральным темам, поднимавшимся в этих передачах на протяжении последних лет. Выбрав для первого удара башни Всемирного Торгового Центра, террористы несомненно искали эффектную цель. 110-этажные здания редкой красоты и дерзости бесспорно были самым гордым символом западной предприимчивости. Хотя построил их, кстати сказать, японский архитектор Минору Ямасаки. Будучи самыми красивыми небоскребами Нью-Йорка, они так украшали город, что без них он смотрится осиротевшим. Эта потеря болезненна еще и потому, что как раз этим летом Нью-Йорк отметил серебряную свадьбу близнецов с Манхэттеном. Но об этом я совсем недавно рассказывал в одной из этих передач, так что повторяться не стоит. О чем не было речи в юбилейной программе, так это о том, что башни торгового центра были не только самыми высокими в Нью-Йорке, но и последними великими небоскребами в градостроительной истории города. За 25 лет так и не было построено здания, способного соперничать с близнецами. И это значит, что задолго до атаки террористов, за много лет до того, как город стал их мишенью, Нью-Йорк уже выбыл из борьбы небоскребов, которые в последние годы бьют рекорды в Азии, а не в Америке. Это и не удивительно. Высотные дома первыми появились в Новом свете, поэтому Америка первая же и исчерпала их архитектурный, психологический и эстетический потенциал. Об этом говорит вся история небоскребов. В определенном смысле их было проще построить, чем эстетически освоить. Нью-Йорк тут особенно поучителен, этот город можно читать, как архитектурную энциклопедию. Диктор: Искусство долго не поспевало за прогрессом. В поисках своего лица, небоскребы прошли по всем ступеням эволюции. Неоклассицизм, взявший за образец колонну античного образа, неоготика, копировавшая старинный кафедрал, арт деко - в этом изящном, но излишне декоративном стиле построен вернувший теперь себе звание рекордсмена Эмпайр Стейт Билдинг. Только в 40-е годы зодчие, наконец, освободились от заимствований, чтобы отдаться на волю функционализма. Так небоскреб, дитя машинного века, окончательно стал машиной для жилья. Александр Генис: К этому времени, однако, стало очевидным, что небоскребам свойственны некоторые природные пороки. Дело в том, что небоскреб жестко программирует наш образ жизни. Он извращает человеческую природу, заменяя естественный способ передвижения - по земле - неестественным - по воздуху. Небоскреб - это вещь в себе. Он самодостаточен и рационален, удобен и практичен. Но он изолирует человека от улиц, от города, от земли. Скажем, из подземки, мы сразу пересаживаемся в лифт, который переносит нас в какой-нибудь 86-й этаж. Гнездо оказывается ловушкой - мы-то не птицы. Конечно, небоскреб позаботится о нашем комфорте, снабдит всем необходимым, но нам надо еще и лишнее: прежде всего - свобода. Свобода самим выбирать путь, а не поручать это лифту. Я восхищаюсь нью-йоркскими небоскребами, особенно погибшими красавцами. Но мне никогда не хотелось в них жить. Небоскребы хороши, чтобы смотреть - на них, или из них. Жить лучше все-таки поближе к земле, так, чтобы можно было выйти на лужайку в шлепанцах. Собственно, поэтому самые дорогие дома в Америке - это роскошные одноэтажные ранчо. Теперь-то, после нападения, это может звучать как предательство по отношению к уничтоженной достопримечательности. Но я подчеркиваю, что небоскребы стали выходить из моды без всякой связи с терроризмом и задолго до того, как высотные дома обнаружили свою уязвимость. Их победил не страх перед фанатиками, а могучий, универсальный и невидимый дух времени. Чтобы оценить этот факт, следует поставить проблему небоскребов на другом, более глубоком и более потаенном уровне социально-культурной психологии. Историю города, города как такового, можно представить в виде борьбы двух направлений - горизонтали и вертикали. Если один уровень - горизонтальный - предназначен для жизни, то другой - вертикальный - обслуживает духовные потребности человека. Движение вверх - это путь в сакральное пространство. Именно поэтому и вавилонские башни-зиккураты, и египетские пирамиды, и средневековые соборы, и даже чудо уже нашего времени - Эйфелева башня - служили только символами, лишенными прагматического, сугубо утилитарного назначения. Небоскребы - первый дерзкий опыт освоения вертикали в практических целях. Говоря красиво - люди заселили небо. Но тут-то и начался бунт, казалось бы, смиренной горизонтали против разбушевавшейся вертикали. Раньше, опьяненные прогрессом, мы обвиняли: «Рожденный ползать, летать не может». Теперь, поумнев, спрашиваем: а может, и не надо? Может, пусть земля и небо останутся каждый на своих местах? Может быть, небоскреб - это освоенная и населенная вертикаль? Просто насилие над двуногим существом, лишенном крыльев. Поэтому даже в современном Нью-Йорке дерзкая вертикаль небоскребов понемногу уступает место смиренной горизонтали улиц, площадей и парков. Нью-Йорк уже давно возвращается с неба на землю, и тут ему по дороге со всей Америкой. Великий Корбюзье мечтал перенести город в деревню. Он грезил о городах, состоящих из одного небоскреба, окруженного морем зелени. Но мир, во всяком случае, Америка, рассудил иначе. Результаты переписи 2000 года показали, что впервые большая часть американцев стала жить в пригороде. Конечно, это статистическая условность, демографический символ. Однако Америка увидела в нем важную веху в своей, и не только в своей истории. На свет явилась первая не сельская, не городская, а приземистая пригородная цивилизация. Горизонталь решительно берет реванш над вертикалью, оставляя высотным сооружениям их древнюю опасную роль - роль символа человеческой дерзости. Одноэтажная Америка, вытянувшаяся вдоль дорог своими жилыми домами, торговыми центрами, театрами и магазинами, опять становится средоточием духа. Торжество пригорода - внешнее, доступное наблюдению следствие тех могучих тектонических сдвигов, которые обеспечили победу горизонтали над вертикалью. Собственно, именно в этом направлении всегда вел Америку ее провиденциальный путь. Лучше всего мистическую власть горизонтали над своей страной понял ее лучший архитектор, визионер и утопист, самый влиятельный зодчий 20-го века Фрэнк Ллойд Райт. Диктор: Первый пророк пригорода - Райт мечтал вырвать человека из тесных ущелий небоскребов, чтобы поселить на приволье - в мире с собою и природой. Предтеча пригородной революции, Райт еще на заре автомобильной эры открывал ее законы, главным из которых было освоение горизонтали. Хотя Райту тут тоже принадлежат проекты небоскребов, вроде фантастической иллинойской мили, его шедевры, начиная со знаменитых домов прерий, связаны с использованием измерения, которое он назвал «горизонталью свободы». Александр Генис: За этим выбором стояла глубоко продуманная и прочувствованная философия американской демократии. В нестесненном традицией и историей Новом свете развивалась иная, размазанная вдоль дорог приземистая культура. Не давая человеку затеряться среди соседей, она исключала его из массы, чтобы оставить наедине с собой. Райт, как все великие архитекторы, был утопистом, но его утопия резко отличалась от тех, что с такими жертвами пытались воплотить в 20-м веке. В своем любимом произведении - проекте идеального города Броад Эйкр Сити, Райт создал утопию сугубо частного человека, свободно, нестесненно живущего на своем акре земли, в своем собственном одноэтажном доме. Такой дом всегда был квантом американской цивилизации. Именно про него и принято говорить, внезапно ставшие по-новому актуальные слова - «мой дом - моя крепость». Один из крупнейших бизнесменов на рынке Нью-йоркской недвижимости Лэри Силверстин заявил, что он намерен отстроить оба близнеца Всемирного Торгового Центра. Он сказал журналистам: Диктор: «Если наш город не отстроит эти башни, мы признаем свое поражение в борьбе с теми, кто хочет уничтожить наш образ жизни». Александр Генис: Возможно, это и так. Но пока речь идет о другом. С первого дня катастрофы американских инженеров и архитекторов осаждают вопросами: можно ли отстроить торговый центр, причем так, чтобы он стал неуязвим для подобных атак? Эксперты отвечают уклончиво. Если не жалеть денег, можно соорудить неприступную крепость. Но походить она будет не на легкие и изящные башни разрушенных небоскребов, а на гигантские железобетонные надолбы, вроде тех, что защищают атомные электростанции. Захочет ли кто-нибудь жить и работать в таких уродцах? Десятки тысяч человек под одной крышей. Есть ли в этом необходимость, польза, смысл? Может быть, мы, так сказать, переросли небоскребы? Такие вопросы относятся не к конкретной задаче, а ко всей ситуации, к историческому этапу в целом. Поэтому эта проблема требует не утилитарного, а культурно-философского осмысления. Небоскребы были вершинами индустриальной, а значит, предыдущей фазы развития цивилизации. Но Америка уже перебралась на иную, постиндустриальную ступень своего развития. Об этом, опять-таки давно и безо всякой связи с террористической угрозой говорили социологи, философы и футурологи. Из последних, с сегодняшней точки зрения, самым предусмотрительным оказался Олвин Тофлер, который на протяжении последних десятилетий создал цельную концепцию того постиндустриального будущего, в пределы которого мы вступаем. Собственно, идеи Тофлера уже не очень новы и не слишком оригинальны. Другое дело, что нынешние события заставили присмотреться к ним с особым вниманием. Главная заслуга Тофлера в том, что он обозначил и классифицировал в своей терминологии наглядные и всем знакомые черты постиндустриальной цивилизации. Сам Тофлер начинал с самого низа - 5 лет на автомобильных заводах Детройта. Он прекрасно знает и потому не любит производство, фабрику, конвейер, промышленную модель цивилизации, которую он считает изжившей. В сущности, в его схеме все очень просто и даже знакомо. Тофлер в молодости увлекался марксизмом и сохранил вкус к социально-экономическим формациям. Он делит историю на периоды - аграрный, индустриальный и, третий, нынешний - информационный. Каждому из них соответствует своя, как он говорит, реальность. Старая реальность, Тофлер называет ее «индустриальностью», создавалась в русле механической парадигмы. Диктор: Индустриальность собиралась из отдельных деталей, как автомобиль на конвейерах Форда. Соответственно, и все ее элементы должны были быть стандартными, взаимозаменяемыми, как сталинские винтики. Индустриальность - продукт массового общества. Она создавалась массами и для масс. Центром этого мира, его прообразом и идеалом, его универсальной метафорой была фабрика. Александр Генис: Новая цивилизация строится не на производстве, где уже сегодня занята лишь десятая часть американцев, а в сфере распределения информации. Этот факт меняет фундаментальные параметры реальности - отношение ко времени и пространству. Лучше всего это заметно на примере огромных, вроде Нью-Йорка, городов. Диктор: Город - это гордость индустриальности. Он требует управления миллионными толпами. А значит, и создания сложной дорожной сети, распределения транспортных потоков, архитектурного членения районов. Любой мегалополис - это шедевр тонкого искусства обращения с пространством. Александр Генис: Однако информационной цивилизации это искусство ни к чему. Если вместо людей и товаров производится и передвигается по эфиру информация, то не так уж нужны ни дороги, ни города. То же самое происходит и со временем. Мы больше не нуждаемся в синхронизации трудовых усилий. В информационной цивилизации время и пространство каждый кроит по себе. Диктор: Если промышленная эра с ее массовым производством и массовым потреблением требовала коллектива, то новая жизнь ведет к демассификации. Общество распадается на мириады особей, каждая из которых защищает и культивирует свою инакость. Александр Генис: Однако главное отличие новой фазы цивилизации - ее адрес. Диктор: Индустриальность строилась вокруг фабрики. Центр информационной цивилизации - дом, обыкновенный частный дом, который может стоять где угодно. Если раньше дом находился рядом с работой, то теперь уже десятки миллионов американцев берут работу на дом. Комфортабельные, снабженные обильными электронными коммуникациями пещеры Маклюена так размножились, что уже изменили американский бытовой ландшафт. Даже те контакты с внешним миром, которые требуют грубого материального обмена, например, покупки, берет на себя почта и прочие стремительно растущие службы доставки на дом. Дом смягчает такие укоренившиеся в индустриальности противоречия, как город и деревня, время свое и казенное, дела личные и семейные. Домашняя жизнь, становясь единственной, дает большую свободу маневра, возвращает в распорядок дня гибкость, легче вписывается в круговорот природы и вообще способствует тому неспешному патриархальному быту, который сплавлял воедино труд и досуг. Александр Генис: Так, задолго до террористического нападения и без всякой связи с ним, центр всей американской жизни стал перемещаться в тот самый частный, условно говоря, одноэтажный дом, который мы назвали «квантом Америки». В день, когда впервые после атаки террористов открылась биржа, курс акций, естественно, резко упал. Однако, далеко не всех. Деньги, как любил повторять один мой знакомый, не люди, они не бывают глупыми. Поэтому первой реакцией рынка на новую, опасную жизнь Америки стал приток финансов во все области электронных коммуникаций, которые позволяют Америке работать, не покидая дома. Мгновенно выросли акции фирм, производящих компьютеры, мобильные телефоны, устройства для проведения видеоконференций, всевозможные интернетовские компании. Как пишет в своей колонке технический обозреватель «Нью Йорк Таймс» Дэвид Поук: «В трудные для американского бизнеса дни новая технология оказалась спасительной, показав, на что способны электронные коммуникации в кризисной ситуации. Красноречивая подсказка рынка позволяет уже сегодня представить, как будут развиваться события. Для этого надо просто экстраполировать уже давно протекающие в американском обществе процессы - децентрализация, деурбанизация, демассификация». Александр Генис: Опыт последних дней показал, что технология дает постиндустриальной реальности невиданный раньше запас прочности. Не крепостями сильна сегодняшняя культура, а связью, которая, радикально меняя образ жизни, позволяет рассредоточить цивилизацию, сделав ее куда менее уязвимой. Маклюенские пещеры, соединенные электронной паутиной, превращают страну в одну гробницу, в сверхсложный организм, каждая часть которого способна действовать автономно. Причем, стоит добавить - на лоне природы. Так, становясь все более одноэтажной, Америка продолжает свой горизонтальный поход, растекаясь по все еще пустынным просторам Нового света. Мне бы не хотелось, чтобы эти заметки казались капитулянтскими. Да и вообще, за исключением временных неудобств, перемены не вторглись в мою жизнь. Я по-прежнему люблю Нью-Йорк и буду посещать его ничуть не реже, чем прежде. Как раньше, мне нравится путешествовать и я не собираюсь отказываться от полетов. Как и всем, мне кажется унизительным менять привычный обиход из-за страха перед террористами. Дело ведь не в том, что описанная тут модель культуры делает Америку менее уязвимой для террористических атак. Речь о другом. Задолго до атаки, и без всякой связи с ней, Америка развивается в том направлении, которое делает ее непобедимой. Я не зря на протяжении всей этой передачи повторяю одно и то же: многие из тех перемен, которые ждут Америку, начались не 11 сентября. Они связаны с общим ходом цивилизации, вступившей в постиндустриальную стадию своего развития. Атака террора бесспорно интенсифицирует, убыстрит ход этой эволюции, но направление ее задано не кучкой фанатиков, а объективными процессами, над которыми ни мы, ни они не властны. Погибшие башни были апофеозом прежней, вертикальной модели культуры. И в этом, к несчастью, только в этом смысле, террористы промахнулись. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
