Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
23.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
[25-02-02]
Далеко от МосквыРусское поле экспериментов. Нестоличная литератураВедущая Елена Фанайлова Елена Фанайлова: Антология под названием "Нестоличная литература. Поэзия и проза регионов России" вышла в московском издательстве "Новое литературное обозрение". 163 автора, в основном поколение 20-30 летних, 50 российских городов, 600 страниц альбомного формата. Разговор о нестоличной литературе мы начнем с небольшого экскурса в недавнюю историю. Евгений Бунимович - поэт, математик, депутат Московской городской Думы, основатель московского международного фестиваля поэтов. В конце 70-ых-начале 80-ых Бунимович - участник знаменитого поэтического семинара Кирилла Ковальджи при журнале "Юность". Поэты этого круга были практически непечатными до конца 80-ых. На семинар приезжали поэты со всей России. Евгений Бунимович: Приезжали какие-то совершенно безумные люди, это были, как пришельцы. Из одного города приходил один маргинал и говорил, что у нас вообще больше никого нет, на сто верст кругом. А, скажем, из Перми приезжала целая команда, и там Виталий Кальпиди, и мы туда тоже ехали в ответ. Вот что интересно в провинции: там это, видимо, потому что уж совсем пространство было такое безвоздушное, достигало экстремальных каких-то всегда размеров, масштабов. Я помню, когда мы приехали в первый раз, это был где-то 80-ый год, там ребята читали не только стихи, но какие-то женщины ходили в шуршащих целлофанах, безумных по тем временам - ну, совершенно запредельно безумных. И я помню так называемые жидкие слайды, то есть они взяли какой-то аппарат для слайдов, туда плевали, дули в какие-то трубочки, а на экране было что-то фантастическое. Вот мне кажется, что весь мир провинциальной литературы - это и есть какой-то жуткий аппарат: в него там плюешь, дуешь, какие-то краски капаешь, а на экране возникают безумной красоты объекты. Елена Фанайлова: Радикализм поведения и эстетическая провокация входили в список доблестей провинциального поэта. Рассказывает Сергей Рыженков - литератор, политолог, преподаватель Российского Государственного Гуманитарного Университета, до 95 года - житель Саратова. Сергей Рыженков: В 93 году я как бы прививаю в Саратове некое другое измерение культурное, у меня была такая задача. Я пришел на одну выставку, будучи статусным у себя в городе человеком, зимой это было, босиком, коротко остриженный, без усов, без бороды моей постоянной, в старом бархатном костюме, обвешанном значками, в тельняшке сверхдлинной, рваных джинсах, в китайской шляпе, раздавал всем витаминки. Искусствовед номер один в городе, который там был, он меня спросил увидев: "Серёга, ты что ох..л?" Правда, потом, когда люди спрашивали: "А это кто?", я слышал, он говорил, что "это наш известный поэт". То есть вот быстро довольно-таки эта вот стадия, которая в Европе растягивалась на много лет, здесь за пять минут осознавалась, что все нормально, ничего такого не происходит. Елена Фанайлова: На рубеже 90-х информационная ситуация в России начинает меняться. Сергей Рыженков: Были сняты многие ограничения. И, опять же, я имею в виду провинциалов. Был некий искусственный информационный вакуум во многих регионах, его действительно искусственно придумали, грубо говоря, и государство последовательно проводило такую политику, и все это очень хорошо реализовывалось. И кроме как из вражеских голосов, ниоткуда нельзя было узнать, что там какие-то люди пишут информационные тексты. Елена Фанайлова: Продуктом информационных перемен можно и антологию "Нестоличная литература", которая является предметом нашего разговора. "Нестоличную литературу" представляет глава издательства "Новое литературное обозрение" Ирина Прохорова. Ирина Прохорова: 90-е годы, как мне представляется, были невероятно плодотворным периодом всевозможных литературных, культурных акций. Сейчас начинается осознанный процесс изучения, что же происходило в 90-е годы. И вот отчасти этот том - как первый колышек, который мы вбиваем в эту целину. И вот этот поразительный эксперимент, который мы видим - я думаю, потом можно много лет изучать, что происходило. Количество, я бы так сказала, экспериментальной поэзии, в самом широком смысле слова, здесь значительно больше, чем традиционалистской. Это тоже надо изучать, почему именно так может быть в самых отдаленных областях, где может быть нет того, что мы называем полноценной жизни - а почему-то мы считаем, что только в столице она полноценная - тяга к эксперименту невероятная. Елена Фанайлова: Говорит составитель антологии "Нестоличная литература", эксперт Дмитрий Кузьмин. Дмитрий Кузьмин: То, что Ирина Дмитриевна говорила об эксперименте, я бы немножко переформулировал, я бы предложил слово "инновация". Скажем, в этой антологии есть религиозные стихи ярославского священника отца Константина Кравцова. Но способ выражения религиозного чувства, способ выражения вот этого переживания, он для русской поэзии, как мне представляется, нетривиален. Я не знаю, можно ли назвать это экспериментом, но это ново, так раньше не было. Мне хотелось собрать в этой книге то, чего раньше не было, то, чего в других местах не бывает. А где это новое: в оптике, в метрике, в графике, в метафорике - где угодно.
"Полуденный мне снится окоем
Олифлю крест в сторонне-праздничном саду.
Ты снова на земле меня родил,
Я вижу нашу лодку-кораблец,
дышу новопреставленной зимой.
Мы дети, папа, дети,
(Константин Кравцов. "Памяти отца") Елена Фанайлова: Продолжают составитель антологии Дмитрий Кузьмин и поэт Евгений Бунимович. Дмитрий Кузьмин: Действительно есть места, где такое ощущение, что люди уже могут существовать без Москвы, просто откровенно. Евгений Бунимович: Я бы сказал, даже без Нью-Йорка, и даже без Парижа. Дмитрий Кузьмин: Это уже другое. Когда без Парижа и Нью-Йорка - это другая немножко история. А я говорю про места, которые ведут свой диалог с Парижем, Нью-Йорком и Римом напрямую, и в Москве, как в посреднике, не нуждаются. Это, допустим, Кемерово, где сложилась очень интересная школа. Это авторы, которые работают на стыке искусств, которые занимаются синтезом поэзии и музыки, поэзии и визуального ряда. Там визуальная поэзия очень интересная, там интересный видео-арт с элементами поэтического текста. Близкие вещи происходят в Калининграде, но это близко к Европе, а Кемерово-то далеко. Елена Фанайлова: Игорю Давлетшину 35 лет. Поэт и художник, лидер кемеровской школы, о которой говорил Дмитрий Кузьмин, один из руководителей центра "Сибирская новая культура". Игорь, на твое творчество влияет место, где ты живешь? Игорь Давлетшин: Плюсом этого города, как одновременно и минусом, является отсутствие культурных традиций. Т.е. город как таковой организовался в конце 40-х годов. Женя Гришковец, в свое время, когда он еще жил в Кемерово, сказал фразу, которая очень мне понравилась. Он сказал: "Если бы я жил в городе с богатой культурной традицией, то я бы занимался тем, что я бы протестовал против нее и занимался бы более радикально-панковским подходом". Но поскольку такой традиции нет, как бы нет ориентиров внутри города, с которыми хочется вступать в диалог, поэтому приходится вступать в диалог и подпитываться от общероссийской какой-то культурной ситуации, я не знаю, там, от общемировой. Хотя я глубоко уверен, что на самом деле все определяется конкретными людьми, т.е. все вот эти понятия типа "гений места", я на самом деле достаточно скептически к этому отношусь. Елена Фанайлова: Однако место, а также время влияют на поведение поэта в жизни. Игорь Давлетшин: Я совершенно сознательно делаю все, чтобы я не очень был известен у себя в Кемерово, как литератор, в широких каких-то кругах. Я всегда оказываюсь от публикации в газетах каких-то. К примеру, с моими прекрасными одноклассниками из такого радикального города Новокузнецк, с которыми я регулярно встречаюсь или выпиваю, общаюсь, - мне незачем им говорить о том, что я вот этим занимаюсь. Во-первых, потому что им это не интересно, а во-вторых, это как бы совсем другая жизнь. Это может повредить моим профессиональным обязанностям, связанным с зарабатыванием денег. Т.е. литератор - это сейчас такая маргинальная позиция. Девушки не любят поэтов сейчас. Поэтому при знакомстве с девушкой лучше сказать, что я вот занимаюсь видео, или там ди-джей - это нормально, а поэт - это немножко сумасшедший. Елена Фанайлова: А если поэт в провинции признается в том, что он поэт, последствия могут быть непредсказуемыми. По крайней мере, так было лет десять назад. Рассказывает Сергей Рыженков. Сергей Рыженков: Все мои приятели и приятельницы знают, что я сторонник того, что в народе называется "черным юмором". Поэтому для меня это конечно забавный случай, он абсолютно алогичный. А однажды, в Широком Буераке, это место под Саратовом, где у меня дача, мы почему-то поехали за какими-то цветами, или посмотреть на них, с каким-то знакомым тестя. Я его не видел никогда, и он меня спросил, кто я, в смысле кем работаю, и я сказал - поэт. Он запнулся и молчал всю дорогу, потом подъезжаем к его даче, он так, по-народному, хмыкнул: "Поэт?!". Буквально через неделю приходит печальное известие. Этот человек повесился. Может, он действительно был нервный, пьяный, туда-сюда, как маятник, который в любой момент может упасть. И тут какой-то человек говорит, что он поэт. Он же знает, он весь в этот мир встроен, что этого нельзя, и что это нелепо. Человек в возрасте 30 с небольшим лет просто не может так отвечать.
"Идёт смерть по улице, несет блины на блюдце, (Егор Летов, песня "Про дурачка") Елена Фанайлова: Еще немного о русском провинциальном гении места. Поэт Николай Винник. Николай Винник: Занятия литературой - это какое-то преодоление обстоятельств жизни, попытка из них как-то вырваться. Если обращаться к собственному опыту, то на меня, конечно, оказало влияние очень плотная, вязкая социальная среда, такая инертная, в моем родном Приднестровье. Аналогичная же среда, я думаю, на юге России, на юге Украины. И конечно, вот это приходится преодолевать. Елена Фанайлова: Продолжает поэт Сергей Рыженков. Сергей Рыженков: Ребенок, росший рядом с химическим комбинатом, и ребенок, росший в пределах Садового кольца, они социализируются по-разному, и у них впоследствии разные культурные коды, разные стимулы и т.д. Это как в политике: мы не можем голосовать ногами, то есть мы там живем, нам не нравится в каком-то городе - мы взяли вещи, собрали - и переехали в другой город, где нам, мы надеемся, понравится. Поэтому мы как бы крепостные, мы к месту прикованы. Елена Фанайлова: Сергей Рыженков - о странностях влияния географии и истории на литературу. Сергей Рыженков: Ульяновск в этой книге нельзя было, наверное, представить, потому что это был культурный провал большой. Литература, которую сами ульяновские литераторы называют "жестким порно", это действительно какой-то "замузеенный" панк, пост-панк, который там культивируется активно. А то, что это на родине Ильича происходит - так это просто здорово. Т.е. ребята сидят напротив ленинского мемориала, издают какую-то вполне благопристойную газету, и при этом - какое-то количество всяких сборников, альманахов, которые просто катастрофичны, в том смысле, что это действительно попытка делать жесткое порно, где все сводится к подробнейшему описанию всяческих актов. Вот вам место, которое как бы чего-то рождает. Елена Фанайлова: Вернемся в 80-е. Вспоминает поэт Евгений Бунимович. Евгений Бунимович: В конце 80-х мы приехали на фестиваль "Новой литературы" в Новосибирске, Академгородок. Меня поразило: сидели большие залы, с утра до вечера переполненные людьми, сейчас, мне кажется, всё-таки у нас нет такого обилия людей, которые интересуются поэзией. Но все, кто вставал - говорили: "Ну, мы провинция". И это говорилось в культурном, университетском центре, и в городе с миллионным населением. Вот это тоже очень характерная ситуация десятилетней давности и пятнадцатилетней давности. Мне кажется, ситуация меняется. Может быть, благодаря Интернету, может быть, благодаря тому, что у вас на радио в кавычках, т.е. "Свободе", а на самом деле, может быть, она как-то все-таки куда-то подула, свобода. Т.е. мне кажется, нет такого ощущения, что нужно бежать в Москву и Питер для того, чтобы самораскрыться. В каких-то местах, в каких-то сгущениях - "можно жить и здесь", вот что означает эта антология, чего раньше не было, такого ощущения. Елена Фанайлова: Может ли поэт жить в провинции? Почему поэты из регионов продолжают стремиться в Москву? Дмитрий Александрович Пригов - поэт, деятель современного искусства, эксперт программы "Культурные герои XXI века". Дмитрий Пригов: Россия осталось страной централизованной, где основные деньги, издательства и слава приобретаются в столице. Это еще как во времена Стендаля: чтобы прославиться, нужно ехать в столицу, в Москву. Во все времена и особенно в советское время, родиться и жить в Москве - это все равно, что родиться и жить в дворянстве. А все остальные - быдло, которому в частном отдельном случае можно пожаловать дворянство, пригласить в Москву и разрешить существовать. Елена Фанайлова: А вот что думает о мотивах переезда в Москву поэт Игорь Давлетшин. Игорь Давлетшин: Желание многих людей переехать в Москву больше связано не с художественными, эстетическими мотивами. В Москве просто чуть больше комфорта, чуть больше сервиса, и самое главное, что здесь проще заработать нормальных каких-то денег. Все преимущества Москвы - они в такой области бытовой. Елена Фанайлова: Сергей Рыженков считает, что для переезда в столицу существует главная причина. Сергей Рыженков: Важнее всего, конечно, не чувствовать себя городским сумасшедшим. Хотя, опять же, если личный опыт брать, у меня так сразу таких проблем не было, потому что мне удалось добиться права делать все, что хочу. Я был организатором литературного процесса, журналистом, неформалом диссидентствующим. Мне кажется, что я и сейчас там мог бы так же продолжать. Елена Фанайлова: Впрочем, выходец из провинции всегда будет сохранять особый взгляд на столичные литературные нравы. Сергей Рыженков: Первые вопросы в конце 80-х, во второй половине 80-х, которые некоторые москвичи вслух задавали, а некоторые подразумевали: "Ну, ты с нами, типа?". И конечно, когда говоришь: "Нет, я не с вами, я сам по себе", то интерес к тебе утрачивается, конечно, сразу. Т.е. как только ты жестко говоришь: "А пошли бы вы все..."
"Я неуклонно стервенею (Яна Дягилева, песня "Я стервенею") Елена Фанайлова: Антология "Нестоличная литература никаких иерархий не выстраивает и групп не создает. Авторы в ней представлены очень просто: кто в каком городе живет. Говорит Евгений Бунимович. Евгений Бунимович: Вот как Шагал. Одно дело - Шагал, которого знает весь мир. Но есть еще Витебская школа, и без которого ее бы не было, и которая сама по себе страшно интересна, уже хотя бы потому, что есть Шагал. И вот в этой антологии одно имя тебе доносится, с другой стороны, ты открываешь книгу и начинаешь ее смотреть - слева, справа, и там ты ощущаешь еще некое пространство имен. Елена Фанайлова: Выход антологии вызвал резкую реакцию столичной критики. Главный упрек составителям антологии нестоличной литературы сформулирован московским критиком так: "Все больше пахнет агрессией провинциалов". Реагирует глава издательства "Новое литературное обозрение" Ирина Прохорова и поэт, депутат Московской городской Думы Евгений Бунимович. Ирина Прохорова: Про лимитчиков говорили в 70-е годы: "Понаехали". Евгений Бунимович: Я хочу сказать, что - слава Богу, дело в том, что ведь эта агрессия означает существование энергии. Понимаете, я не знаю, энергии заблуждения или еще какой-то энергии, но если в литературе существует энергия, это очень важно. И это как раз и вселяет некоторую надежду, вот эта самая энергия, пусть иногда варварская, наверное. Почему, собственно говоря, эта энергия уже должна быть в правилах? Это не свойство энергии вообще - находиться внутри каких-то правил. Елена Фанайлова: Третий год на Урале, в городе металлургов Нижнем Тагиле, проводятся семинары и фестивали современного искусства. Их организаторами при поддержке фонда Сороса являются сотрудники художественного музея Нижнего Тагила, а постоянными партнерами и участниками фестивалей - художники России, Украины, Германии, а также московские искусствоведы. Иосиф Бакштейн, директор Московского Института современного искусства, не раз бывал в Нижнем Тагиле. Он считает, что в современном мире соотношение понятий "столица" и "провинция" несколько изменилось. Иосиф Бакштейн: Художники Нижнего Тагила, они в такой же степени осведомлены о всех глобальных событиях, как мы здесь, поэтому возможности у них практически безграничны. Вопрос только упирается в финансирование, зловещее такое слово. И, с другой стороны, существует такая теория "всемирных городов", которая говорит о том, что карьеру можно сделать только в большом городе. Неважно, в какой люди стране, а в том смысле, что Нью-Йорк, Лондон, Москва, Токио - это такие города, где происходят эти художественные события. Главный ресурс современного искусства, по крайней мере в России, - это не москвичи все-таки. Я могу вам сказать, что наиболее интересные персонажи, они обычно не имели в детстве московской прописки. Начиная с Ильи Кабакова, который родился в городе Днепропетровске и жил в Бердянске, и кончая Сашей Шабуровым, который был на этом фестивале под Екатеринбургом, но живет в Москве, между прочим. Этим все кончается. Потому что нельзя делать карьеру в Екатеринбурге или в Нижнем Тагиле, а можно сделать в Москве. Момент, который считается вульгарным, к сожалению, но это как своеобразный механизм. Конечно, всю Москву можно завоевать, Москва охотно сдается всем и каждому. Каждому новому Растиньяку она раскрывает свои объятия. Но для этого надо быть Растиньяком все-таки. Т.е. нужны амбиции. На самом деле, даже не важно, что ты делаешь, важны амбиции. Вот энергия, наглость и амбициозность - это важнейшие качества художника. Елена Фанайлова: Важнейшим качеством художника, на мой взгляд, является талант, но об этом чуть позже. Пока Иосиф Бакштейн рассказывает о том, каким ему представляется Нижний Тагил. Иосиф Бакштейн: Мы видим главную улицу, по-моему, она улица Ленина называется, которая вполне цивилизованный вид имеет. Но стоит отойти от нее на пару сантиметров, это уже, конечно, совершенно другое ощущение, другая атмосфера, такая послевоенная, по моим московским детским воспоминаниям. Как будто только что война закончилась. Это очень старый город на самом деле. Там же между Екатеринбургом и Нижним Тагилом такая знаменитая Невьянская башня, это ж Демидовы еще этот район поднимали, там демидовские заводы в большом количестве. Эта Невьянская башня, в подвалах которой Демидовы печатали фальшивую монету, и когда приехала очередная инспекция, они затопили подвалы вместе с рабочими. Вот это известная очень история. Елена Фанайлова: Рассказ о городе продолжает Ирина Горлова, москвичка, сотрудник Государственного Центра современного искусства. Ирина Горлова: Мы приехали и вышли с вокзала. И первое, что поразило, что город немножко как бы недостроенный, его как будто побросали. Начали выстраивать проспекты, совершенно явно, что это была такая помпезная идея. Центральный проспект, который ведет к театру, похожему на торт. Там есть пара таких улиц в центре, где стоят старые дома, там Демидовский дворец, все остальное, я думаю, перестраивалось в 40-е, 50-е годы. Дело в том, что архитектура - она может сначала поразить своей нелепостью, а так вообще просто ее не замечаешь, особенно когда открывается в перспективе вдруг новый комбинат этот знаменитый. Огромные трубы, из которых исходит такой желтый дым. Очень красивое и одновременно такое зловещее зрелище. Елена Фанайлова: Говорит Марина Агеева, директор Нижнетагильского музея изобразительных искусств. Марина Агеева: Предприятия выпускают этот дым, он цветной. Есть у нас коксохимическое производство, которое тоже очень вредное и сопровождается всевозможными выбросами. Но вот так сложилось, что тагильчане не только духом крепки, но, видимо, и здоровьем. Пришлось за многие годы к этому привыкнуть. Вообще, эти цветные дымы всегда были источником вдохновения художников. Эти мартены - это орган труб, из которых идет этот разный дым, и многие в этом находят поэзию определенную. Но, конечно, это вредит здоровью человека, и с этим надо бороться. Но в то же время, когда в начале 90-х годов останавливались многие предприятия, Нижний Тагил попал в такую ситуацию, что в общем-то жить не на что будет. От этого никак не уйти, потому что это назначение Нижнего Тагила. И пока его ресурсы не будут выработаны, наверное, эти предприятия будут существовать.
"А мы пойдем с тобою (Яна Дягилева, "Мы пойдем с тобою погуляем по трамвайным рельсам") Елена Фанайлова: Марина Агеева, директор Нижнетагильского музея изобразительных искусств - главный организатор фестиваля современного искусства в Нижнем Тагиле. Марина Агеева: Предназначение нашего города, наверное, в большой истории страны - это рабочий город. А творческая интеллигенция, конечно, желает преобразить среду, в которой живет. Нам хочется, чтобы о нашем городе слышали не только то, что здесь проходят военные выставки, выпускают металлы и будут выпускать трубы для газопровода России, но вот так сложилось уже, и стараниями художников, что Нижний Тагил сегодня в художественной среде известен, как город великолепных графиков. Знают музей-заповедник и знают наш музей изобразительных искусств, потому что те проекты по современному искусству, которые мы осуществляем в последние три года, заставили говорить о нашем музее. Елена Фанайлова: В рамках фестиваля нижнетагильские музейщики организовывали семинары для студентов художественно-графического факультета, а также выставки и акции художников прямо в городе. Марина Агеева: Художники молодые и энергичные, они взбудоражили наш город. Ну конечно, они получили сами большое удовольствие. Мы их спустили и в шахту под землю, длинной 300 метров, и побывали они на карьере (это очень большой карьер), сводили их мы на металлургический комбинат, на Уралвагонзавод. И все эти гигантские промышленные предприятия, они произвели большое впечатление. Елена Фанайлова: Экскурсии действительно произвели неизгладимое впечатление на москвичей. О старом демидовском заводе, который превращен в музей, рассказывает Ирина Горлова. Ирина Горлова: Архитектура старого завода - она так сшибает чуть-чуть. Он стоит на берегу пруда Тагильского, который представляет собой гигантское озеро, на самом деле очень красивое. Но кажется, что завод стоит на пустыре. Это очень старый агрегат очень красивого цвета, напоминающего ржавчину, такого, красно-коричневого, и со сложными конструкциями. Елена Фанайлова: А о металлургическом комбинате, который пока работает, рассказывает художник Аристарх Чернышов. Аристарх Чернышов: Когда ты проезжаешь там, то ты попадаешь просто в кромешный ад, там просто дым синий, зеленый, красный, горят факелы, вонь чудовищная, кокс вот этот ужасный, концентрировано все так. Надо сказать, что я в принципе люблю все бесчеловечное, т.е. какие-то утопические идеи, когда фантасты рисуют будущее в самых мрачных тонах, как Лемм со своим конгрессом футурологов. В принципе мне эти идеи нравятся - о том, что человек должен как-то мутировать, приспосабливаться ко всему этому, это как художественная идея мне очень нравится, но, конечно, в этом жить невозможно. И вот в Нижнем Тагиле этот комбинат существует как раз со своей утопичностью, как бы нереальностью, т.е. я до сих пор не могу поверить, что все это есть, что там это все пылает, огромные чаны движутся на автоматических тележках, по улице подъезжают к каким-то окнам, и там из них такие струи стали выливаются, шипят, булькают. Елена Фанайлова: Аристарх Чернышов вместе со своим коллегой Владиславом Ефимовым придумали, как рассказать о трудовом подвиге тагильчан, который тоже можно отнести к утопическому эксперименту. Аристарх Чернышов: Люди там тоже заряжаются от этих печей и видно, что у них такой как бы энтузиазм неподдельный на самом деле. Хотя там чудовищные условия, устаревшее достаточно оборудование. Идея нашего проекта заключалась в том, чтобы использовать устаревшую технологию, она родилась вообще в начале века, но довольно сильно использовалась в поп-культуре из такой сувенирной промышленности в 60-х, 50-х годах. Это вот такие открыточки переливающиеся с эффектом "стерео", где девушки подмигивают. Мы в такой технологии решили сделать виды производственных процессов, чтобы это как-то соотнести с тем, что люди, находясь в таком состоянии, фактически трудового подвига, иначе это назвать нельзя, работают в невероятных условиях. И все это выглядит, как будто из прошлого века.
"Три чукотских мудреца (Виктор Цой, "Я сажаю алюминиевые огурцы") Елена Фанайлова: Проект под названием "Преображение" придумали и воплотили прямо на нижнетагильских улицах московские художники Владимир Сальников и Нина Котел. Владимир Сальников: Индустриализация там возникла не только во время советской власти, а ее еще надо отнести к XVIII веку, к крепостному праву, когда в XVIII веке Россия лидировала в производстве металлов. Удивительный факт, да? Тем не менее, вся эта индустриализация была построена на крепостном ужасном труде. И если мы вспоминаем индустриализацию 30-х годов, она тоже была ужасная, потому что туда везли просто раскулаченных крестьян несчастных, и они гибли там тысячами. Что такое Нижний Тагил? Это просто сеть заводов и рудников, и вокруг каждого завода поселок. И все это вместе сведено, чисто формально, в город, который называется Нижний Тагил. На самом деле это такая огромная территория. Мы с Ниной в прошлом году весной были в таком районе. Он очень похож был на Нижний Тагил, но в Руре, в Германии. Этот район промышленного Рура был куда ужасней, чем Нижний Тагил. Там был такой кромешный ад. Нижний Тагил по сравнению с этой территорией просто райское место, потому что там все разнесено: если в одном месте дымит, то в другом дует свежий ветерок. Тем не менее, немцы все это уничтожили и создали там такой рай, какие-то пруды, парки, гостиницы, увеселения, т.е. такой постиндустриальный рай. И существуют там какие-то производства. Но все производства высокотехнологичны, поэтому ничего не коптит, не дымит, стоят несколько промышленных сооружений старых фабричных, которые являются музеем. Нам бы с Ниной, конечно, хотелось бы сделать Нижний Тагил таким же постиндустриальным центром, но так как это невозможно, то мы решили, что надо хотя бы людей научить к чему-то другому стремиться, научить как-то жить по- другому. Поэтому мы создали такую программу "Агитация за счастливое будущее Нижнего Тагила". И, как агитаторы, мы стали писать агитационные тексты в форме популярного поэтического жанра "хайку". И сделали такие листовки, которые мы расклеили в нескольких таких "горячих" местах по городу. Нина Котел: Листовки - это были коллажи, в которых использовались наши фотографии этого старого завода, мест Нижнего Тагила всяких. А коллаж состоял в том, что мы накладывали на изображение завода, например, пагоду с райскими цветами или, например, инсталляцию китайского художника, которую мы сняли на стамбульской бьеннале, где были лотосы, цветы или море Эгейское. Там, например, такая хайку:
"Кто же это, ответь, Или:
"Море вокруг,
"Под звездным небом
"Нежный дым из труб,
"Путь долгий пройден,
"Растаяли горы, Это были такие блоки из этих цветных плакатиков, приклеенных на круглых тумбах. 8 тумб: на вокзале, у театра, в центре, на проспектах. И надо сказать, что люди стояли и их читали, у нас есть фотографии. Правда, спрашивали, это Омар Хайям, или нет. Елена Фанайлова: Сотрудницы Московского Государственного Центра современного искусства Ирина Горлова и Евгения Кикодзе рассказывают о фестивальной акции художника Георгия Острецова. Евгения Кикодзе: ...который, как лох-несское чудовище, запустил в пруд рядом с заводом большую рыбу. Горожане высыпали на набережную. Было холодно, но все равно все стояли, снимали, эта рыба плавала. Ирина Горлова: Привез он ее, я думаю, из Питера, поскольку он запускал ее там в Финском заливе. А почему возникла идея перенести ее туда - потому что она как порождение вот этого медного озера. Озеро существовало для того, чтобы в него сливать отходы производства. Сейчас оно более чистое, уже не такое страшное, а, наоборот, очень красивое даже. Я думаю, с точки зрения экологии - это был один из таких экологических проектов отчасти. Елена Фанайлова: Рыба из чего была сделана? Ирина Горлова: Из черной такой резины. Елена Фанайлова: А как она плавала, чем управлялась? Евгения Кикодзе: Надувная была. Ирина Горлова: Просто тянул ее за веревочку катер большой, но это не видно было. А потом местные моржи к берегу ее тянули, собственно. Елена Фанайлова: То есть народ там еще и плавал? Евгения Кикодзе: Да. Ну, в общем, это было событие такое. И мне кажется, что вот эта стратегия выбрана очень точно. Приехать на место, всосать в себя вот эту ауру места, что ли, и попытаться чем-то ее репрезентировать. А аура есть, она действительно такая... уходящая в глубь. Этот завод.... Странное место. Елена Фанайлова: Художник Владимир Наседкин, который 20 лет прожил в Нижнем Тагиле, а сейчас перебрался в Москву, во время фестиваля установил в городе памятник. Владимир Наседкин: Альпинисты Нижнего Тагила (они теперь занимаются высотным бизнесом) помогли купить металл, выдали технику, помещение, сварщиков, и я установил такую большую скульптуру из листового металла, которая представляет собой архетип заводской демидовской культуры, такой слоеный пирог из металла. По этому принципу строилось очень много всевозможных заводских приспособлений: лебедок, станков и т.д. Теперь эта скульптура стоит перед художественным музеем, и я, надеюсь, украшает мой дорогой город. Елена Фанайлова: Нижний Тагил проходит красной нитью в биографии Татьяны Баданиной. Художница воплотила в остановленных цехах свою идею. Татьяна Баданина: Ну, я построила такую красную линию. Конструкция состояла из дневного света, и она была обернута красной бумагой. Такая линия длиной 17 метров. Она проходила через весь цех. В начале этой линии стоял экран, на котором шел процесс варки стали. Сталь льется, такая стихия огня, т.е. в это мертвое пространство частичка была внесена той действительной жизни, которая когда-то здесь происходила. Свою акцию Татьяна Баданина посветила родителям. Татьяна Баданина: 300 лет заводу, и они вдвоем проработали 100 лет, по 50 лет на заводе. Хотя Нижний Тагил для них не родной город. Это послевоенная сталинская политика, когда их привезли в эшелонах туда, такая была страшная ситуация. Папа жил в Костромской области, а мама - это город Елабуга. Там всех молодых людей собирали и везли в ФЗО учиться рабочим специальностям и восстанавливать экономику после войны. Владимир Наседкин: Нет, на самом деле, это было бегство молодых людей из колхозов, чтобы получить паспорт. Бегство к свободе, кстати. Татьяна Баданина: Это не всегда так. Мама у меня, может быть, более свободно, действительно, поступила. Ей надо было вырваться. А отец рассказывал, что их силой загрузили в теплушки, везли там неделю без воды, без еды.
"Деклассированным элементам - первый ряд, (Егор Летов, Яна Дягилева, "Деклассированным элементам") Продолжают художники Владимир Наседкин и Татьяна Баданина. Владимир Наседкин: Все светлое у меня связано с этим городом. Я не замечаю вообще, что это ужас, кошмар. Хотя это так, я осознаю. Но я люблю все это. Теперь все мое творчество вдруг стало зацикливаться на ритмах металлургического комбината. Елена Фанайлова: Володя, говорят, что одна из лучших школ графики в России находится в Нижнем Тагиле. Владимир Наседкин: Ну, мы с Таней причастны к этому, я скажу. Мы там 12 лет преподавали. Это не значит, что мы эту школу сделали, нет, но волна от нас была, потому что мы талантливые, сильные, внимательные и добрые люди. Поэтому мы никогда не прятали то, что мы знаем, то, что мы умеем или телефонные адреса всевозможных международных бьеннале, и поэтому мы агитировали и помогали молодым участвовать, и поэтому много наших друзей получают всевозможные гран-при в Америках, Франциях, Польшах - это наши друзья, живущие в Нижнем Тагиле: Бортников, Зуев и т.д. Татьяна Баданина: База как раз была подготовлена для художественных акций уже давно, начиная с демидовских времен. И потом наши учителя образовали художественное училище и художественно-графический факультет, вскоре после войны или даже во время войны. Т.е. это такой факт выдающийся. Идет война, все работают на заводах, строят эти танки, и вдруг возникает вот такой культурный центр, именно в это время. Елена Фанайлова: Во время войны был основан и музей изобразительных искусств. Говорит его директор Марина Агеева. Марина Агеева: Дата его основания - 30 сентября 1944 года. В коллекции нашего музея хранятся работы, написанные во время войны, советских художников, которые были эвакуированы к нам на Урал. В 1943 году в Нижнем Тагиле прошла первая художественная выставка, и на ней был решен вопрос об открытии музея. Елена Фанайлова: О коллекции Нижнетагильского художественного музея рассказывает сотрудница Государственного Центра современного искусства Ирина Горлова. Ирина Горлова: У них очень хорошая западная коллекция искусства XV-XVI века итальянская. У них есть Мадонна, о которой до сих пор спорят, Рафаэль она или не Рафаэль, но это известная во всем мире картина. Елена Фанайлова: Рассказ о коллекции Нижнетагильского художественного музея продолжает директор Московского Института современного искусства Иосиф Бакштейн. Иосиф Бакштейн: Многие работы, в том числе 20-х годов, которые были идеологически несовместимы с партийными указаниями и установками, они были разосланы в провинциальные музеи. Поэтому многие провинциальные музеи имеют совершенно фантастические произведения в своих собраниях. На выставке "Великая утопия", которая была организована несколько лет назад в Нью-Йорке, потом в Европе, участвовало 70 российских музеев. Выставка была посвящена истории русского авангарда, и нельзя было обойтись только московскими или ленинградскими музеями, а надо было привлечь всероссийскую провинцию. И это на самом деле хорошо видно именно на собрании нижнетагильского музея. Но главный капитал - это вот люди, потому что то, с каким энтузиазмом, естественно, работая за гроши, все это делается, т.е. это у меня вызывает искреннее восхищение. Елена Фанайлова: О руководителях музея изобразительных искусств в Нижнем Тагиле говорят сотрудницы Государственного Центра современного искусства в Москве Ирина Горлова и Евгений Кикодзе. Ирина Горлова: Они настоящие энтузиасты, и они не хотят никуда уезжать, они хотят что-то делать именно в своем городе и умеют работать. Евгения Кикодзе: А знаете, они такие известные люди, т.е., когда говоришь "Нижний Тагил", их лично все знают в лицо. Можно вспомнить известную фразу цезаревскую: "Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме". Это еще нужно подумать. Я бы на их месте тоже не уезжала.
"Да, я остаюсь, (Анатолий Крупнов, "Я остаюсь") |
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
