Мы переехали!
Ищите наши новые материалы на SvobodaNews.ru.
Здесь хранятся только наши архивы (материалы, опубликованные до 16 января 2006 года)
  |
          |
|
24.11.2024
|
||||||||||||||||||
|
|
|||||||||||||||||
|
|
ЭкслибрисИгорь Мартынов. Химки-Ховрино, дым над водойАвтор: Игорь Мартынов
Игорь Мартынов, Москва - так уже более десяти лет подписывает наш автор материалы из столицы России. Сегодня он укрупнит масштаб. Очередную главу новой книги "Москва-Динамо" Мартынов посвятил своей "малой родине". "Дым над водой" - название одного из хитов британской группы Deep Purple, откуда есть пошел хард-рок, тогда как Химки-Ховрино - это район массовой жилой застройки на северо-западе столицы. Ареал, природу которого преобразил сталинизм, на севере выходит к Каналу имени Москвы, посредством которого столица имеет доступ к Пяти морям, на западе - к заполненному в незабвенном 1937 Химкинскому водохранилищу и порту Пяти Морей, на северо-востоке к линиям ОК ЖД - Октябрьской железной дороги. Топоним "Химки-Ховрино" происходит от названии реки Химки и села Ховрино, которым владел боярин Григорий Ховра. Речка называлась "Хинки". Что это значит? Есть мнение, что от слова "хинь" - в южнорусских говорах "чепуха, пустяки, вздор". Но, возможно, и от северорусского глагола "хинить" - "хулить, хаять, бранить". Москвоведы предполагают, что гидроним "Хинка" имел в виду, что речка эта "пустяковая, бесполезная" и что в ХIХ веке название реки изменилось под влиянием новомодного слова: "химия". Игорь Мартынов. Химки-Ховрино, Дым над водой. Лирическое отступление: Delirium tremens Воскреснув под Толстым, в одноименном парке, пресек позыв исторгнуть овердозу гаваны клуба и все ночные дары лохов: халву, салями... Подумалось - no smoking! - но принял в жабры кислоту "БТ", спрессованную в тыловом кармане белогвардейских, ушитых на восемь пальцев врангелей... чтобы на выдохе, под похмельным, единственно верным углом, окинуть родину, которая на маленькую букву. Момент сказать ей все, что думаешь... без завываний и обид... пока никто не держит, пока менты индиффирентны и хладнокровны небеса... сорви резьбу, сбей цугцванг... с ней кто-то должен обойтись, сама же нарывалась - пусть по полной программе огребет! С опорой на утренний тремор, выдай код закрытого города, за которым ломится сюда шпионаж: индекс четырнадцать четырнадцать два нуля... Затем-то город и закрыт на вход - чтоб ограничить поголовье рвущихся на выход! Это пятая точка - оптимальная для побега. Куда ни двинь, отрыв на все четыре! Давно замысливал: через Старбеево, полчаса до Ш-2, сунуть погранцу фальшивый паспорт канадского какого-то Лемье - взойти на борт и главное, только погаснет табло, прорваться первым в клозет воздушный, дабы с хорошей высоты послать привет на всю Евразию! Развеять по миру первичные, прижизненные останки - такой масштаб не снился даже Ганди! А если сорвется небо - тормознуть стрелу любую, пусть будет красную... качнув для монплезира дулом старбеевского пугача - скомандовать: "Норд Вест"! На Гельсинфорс! На Койкулоппу! Кому ни остановка! Харэ облизывать пупок, дадим шунта и вспорем стрелку, покуда жоксы кое в чем сильны! А не выйдет по рельсам - есть запасной исход, зря что ли, испуская дух и хоронясь вдоль рукопашного русла, прорыли узники совдепа водную артерию?! Исполнить волю их - головою с моста, в экспортную баржу, зарыться в гальку, в алмазы, пепел, песок, из бутаковского карьера! Плыть на юга, пока не откопают турки! Все виды транспорта к услугам беглеца! С возжой под хвост, на лошадиной силе, Радищеву в противофазу, он к нам, мы вспять разматывая ленинградский тракт! Имеем право, дети обочины, разбавленное семя проезжего Чайковского, Герцена, Ге, оставлены, как чаевые! Жертвы экстерриториального соблазна! Столь и стозевна, сколь озорна перспектива, только тронь - среда сама покажет выход из себя! Здесь патрия охотно делает муэрте и потому в таком ходу кубинский ром, суицидальными литровками... Но тот кто выжил, откинув фильтр, примкнул к трусцой бегущим крепышам - такие парни точно знают, куда бегут - как минимум в люди, а то и в дамки! Главное - не сбиться с ритма! Держусь в затылок! Побеждая пространство и время! Десять лет до перестройки, двадцать до обнуления хронометров, а там и пенсия не за горами, и тихой сапой подползет тромбофлебит! И вдруг, когда свобода уже рукой подать нагая - прямо в торец получаю неправильный мяч, дынькой! И окрик - "Не спи, философ!" Ха! Так не Вергилии же вы, не Моисеи! Это ж регбисты, спортивная база "Маяк"! Правый берег канала. Город Химки, М.О. Последний концерт наступает... Coitus interruptus Как это все случилось? Почему засосало? Брошен за черту, осел за МКАДом? В год моего рождения, отец построил дом, в котором получил от Родины квартиру - начальник стройки, логично поселился на лучшем объекте, по крайней мере, рекордно длинном, в семь подъездов, "лежащий небоскреб", впредь таких не строили - по сейсмическим нормам - в шестидесятые страна готовилась к разлому геологии... Последующие 15 лет опускаем, к делу не относятся - и сразу переходим на крышу дома моего, где расположен важный для фрустрации объект. По лестнице навстречу ликующий Ганц, спускается на полусогнутых: - Там Розвиздева всем дает, ты будешь? И пальцем тычет в небо. Буду ли я Розвиздеву?! На самом деле ситуация не так проста, как следует из Ганца: пятиэтажка не имеет чердака, поэтому сцена развернута прямо на крыше, под злым июльским sole mio. Там, на матраце надувном, фасадом вверх, лежит, прикрыто банным полотенцем, тело. Рядом, в раскладном шезлонге, в панамке как у летних билетеров, сидит Маркиз, краса и гордость микрорайона. Он курит сигару гротескных размеров, у ног имея початую бутыль с невиданной доселе желтой жидкостью и яйцом на обложке. - А что у тебя есть? - тестирует Маркиз. Из подсознательных глубин восставший смысл сутенерства подсказывает, что речь идет не о способностях, а о возможностях. Чем платить за пропуск в кущи? Выбор ограничен библиотекой и я возвращаюсь с синим увесистым томом. - Ценно? - по-хозяйски уточняет Маркиз, принимая Бориса Пастернака из серии "Библиотека поэта", реликтовое издание с предисловием Даниэля. - Полтинник на черном рынке - с гордостью почему-то за себя, а не за Пастернака, сообщаю я. Маркиз жестом пропускает меня к надувному матрацу с телом, цитируя наугад: "Гуляет как призрак разврата пушистый ватин тополей"... До потери невинности несколько шагов, их командорскими не назовешь - свинцовые ноги влипают в расплавленный битум, оставляя для истории следы. Из-за будки процесс наблюдает дворовый идиот Калмышкин, он вправил фал в гестаповскую щель меж косяком и дверью, с той стороны где петли - и с мученически восторгом предается самоистязанию ущемлением. Последняя надежда на тектонический сдвиг не оправдана. Розвиздева, разводя, сгибает ноги в коленях и поднимает полотенце на грудь: путь открыт. - В первый раз? - осведомляется одноклассница, представ с неизвестной стороны. - В последний! - оскорбляюсь я. - А что у тебя есть? - повторяет она вопрос Маркиза, совсем в другом контексте. - Лежачий небоскреб... - собрав остатки речи, пытаюсь перевести в каламбурную плоскость. - Небоскребы должны стоять! - не оставляет шансов Розвиздева - Вообще-то я чистая, но на всякий случай после этого сходи пописай. Для профилактики. Если только можешь, авва отче... нет, опять он чашу мимо не пронес... эта чаша к которой сколько приложилось, сколько отпило крупными и мелкими глотками - а там все так же не иссякло и с каждым заходом влаги пребывает... на меня теперь нацелены прилегающие девятиэтажки - тысячью биноклей на оси... не подведи, принц, испей до дна, но и сделай, будь так добер, свой взнос в копилку, мы ж тут все свои, родня с пеленок и по гроб! Торжество неотвратимо надвигается, натянутая тетива вот вот порвется и тут, на самой грани, я выдергиваю. - Куда?! - хрипло и зло кричит Розвиздева. - На репетицию! - в стихийном приступе даосизма я упаковываю неиспользованный материал. Нет уж, товарищи клевреты! Только не здесь, другого гамлета себе ищите, а мы пойдем путем каким-нибудь окольным... - Пошел вон, нелюдь! - бросает в спину Розвиздева. - Маркиз, дай глотнуть - обнаглев, прикладываюсь я к яичному болсу, чтоб нейтрализовать привкус слишком доступной любви. - Полтинник, значит? - с нажимом уточняет сутенер. Поднявшись из шезлонга, он подходит к самому краю, подбрасывает синий том и со всей мочи, как выбивает в поле мяч вратарь, пинком выводит Патернака с крыши - Борис Леонидович фланирует поэтично растрепавшись...нет сомнений, кто следующий - но не умея окрыляться на лету, я в резвом темпе догоняю поэта лестницей - чай, уже не мальчик... Per aspera ad astra Ансамбль "Бездей" сыграет танцы - на левом берегу, в Институте Культуры, где числится она по классу благородных девиц, породистых, с серебряным отливом - Лили, критикесса с темой "Про Прустово ложе"... Моя задача - совершить рывок, запасть ей в сердце, сделать там зарубку и в лучшем виде подцепить.... Но дней отпущено так мало, чтобы освоить щипковый инструмент... одна надежда - Александр Поликарпов, хронический сосед-космогонист. Когда-то, в душную лету Волкова, Пацаева и Добровольского, он угодил на Байконур, где штопал сопла для дальних тропинок - приобщенность к орбитам так потрясла его на всю оставшуюся, что не жалея он расстался трезвым образом. "Шпрехен зи дойч" - строго говорил он, когда хотел подчеркнуть свою избранность. Выбор пал на Александра Поликарпова, поскольку у него имелись: а) довоенной сборки "Сименс", б) паяльный инструмент и главное, ц) стремление перевернуть мир в любую сторону за скромный гонорар пусть даже злобного калужского разлива. - Выручай! - сказал я, выставляя на стол аргументы. - Мы должны потрясти эту квелую, эту липовую землю до самой коры ее головного мозга! - Шпрехен зи дойч! - распрямился Александр. - Она сказала - чистый звук нам недоступен... и нет поблизости кастальского ручья... только рыбные пресервы и вдоль берега мазут... но кто расслышит чистый звук в такой плохой акустике?! Сиденья пыльных электричек с содранной младенческой кожей и исподним паралоном... больные корпуса туберкулезных клиник, надлом противотанковых ежей... данная местность в чистом виде не употребляется! Покуда мы не живодеры! Нужны особые примочки, чтоб не затеряться в такой дыре! Наследственность и генофонд, нам, безродным, окраинным, навряд помогут! Наш единственный ресурс - несчастная любовь! Наш главный метод - дисторшн, искажение исходника до скрежета, до инкогнито! Фуз на максимум - так замутить реал, что опознать не смогут даже родственники в морге! - Да я же говорил им, Игоряха! - завелся химкинский космист - Выводите меня на орбиту! А они говорят: погоди, Поликарпов, не до тебя сейчас, задыхаются лучшие! Тогда я разучился дышать. В принципе, глотка воздуха, если не жировать, на жизнь хватает. Вот смотри - и Александр сунул голову в покрытый ряской аквариум с пластмассовыми на магнитах рыбками - продолжая говорить из-под воды слабеющими пузырями - когда они совсем измельчали, я извлек ихтиандра: - А они все равно не выводят! - продолжала голова - Они говорят: ты не невесом, Поликарпов, ты не готов расстаться с притяжением! Ты озабочен земной юдолью! Это я озабочен?! Да за что тут держаться! Колесо с восьмеркой! Штанины в пробоинах от серной кислоты?! Я в любой момент готов к подъему! - и прыгнув на табуретку, наглядно вправил он мокрую голову в кольцо, подвешенное на канате к потолку - псевдогимнастическое оказалось для сверхчеловечных нужд...Пока нашел садовые ножницы перерезать веревку, все признаки удушья уже были на лицо... - А они все равно не выводят! - хрипел снятый с потолка - Говорят - да ты можешь хоть всю жизнь провисеть, товарищ Поликарпов, но не видать тебе орбиту! Потому как не там ты уродился, заколодило! Вот если б был ты из Москвы ли, иль из Смоленска, или, допустим, из Катманду - тогда другое дело, не стыдно во вселенной предъявить. А у тебя что на роду написано: Химки-Ховрино! Не рафине... и без изюминки... обслуживающий персонал... Это ж засмеют человечество в твоем лице! За сто световых лет облетать стороной будут! А подняться ты непременно подымишься, Поликарпов - как крематорный дым, над Химками своими! И с кольцом на шее, земляк припал к смертельной струе гаваны клуба пропущенной через сифон, для прямого попадания в психею. - Ты погоди, Александр! - перекрываю я струю. - Еще поборемся! Перейдем в наступление прямо отсюда, из нулевого цикла! Где угораздило родиться, в год сельских реформ! Станем ломиться в открытые двери, пока не услышим с небес хохот сарматских архаров и грифонов! Пока не упадут со всей вселенной не упадут капитулянты ниц: сдаемся! Пока не дрогнет в основании Лили, отбросив Пруста! Пробил твой час, Александр, врубай паяльник: пора фанерную вот эту семиструнку ленинградской фабрики скоммутировать с твоим тевтонским монстром... марши третьего рейха и джаз победителей "Cименс" уже отыграл - пускай послужит фузом, пропустим звук через него - и двинем цепляясь децибелами за воздух, вися на струнах, как на лонжах! Сладчайший запах канифоли возвещает, что есть контакт... "Шпрехен зи дойч" - орет Александр во все распахнутые двери и фрамуги... а я выдаю миру первый ми минор... звук летит через канал за Дон и Волгу... наше дело правое - не быть, а казаться... город будет разбужен и смят самодельной гитарой, а потом на все готовое войдут слова, как мародеры... Ми Соль Ля Ми Соль Ля диез Ля Ми Соль Ля Соль Ми... Я слышу запах дыма... я сам поджег родную хату... потанцуем на пепле, Лили?! Сергей Юрьенен: Игорь Мартынов, из новой книги о Москве, но перед этим попробую ответить на вопросы слушателей, которые возникают после каждого появления нашего автора в эфире: где можно почитать Мартынова? Хотел бы я указать солидное издательство, но нет пока его: мир "бумажной" литературы и Мартынов, которого, помнится, полковник ВВС Молодцов назвал в письме нам на "Свободу" "первым райтером россии", все еще не обрели друг друга. Нет Мартынова и на интернете - разве что на сайте Радио Свобода. Книга избранной радиопрозы за десять лет выпущена "Обществом друзей Селина" в Санкт-Петербурге в 2000 году - название этой экономно изданной книжки "Фриланс", ее зачитывают, она по-своему культовая, и не только на журфаках, где слывет учебником по мастерству: одна дама восьмидесяти лет из Минска, запоем прочитав "Фриланс", сказала мне, что переиздала бы это, как классику - на бумаге с золотым обрезом. Что еще? "Новый мир" публиковал роман под названием "Бам. Письма женщинам о русском футболе" - это 94 года, номер 12, доступен, кстати, и в интернетовской версии. Рассказы Мартынова печатались в антологиях и периодике, переводились на иностранные языки. Книга путешествий "отпуск на краю войны", пока не нашедшая издателя, будет публиковаться в одном из толстых московских журналах. Где выйдет новый роман "Москва-Динамо" - бог весть. Такой уж это писатель, что пороги издательств не оббивает, благо к тому же он еще и популярный столичный журналист, не говоря уже про песенное творчество... В общем, вот вам случай творческого успеха при полной, как говорят в России, "нераскрученности". Но продолжим... Игорь Мартынов. Химки-Ховрино, дым над водой O, rus! Родная речь не выдаст. Язык неразборчивый, без костей, как говорят в народе: да будут наши помыслы темны, а предложения неясны! Поди познай, куда ведет кривая и что там было на уме: не поддается ни ГОСТу, ни плану, лафа агностику. Начал заутреню, кончил совсем плохо, последним слогом все переиграл, пустил под откос поезда, проткнул шипящим окончанием позитивный дебют - и будущее сдулось! "Медленный", "желанный", "неслыханный" - сплошь исключения из правила, а здесь других и не видали, правильных - в силу мифичности и противоестественности, отчий язык здесь никому неведом. Всегда готовый замести следы, уйти от ответа, взять себя обратно, обвинить в неточном переводе славистов: "играли мы в углу и кажется что в этом"... оргия морфологических оборотней... флективные браки словес... странно от пользующихся этой речью ждать чего то изъяснимого. Нет боле подрывающей устои литературы, чем орфографический словарь. Эрна Жюльевна, (Жюльеновна, как ее величают любя), затянута в жакет, диктует частным образом примеры из "Войны и мира", меня совершенствуя в русском. Круги ее все туже сжимают стол, за которым я над тетрадью, сгустились обстоятельства места - а времени здесь нет, какое время, если для точных замеров до сих пор используют "мороз и солнце, день чудесный"... Внезапно репетиторша берет меня за волосы, вжимая в тетрадь - и шепчет накренясь в упор - "Мартынов, при каких условиях второстепенный член может стать сказуемым?" "Только после того, как станет подлежащим!" - сам того не ведая, нарываюсь я. Меня устраивает все, кроме изъяна - Жюльеновна слегка беспала, причем на обе руки... говорят, сама из остзейских циркачей, она служила в СССР дрессировщицей грызунов, был у нее коронный номер "Им палец в рот не клади", куда она, опровергая, клала. Но механизм фразеологии свиреп и беспощаден, что доказали грызуны однажды, приведя устойчивые обороты своих челюстей в ход. Тогда дрессировщица пошла сводить счеты с русским на его территории - пытаясь приручить и обезвредить уже в азах. Но этот синтаксис, о, этот синтаксис! Как химкинские смешанные леса он - то березки послушны, то рябины шустры, поддерживая выход стволов потверже... однако, что считать основой, на кого равняться? Не лучше ли весь лес срубить на щепки? Ведь неспроста же где-то здесь увязли солдаты группы центр? Фельдмаршал фон Бок пеняет в дневнике: "Мои валькирии исправно кружат над лесами, но руссише лешие разбрелись как последние бездари - нас погубит отсутствие достойного врага". Вот что еще Жюльевне не по себе: когда с трудом, но все-таки построена конструкция, достигнута предикативность - вдруг начинают из всех щелей переть дикорастущие придаточные, подступают паразитирующе вводные слова и в свистопляске опять обваливается суть - и виновные никогда не будут наказаны, поскольку ушли дворами, суффиксами, щелями в заборе... До сих пор я слышу ее сакральный вопрос, когда покончено с "Войной и миром": "Мартынов, какие у тебя здесь обстоятельства?". И до сих пор упорно отвечаю: Уступки, Эрна Жюльевна, уступки... Что на флективном означает - руки прочь. Verba magistri ...Если ты надумал выйти за границу, за черту, то неизбежна встреча с Богдановичем: он выдает характеристику, анализирует лояльность, подписывает путевку в жизнь...Уйдя в отставку, кинжала и плаща рыцарь стал оседлого образа, но не ушел от дел. Он повстречал меня в инвалидной коляске, с ногами, будто бы вечно покрытыми пледом: - Столичные шелкоперы алкают калейдоскопичности, сменности узоров, как в детской мозаичной трубе... чтобы пестрело и плясало на хрусталике... свою обитель трудовую избыть в летящем ворохе бесцельной суеты... а я, как химкинский мыслитель утверждаю - не рыпайся, все под рукой! И Богданович наглядно потянулся за биноклем, но не достал - я помог ограниченному в движениях обрести дополнительную резкость... - С помощью этого нехитрого устройства, не покидая любый мне стационар, я знаю жизнь химчан не понаслышке...последнее громкое дело диссидента КамАльрика - мой исключительный успех! Они собрались там напротив, у Лисянской, вот за той занавеской, пить не пили... играть не играли в карты ли, в лото, бочонками из мешочка... слишком разборчивы, устремлены ... тогда я скомандовал - "Надо бы брать, а то упустим!"... Вот говорят - сексот, сикофант - но кто лучше опознает шедевры, кто надежнее схоронит их в прохладных загашниках?! Ведь если нету слежки - значит, потерян интерес друг к другу - безразличие царит, апатия. Того, гляди, совсем позарастают стежки людского пребывания! А ведь учитель и наставник наш не зря сказал, цитирую - Богданович навел перевернутый бинокль на прикнопленный, как для проверки зрения, плакат "10 заповедей" - "Возлюби ближнего своего!" Возлюби, то есть будь в курсе дел его, больших и малых, пей вместе с ним вино его, читай с ним самиздат, оберегай жену его от адюльтера и соблазна, а детей от сиротства, будь оком родины и раковиною ее ушной...вот что такое возлюбить без хаханек! И твой порыв, иссякнет, и ты поймешь - писать надо только о ближних, о досягаемых. О воронах не взлетавших выше девятого этажа, потому что в Химках не бывает выше. О коротких тополях и в крайнем случае - пикирующем бомбардировщике, но только когда он поравняется с уровнем глаз. Не надо далеко ходить, фактуры хватит для любого жанра - полюбуйся! - вооружил меня мыслитель биноклем. Немея от предчувствия, я навел оккуляры: действительно, как на ладони проступила крыша дома моего... Маркиз в шезлонге, Розвиздева плашмя и если бы он был не со спины, я опознал бы и того счастливца... Внезапно Богданович скинул плед, и шокируя, по-молодецки вскочил на ноги. Извлек из-под дивана двухпудовик, перекрестился им, и забросив за шею, приступил к глубоким приседаниям: - Не рыпайся, земляк! Химы тебя не бросят! Далеко не уйдешь! Exegi monumentum У Лисянской, в диссидентском логове, главный бард. Цепко щурил под очками непропорциональные глаза. Излагал, не повышая голоса: что, выселен с арбатского двора, что надо на кого-нибудь молиться. Публика входила в положение, вкушая жалоб аромат и подметая параллельно из конфетниц финский "Фазер" - с ликером, по такому случаю. Там-то она и повстречалась на жизненном пути: Лилия, Лили... прибывшая она в группе поддержки главного барда, волонтерка из опрятных, чистоплотных кругов. Естественно, я напросился проводить. Ехали в центр, всю дорогу как восковая персона она не прислонялась, а только косвенно отражалась в дверях, глядя в темь метротоннеля с тем же прищуром, как у кумира... Ощущая зарождение, я попытался перевести стрелку на себя - и перекрывая метро, продекламировал модный в химкинских нимфах сонет "Мой гроб свезут на самосвале..." Она в ответ лишь цепче прищурилась и дальше отшатнулась от дверей: "Игорь, не твое это дело. Ты мог бы стать хорошим машинистом, путейцем: простое лицо, открытый взгляд. А поэт должен быть ощутительный. " Но мне везет: когда до дома остаются метры в тьме возникла уличная классика: барышня и хулиган - он выворачивает руку - она зовет на помощь - но Москва отвечает безлюдием и бесхребетностью... Мой пробил звездный час! Пора блеснуть провинциальными замашками! Освободитель придет с окраин, Алеша Трептов парк меченосец в квадрате! Пускай полюбуется восковая! Торжественная радость драки в адреналиновом чаду! Хорошо напороться на финку, придерживая рвущуюся печень, сказать спокойно: "Лили, побудь со мною, "скорая" все равно не успеет!" Это тебе не кляуза на арбатский жэк, это настоящее, в багровых тонах! Удар начинается с пятки, учил меня тренер Запопенченко, растет через весь организм, по дороге нагуливая свинец - и вымечивает кулаком в подбородок! С пятки, я сказал, из дебрей, а не с последнего витка цивилизации! И чтоб всего лишь разогреться, прощупать данные, ознакомительно я ткнул его в плечо - но оппонент внезапно спутал карты: как подкошенный упал он ничком... зрачки куда то закатились и беззащитно отпала челюсть... - Ты убил человека! - воскликнула Лилия. - Хитрит! - успокоил я, зная этот прием пьяного стиля - обезоруживающе впасть в отключку. - Ты человека убил! - повторила с надрывом желанная и прижав, как бронежилет, к груди надписанную грампластинку, бросилась наутек. - Что, обломался, Робин Гуд? - прокомментировал, ожив, лежачий - А нечего соваться! ...Что мне осталось, исходя? На рукотворном побережье, на безымянных костях - раздуть огонь для нетленных рукописей - проверить их на огнеупорность - горят, как миленькие! Пламя пожирает слова... память немеет... как этот город за спиной... не город даже, а перевалочный пункт, кукольный театр недоразвитой страны... сокращенная и совращенная проезжим барином... Рванулся было спасти от возгорания свою первую публикацию в альманахе "Костер", для истории, но осекся: можно жечь спокойно - на таких домах не вешают мемориальных досок, их просто сносят с интервалом в тридцать лет... и всех не дотянувших километр до подлинной прописки ... обмяк в предбаннике плебей, лимитчик... все что в жизни есть - гибрид фанеры с сименсом, и несколько глотков тростникового спирта... Прощальный акт запомнит только местный идиот Калмышкин, болтающийся на турнике - сделай напоследок солнышко! Сегодня будут яростные танцы - фузом по ВУЗам, фак-сейшн посвящается Лили... Сержанты только и ждут, когда мы вмажем что-нибудь из запрещенного индекса, про дым отечества над черным каналом... про то как коротко и быстро сгорают родина и жизнь... Ми Соль Ля Соль Ми... Post Scriptum Тормознуть на Бутаково... под рекламой варяжской ИКЕИ и тевтонского МЕТРО... теперь здесь культовый клочок... красота непрерывного цикла... куда там Гюртель Гартен с Пигалью... розовые меркнут фонари в этом свете: - Девочки, полное построение! - командует звеньевая, выставляя образцы - Все на съем! Не надо построения, мой выбор давно уже сделан - пусть будет та, в распространенном платье; с некрашенным не по годам лицом... - А может, подыщем помоложе? - вильнув бэксайдом, предлагает звеньевая - Есть новенькие, самая первая ночь... Не надо новеньких, я не по этой части... предпочитаю дважды вступить в одну и ту же... с первой попытки не распробовал...она совсем не изменилась...как на плече твоем прекрасна лилия... о, первая моя, древнейшая... мы снова здесь, на улице Чапаева, где подымают небоскребы...я слишком долго репетировал, ма шер... я был в бегах, со дня последнего коитус интерруптус...из котлована в котлован, с постамента на постамент... пытался скрыть свое происхождение...подделывал вкус - да и ты не сидела сложа, заматерела и расправилась... Так сделаем это здесь, на старом месте, сорвав рекомендуемый минздравом латекс. Без предохранителей! Нам больше нечего бояться! Я знаю, как надо поступить после этого. Просто пописать. Для профилактики. Вернувшись на исходные позиции - вдруг обнаружить что позиции уже не те... и жданки сбылись и всякая чека повыдернута.... Здесь град теперь в ганзейском стиле... остров свободы встал на прикол к материку...и не отвяжешься, не воспаришь... пошел в расход и рассекречен последний собранный вручную движок КБ "Энергомаш" - стартуют все! Мир это фирменный аттракцион в культурном парке имени зачищенного графа - теперь он так похож на мэра Богдановича, он выдает бойскаутам путевки в жизнь - и регбисты спортбазы "Маяк" достигли пределов времен - чемпионами бывшей империи... и на фасаде гипермаркета как деус экс махина болтается портрет героя Александра Поликарпова с главной заповедью почему-то по-тевтонски: "Химки химки юбер аллес"... Последний периметр отпетой земли оживлен новоделом, взят на учет, объявлен доминантой... верный идиот Калмышкин собрал по берегу мой прах, недогоревшие листы - пропитанные ромом, они сданы в этнографический музей, в раздел "Певец канала" - я попытался вспомнить, что там сказано - но было слишком неразборчиво, темно... И совершенно по другому поводу. Другие передачи месяца:
|
|
|||||||||||||||
|
||||||||
| c 2004 Радио Свобода / Радио Свободная Европа, Инк. Все права защищены
|
