Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
21.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
Юз Алешковский: "По существу дела могу показать следующее..." - рассказы из новой книги. "Судьба Додо"Ведущий Сергей Юрьенен
Юз Алешковский. "По существу дела могу показать следующее..." Рассказы из новой книги.
СУДЬБА ДОДОНачну с того, что я, Дарья Додонова - деловое погоняло "Додо", французское ударение на "до" - девчонка совсем молодая, но, как поется в старинном романсе, душе моей тысячи лет с препятствиями и барьерами. С восьмого класса неизменно побеждала в плавании на трех дистанциях и эстафетах. Подавала надежды на яркую представительницу второй древней профессии в сатирколлективе "Удав" при стенгазете ЖЭКа "Кролик". Мечтала на алгебре и истории стать репортером уголовных происшествий столичного журнала типа "Огонек". К сожалению, говорят в народе, Судьба - матушка, а Рок - батюшка. Сначала в партийном лице Горбачева, потом в очень интересной поддатой физиономии Бориса Николаевича этот, с позволения сказать, батюшка решил перевернуть вверх дном застойную кафку нашей действительности. И перевернул. Пошел процесс перехода гибели Госплана к безжалостной пирамидальности и вечной мумификации денежных вкладов доверчивого населения бывшей надежды всего человечества. Тем, кто был никем, в том числе пострадавшему Панкову, надо бы до светлого будущего исполнять роли подонков в пьесе МХАТ "На дне", а эти человекообразные крысы стали всем, имея удельный вес дерьма и быстро выплыв на поверхность аварии канализации нашего многострадального Отечества. Эти общие слова высказаны мною в порядке предварительного заигрывания с Музой дальнейших показаний следующего. Между прочим, на днях я очень удивилась тому, что в жизни время летит быстро, а в камере оно еле шевелится, словно муха в грустной паутине бабьего лета. В камере об этом лучше не думать, а то с мавзолея трибуна съедет, как это случилось после развала членов политбюро на другие ветви власти и коррупцию всей страны. Выражаю дамское спасибо следователю Облачкову за поддержку нервов тюремной теорией относительности: "День, уверяет, тянется дольше месяца, а червонец пролетит быстрей, чем год". В общем, канаю однажды в миноре чувств по столице своей родной губернии. Во-первых, у меня отказ в приеме на факжур МГУ якобы из-за тройки по сочинению. На самом-то деле это была подлая месть одного очкастого козла в подтяжках. Гнусное животное делало после экзамена лично мне и другим, как говорит бабушка, обидуриенткам похабные намеки своими погаными глазами и плюгавым языком. Если бы попал он мне в те минуты под руку - удавила бы подтяжками, а потом воскресила бы и переделала в евнуха для гарема ташкентского бизнесмена Абдуллы. Там в данный момент моя одноклашка калымит на частный лицей для дочурки-вундеркиндши. Во-вторых, вечерним бэбиситерством накопила баксов на тряпки, а их у меня шлепнула какая-то змея в единственном тогда на весь город бутике. В третьих, настроение такое, что взяла бы за козлиные бороденки Чернышевского с Ильичом, дернула бы побольней и яростно спросила: "Ну, козлы, что делать прикажете?". Сажусь на лавочку возле одного из этих мраморных истуканов и горько-горько плачу от одиночества. Ни черта не вижу впереди себя кроме полной безнадеги. Вдруг ко мне подсаживается вполне приличная дама, похожая на врачиху из женской консультации имени космонавта Терешковой. Спрашивает, что у меня за беда или же обида на жизнь. Обаятельно успокаивает. Обращаю внимание на гарнитур. Это была не просто дорогая ювелирия, а настоящая перловка, то есть жемчужные сережки, колье, браслет и кольца. Очень красивый гарнитур. До перестройки такую драгоценку даже супруга первого секретаря обкома засветить побоялась бы на партконференции или на концерте Андрея Миронова. Мелькнула дерзкая криминальная мысль, типа "Преступление и наказание", но только без мочилова колуном старушке по башке. Сейчас, грешным делом мечтаю, выведу ее из строя минут на пять защитным баллончиком с нервным газом и открою в Москве на все эти вырученные бабки бутик нижнего белья. Баллончик преподнесен был в букете роз на день рождения втресканным в меня по затылок нейрохирургом Андрюшей. Без него не защитишь чести и достоинство на танцплощадке и в подъезде, где благодаря вашему ротозейству, господин следователь Облачков, совершается большинство внезапных изнасилований девушек и женщин нашего города... Мечта - мечтой, мало ли какой дряни не лезет в голову даже честным людям, но по делу студента Раскольникова я бы никогда не пошла. Никогда. Стало стыдно. Вместо подлой кражи с дамы перловки и рыжья, я с ней охотно разоткровенничалась. Если язык до Киева доводит, то одиночество может довести бедную девушку до Кипра, Стамбула, Варшавы, Дамаска и Берлина. Дама смеется: "Такие умные девушки, как ты, в наше время - на вес золота, подобно Венере, ты рождена в пене и брызгах шампанского, чтобы сделать свою жизнь сказкой, а не чернобылью, головка у тебя, ланиты, нога, грудь и прочие дела в полном порядке спереди и сзади, ты, можно сказать, Женщина от Бога и, самое главное, с большой буквы, плюс зрелость личности и чувство стиля. Хоть завтра могу отправить тебя в закрытое заведение Парижа или Рима. В закрытое, понимаешь? Три года ублажаешь боссов в кофе с коньяком, потом кого-нибудь из них охмуряешь на всю остальную благонравную семейную лайф. Разве это не кайф? Понимаю, говорю, но первая древняя - не по мне. Душевную имею аллергию к таким сливкам и к такому кофейку. И вообще, секс для меня дороже денег. Страстно хочу пойти по второй древней, то есть по профессиональной линии продажи ума, чести и совести. Хотя Пушкин сказал: береги честь смолоду, а передок с холоду. "Ты редкая умница, уважаю, тогда мы сделаем из тебя Соньку Золотую авторучку. По тебе прямо в три ручья рыдает деловая стезя на ниве "Чкалова" для мужчин, ставшими плейбоями досуга и бизнеса. - "Чкалов" - это помесь нашей элитарной крутости с лондонской еженедельностью. Пойдем ко мне пить грустное пиво, внимать Вертинскому и приводить нервишки в гармонию с личной жизнью на Земле". Конечно, я сходу просекла, что она крупная симпатичная бандерша по пристраиванию бывших комсомолок-красоток к членам правлений мировых корпораций и банков. Знакомимся. Затем заваливаемся на такси в евроремонт Зиды Павловны. Вообще-то ее назвали Немезидой в честь мамы, бывшей председательницы нашего облсуда. Ходили слухи, что за обход расстрела эта совесть губернской юстиции брала астрономические суммы. А за каждый год, скощенный с прокурорского запроса, требовала исключительно по бриллианту, сапфиру, либо изумруду. Перловый гарнитур, как я позже въехала, попал к ней за пересуд приговора по делу шоблы воротил треста "Меха тайги". Но дело не в этом. Сидим в евроремонте, потягиваем, как и было обещано, грустное пиво, от которого быстро веселеет на душе. Зачем, интересуюсь, в спальне у вас и в джакузи такие же выпуклые и вогнутые зеркала, как в комнате смеха Дома Офицеров? Зида пояснила, что в интимном амуре ей просто необходим здоровый смех друга ночи, постепенно доходящий до гомерических конвульсий. Делаю вид, что с полуслова въезжаю в роль хохота при зеркальном отражении интима на двоих, поскольку в стране расцвел и приносит плоды плюрализм точек зрения на личные удовольствия. В этом месте должна заявить следующее: обрекаю на неудачу все попытки следователя Облачкова получить ответы на его интерес к девизам моего сексуального мировоззрения, потому что тяжкое преступление по данному делу родилось от близости социально-нравственной проблемы с яростной жаждой возмездия... Ведем, значит, с мадам Зидой чисто женский базар о резкой перемене наружного антуража совковой действительности. Обсуждаем проблемы эффективного перехода слабого пола к самостоятельной борьбе за существование в приличном нижнем белье и верхней одежде от диктатуры мировой моды. Высказываем общую уверенность в бездуховности Америки. Возмущаемся подлостью украинского сепаратизма, двинувшего фуфло старшему брату с линкорами черноморского флота, а затем, как бомж к бутылке, на халяву присосавшегося к нефте-газововым титькам матушки России. Жалеем, конечно, лоха Горбачева, которого немцы кинули на брудершафт через берлинскую стену и даже не отстегнули поллимона на выведение со лба родинки развитого социализма. Зачем, говорит Зида, он ездит по всему глобусу и привлекает внимание к темным сторонам нашего славного прошлого в лице символа ускорения и гласности?... Затем на сцене появляется Лукашенко, антипод парня из Минска, в смысле внешности и агрессии мужского характера. Похож на огромный пельмень и Иванушку-дурачка, прямо-таки прыскает классным остроумием, не менее классно одет, а воспитан, как Маргарет Тэтчер, одним словом, главный редактор и хозяин этого самого "Чкалов". Пошловато не срывал с меня взорами бретельки и трусики. И - только на "вы". Не ошарашивал фикстулой и выломом финансового преимущества, но ясно было, что не сидит на подсосе, вроде русских беженцев из Риги, Ашхабада и Ташкента. Расширим, говорит, Даша, сосуды и сузим их разом, беру вас на деловой тест в паблик релейшн. Я уже наслышалась от знакомой профессионалки насчет круга обязанностей и шалостей пи-ар-ституток. Благодарю Лукашенко и вежливо отказываюсь от такой ответственной работы. Давайте, говорю, попробуем меня в журналистике. Вам нужна сатира под рубрикой "Лук"? Это начало вашей фамилии, "взгляд" на инглиш и слезоточивый овощ с намеком на то, что правда глаза ест. Он в ответ: сатира не нужна. "Зеленым Луком" назову журнал, когда "Чкалов" спикирует в банкротство. Пиар не помешает вам скрипеть перышком, а потом видно будет. "Тебя что-то пугает?" - спрашивает Зида. Я, говорю, давно уже не монашка, но мне не улыбается быть чкаловкой-развлекаловкой, а на гейшу не потяну в смысле икебаной эрудиции и ложечки от чайного сервиза. Все же они меня там укалякали и мне даже стало стыдно, что отвергаю предложение из-за раздутых страхов насчет сексуальных злоупотреблений крутых боссов своим служебным положением. Согласна, говорю, если разрешите звать вас Луком... Хороший это был вечер. Лук довез меня на своей тачке до дома. Не допускал обычных в таких случаях прикосновенок к двойняшкам Коленкиным, Бедрышкиным и Грудкиным. А я, как чувствовала, что вся эта масть у меня впереди. Сон приснился, как пробую взлететь, спасаясь от погони каких-то монстров, взлетаю, но вдруг чую под собой не дружественную поддержку воздуха, а жуткую пустоту. От ужаса просыпаюсь и еду пробоваться. Круг обязанностей оказался нормальным. Сначала думала, что Лук - голубой, потому что представители этого движения активно группировались вблизи фигуры главного художника. А у Лука отбоя не было от баб, особенно от авторш очерков и разных графоманок. Платили тут прилично и, главное, регулярно, не так, как отцу на заводе. Может быть, поэтому посматривал он на меня с трагическим презреньем. Не верил, что честно тружусь, решил, что пошла на панель. Не на вокзальную, а на ту, где с понтом трудятся, а на самом деле ошиваются в саунах и ползают под письменными столами боссов. Это обидело до слез. Перестала разговаривать, войдя в конфликт "отцы и дети". Ездила в командировки кадрить видных писателей и эссеистов на эксклюзивное сотрудничество. Иногда брала интервью у наших плейбоев, достигших больших успехов в шоу-бизнесе. Мастерски выбивала рекламу из банков, фирмы и бутиков, которых наросло в столице и губернии, как опят на дубовом комеле. Познакомилась с губернатором и прочими боссами. И вообще успешно вошла в роль хозяйки дома на сабантуях после совещаний Лука с разными тузами. Правда, в денежные дела не лезла, но чуяла, что бабки тут крутятся не только журнальные. Разумеется, некоторые животные, пожевывая жвачку, присматривались ко мне с позиций кошельково-мужской силы. Авансов я им не давала, это не мой стиль поведения, наоборот, старалась не бросаться им в ихние замасленные фары. Блузка, юбка, нормальный каблук, никакого затягивания своей привлекательной Евгении Потаповны в фирмовую джинсу или складывания вздутых губок в многообещающую вафлю "Улыбка". В общем, сумела создать образ очкастой фригидной сучки, которая мечтает провести отпуск не на самцовом Кипре, а на дамском острове Лесбос. Кончилось все это тем, что я втрескалась в Лука. Пришла пора отдаваться. Сам-то он попал с первого взгляда и думал, что безнадежно. На дне его рождения в кабаке "Налимов" резко перехожу на "ты" и шепчу: "Босс, имеется хорошая для нас обоих новость: сегодня ночую у тебя. О кей?". Он остолбенел от счастья. Понимаю, что не верит в искреннюю бескорыстность моего каприза, потому что привык комплексовать из-за общей бледности лица, полутора центнеров веса и отсутствия вокруг фигуры тела убойной ауры. Отдышавшись, сказал: "Ты же не устаешь повторять, что я громадный пельмень". Обезоруживаю его комплексюгу чистосердечной правдой актуального настроения и тонким намеком на простоту сексуальных вкусов: "Больше всего на свете обожаю пельмени... с перцем, уксусом и горчицей. Кроме того, у меня синдром Наташи Ростовой. Ду ю андестенд?" Сваливаем из кабака. Проснулась я счастливой, но с чувством страха на душе, что все это вскоре окажется обычной подбалдовой связишкой. Ведь женщине, если на уме у нее не хреноруль со шлюховодом, а тоска по семейной дружбе с милым и надежным дядей, вроде Лука, неимоверно грустно переживать случайность приключения. Елки-палки, думалось, хорошо бы ночка сия стала бабей твоею судьбою. Тут большой пельмень доказал, что у него навалом тонкой интуиции. "Будь здесь, как дома, Дадо. Не знаю, как ты, но если проживем вместе лет двадцать подряд, буду считать, что угадал. Готов к любым другим жанрам общения. Что скажешь?"... Все. О чувствах ни следователь Облачков, ни будущие судьи больше не услышат от меня ни слова. Сами въедут что к чему, если у них в грудных камерах не пламенные моторы внутреннего сгорания уголовного кодекса, а сердца, готовые к разрыву с его бездушными статьями в таких преступлениях, как моя трагедия... Почти год живем с Луком душа в душу, как говорится, на работе и дома. Не раз предлагал руку и сердце. Вот, говорю, отмантулим испытательный год на семейной почве без скандалезных драчек и заключим друг друга в наручники под названием обручальных колечек. Вне стен столичного журфака овладеваю перышком. Летаю на бабки "Чкалова" по родимой стране. Вижу ряд волшебных изменений трагически милого лица страны то к лучшему, то к еще более уродливому, чем раньше... Прихожу однажды домой, вновь пытаюсь выдать отцу пару сотен баксов. А он вновь вежливо и брезгливо формулирует: "Такие денежные пособия нам с матерью не нужны". Мать покорно всхлипывает. Но я с переходного возраста считала ниже своего достоинства объясняться насчет того, что их дочь Даша вовсе не шлюха, а птичка, имеющая право свободно чирикать в стиле блюз-частушка. Разве не обидно, что в отличие от какого-то дяди родные отец и мать не имеют насчет тебя никакой похвальной интуиции? Почему это, думаю, я для родителей спанельная сучка? Обидно. В финансовые дела "Чкалова" я, повторяю, не лезла даже тогда, когда, судя по настроению Лука, что-то там у него закосорылило с профитом и с партнерами. Звоню из Питера, где брала интервью у молодого компьютерного гения, на мобильник Люка. "Абонент временно находится вне зоны видимости". Так, думаю, невеста отсутствует, вот мы и совершили срочное погружение в какой-то вертеп. Запечатлела на интервью невзрачную лобастую физиономию гения для обложки "Чкалова". Физиономия подперта запястьем, на котором из-под рукава от Армани рыжеют котлы от "Картье" - это будет фото очередного героя нашего времени. Герой в баре ночного клуба, Герой ведет летучку в своей фирме и так далее. Возвращаюсь. Заваливаюсь в нашу конуру. Она пуста. И странный в ней замечаю беспорядок. Как будто стряслось нечто непредвиденное, как будто Лук мгновенно собрался и рванул то ли в аэропорт, то ли на площадь трех вокзалов. Однако записка с чудаковатым объяснением почему-то отсутствует. Наливаю полстакана коньяку и долго держу во рту, чтобы слегка разжать когти дурного предчувствия, сжавшего сердце. Ночью же пытаюсь навести справки кое у кого из общих коллег и знакомых. Один ни черта не знает. В ответах другого, третьего, пятого - чую зловещий недоговор. Ночь не сплю. Утром лечу в журнал. В кабинете, на месте Лука, сидит элегантно одетый дядек в непроницаемо темных очках. "Дарья Максимовна?" - опознает голосом, от которого как похолодела у меня в ту минуту душа, так и пребывает до сих пор в полумертвом состоянии. В ответ киваю, ибо онемела. Подает мне конверт. Открываю. Там послание с принтера. Сначала читаю приписку от руки: "Целую тебя, радость моей жизни. С пельменно пламенным приветом. Всегда твой Лук". Обмираю от необъяснимого ужаса, но беру себя в руки и читаю само послание. "Старуха, случилось непредсказуемое. Это бывает и в житухе, и в делах. Улетаю чкаловским маршрутом в дальние края, главным образом для того, чтобы избавить тебя от стояния у окошка приема передач. Так или иначе дам о себе знать и постараюсь переслать тебя с доставкой на дом. Дарственные на квартиру, тачку и все остальное тебе передадут"... Так вот начиналось послание. Остальное не касается ни вашего следствия, ни, тем более, облсуда... С трудом нахожу в себе силы дойти до бара и принять полфужера коньяка. Пробую успокоиться. Действительно, думаю, сейчас в бегах находятся рыцари свободного рынка покруче, чем мой Лук. Тип этот все молчит и молчит, но мерзну от одного только его присутствия в кабинете. Наконец он возникает: "Понимаю, что у вас навалом вопросов. Кое-какие ответы на них даст жизнь. Я - Эрик Михалыч Панков. Если устраивает, продолжайте пахать в том же стиле под моим началом. "Чкалов" остается престижной, хоть и нерентабельной частью нашего масс-медного, как я говорю, холдинга. Вот доверенности на все дела. В восемь обедаем в "Налимове" с одним господином из Москвы. Стол забит. Отдохните. На вас лица нет. Значит, в восемь"... Еду домой. Сверхчеловек вонючий, думаю, с чего это ты даже не сомневаешься, что я начну пахать, и круто намекаешь, что не только под твоим началом, но и под концом. Не знаю, почему, но возненавидела я его с первого взгляда, причем возненавидела так, что, слегка очухавшись, попыталась вынюхать по телефону у общих знакомых хоть какую-то информашку о нем и о Луке, потом поперлась в "Налимов". Хозяин кабака Вася Налимов приятельствовал с Луком. Пришла на полчаса раньше. Сижу в баре. Вася не юлил, как это бывает, а сказал, что чем меньше буду знать, тем дольше не лягу под нож косметолога и ваще. Что именно, желаю уточнить, "ваще"? "Ваще" - это когда нам уже не до косметики. Въехала? О кей, думаю, все равно докопаюсь, плевать мне на сеточку преждевременных морщин. Тут появляется Панков, а рядом с ним - столичный мой экзаменатор, верней, экзекутор, - тот который снял меня с тропы обучения мастерству второй древней профессии за нескрываемую мою брезгливость. Не узнал. К слову, для скользких типов, вызывающих омерзение даже в паху вокзальных шлюх, все мы - на одно лицо. Естественно, ответная реакция таких вот чугреев на всеобщее к себе отвращение - мстительное желание обладать каждой из нас, от конфетки-малолетки до престарелой профурсетки, доходящее иногда до убийства, расчлененки и людоедства. Панков по-прежнему красуется в непроницаемо темных очках. Значит, соображаю, не хватает человеку природной уверенности в себе и тешит он свою жалковатую бессознанку тем, что вот мы все у него - как на ладони, а он от нас как за каменной стеной фамильного замка. Отсюда и театральная, железобетонная мимика физиономии этого якобы сверхчеловека... Эти двое, значит, болтают о том, о сем, но фактически ни о чем. Мелькают в их базаре чьи-то имена, погонялы, фамилии известных политиков и звезд эстрады, какие-то суммы, названия банков, фирм и экзотических островов. Понимаю, что о чем-то главном в том базаре - ни слова. В паузах ненавязчиво хозяйничаю, выдаю анекдотики и губернские сенсации, содрогаюсь от кадрежного напора экзекутора, от сальных его прикосновенок и прочих фигур предварительного приручения девушки к душку интима. Делаю вид, что кайфую от кабацкого танго. Я - гейша: умный треп, танцульки и девичья игривость входят в круг моих обязанностей под началом Панкова. В такой ситуации глупо было бы слинять из "Чкалова", хотя Лук оставил мне на краюху черного с оловянной кружкой шампанского. Экзекутор потащился в сортир. Я сказала Панкову, что он необратимо испортит наши деловые и, делаю ударение, прочие отношения, если вздумает угостить бедной девушкой, к тому ж невестой Лука, какую-то потную мокрицу из далекой столицы. При любом, говорю, раскладе эти пятизвездные ночи не для меня. Панков жлобским жестом подозвал к себе Налимова. "На цирлах гони сюда для этого командировочного с портфелем двух клевых шалуний. Сначала - сауна, потом - номер. Вот чек. Сумму сам впишешь". Одним словом, мы с Панковым оставили этого подонка из центра с бывшими комсомолками. Сердце у меня продолжало ныть так, что коньяк уже не брал. Я поняла, что не смогу жить, если не расколю Панкова. Мне необходимо было узнать, как, во что и на сколько попал Лук - раз; кто именно, если не сам Панков, схавал моего неглупого, но, к сожалению, слишком порядочного для этих гнилых времен Пельменя - два; где он бродит одиноко и в каком находится состоянии - три. Втрескать в себя Панкова было легче легкого. Раз не зазвала к себе на чашку кофе, когда довез до дома, два не зазвала, а травить и распалять в кабинете Лука продолжала с терпением и упорством охотницы за редким зверем. Знала я, знала, что однажды и эта страсть и странная, испепеляющая душу ненависть вынудят меня к близости с Панковым. И вынудили. Оставалось выудить у него правду обо всем происшедшем с Луком, с "Чкаловым" и так далее. Хоть и молода я была, но успела заметить, что такие "блесны", как ревность и лесть, быстро заглатывают чуваки, внушившие себе, что они-то и есть сверхчеловеки. Просто в голову не приходит сверхчеловекам, что какая-то сексуальная рабыня в состоянии приделать к их калганам обвислые заячьи уши. В общем, попал на меня Панков и занервничал. Не понимал, козел, что раз уж попал, то это чувство покруче будет, чем самопочитание и прочие самцовые выломы приблатненных сверхчеловеков. Ревновал бешено, тем более я намеренно холила и лелеяла сие ядовитое вечно зеленое растение. Орал под балдой, что я такая же шлюха, как все. Спишь со мною, падла, а думаешь о своем Пельмене! Один раз отколотил. Надолго отлучила его от тела. Ползал в ногах, умоляя о прощении, и, разумеется, тоже меня за все эти дела бешено возненавидел. Может быть, надеюсь, хоть ненависть слегка язык ему развяжет. То, что он связан с какой-то мафией, становилось ясней и ясней с каждым днем. После этой самой близости, будь она проклята, я позвонила вечно мающемуся поклоннику, нейрохирургу Андрею. Никаких с ним амуро-шуро-муров. Все ему доверчиво рассказала. Вот что значит чистая душа: даже тайно не возрадовался странному исчезновению своего удачливого соперника. Сказал, что вместе займемся этим темным делом. Думаем, нажимаем на всякие кнопки старых связей, завязываем новые. Не выхожу из тоскливого стресса. Не могу жить, не узнав суть дела и не напав на след Лука. Сосу нитроглицерин. Но он не унимал боль сердечную, потому что это не сердце болело, а скулила душа. Окольными путями узнаю по телефону, что в Сочи замочили Зиду. Будто бы она стала поднимать шум по поводу исчезновения то одной своей питомицы, то другой, то третьей после окончания контрактов. Причем с концами. Не могла отыскать их ни на Родине, ни в борделях Европы, ни в гаремах нефтяных шейхов и турецких бизнесменов. Замочили Зиду. Связывать все это с Луком - не приходило в голову. При чем тут журнал для мужчин и прочие дела, которыми он ворочал с партнерами? Быстро нашла связи с ментами и с теми, кто их покруче на пару порядков. Мы, говорят, копать будем, у нас тут уже дивизия пропавших без вести. Обнадежили, что весной, когда снег сходит, кой-кого и находим... Душа заскулила еще сильней, когда меня заверили, что Лук не в розыске и не завис ни по одному из громких дел. Значит, в записке стемнил. Или стемнил за него Панков? Зачем? Для чего? Потянуть время? Успокоить невесту? Ни хрена себе, думаю, спокойствие! А если текст был ему продиктован под стволом? Все ведь выглядело вполне логично. Доверенность, намек на причину свала, разные слова, обещание скорой встречи в эфире... Несколько раз, дура, вполне по-человечески пробовала расспросить Панкова. Неужели, говорю, не понимаешь, что не могу я без ясности. Ты должен знать, что с ним и где он. Если не звонок через океан, то пусть набьет разными словами кассету. Так я больше не могу. Повесишься, спрашивает садист, или сядешь на иглу? Загадочно отвечаю, что презираю и то, и другое. Для начала шлю тебя вместе с "Чкаловым" к чертовой матери. Валяй, говорит Панков, валяй, только перепуль мне доверилово на хату и тачку. Это все, орет, теперь мое, а не твое. Я тоже ору, что не его, а Лука. Он снова цедит сквозь зубы: "Нет, мое. Причем, навсегда"... Меня затрясло от ужаса, но вида не подаю. Неужели проговорился?... как навсегда?... неужели?... неужели?... Чтобы сильней его взбесить, бросаю в очки доверенность на тачку, всячески обругиваю и убегаю. Звоню верному другу Андрею. С большим для нас обоих риском волоку его вечером в "Налим". Вася отсигналил об этом Панкову. Тот прибывает с тремя дубовыми пнями. Подходит к нам. Бледен. Заметно, что с трудом сдерживает бешенство. С полминуты рисуется, молча выпятив на Андрея камуфляжные очки. Потом зловеще вежливо просит у него разрешения сказать мне пару слов тет-а-тет. Я кивнула. Андрей направился в бар. "Если не желаешь ему несчастья, пусть свалит. Навсегда. Затем - составь мне компанию. Объяснимся. Ты же мне не чужая". О кей, говорю, составлю, но только тебе, а не твоим быковатым. Андрея попросила уйти и быть наготове, когда позвоню, если, конечно, все выйдет так, как я спланировала. Иные варианты мне не светили. Сидим с Панковым. Пни дубовые слиняли. Он пьет, я потягиваю лишь винцо, объясняя это тем, что мне лично осточертел секс в поддатом состоянии. Фрейд, мол, доказал, что это доводит интимные отношения до невроза и равнодушия. Не знаю, что было на уме у Панкова, но дамский сигнал о том, что он... бр-р-р... хотим и вскоре получит допуск к обожаемому телу, вмиг превратил его в сверхблагодушного друга и покровителя. "Давай не цапаться. Понимаю, Лук знаковой был для тебя фигурой, но и меня понять попробуй как живого человека, который полюбил". Вот оно!... был... был... был... снова делаю вид, что пропустила мимо ушей и эту чудовищную проговорку. Под столом ласково дотягиваюсь босою ножкой до "живого человека", а душа воет уже не от предчувствия, а от точного знания, что Лука больше нет. Поверить невозможно, но знаю: его нет... нет... нет... Потом все происходило следующим образом. Продолжаю охоту: "Если любишь, то какого же хрена ты играешь со мною в эту свою крутость даже в постели? Дома - я твой босс, пахан, авторитет, гражданин начальник и так далее. Устраивает?" Вдруг он снимает очки и начисто расслабляется. "Устраивает. Навсегда. Обо всем прочем - в другой раз"... вот оно... третья проговорка: "обо всем прочем... обо всем прочем..."... Глаза у Панкова оказались какими-то бесцветными - было от чего комплексовать, а заодно и заинтриговывать. Мигом бросаем "поляну" с яствами и впервые мчимся, по моему велению-хотению, не к нему, а ко мне. Дома разыгрываю примирение и страсть, самолично раздеваю Панкова и велю ему шагать в душ. Потом сыплю в его, то есть в свое шампанское, не цветы, а сильнейшую балдыню, которую загодя приобрела за приличные бабки у чина из ФСБ. Раздеваюсь сама, тащу фужеры в ванную. Что может быть убойней для ублажения тщеславия таких вот ублюдков? Врежем, говорю, за жизнь и судьбу. Протянула ему свой фужер, он мне свой протянул, руки скрестив, вылакиваем шампань за стабильность безмятежных отношений. Не прошло и минуты, как Панков обмяк и сполз в полуналитую ванну. Вызываю Андрея. Как следует пеленаем, связываем Панкова и рот ему заклеиваем липучкой. Все как в двадцатом мгновении весны. Я немного расслабилась в полудреме, чтобы быть в порядке, когда он очухается. Очухался. У тебя, говорю, есть один единственный шанс на существование. Лук жив? Растерянно мигающим глазом Панков просит убрать липучку. "Неужели не ясно, что я все знал, но жалел... понимал... не хотел так вот, сходу тебя ошарашивать". Правдивей: кто, как, когда, где? "Если коротко, отвечает, то эти люди ходят над боссами боссов моих боссов. Наркота. Луку твоему двинули фуфло лимона на два товара. Ему не хватило бы пяти жизней на отмазку таких бабок". Так не пойдет, говорю, не темни, наркота и Лук - это исключено. Я его знаю. Колись, Панков, иначе тебе станет плохо, а потом будет еще хуже. "Все сказал, не зарывайся, я ведь не иголка - братва так и так обо всем пронюхает. Сумеешь с этим козлом держать круговую оборону?" Сумею, говорю, и вкатываю ему купленное у губернского же контрразведчика трепатол-разговорин. Так мы с Андреем услышали страшную правду. Первым делом Панков выложил, что за перстень, который он мне подарил, уплачено одной почкой Лука, а сердце его пошло в счет расходов на покупку обличительной статьи... Ему еще повезло: отдал концы под наркозом и на чистом операционном столе... могли ведь и помучить за то, что настырно вышел на медбизнес по сгону за бугор почек-сердец-печенок-селезенок бомжей, шлюх и прочего отхода. Статью успели перехватить в Москве за полста штук баксов... Зида, спрашиваю, и ее девушки - твоих рук дело? "Наших" - сказал Панков... Вот и все. Прошу подшить к делу список фамилий и адресов всех партнеров Панкова и указания, где искать улики по будущему делу этих убийц. Когда эта крыса остро почуяла ужас реальности, я спокойно объявила, что тебе, Эрик, тоже придется поделиться одной почкой и двумя фолликулами с человеком, которому все эти дела недавно отбили твои же быкообразные роботы... Каюсь, месть - штука увлекательная. Сейчас жалею, что наслаждалась ею, глядя на обезумевшую от страха физиономию ничтожного мерзавца. А тогда я понтярила, что готовлю его к последнему пути - к перевозке в частное одно заведение и что наркоз мы ему сделаем послабее - пусть подергается. Да и полмозга твоего трансплантирует сей нейрохирург жертве Чернобыля. Так что, частично будешь жить, но ни одна из твоих частей никогда не вспомнит о своем гнусном целом. Он стал отчаянно предлагать лимон, любые условия и все такое прочее. Я, собрав остаток сил и нервов, засмеялась ему в лицо. И тогда он тихо завыл. Дошло, что это - все, конец концов, конечней которых в природе не бывает. Конец кайфов, ношения очков, власти над такими же, как он, ублюдками, конец дней, часов, минут, секунд его поганой жизни. Жаль, добиваю крысу, что вскоре ты, мразь, попадешь в зону бездушия, а не в те края, где обитают души изведенных тобою. А то бы ты передал Луку, что никогда его не забуду, буду хорошей в тюрьме и на воле, со временем увидимся, если мне, даст Бог, отпустят страшный грех. Вот, собственно, все. Я пришла с повинной, но ни в чем не раскаиваюсь, ничьих фамилий не называла и не назову даже под трепатолом-разговорином. Труп злодея не ищите. Прах его выгорел дотла в безымянной котельной другого региона. Моего друга Андрея вам тоже никогда не выследить. Да и зачем? Скажите неофициальное спасибо ему и мне за раскрытие дюжины глухарей. Вот в Думе сейчас перекраивают Уголовный кодекс. Считаю, что в нем необходимо прописать смертную казнь до окончательного восстановления в умах убийц и насильников страха перед высшей мерой наказания. Больше мне нечего вам показывать. Линию самозащиты вести не собираюсь, хотя всем вам и так ясно, что отступать нам было некуда. Да и спасали мы не только свои шкуры, но и жизни тех, кого эти медбизнесмены считали помойным отходом. Как вторая древняя профессия обещаю сделать все, чтобы материал об этой типичной российской трагедии стал известен в ООН и в тех странах, где не хватает запасных почек и сердец на душу населения. Пусть там прикинут по совести, чем и как расплачиваются бедные россияне за капремонт некоторых чужеземных организмов. Объявите по ящику, что если кому из моих землячек на халяву нужны почка, легкое или участочек нежной кожи с любого места моего несчастного тела, то Дарья Додонова - всегда-пожалуйста к услугам их травм и болезней. Да и сердце мне теперь совсем уже ни к чему. Ни к чему. |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
